Венок Альянса

Вижу, что не видят остальные, Знаю всё, что будет, наперёд. Вечная река и облака седые, Горные вершины, безразличный лёд. Чувствую подобно богу ночи, Кончиками пальцев и луной, Став сильнее и намного жёстче, В знак сливаясь с призрачной тобой. Слыша наставления свыше, Следуя тернистому пути, Цель становится неизбывно ближе С помощью божественной руки. Вижу, что не видят остальные, Кончиками пальцев и луной, Вечная река и облака седые, В знак сливаясь с призрачной тобой. «Невидь»

      Тем утром Зак, рассеянно прохаживаясь по большой гостиной, вслух заметил, что завтра сочельник.       – Что это значит? – живо заинтересовался Иржан.       – 24 декабря, канун Рождества. Праздник такой земной. Чего вспомнилось – Мисси как-то сказала: «У тебя, Зак, как будто ни одного Рождества в жизни не было». А у меня было вообще-то. Думал, значит, как-то это, может быть, отметим… осторожненько так думал, конечно, потому как понятно, распорядку своему оба не хозяева. А теперь вот даже не позвонить, не поздравить никого... Просвета в этих чёртовых облаках мы когда ещё достигнем...       – Не беда, так давайте хотя бы сами справим.       Зак обернулся. Ничего бы, может быть, не удивило его в этой фразе, если б исходила она не от Винтари.       – Справим? А... Не обижайтесь, принц, но вам-то это зачем? Центаврианину, земной праздник...       Винтари обижаться и не думал.       – А почему бы нет? У праздников ведь какая роль – объединять, прибавлять в жизни позитивного настроя. Мы одна команда, поэтому что-то способствующее более глубокому постижению культур друг друга очень кстати будет, и мы все разлучены с близкими, всем есть о чём тревожиться... Да и тучанкам должно быть интересно. Мы можем пригласить нескольких из них, рассказать об истории праздника, о каких-то семейных традициях... Конечно, полноценного рождества у нас здесь не получится – здесь ёлку негде достать, не то что Санта-Клауса...       Зак воздел было руку с явным намереньем что-то возразить, а потом просто этой рукой махнул. Действительно, в таком ли месте называть что-то дичью. Комната, которую он занимал, выходила окнами на улицу, и каждое утро он видел шествующих по ней тучанков, разносящих по обитаемым домам корзины с заказанным продовольствием, по пути к лаборатории для сдачи отчётов и получения очередных распоряжений. В центаврианской рабочей форме, модифицированной под своё телосложение – восприняли вместе с должностями. Ну не дурдом ли?       – Ну, растение, отдалённо похожее на ель, я здесь видел, - проговорил из своего угла Майкл, - правда, ростом оно самое большее мне по пояс... Но листья такие узкие, почти как хвоя.       – Может быть, и сойдёт... А где вы это чудо видели? Здесь вокруг, сколько ни ходил, я ничего подобного не замечал...       – Не так и далеко, всего лишь у тех холмов, что на горизонте. Мы гуляли там ночью с Май...       Те холмы на горизонте – своего рода граница региона, сердцем и основой которого является космодром. Частично они рукотворны – прежде, во времена до центавриан и даже до нарнов, холмы тут были, но совсем небольшие, и между ними было несколько мелких поселений тучанков. Нарны согнали их в посёлок при космодроме, а холмы использовали для захоронений отходов, отчего они прилично подросли. Центавриане эти могильники в течение пяти лет разобрали, практически разравняв, а потом поняли, что придётся наметать обратно – полям необходимы ветровые заслоны, ветра после всех издевательств над экологией планеты стали очень злые, и теперь ещё, случалось, налетали резкие, шквальные порывы, обрывая ставни и листву с садовых деревьев, а сейчас довольно спокойный сезон. Не сразу сердитая природа успокаивается, говорят тучанки.       – Гуляли ночью? – Винтари резко обернулся к рейнджеру, - которую ночь вы не спите, Майкл?       – Но мне совсем не хочется! Я... мы...       Винтари приблизился к стоящему в углу креслу, схватил землянина за плечи, вытаскивая из полумрака на свет.       – Дайте взглянуть на ваши глаза. Разве я вам не рассказывал, как опасно здесь пренебрегать сном? Вы что, не понимаете, что рискуете как минимум зрением?       Парень улыбнулся.       – Его у меня всё равно почти нет. Пока я что-то вижу, я хочу увидеть как можно больше интересного.       – Что?!       – Майкл непреходящий источник нашего удивления и ужаса, - проворчал Зак, - он три года умудрился скрывать, что видит вместо людей размытые силуэты. Боялся, что его не примут, потом боялся, что выгонят... Честно, я не понимаю, как ему это удаётся. Тренироваться, водить истребитель – с такими глазами...       – У меня было время привыкнуть – я таким родился. Вероятно, спасибо аварии на шахте – рванул газ, говорят, очень токсичный, весь городок тогда эвакуировали... Не думаю, что местные токсины намного страшнее.       – А я не думаю, что стоит так испытывать судьбу. Боже, о чём вы думали! Я не специалист, но мне кажется, ваши глаза уже подверглись вредному воздействию. Советую показаться врачу, а для начала – отоспаться. Как следует. Скажите, а тучанки знали о вашем недуге, когда приглашали вас?       – Я так предположил, это было одной из причин, почему меня пригласили.       Последующие сутки Зак продолжал удивляться то энтузиазму Винтари, быстро передавшемуся Дэвиду, Шин Афал и даже, страшно сказать, Ташору и Фрайну Такате, то тем успехам, которые они проявляли в воплощении своей затеи. Растение, условно схожее с елью, было заботливо выкопано, помещено в кадку с питательным раствором, с тем чтоб потом быть высаженным в каком-нибудь из садов, и помещено в самой большой зале дома Фенно. По домам были собраны все безделушки, которые можно было использовать как ёлочные украшения. Величина комнаты и дома вообще позволяла собрать не только всю группу, но и пригласить гостей. Пришли несколько пилотов-инструкторов из центавриан, радист с их же базы вместе с семьёй, среди тучанков также были и дети. Приготовлением угощений заведовали Рузанна и шиНан-Кой, под бдительным надзором доктора Чинкони и доктора Луффа, следивших за тем, чтоб в меню не попало ничего ядовитого для той или иной расы. Инициативная группа, возглавляемая Дэвидом, долго сверяясь с традициями, приготовила даже небольшие, большей частью символические, подарки.       В общем, то, что лекторами на странном собрании были тоже Винтари и Дэвид, Зака уже не удивляло. Кто тут культурологи не по профессии, так по образу мыслей – тому и карты в руки. Дэвид через плечо подглядывал в блокнотик-конспект – почерк у Диуса, конечно, замысловатый, но он уже научился разбирать. "Рождество – два аспекта"... "Вопросы датировки"... "Догмат о Святой Троице" - зачёркнуто, видимо, Диус так и не смог разобраться сам, и решил этот пункт пока исключить... "Культ Богоматери – как возрождение культа женщины-матери"... "Символ звезды – комета Галлея?"... "Волхвы и традиция новогодних и рождественских подарков"... "Образ Рождества как праздника семьи в литературе и кино"...       – У этого праздника в земной культуре два смысла, мало связанных между собой. Его религиозный аспект восходит к группе главенствующих на Земле религий, объединённых под названием христианство. В разные времена было много дискуссий по поводу природы их основателя и доказанности факта его исторического существования, но между прочим, своё летоисчисление земляне ведут от его рождения, занятно, что этот факт не оспаривается ни атеистами, ни представителями других конфессий. Конечно, во многом это сделано для удобства, и потому, что долгое время научная и политическая жизнь регулировалась представителями именно христианских стран...       Слушали с интересом. И пришельцы, мало-мальски с земной культурой уже знакомые, и тучанки. Сегодня все они, видимо, в честь праздника, были в своих, национальных одеждах, Зак уже несколько раз оконфузился, не сумев различить даже давно знакомых тучанков, и теперь сидел нахохлившись, размышляя, можно ли уже попросить их повесить на грудь бейджики с именами, или международный скандал обеспечен.       – Согласно легенде, Иисус Христос, сын бога-отца, творца мира, родился на земле в человеческом теле, чтобы прожить земную жизнь, понести земные страдания и искупить тем грехи человечества. Расходятся мнения, считать ли его тоже богом, или же только человеком, хоть и сыном бога, или же богочеловеком, существом двойственной природы, существовал ли он до своего земного рождения на небе вместе с богом-отцом, это предмет теологических споров, мало понятных простым смертным... Как и догмат о непорочном зачатии. Согласно этому догмату, мать Иисуса родила его, будучи непорочной, и осталась девственной и после его рождения. Впоследствии учёные и просто образованные люди, стремившиеся примирить науку с религией, выдвинули на этот счёт несколько любопытных теорий... Но различные ответвления христианского вероучения практически едины в отношении к этому событию как к одному из величайших чудес и таинств их веры. В ночь его рождения на небе зажглась новая звезда, возвестившая рождение избавителя, и сияла на небе несколько дней. Эта звезда стала символом Рождества, как напоминание, что бог не оставил людей... В частности, так появилась традиция украшать звездой верхушку наряженного дерева. Также символами Рождества являются ясли, окружённые животными и пастухами, пришедшими поклониться младенцу, ангелы – светящиеся создания с крыльями, способные принимать человеческий облик и являющиеся посланцами верховного бога. Здесь, среди вещей, оставленных моими соотечественниками, мне удалось найти несколько предметов религиозных культов землян...       Иржан и Амина улыбнулись – они знали эту манеру своих соотечественников скупать предметы культа иных рас просто из любви к искусству. Иногда вместе с предметами культа заимствовался, чего добру пропадать, и сам культ, мать Иржана, отправляя его на Минбар, повесила ему на шею медальон Богоматери, как материнское благословение. Хозяйке дома Фенно, похоже, тоже очень понравился культ женщины-матери, теперь тучанки с большим интересом разглядывали статую Мадонны, что-то лопоча на своём...       – Второй аспект этого праздника восходит к дохристианским, языческим культам. Праздник древнего зимнего бога, образ которого и трансформировался в образ добродушного старика в красном костюме, с длинной белой бородой и мешком подарков для хороших детей. Это семейный праздник, торжество семейного единства, очага. Как таковой он больше был традицией западной культуры, в восточной эту функцию на себя брал праздник Встречи Нового Года – чисто светский, выросший, опять же, из древнего календарного, аналогичного западному – те же элементы, украшенное дерево, угощение, подарки, правда, образ белобородого старца в красном имеет некоторые отличия – его упряжка ездит по земле, а не летает...       – Она запряжена лошадьми, а не оленями, - подсказал Дэвид. Винтари хмыкнул, явно сомневаясь, что эта деталь так уж важна, маловероятно, что инопланетяне способны с ходу запомнить видовые характеристики и отличия. Тем более что некоторым здесь даже бесполезно показывать картинки в книгах.       – ...в сравнительно поздней трактовке его снабдили внучкой Снегурочкой, олицетворением красоты зимней природы... Празднуется Новый Год всего через несколько дней после западного Рождества, то есть, можно сказать, что это один и тот же праздник. Рождество восточной церковью справляется через несколько дней после Нового Года, и здесь этот праздник носит уже чисто религиозную окраску...       Гила слушала, оперев подбородок на сцепленные пальцы, и взгляд её был при этом счастливый и мечтательный. Сегодня она была в одном из своих концертных нарядов – платье из таинственно мерцающей зелёно-золотой ткани, спадающей глубокими складками, с наброшенным на плечи полупрозрачным платком со сверкающей золотом вышивкой. Сидящие по бокам от неё тучанки иногда осторожно вытягивали отростки, видимо, разглядывая её наряд. Дети тихо перешёптывались с матерями, кажется, делясь с ними восторгом кто по поводу красоты ёлки, кто по поводу вкусного печенья, которое испекли для них Рузанна и Сумана.       – А почему два Рождества-то? - растерянно спросил Ташор, - человек рождается в какой-то вполне конкретный день, его не так сложно сразу запомнить.       Брюс прыснул в кулак, Винтари вздохнул, ероша волосы, которые весьма условно можно было назвать поставленными в гребень.       – У них там вышла какая-то путаница с календарями, по всей видимости из-за того, что в разных странах по-разному учитывали те добавочные дни и часы, которые получались из-за невозможности разделить год на равное количество дней... Может быть, слышали, у землян есть такое понятие, как високосный год?       – Да дело в том, что точной даты рождения Христа ни в одной священной книге нет, - вклинился Зак, - так только, косвенные данные, вроде переписи этой… Если по этим косвенным данным вычислять, так там не то что день, там и год туда-сюда… Привыкли так, да и всё!       – Ага, - кивнул Брюс, - и так вот если подумать, кому б тогда в голову пришло, что когда-нибудь это будет праздник для миллионов. Ну родился где-то у кого-то ребёнок, они каждый день рождаются… Первым христианам Рождество и прочее такое до лампочки было, они ждали скорого второго пришествия. А потом культ начал оформляться, нужны всякие священные дни… Церкви было удобно приурочить этот праздник к зимним, чтобы заместить языческий обычай. Борьба верований, очень многое делалось именно из этих соображений.       – Сезонные праздники есть практически у любого народа, насколько я заметила, - проговорила Сумана, когда Винтари закончил обзорную лекцию, - на Шри-Шабе в некоторых регионах в древности был обычай, немного подобный этому. При наступлении весны или осени выбиралось самое большое и красивое дерево в роще у деревни, украшалось, вокруг него пелись ритуальные песни. Что интересно, весной украшения имитировали зрелые плоды, а осенью – цветы, это было, своего рода... программой на будущее...       Ташор поднял взгляд от своего блокнота – оказывается, он даже конспектировал.       – А мне вот интересно, у многих ли народов есть подобные... легенды об искуплении?       – Думаю, только у тех, где верят в первородный грех или что-то подобное, - улыбнулся Зак.       – На Аббе есть несколько... не таких, конечно... Например, в тех краях, откуда родом я, рассказывают такую легенду. Однажды одно племя путешествовало в поисках нового места для жизни. Уже не упомнить, что заставило двинуться в этот путь, может, засуха, может, война с другим племенем... но путь этот был долог и труден. Когда они проходили через болота – эти болота и сейчас занимают существенную часть запада континента – на них напало чудовище, называемое Гуим-Лухса, Владычица Болот – огромное, со множеством кровожадных пастей и ядовитых жалящих хвостов. Племя успело создать защитный круг из священных камней и укрыться внутри круга, но чудовище пообещало, что не отпустит их, им придётся или выйти, чтобы принять быструю смерть от её клыков, или медленно умирать от голода внутри. Всё потому, что в пути они убили и съели труга, бывшего её любимцем. Обычно аббаи не едят тругов – мясо их жестковато, но тут долго голодавшему племени выбирать не приходилось. Прошло три дня и три ночи, Гуим-Лухса держала обещание, стерегла у границы защитного круга. Тогда один юноша племени, разные варианты легенды называют разное имя – вышел к Гуим-Лухсе и сказал, что это он убил её труга, и попросил отпустить остальных. Неизвестно, поверила ли ему Гуим-Лухса, но сделала именно так, как он ей предложил. Она растерзала юношу, а племя смогло беспрепятственно продолжить путь. С тех пор охота на тругов под запретом, а на болотах растут красные цветы, проросшие из крови юноши.       – Прекрасная история, - проговорил Таката, - простая и прекрасная. Как всё предельно простое, лаконичное и поучительное... Прекрасная ещё и тем, что объединяет. Потому что такие истории – о мужестве, о жертвовании собой ради близких – есть в любом мире.       – И это не связано с религией, - вставил долгое время молчавший Дэвид, - это третий закон жизни разумного существа, свойство смертных, а не богов. Жертва юноши-аббая понятна любому из нас, в ней всё естественно и очевидно – есть гибельная неосторожность или проступок, есть конкретная угроза, которую он породил, есть возможность одному откупиться за всех – благодаря ли тому, что чудовище обладает, будучи всё же разумным, понятиями благородства и справедливости, или благодаря тому, что и одним телом оно способно насытиться… Жертва Христа иного плана, мифологического, она никого не спасала здесь и сейчас ни от какого зримого чудовища, это целиком и полностью мистические вещи, в которые нужно просто верить…       – Если так уж говорить, - Гила растерянно пощипывала край салфетки, - Гуим-Лухса тоже, скорее всего, миф. Конечно, болота не исследованы до конца, и различные реликтовые виды там найти можно, но едва ли кого-то подобного – разумного, говорящего с нами на одном языке…       Винтари удручённо хмурился. Он-то понимал, почему Дэвид это говорит. Ему ль не знать кое-что о вполне конкретном, материальном самопожертвовании, обросшем мифологическим восприятием совершенно не считаясь с волей того жертвовавшего…       – Время искажает всё, - примирительно улыбнулся Таката, - истории могут жить долго, много дольше, чем долгожители наших рас, но мы меняемся в течение жизни – как же не меняться историям? Новое время ищет новые смыслы, что-то отбрасывается, как более не актуальное и просто непонятное, что-то додумывается, наслаивается, истории заимствуются, путешествуют по миру, потом по вселенной… Наша раса, ещё 300 лет назад познакомившись с культурой Земли – тогда опосредованно, конечно, путём перехваченных радиосигналов – многое заимствовала у землян. Большей частью, увы, не самого полезного... Так вот, и элементы христианских культов, уже в поздней трактовке, заимствованы были тоже. Я говорил уже мистеру Аллану, что многие мои соплеменники на полном серьёзе называют себя католиками, молятся Мадонне, верят в демонов и ангелов... Их, конечно, несколько смущает тот факт, что Христос не рождался на Бракосе, может быть, они считают, что он промахнулся планетой...       Зак и Брюс наклонили головы, пряча смешки в кулаке.       – А сами вы во что верите, Таката?       – Я происхожу из семейства, входившего в мистический Орден Посвящённых, но в чём в точности состоят их верования, мне сказать трудно, сам я посвящения не проходил – к поре своего совершеннолетия я не был готов отдать своё сердце религии родителей. Это несколько расстроило их, но секта никогда не имела большого влияния, и это сочли нормальным для бракири проявлением честолюбия, стремлением примкнуть к более распространённому и влиятельному культу. Несколько лет я изучал различные верования, пытаясь найти среди них своё... Годам к сорока я утвердился в убеждениях как агностик.       – Сдаётся мне, агностиков среди нас много, - кивнул Ташор, - вот у нас, дрази, это вообще нормально. Многие так и говорят – Дрошалла непознаваем, потому что он много большее, чем все мы, вместе взятые. Другие, правда, говорят, что вот для того он и даровал нам свои дары, чтоб мы однажды его познали, а пока те, кому даров перепало больше, помогают остальным в этом познании. Брат мой Иншор много об этом говорит не самого одобрительного… Я тоже считаю, нет смысла ублажать чужую гордыню, к Дрошалле это не приблизит. А вот эти ангелы, принц... Светящиеся существа... Это ведь ворлонцы? Можно ли тогда трактовать чудесное рождение Христа как плод их эксперимента?       Винтари пробежался взглядом по землянам – но никто из них, кажется, этим специфическим поворотом разговора не заинтересовался. Зак жевал, Майк перешёптывался с шиМай-Ги, как-то даже интимно перешёптывался, то и дело касаясь лицом длинных нитей из бусин и перьев, свисающих с её головного убора, Брюс вообще был в сложном положении – ему на колени забрался тучанкский ребёнок и о чём-то спрашивал, показывая на стол – спрашивал на своём, тучанкском.       – А кто их знает, может быть, и можно... Легенды о светящихся существах с неба, о их влиянии на жизнь наших предков есть практически в любом мире. Описания сходны, различаются-то детали.       – И легенды о непорочном зачатии есть не только у землян. У нас сколько угодно историй о чудесных детях, наделённых необычными способностями...       Сразу несколько голов повернулось в сторону Гилы.       – Телепатах?       – Большей частью, но не только.       – А у нас нет никаких легенд о людях с неба, - задумчиво молвила шиМай-Ги, - мы считали небо обителью духов, но духи – не люди, и немногие из них способны спуститься вниз, с дождём или туманом, и не станут от этого людьми. Мы не знали о звёздах, не могли и представить, что кто-то может жить за пределами неба, такой же плотский, как мы. До нарнов нас никогда не посещали гости из других миров. У нас есть истории о людях из-под земли, и людях из воды, и людях из тумана, но о людях сверху – никогда.       Зак судорожно сглотнул, едва не подавившись.       – Невероятно! То есть, за этими кислотно-пылевыми облаками вас проглядели даже ворлонцы?       – Или сочли их неподходящим материалом, кто знает... Собственно, упоминалось же, что в некоторых мирах телепатия возникала естественным путём? Вот, пожалуйста, чистый, образцовый пример...       После ужина собрание, закономерно, разбилось на группы – обсуждать всем со всеми было не очень легко, а обсудить хотелось.       – А вы не празднуете день рождения Валена? - спросил Таката у фриди Атала. Минбарец отложил цветные картинки с рождественскими сюжетами, которые Винтари, подумав, всё же распечатал для тех, кто способен видеть плоское изображение, тут ведь таковых мало не половина.       – Нет. Никто и не знает дня его рождения, как и года, и места, а домыслы не в нашем духе. Сам он не говорил о себе, он пришёл к нам, чтобы говорить о нас. Всё, что мы знаем – что он минбарец, рождённый не от минбарца и минбарки, понимай это как хочешь. Может быть, тоже ворлонцы постарались... Не все тайны вселенной нам дано разгадать.       – Странно... - Винтари задумчиво теребил свой блокнот, - не так много вообще бесед я имел с любезным Андо Александером, но одна запомнилась мне особо. Он был в такой глубокой растерянности, что заговорил бы, видимо, с кем угодно, не важно, с кем... Он сказал, что при упоминании имени Валена видел в мыслях Дэленн странное. Земного человека, распятого на дыбе, и нечто бесформенное, ярко сияющее, в чём с трудом можно угадать скрюченную, как эмбрион, фигуру... И ещё имя Джеффри – это земное имя, я знаю, что это второе имя Дэвида...       На лице Такаты обозначилась такая же растерянность.       – Может быть, это всё же аналогия с Христом?       – Между Христом и Валеном как-то мало общего...       Дэвид, услышав этот разговор краем уха, поспешил отойти подальше – фриди не лезут в чужую голову без нужды, но тут ведь и нужда может возникнуть. Да уж, как ни велик дом, а между членами семьи утаить какую-то священную тайну сложно. Он эту тайну уже знал, и честно говоря, не понимал, почему это тайна до сих пор. Раз миру открыли правду о перерождении душ, почему не открыть и вторую часть? Ему, Джеффри, это не повредит уже никак...       – Амина, а гадания Г'Кван не запрещает?       Девушки, как-то не сговариваясь, решили унести на кухню и помыть хотя бы часть посуды, но ничего у них не вышло – бдительные Иржан и Ташор быстренько перехватили у них эту инициативу и теперь оглушительно звенели тарелками в полном мыльной пены чане, рядом хаяк Дуюза держал огромное полотенце с такой торжественностью, словно участвовал в некоем обряде. Двум центаврианкам оставалось сосредоточиться на священнодействии с пузатой посудиной, предназначенной у тучанков для приготовления чая, точнее – ягодно-травяного настоя. Рузанне этот процесс был хорошо знаком – местные подарили её родителям такой чайник, ещё когда она была мала, а Амина долго рассматривала вставленную внутрь конструкцию с отделениями для трав и ягод.       – Гадания?       – Ну да. Меня вот, честно говоря, очень взбудоражил рассказ о традиции гаданий, это как раз вот в эти предстоящие дни, - глаза Рузанны и правда возбуждённо блестели, - надо бы выспросить у принца или кого-то из землян поподробнее, хотелось бы попробовать...       Амина понюхала развязанный мешочек, набитый мелкими желтоватыми соцветиями. По понятным причинам, тучанки не подписывают мешочки, пакетики и коробочки со своими бесчисленными драгоценными сборами, поэтому различать их приходится по количеству и величине бусин на завязочках. Иногда на эти завязочки привязаны даже маленькие косточки – ничего зловещего в этом нет, чаще всего означает, что это снадобье предназначено для укрепления костей.       – Ну, как такового запрета нет... Скорее, попытки узнать судьбу названы делом бесполезным – в этом нет смысла, если нам предназначена какая-то судьба, то мы своим чередом об этом узнаем, и останется лишь следовать ей, делая правильный выбор. А вы разве верите в гадания, Рузанна? Я думала, ваши взгляды строго научны...       – О, разумеется, разве вы подумали, что я это совершенно всерьёз? Просто это звучит, как довольно весёлая игра, и мне интересно б было в неё сыграть… А вам разве нет, Амина?       – Что ж, если говорить об этом так, то уж поверьте, игры Г’Кван не запрещает. Думаю, зеркала и свечи мы тут найдём без особых проблем. Что там ещё? Блюдца, зёрна? Да, надо расспросить подробнее. Мне, правда, гадать на жениха уже смысла нет... Хотя попробую, что там за образина покажется... Кого бы ещё нам с собой позвать? Шин Афал, Штхиукку? Сумана-то, боюсь, до подобных глупостей не снизойдёт...       Штхиукка как раз беседовала с Шин Афал. Чтобы не мешать никому, они отошли к дивану, а вскоре, сами не заметив, сели.       – Я вот всё думаю об этом моменте в лекции принца – догмат о непорочности... Почему именно это слово – непорочность? Почему отсутствие половой жизни у женщины называют непорочностью? Разве это порок? Разве следует считать, что всякая женщина, вступившая в брак – не с богом, а с обычным человеком – порочна?       Шин Афал задумалась.       – Если честно, я не слишком хорошо разбираюсь в вопросе, для этого надо изучать земную культуру дольше и глубже, а при поспешном суждении легко впасть в грех. Так я сказала Дэвиду, когда, после возвращения с Центавра, он говорил со мной примерно об этом. Точнее, я сказала так сперва, а потом… потом испытала стыд, ведь сама допытывалась, что его гнетёт, а затем будто отмахнулась. Следует избегать судить чужую религию, по крайней мере, не имея достаточных знаний о ней, но сегодня мы слышали, что земляне и сами судят свою религию, подвергая переосмыслению те или иные её постулаты. По-видимому, сказалось то, что в первые века после зарождения христианства пожизненное целомудрие, безбрачие имели большую популярность, так как люди ждали скоро второго пришествия, конца света, заводить семьи казалось излишним обременением. Но основная причина старше и шире одного только христианства. У землян с давних времён выработался некий страх перед женской сексуальностью, способностью женщины быть желанной для мужчины и рождать детей. Они не одиноки в этом, у многих рас, с теми или иными вариациями, бытуют такие патриархальные воззрения на обязанности мужчины и женщины, на образ семьи: женщина должна быть девственной до брака и хранить супружескую верность для того, чтоб мужчина был уверен, что воспитывает своих детей, а не чужих. Это сложно понять, ведь ни одна семья не существует сама по себе, семьи объединены в рода, кланы, народы, и ребёнок от другого мужчины – всё равно дитя твоего племени… Можно б было полагать, что играет роль и страх кровосмешения, если происхождение не будет установлено в точности, но ведь к мужчине то же требование половой сдержанности предъявлялось уже куда более… формально, в силу физиологических различий. Печально, но факт – в силу физиологических различий женщина на протяжении долгих веков рассматривалась лишь как приложение к мужчине, как средство воспроизводства. Та или иная религия привносила отдельные детали, но так или иначе все они как-то регламентировали взаимоотношения полов, и наиболее значимые, кажется, стремились свести к минимуму и сексуальное общение супругов.       Штхиукка сдвинула узкие острые чешуйки над глазами.       – Почему?       Минбарка растерянно оглянулась, словно где-то рядом ожидала получить подсказку в столь сложном вопросе. Но то, что нашёл её взгляд, делало всё только сложнее. Статуя Ли в нише – это ведь богиня страсти. Интересно, что у столь почитающих понятия семьи, рода, выгодного супружества существ одно из самых чтимых божеств покровительствует откровенно разврату. И тут же, напротив, стоит статуя земной Мадонны. Что заставило гедонистов-центавриан позаимствовать такой ярчайший символ половой сдержанности? Впрочем, их высочество упомянул, что заимствований из христианской культуры всё же меньше, гораздо популярнее на Центавре античность.       – Сложно сказать... Видимо, по тому соображению, что познав наслаждение с супругом, человек пожелает познавать его со всеми подряд – хоть это даже звучит глупо. Когда Дэвид и принц рассказывали мне о их миссии на Центавре, они упомянули о посещении капища Ли, - Шин Афал указала на статую в нише, - посещали, понятно, в силу рабочей необходимости… Их высочество, рассказывая о значении этого культа, сказал: «Дети рождаются всё-таки не от высоких отношений и не от чувства преданности роду. Они рождаются от соединения двух тел». Эти слова могут показаться грубыми и циничными, но это не отменяет их правдивости. Физическая близость всегда предшествует зарождению новой жизни, как можно принижать её значение или считать её чем-то постыдным? Духовные учителя, конечно, пытались объяснить это якобы заботой о благе граждан, но на мой взгляд, благом здесь и не пахнет. Как будто существует лишь две крайности – полное ограничение во всём или полная же распущенность.       Принц, может быть, и не имеет никаких конфликтов со своей совестью, а вот она за себя не была столь спокойна. Сказав, что осуждение чужих верований и традиций допускать не подобает, тут же допустить... Но видимо, тут тот случай, когда, как выражаются земные друзья семьи Дэвида, гены пальцем не размажешь. Хоть и много она проводила времени с родственниками отца-жреца, мать её – воин, а каста матери – это всегда важнее. Воины же всегда проявляли куда меньше осторожности в оценке идеологий иных народов (что, надо признать, порой являлось источником проблем).       Штхиукка уткнула подбородок в ладонь.       – Секс лишь для деторождения... Учёными всех миров давно доказано, что это присуще лишь животным. Для любого существа с интеллектом это прежде всего удовольствие от близости с любимым. И мне грустно видеть, как эти существа с интеллектом находят какое-то удовольствие в том, чтоб отравлять себе жизнь стыдом и страхом...       Шин Афал рассеянно сплетала-расплетала пальцы. На её лице перемигивались отсветы с ёлки – ничего подобного гирлянде найти не удалось, и наряжавшие смастерили несколько фонариков со свечами внутри, а также насобирали болотных фосфоресцирующих цветов, по счастью, сейчас как раз переживавших пик цветения. По отдельности они сияли очень слабым, призрачным светом, но их поросли по берегам болот и островкам являли собой зрелище впечатляющее. Как ни удивительно, сорванный цветок сиять не перестаёт, а если поместить его в воду – сияет даже ярче. Так что эти фонари были противоположны свечным – это были пузыри с водой и помещёнными в неё соцветиями.       – Сексуальные табу, облечённые в форму религиозных догм, были обычно призваны оградить вид от вреда, вымирания. Близкородственные связи ведут к вырождению, а при беспорядочном скрещивании сложнее определить, кто чей родственник...       Дрази повернула лицо к ней, опершись о ладонь уже щекой.       – Это тоже меня удивляет. Мысль, что главное благо – произвести здоровое потомство. Нет, само по себе в этом ничего дурного нет, но... Получается, это главная цель – продолжить род. А зачем? То есть, я понимаю, что это прозвучит эгоистически – жить только для себя, не думая о грядущих поколениях, не беспокоясь даже о том, чтоб они были. Я ни в коем случае не говорю, что так надо, что нужно перестать рожать детей и дружно вымереть. Но почему продолжение и сохранение рода воспринимается абсолютным благом? Почему свои действия непременно нужно сообразовывать именно с этой всеобщей целью? Почему род непременно должен продолжаться? Ведь было немало видов, немало рас, которые вымерли – и вселенная едва ли это заметила. Какая-то жизнь всегда была, какая-то жизнь всегда будет, разве именно мы какие-то настолько великие, настолько уникально ценные, ценнее всех тех, кто уже ушёл с мировой сцены без следа, ценнее всех тех, кто может придти нам на смену? Но все так боятся вымереть – хотя личная смерть безусловным итогом ждёт каждого, и каковы бы ни были наши далёкие потомки – они никак не утешат нас в скорбный час. Словно они все чего-то ждут... От будущего, от потомков... Что-то на них перекладывают, не знаю. Насчёт землян, возможно, ответ есть – они ждали этого своего Спасителя... Но вот, дождались, дальше-то уже можно, вроде бы, просто жить?       