Венок Альянса

      – Выборы… Выборы – это, конечно, хорошо, - Андрес прошёлся по комнате, на сей раз ни обо что не споткнувшись, ибо загодя перед следующим визитом Алиона прибрался, - а кто у нас кандидаты-то? Деленн, как знаю, свою кандидатуру выставлять отказалась, ей хватает работы в нашем Комитете… Кто тогда? Флианн, Дувалл, Робертсон, Радевски?       – С чего вы взяли, что это должен быть или человек, или минбарец? Все миры Альянса равноправны между собой, представитель любого из них может стать президентом. Конечно, это должен быть именно член правительства или какой-то заметной общественной организации, делом доказавший верность принципам Альянса…       Андрес хмыкнул, прислушиваясь к бульканью чая в банке – вроде, ещё свежий… Наверное, можно рискнуть предложить гостю.       Выборы это хорошо, да. Чем скорее прекратится эта всё более заметная нервозность, тем лучше. Не вселенная, а цирк уродов, ворчала Виргиния, из всех не торопят с этим вопросом только двое, кого прежде в единомыслии было не заподозрить – Нарн и Центавр. Нарн сложно сказать, почему, видимо, действительно понимают, что очухаться и оправиться надо, Центавр – потому что он ещё глубоко в процессе вступления (в жарких, на большую часть со стороны незаметных прениях, но можно полагать, склонятся к вступлению – без помощи им сейчас реально не обойтись). Даже Минбар – уж кому, казалось бы, говорить, сколько после Дукхата место верховного пустовало? – мягкими такими экивоками подталкивает… Потому что остальные как взбесились. Аббаи и хаяки заламывают руки – их очень впечатлила история дракхианской оккупации Центавра и освобождения от неё, разумеется, они верят, верят, что дракхи уничтожены полностью, но ведь недавно произошло ещё что-то с участием других слуг Теней, значит, рано говорить о закрытии вопроса, и соответственно, сами понимаете, видеть Альянс без руководства – тревожно… Дрази и бракири беспокоятся о том, останутся ли в силе все соглашения и договорённости, на которые они рассчитывали, для них уход Шеридана был реально полной неожиданностью. Теперь вместе с Землёй на все лады причитают, какой ошибкой и недальновидностью было завязать всё на без сомнения эпичной фигуре Шеридана (как будто хоть кто-то тут верит, что в далёких 60х сидели и прямо завязывали, завязывали…).       – Андрес, по правде, есть один вопрос, занимающий меня, и я готов рискнуть задать его вам…       – Конечно, о чём вопрос, Алион, задавайте. Хотя я уже говорил, я не настолько хорошо знаю жизнь Андо…       Алион кивнул. Телепату легче подготовиться к тому, о чём пойдёт речь.       – Проникая в сознание Андо, в процессе наших занятий, я, неизбежно, видел в нём и страницы личного, интимного плана…       Андрес снова поперхнулся чаем, невольно порадовавшись, что тренировки Алиона и Андо были до, а не после их с Андо знакомства. Нет, сам лично он на стыдливость пожаловаться не мог, от неё в нелегальской жизни мало что остаётся. Но для целомудренного минбарца это было б… как бы сказать…       – Хотя Андо больше нет с нами, я хотел бы прояснить эти моменты, которых до конца не понимаю, хотя бы для того, чтоб… Воздать должное нашим занятиям, увы, не завершённым, и, может быть, если мне когда-то ещё снова придётся работать с землянами… Едва ли кто-нибудь из них, конечно, будет сравним с Андо, но это поможет мне понять характер землян в целом. Я заметил, что ряд мыслеобразов Андо пронизан глубоким, сильным эротизмом, что естественно, разумеется, для юноши его возраста, но эротизм этот направлен не только на женщин, но и на мужчин, и это не связано с одним только вопросом самоидентификации, отождествления, как подумал я поначалу, не только как пример, на кого он мог бы равняться… Там, где кончается естественное восхищение неким мужским примером и начинается плотское желание, у Андо грань тонка…       Когда минбарец спрашивает о чём-то интимном, это всегда звучит хоть записывай, подумал Андрес.       – Ясно, значит, начать всё же придётся со старика Фрейда… В смысле, я имею в виду Зигмунда Фрейда, известного земного психолога, разработавшего… - Андрес замолчал, подбирая слова.       – Я читал немного. Не скажу, что это было легко для моего понимания… Возможно, вы посоветуете мне ещё какие-то источники, рассказывающие об этой стороне человеческой чувственности? Из того, что я читал, я понял, что некоторые земляне, вследствие ли нарушений нормального течения психологического развития в детстве или вследствие каких-то врождённых нарушений, предпочитают сексуальное общение с представителями своего пола… В то же время, есть утверждения, что это личный выбор этих людей. Мне хотелось бы, чтобы вы объяснили мне, которая же из теорий верна, и если это личный выбор… С какой целью он делается? Ведь, как я понял, долгое время такие люди… считались париями в вашем обществе… Это, возможно, некий вид духовного подвига в традициях землян?       Андрес уткнулся в ворот формы, не зная, плакать ему или смеяться.       – Сейчас, подождите, Алион, попробую объяснить… Думал, меня уже ничем в замешательство не приведёшь, но минбарцы удивить умеют…       – Куттак, вы настырный и неприятный че… субъект, и мне очень неприятно тратить на вас своё время. Какое вам дело, почему я так хочу выкупить у вас этих рабов, если я плачу вам за них тысячу центаврианских дукатов? Вы, видимо, из тех, кто, заметив сильную заинтересованность делового партнёра в чём-либо, лишается остатков благоразумия? Вы надеетесь вытребовать с меня больше? Нет, вы вынуждаете меня на некрасивые действия. Если не позднее трёх дней после нашего разговора вы не оформите сделки купли-продажи на всех запрошенных мною рабов-центавриан и не передадите их в руки моих агентов – я вынужден буду приказать обнародовать собранный на вас компромат. После этого отношение ваших деловых партнёров к вам может настолько сильно измениться, что вы окажетесь в положении едва ли более завидном, чем сейчас у ваших рабов. Я искренне хочу расстаться с вами по-хорошему, Куттак. Почему вы этого не цените? – экран связи погас, Винтари без сил откинулся на спинку кресла, - Создатель, как не люблю, когда вынуждают быть падлой… Ну что ему, без именно этих рабов жизнь бы стала не мила? Он что, на мои деньги не накупит таких ещё сотню? Мои собственные сограждане на Приме были и то сговорчивее…       Рузанна, которая ещё некоторое время назад по его едва уловимому кивку зашла, но стояла вне поля зрения для экрана связи, подошла ближе.       – Вы посылали за мной, принц?       – Да, Рузанна, проходите. Я как раз закончил один разговор… Не самый приятный, но, будем надеяться, результативный… И готов отчитаться перед вами о предварительных результатах. Хотя впрочем, лучше пройдёмте для разговора в сад.       Рузанна полюбила сад при резиденции, а вот на Винтари он навевал тихую, неизбывную тоску. Он свернул в сторону, противоположную той поляне, где тогда наблюдал игру Шеридана с сыном, но поляна словно всё равно смотрела ему вслед. Вечер мягко, ласково приобнимал за плечи, луна Лири проступала на