Шин Афал посмотрела на неё потрясённо. До сих пор никто при ней не излагал таких соображений. От принца, ещё в ходе подготовки к этому празднованию, она слышала о малых земных верованиях, идейных продолжателях первых христиан, что не приветствовали сексуальную жизнь и деторождение, стремясь поскорее завершить земной путь и достичь вожделенного рая. Крупные, господствующие конфессии называют их сектами. И если покопаться – такие секты найдутся в истории не только у землян. Почему? Потому что в ком-то, отчего-то, рождается такой вот стихийный протест против… «обязательности деторождения»?       – Я могу уверенно говорить, разумеется, только насчёт нашего народа. Мы, минбарцы, как ты уже знаешь, верим, что являемся нервной системой Вселенной, через нас она познаёт себя. Мы – имеется в виду, все разумные расы, и, тут ты права, нет оснований полагать, что именно минбарцы подходят для этого лучше, чем кто-либо ещё. Хотя не весь наш народ, скажем так, единодушен в этом взгляде… Мы – глаза, которыми Вселенная смотрит на себя, умы, которыми она пытается себя понять. Но разве имеет значение только количество глаз и умов, а не их качество?       – Да, я знаю, что у минбарцев деторождение вовсе не является чем-то обязательным для каждого члена общества. Но почти любой народ, если поставить так вопрос, ответит, что никакого принуждения вовсе и нет. Никакое принуждение и не нужно, если с детства так обработать сознание, чтоб у индивида была иллюзия не только правильности, но и добровольности выбора.       С одной стороны, Шин Афал очень хотелось, чтоб сейчас к ним по какому-нибудь поводу подошёл кто-то из фриди и можно б было адресовать эти тяжёлые вопросы тому, чей статус позволяет давать на них ответы. С другой – нет. Потому что воин не должен уклоняться от испытаний или потому, что некоторые речи Штхиукки могут звучать… обескураживающе, или даже прямо сказать – оскорбительно, и пусть их слышит только она. Сложно было сейчас решить, какой мотив важнее.       – Очень многие, наверное, сказали бы сейчас, что сказано это в точности про минбарцев, и среди них не было б тех, кому нельзя б было сказать ровно то же самое. Разве всякое воспитание, всякий закон не есть принуждение? Однако принуждение принуждению рознь, думаю, и ты согласишься с этим. Для нас, минбарцев, очень важно следование долгу, служение обществу, но важно также и слушать своё сердце и не ошибаться в выборе способа исполнения долга и служения обществу. То есть, для нас очень значимо, чтобы мы существовали как раса, и того, что нанесло б ущерб этой цели, ни один минбарец себе не позволит. Но существование расы – это не просто рождение новых тел с теми или иными внешними признаками, это сохранение и преумножение нашего духа. Народ без своих ценностей, своей веры и добродетели – как бы ни был многочислен, мёртв. Правильно сказать, мы не считаем себя лучшей и совершеннейшей расой во вселенной, но мы верим в перерождение душ, и душам, грубо говоря, должно оставаться, куда вернуться. Где воссоединиться с теми, кого они любили когда-то, отдать свой опыт и получить новый взамен. Этот извечный круговорот нельзя нарушать. Но мы не считаем, что от того, что у какого-то конкретного минбарца не родится детей, этот круговорот остановится. Непростительной гордыней было б считать себя столь важным звеном. Гораздо более важным вкладом в наше воспроизводство является не плоть, а дух. Прежде всего каждый минбарец должен развивать свой дух, накапливать мудрость, которая, со следующим рождением, вернётся к нам… Духовное вырождение – то, чего нужно бояться больше, чем вырождения численного. Ну и, надо заметить, в последнее время наша демографическая кривая перестала быть… настолько кривой. Возможно, это в компенсацию военных потерь, но в последние 20 лет детей стало рождаться больше…       – Мне нравится ваше отношение к этому вопросу, - вторую фразу Штхиукка произнесла тихо, в сторону, - пожалуй, больше, чем наше собственное.       – Что же касается землян, то, хоть религии, именуемые традиционными, сохранили силу и влияние – влияние это не так абсолютно и довлеюще, как было века назад, и ни одна религия не стала действительно господствующей, хотя не раз появлялись учения, претендующие на такую роль. Одни считают, что это плохо, другие – что это хорошо, истина же лежит где-то в стороне от оценочных суждений и призывает к поиску. Хорошо, когда есть единый путь для всего народа, хорошо и когда есть выбор способа поклонения и очищения духа. Уходит в прошлое религиозная нетерпимость – уходят и представления, считавшиеся прежде незыблемыми, и хотя некоторые понятия живучи, даже когда перестают быть чисто религиозными, растворяясь в том синтезированном мировоззрении, которое формируется, испытывая влияние изменяющейся среды – сейчас мы уже не видим, чтоб деторождение ставилось во главу угла, то есть, деторождение именно как биологический акт. Я имею в виду, лет 200 назад человек, посвятивший себя карьере, научной деятельности в ущерб семейной жизни, получал гораздо больше если не осуждения, то жалости. По-видимому, земляне наконец осознали, что они не вымрут, если той или иной конкретный человек изберёт для себя другой способ принести пользу, и что это так же необходимо для грядущих поколений, как и производство новых вместилищ для душ.       – О, за 200 лет даже дрази, с нашим вошедшим в легенды упрямством, заметили бы, что такой выбор в любом случае не сделают все, люди влюбляются, а влюбляясь, нередко хотят воплотить эту любовь плодами живыми, мыслящими. Не хочется говорить обидное, но ведь не мои это слова – у нас, дрази, земляне считаются не слишком разумными. Есть выражение, о ком-нибудь, совершающем особенно досадные ошибки – «с землянами их бог был щедрее, чем с тобой Дрошалла». Имея такое природное преимущество, как равное соотношение полов, долгое время считали женщин существами второго сорта, вплоть до того, что желали рождать только сыновей. Добро б, это было из опасений слишком расплодиться, если каждому мужчине будет доставаться жена, но ведь нет, считалось, что детей должно рождаться как можно больше! И при этом полигамия чаще допускалась для мужчин, чем для женщин. Как будто, есть объяснение и для этого – много женщин от одного мужчины могут произвести больше детей, чем одна от многих, это важно для землян, потому что и беременность у них дольше, и ещё грудное вскармливание. Да и с происхождением вопросов меньше, только и заботиться, чтоб две жены, если родят в одно время, не перепутали своих детей. Но ведь сплошные противоречия! Но то, о чём ты говоришь, о страхе и о том, что некие представления могут жить дольше, чем условия, их породившие, это звучит разумно. Вероятно, если изучить историю землян досконально, всё в них станет понятно, как в нас самих. Помню, когда мы с моими товарищами изучали земной язык, мы заметили, и долго потом обсуждали, как много их слов, связанных с сексом, имеет негативный смысл или же просто считается непристойностями, чем-то мерзким. Это удивляет. Ведь если деторождение так важно, то и языковые средства должны прославлять, восхвалять секс! У нас так. Возможное объяснение, мне говорили, в их физиологии. Их половые органы совмещены с выделительными – как же им самим не считать свой секс грязным, у нас многие удивляются, как вообще им не брезгливо размножаться. Когда мне впервые показали… видеоролик, он был как раз о землянах… это был шок, и тогда мне пришло в голову, что теперь-то я понимаю, почему у них с половым актом сравнивается выполнение какой-то тяжёлой, неприятной работы или усталости от несправедливости жизни, ведь это действительно должно быть очень трудно!       Шин Афал отвернулась – они общались с Штхиуккой достаточно давно, чтобы можно было уже заметить одну житейскую несправедливость – похоже, дрази читают на минбарских лицах эмоции гораздо легче, чем минбарцы – на дразийских. Разговор, и с самого начала душевно сложный для неё, принимал всё более своеобразное, острое направление.       – Не исключено, что правда в твоих словах есть, однако стоит заметить, у многих рас половая и выделительная система также совмещены…       – Ох, прости, мне стоило подумать, что это может звучать оскорбительно для тебя, ведь и у вас так. Всё-таки и во мне, хоть я многое и сильно осуждаю в нашей жизни, немало этой глупой дразийской гордыни! Мы действительно считаем себя лучшими, чистыми в сравнении с многими. Наверное, только центавриан мы могли б считать в этом равными себе – если б не некие прочие факторы, конечно.       Минбарка не смогла сдержать улыбки.       – О, это правда, не многие с той и другой стороны легко признали б это, но у вас есть основания для бесед о близости и понимании. Дэвид говорил мне, в частности, о том, что в центарианском языке… Особенность их миссии была такова, что иметь дело приходилось с… разными представителями общества и в разных ситуациях, что требует, при всех намерениях не осквернять собственный язык, понимания услышанного – хотя бы уже для того, чтоб отличать экспрессивную часть от конструктивной.       Дрази рассмеялась.       – Ты можешь не извиняться за это, Шин Афал, уж по крайней мере, не передо мной. Один умный парень из наших сказал, что нельзя полностью знать народ, если не знаешь, как он ругается. В ругательствах не просто отражается отношение к собеседнику или событию, а и то, что этот народ любит и что ненавидит, что считает желанным и чего боится. Мы не учили центаврианский, но я знаю, что да, в их языке, как и в нашем, сексуальные образы преимущественно позитивны, только то используется для ругательств, что касается постельных неудач, полового бессилия, или такого сексуального акта, который принёс разочарование. Большинство же бранных слов образованы от названий каких-нибудь болезней, несчастий, уродств… И всё же очевидно, что одна физиология не объясняет всего. Ведь, если говорить о вас… Но, наверное, здесь мне следует остановиться, потому что я вижу, как этот разговор смущает тебя. Хоть жажда этого разговора велика, я не могу доставлять тебе страдания.       Шин Афал отчаянно вперила взгляд в свои сплетённые пальцы – перед ней во весь рост и во всю мощь вырос он самый, языковой барьер. Она имела основания считать своё знание земного достаточно высоким в своей возрастной группе, почти с самого знакомства она предложила Дэвиду, чтоб общались они не всегда на минбарском, но воздавали равное внимание и земному, и все эти годы она продолжала совершенствоваться, но сейчас, для этого разговора, слов всё же не хватало, или же не было уверенности, что это именно те слова. Но Штхиукка знала минбарский на уровне, немногим превышающем туристический разговорник.       – Ты не доставляешь мне страдания, дорогая подруга, оставь такие мысли. Если я выгляжу смущённой и напряжённой, так потому, что осознаю серьёзность, ответственность этого разговора. И понимаю, что смущение это может трактоваться как неприязнь к поднятой теме, подкрепить бытующее представление о нас, как о ханжах, чурающихся плотских тем…       – О нет, после всех разговоров, что мы уже вели, думать так я не могу. Но не буду врать, предубеждение такое о вас в нашем народе есть. Прямо даже скажу, многие считают, что вы просто не получаете от секса удовольствие. Что он для вас – только ещё один долг, необходимое для рождения потомства действо, обойтись без которого вы можете не только спокойно, но и с великой радостью и облегчением. Нет, лично я не верю в это, не представляю, чтоб хоть одна разумная раса действительно была так устроена. Смущение же испытывают все, по крайней мере, все, кто хотел бы, чтоб его считали порядочным…       Шин Афал протестующе воздела руку.       – Прошу, я знаю, по какой причине ты считаешь, что это не относится к тебе, и хоть мне требуется немного больше времени, чтоб в полной мере понять и объяснить себе этот твой протест, сейчас, при своём скромном понимании, я могу сказать, что нет непорядочного в том, чтоб говорить о важном. У нас, минбарцев, этому придаётся огромное значение – именно это значение заставляет нас уклоняться от разговора, к которому мы не имеем нужной духовной зрелости, из опасения неверным словом навредить больше, чем молчанием. Поверь, у нас непорочных зачатий не зарегистрировано – и порока в величайшем, святом акте соединения любящих супругов мы не видим. Но я не лучший собеседник в этом вопросе, я простая ученица, и могу сказать лишь столько, сколько может сказать незамужняя девушка… Но я понимаю, что для тебя свои сложности в том, чтоб обратиться, к примеру, к фриди Шонху, который женат и умудрён опытом многих бесед с юношами и девушками, вступающими в пору любовных отношений. Да, верно, моя раса придаёт огромное значение соблюдению ритуалов, ритуалы сопровождают всю нашу жизнь, каждый её этап, и каждый этап сближения двоих, которым предстоит стать супругами... Может, конечно, показаться несколько... фальшивым это количество предварительных действий и слов, прежде чем броситься в объятья друг друга? Или показаться ненужным мучением для тех, кто хочет как можно скорей быть вместе. Но понимаешь, это... это не что-то, что приходится просто терпеть. Нет противоречия, нет противопоставления. Это часть сближения, часть этой любви, способ проявить её.       – Чужие способы всегда кажутся странными, а свои – естественными. Но, правда, не мне. В культуре дрази тоже принят долгий путь от объявления интереса до его удовлетворения – впрочем, он тем короче, чем старше женщина и моложе её муж. Старшие мужья готовятся к бракосочетанию несколько лет, пока их невеста растёт, младшие бывают приглашены в постель по итогам собеседования. Это правда, нам легко понять долгие церемонии там, где нет речи о любви, и нужно время свыкнуться друг с другом, страсть же промедлений не терпит, ведь взаимность, ещё и с возможностью хотя бы иногда быть вместе, это редкое чудо…       – И мы выглядим так же бездумно растрачивающими ресурс своего времени, как земляне – ресурс своих женщин, да, я могу представить. Дело не в том, чтоб регламентировать личную жизнь граждан, а в том, чтоб помочь им разобраться в себе и друг в друге, не допустить ошибки. Дело не в том, что для тех, кто любит, долгое ожидание не проблема... Дело в том, что это и не воспринимается как ожидание, это воспринимается как часть любовных отношений. Интимная жизнь супругов никогда не была, и не должна была быть... скудной. Поощряется всё, что служит сближению, объединению, взаимному удовольствию. Но удовольствие не только в соединении тел. В совместных молитвах, трапезах и медитациях, в общем служении мы лучше узнаём друг друга, утверждаемся в правильности выбора и испытываем наслаждение не меньшее, чем в поцелуях и ласках, только иного порядка. О, если б я могла дать тебе ознакомиться с некоторыми примерами нашей любовной лирики, ты б сама убедилась, насколько она порой... полна страсти. Нет, дело не в том, что это запрещено или предосудительно, а в том, что такие вещи очень сложно переводить. Знаю, что принц Винтари перевёл пару стихов, но, естественно, на центаврианский...       ШиМай-Ги и Майкл Дир стояли за воротами города – огромные двустворчатые ворота, которые прежде запирались, давно уже стояли распахнутыми, и теперь уж бойкая растительность не дала б их так просто затворить.       – Скажи, Май, а что означает твоё имя? Ну, у него есть какое-то значение, или оно не известно тебе?       – Ты удивишься, Май-Кыл, но оно означает "красный огонь в степи". Потому я так и потрясена была тогда твоими словами... А твоё?       – Ну, моё восходит как раз к обсуждаемой нами сегодня христианской религии. Имя одного из архангелов, переводится "подобный богу".       – Да... Звучит похоже, а такие разные значения! Твоя родина – интересное место, Май-Кыл. Хотела бы я её увидеть!       Мужчина грустно улыбнулся.       – Не на что там смотреть. Моя родина, строго говоря – не Земля, а Проксима. Бывшая земная колония, ныне отдельный, независимый мир. Наверное, это кажется странным с вашей стороны – раса одна, а миры разные, и независимость получили не от чужаков извне, как вы, а от своих же собратьев, от своей бывшей родины. Но это нормально для истории моего вида. Когда переселенцы прибывают куда-то, обустраивают новую жизнь, приемлемый быт на необжитой и неприветливой ранее территории, они становятся уже новым народом, со своей историей, своими надеждами на будущее... А потом метрополия протягивает к ним свои загребущие лапы. Многие и теперь попрекают, говоря, что Земля нам мать, только ведь дети однажды отселяются от родителей, хотят жить в собственном доме и кормиться своим трудом. Труда там потребовалось немало… Проксима, конечно, не самое плохое место, на том же Марсе потяжелее, на Проксиме хоть дышать нормальным атмосферным воздухом можно. Растительность вот, правда... выглядит довольно грустно.       – Зачем же ваши люди поселились там? Ради ресурсов?       – Да. Проксима не поражает сказочными видами, зато богата полезными ископаемыми.       Там, вдали, влево от тёмных пятен холмов, хитро перемигиваются огни. Костры рекультивируемых полей, очередных… Ещё 5 лет назад, сказал старый тучанк, рекультивация была почти вот здесь, на расстоянии полёта стрелы. А так далеко стрела не летит… если сердце не направляет её, всплыло в голове, и кажется, старый тучанк понял это. Стрела улетала за холмы, возрождение земли шагнуло за границы региона. И покинута сторожевая башня – больше не бастион на границе.       Рокота не слышно – шёпот ветра с листвой или стук сердца, что-то заглушает его. Но они летают, наверняка летают. Раз горят костры – значит, и рукотворные птицы парят в ночной мгле над ними.       – Ты смотришь в небо... Мне не обязательно поворачивать голову к тому, на что я смотрю. Наше зрение совсем другое, чем ваше, и сейчас мне немного грустно от этого. Мне хотелось бы увидеть звёзды.       – Звёзды?       – Да. Не описать, как это... Узнать, что есть что-то, чего ты раньше никогда не видел, что не способен увидеть! Небо всегда было для нас чуждым пространством вверху, мы чувствовали льющийся с него свет солнца, но мы даже не видим солнца как такового, это слишком далеко... То есть, мы, конечно, понимали, что есть некий источник того света и тепла, которые мы ощущаем днём, и что этот источник перемещается с востока к зениту и на запад, но не подумали бы, что это похоже на диск, шар. Для нас это – большой очаг… Костёр, который плывёт над нами. И тем более мы не видим звёзд. Говорят, их даже не бывает на нашем небосклоне... Может, ты скажешь, что это глупо. Что такого в этих звёздах? Но говорят, они красивые, а мне этого даже не представить.       Её иглы колыхались за спиной, как живой шлейф, как водоросли, колеблемые течением. Зрелище восхитительное и немного страшное.       – ШиМай, ты можешь увидеть звёзды. В моём сознании, в моей памяти. На Проксиме их нечасто можно увидеть – смог от заводов и световое загрязнение. Так называют ночную освещённость городов, которая отражается от облаков и рождает мутное зарево, заглушающее свет из космоса. Но иногда, в ясную погоду, где-то на окраине – их можно было увидеть, и я смотрел… старался запомнить, ведь знал, звёзды никуда не денутся, а вот мои глаза с годами будут становиться хуже. И потом звёзды стали ближе, только ещё менее видимы… Там, вдали, горят костры, отсюда выглядят маленькими, как свечи, но ты ведь знаешь, какие они огромные. Звёзды – костры в бездне космоса, также свечами выглядят с земли. Так же служат ориентирами для летящих нас…       – Да, я могу представить. Мне жаль, что я могу так мало... Я стала пилотом, первая из женщин, чтоб стать чем-то большим, чем я была. Подняться вверх, оторваться от тверди... Прежде это было доступно лишь особенным, шаманам, как вы их называете... Да, у нас нет легенд о людях с неба. Никакие гости из других миров никогда не посещали нас. А теперь гости пришли, и смутили наш покой, дали нам понятие, что есть и другие, чем мы, есть то, чего нет у нас. И всё же, я не могу считать, что это плохо. Май-Кыл... Почему так получилось, что именно мы, из всех, другие?       Майкл прижался спиной к широкому узорному косяку ворот.       – Не знаю. Да и... Понимаю, что вам, наверное, мы кажемся одинаковыми в сравнении с вами. Но это не так. Некоторые расы имеют другую остроту зрения, иной цветовой спектр... Да уж, только мне об этом и говорить, я сам не смог бы видеть так, как видят все люди, без контактных линз. А в последнее время мне и линзы уже не помогают. Потому что повреждён, говорят, не только хрусталик, но и зрительный нерв. Я ослепну... А быть слепым – это в любом из миров печально.       ШиМай-Ги задумчиво взяла его за руку.       – О чём из того, что ты потеряешь, ты жалеешь больше всего?       Два её отростка, каждый со своей стороны, покачивались на некотором расстоянии от его лица. Да, она знала, что такие жесты немного пугают иномирцев, и сдерживала себя, но так хотелось понять, чем же эти большие тёмные глаза, с виду такие же хорошие, как и глаза других иномирцев, а иногда и получше, так печально отличаются от них.       – Странно, не о звёздах, хотя о них, конечно, тоже. Главным образом меня печалит то, что придётся уйти из анлашок. Я, конечно, читал много историй об инвалидах, в том числе по зрению, которые оставались воинами до конца своих дней, я восхищаюсь этими мужественными людьми, вряд ли я сам смог бы так. На каждую подобную историю приходится множество тех, кому это не удалось, и это закономерно и правильно, иначе что б в этих историях было потрясающего. А ещё... Знаешь, я очень люблю бегать. Наверное, не любил бы так, если б не знал, что это то, что я смогу не всегда.       – Тогда... Давай побежим сейчас? До тех холмов? Конечно, не наперегонки – это был бы неравный бой, тучанки бегают не сравнить быстрее вас...       …Запыхавшиеся, они рухнули на траву одновременно. ШиМай-Ги запыхалась, правда, очень условно в сравненьи с Майклом – для неё это был лёгкий прогулочный бег.       – Это великолепно... Чёрт, кто-нибудь сказал бы, что мы ведём себя как дети! Если выбирать, когда остановить мгновение, то, пожалуй, сейчас... - Майкл смотрел в небо и улыбался. Звёзд на нём, разумеется, по-прежнему не было, но сейчас ему казалось, что если он и не видит их, то чувствует. ШиМай-Ги обеспокоенно склонилась над ним.       – Это нормально, то, что ты говоришь сейчас? Звучит как-то тревожно...       Он поднял руку, легонько коснулся пальцами её лица – и отдёрнул, словно обжёгся.       – Нормально, Май, поверь. Мне хорошо. Скажи... можешь ли ты сделать для меня кое-что? Я, конечно, сомневаюсь, что у тебя есть какое-то там влияние на кого-то, и вообще глупо всё это... Но через несколько дней нашу группу переводят. Мы ведь уже достаточно пробыли здесь, а мир ваш большой. Нам очень много ещё где нужно побывать. Но мне не хотелось бы бывать где-то ещё. Это было б интересно, это правда, но ведь всего вашего мира мне всё равно не увидеть… не увидеть. Может быть, я могу принести пользу, и оставшись здесь? Ведь нам не составляли строгого маршрута, не обещали указывать, где бывать и где не бывать, и нам наверняка придётся разделиться, чтоб успеть охватить как можно больше... Нас просто приглашают следовать дальше. Могу ли я отклонить приглашение? Не будет ли это обидой? Нужно ли мне объяснять, почему я хотел бы остаться здесь, хотя бы ещё на какое-то время?       Она отстранилась, решив, что пугает его, так нависая и изучая его лицо иглами, но продолжала сидеть рядом, чтоб он не решил, что сказал что-то неприятное, оттолкнул или напугал её.       – Нужно, Май-Кыл, объясни мне!       – Мне хорошо здесь, и если только это не противоречит нашей миссии, нашему долгу... я хотел бы, чтоб мои глаза запечатлевали то, что видим мы в прогулках с тобой.       Тучанк молчала, осмысляя его слова. Тяжело... Тяжело балансировать на грани между потребностью быть честным и необходимостью тщательно выбирать слова на чужом языке, или для носителя другого языка. Центавриане были очень непонятными, но по-другому непонятными. То, что у них на языке, редко соответствовало их мыслям, и даже их мысли редко соответствовали тому, чего они хотели на самом деле. Старейшины говорят, что центавриане переводят свои слова не только говоря с чужаками, но и говоря друг с другом. Не все. Талафи и Чинкони не были такими, и эти приехавшие центавриане не такие. Если их слова и не соответствуют в точности их мыслям, то, во всяком случае, они стараются. Здесь же другое. Землянин не стремится что-то скрыть, напротив, стремится открыть столь большое, что не перекроешь одним полётом стрелы, одним наиболее верным словом.       – Май-Кыл, это звучит... очень странно от тебя.       Он приподнялся на локте. Тучанк думала о том, сколько времени она уже изучала улыбки иномирцев и какими же разными они бывают. Таких, как у этого человека сейчас, она не видела, видела лишь нечто похожее.       – Знаю, что странно. Чёрт, когда были все эти разговоры, расспросы... О Шеридане и Дэленн, о Лаисе и Рикардо, о Тжи'Тене и Амине... Думал ли кто-то кроме меня – а возможно ли такое, чтоб кто-нибудь из нас полюбил тучанка? И как это повлияло б на нашу миссию, к добру ль, к худу...       Спутница его задумчиво перебирала длинными пальцами стебли трав.       – Май-Кыл, я и по представлениям своего вида не первая красавица, а уж для вас... У меня ведь, как у вас говорят, нет лица.       – Май, я сейчас различаю лица ровно настолько, чтоб не путать Зака с Тжи'Теном. Что мне до того? Слепые не на это смотрят. Кроме того... я видел твой танец тогда. Главное, чего мне хотелось бы от будущего – чтобы он не померк никогда в моей памяти. Сколько продлится наше пребывание здесь – я не знаю и никто, кажется, не знает, но когда придёт пора прощаться, требуемое рейнджеру мужество я возьму в том, что сколько мог, слушал твои рассказы, ждал у костра приземления твоего самолёта, жизнь не была ко мне безжалостна... Может быть, конечно, твоим близким не понравится такое моё внимание, я не знаю, как у вас относятся к чужакам... в этом плане...       Тучанки мало улыбаются. Не потому, что они постоянно грустны или серьёзны, а потому, что их небольшие рты меньше к этому способны, и не всегда взгляд иномирца опознает тучанкскую улыбку как таковую. И сейчас шиМай-Ги попыталась улыбнуться так, как делают это иномирцы, за которыми она наблюдала.       – Нет чужаков – нет и отношения. Были мы в древности множеством племён, в странствиях встречали незнакомых, но не чужих, и встречи рождали удивительные истории, рождали новые Песни. Не все эти песни сходились в согласии, бывали это песни недоумения, обиды, вражды, но таких становилось меньше, а песен удивления и радости – больше. Покуда не стали мы единым народом, с единой Песней. Когда пришли чужаки, то родились песни, горше которых не бывало, и хотя среди презрения и жестокости бывало к нам отношение сострадательное и дружественное, вплоть до того, что иные из них защищали нас от собственных собратьев, но никто из них и никогда не проявлял к нам личного интереса. Это не обсуждалось, как не обсуждается не существующее, для чего нет ни слов, ни понятий. Того, что делает возможным дружеский разговор или любовный танец, того, чему ваш принц ищет подходящие слова в своём языке и огорчается, что не находит, этого «ты подобен, мы обмениваемся в разговоре» - было между нами и любым, кого мы встречали под небесной пустотой, но не было между нами и теми, кто пришёл из-за небесной пустоты.       Его рука в траве коснулась кончиками пальцев кончиков пальцев руки Май и замерла так.       – Действительно, хорошее слово, и если ему нет аналогов, нужно заимствовать его само. Так хорошо, когда что-то большое, важное можно выразить одним словом. Подобие? Способность понять? Способность испытывать те же чувства? Мне кажется, абсолютно все знают, о чём речь, и только у минбарцев найдутся подходящие, точные слова. У них на все случаи жизни слова найдутся, у них тысячи лет есть специальные мудрецы для этого… Действительно, Май. В каждом из наших миров собрат – это не обязательно друг, иногда враг, даже злейший враг, но всё же он – подобен. Только ведь к этому мы пришли не сразу. Но так устроены все, наверное – объединяться по принципу подобия, языка, строения тела, дыхания кислородом, хоть чего-то. Чем меньше сходств, тем и объединиться сложнее.       – Но ты желаешь, - Май подняла руки, перебирая пальцами, словно в воздухе ощупывала слова, какое выбрать – у иномирцев они разные. То, что цельный кувшин у тучанков, несколько его осколков у землян, - разговора, обмена, не имея подобия. Это необычно, но мои близкие не скажут так, потому что в некоем и я не подобие.       – Почему?       – Из-за моей семьи. Моей матери. Моя мать – ноМир-Ру. Ты слышал это имя?       Вот в чём мы подобны, не важно, с волосами мы, чешуёй или хвостами. Мы все говорим, что судить о ком-то по его семье – это, конечно, не очень хорошо, и всё же судим, потому что это неизбежно. Семья ведь это самая первая, изначальная почва, и даже если ты оттолкнулся от неё и полетел, она продолжает многое в тебе определять.       – Не уверен.       – Д'Арк. Та самая Д'Арк, что была палачом главных из нарнов, тогда, при восстании.       Никто не любит палачей, сказал как-то Зак, между тем не построено пока общества, которое бы совсем в них не нуждалось, так что лицемерие какое-то выходит. Солдата, убивающего на войне, оправдывают, если уж не чествуют, а палача сторонятся, брезгуют, а ведь тот и другой действовали по приказу, по суровой общественной необходимости. За то, что ли, не любят палача, что казнит он безоружного, который не может ему сопротивляться? Так разве общество не своей волей обезоружило его?       – Я слышал, но... Разве она не погибла? Хотя... я не знаю ведь, сколько тебе лет... ШиМай-Ги сидела, обнимая руками колени. Иглы на её спине тихо шевелились, слегка касаясь травы и лежащего рядом Майкла.       – Нет, она не погибла. Лучше, чтоб думали так, всем спокойней, решили тогда... Её доставили сюда тайно, она долго была в руках слуг Теней. И я родилась у неё уже после возвращения. Я не росла с ней, меня забрала семья, я увидела её только спустя много лет. Однако многие думают, что я именно потому такая... странная.       Расой блаженных, преисполненных исключительно любви друг к другу, тучанков всё-таки не назовёшь, но отношение к насилию у них крайне напряжённое – ущерб психическому здоровью получит и жертва, и преступник, и случайный свидетель. Песня, конечно, всё дело в ней.       – А в чём странная? В том, что стала пилотом?       – Да, например, в этом. Что меня тянет в небо потому, что когда-то моя мать путешествовала через космос. Она, вместе с другими немногими, пролетала мимо звёзд... Хотя, конечно, всё равно не видела их. Они ведь слишком далеко, чтобы можно было их увидеть... всегда далеко... Если ты всё же поедешь дальше вместе с твоими спутниками, ты увидишь наши города. Увидишь, каким был наш уровень до того, как к нам пришли чужаки. Мы многого достигли, многое построили. Мы изобрели и машины, и науки. Но иначе, конечно, чем у вас. И у нас не было летательных аппаратов. Мы не находили нужным подниматься в воздух... Как думаешь, почему? Может быть, потому, что не знали, что существуют звёзды?       Он сел тоже, украдкой коснулся одной из вышитых мелкими бусинами полос накидки на её плечах… Сколько ж раз ещё он споткнётся о стереотипное земное восприятие. Она видит и движение у себя за спиной, иглы-то вот, рядом.       – Не знаю. Может быть, поэтому. А... ты так сказала это - "первая из женщин"... У вас есть какой-то запрет, ограничение для женщин в профессиях?       – Нет, запрета как такового нет. Скорее... это то, что не рекомендовано. Это кое-что из наших понятий, верований. До того, как прилетели центавриане, в нашем мире летали только птицы. Птицы считаются не просто животными, не такими, как те, что бегают по земле. Птицы могут быть не просто птицами, а духами. Духами воздуха, душами умерших или душами шаманов, тех, кто умеет покидать своё тело и воспарять над землёй. Это непростая способность, не каждому она дана. Это… рискованно и опасно.       – Но ведь вы видели, как летают нарны, центавриане… Потом некоторые из вас сами летели на корабле через космос…       – Нарны и центавриане – они другие, чем мы. Они оттуда, из-за неба, прибыли. Как тут можно сравнивать? Те, кто полетели тогда… ты ведь слышал, чем это кончилось?       Майкл закусил губу. Тяжело рассуждать о том, о чём так мало знаешь, о чём до прилёта сюда получил только самое общее представление.       – Ну, тут-то совсем другое дело… Хотя понимаю, вам, в силу ваших особенностей, летать куда рискованней, чем любой другой расе. Но ведь и мужчинам, и женщинам равно опасно, почему же ты это так подчёркиваешь?       – Нет, женщинам опасно по-другому. Женщина – дающая жизнь. А тот, кто поднимается в небо, летит среди птиц, духов – отчасти соприкасается со смертью. Это может быть знаком большого величия, силы, сходной с силой шамана, а может погубить душу, исказить Песню, подвергнув влиянию недобрых духов…       Что ж, во многих мирах воображение народа населяло небо чем-то сверхъестественным. Обычно это развивалось в представление о рае, о месте обитания некоего светлого абсолюта, но и иное представление, очевидно, возможно.       – Думаю, в конце концов вы привыкните, что летающие машины – это не особо отлично от тех машин, которые ездят.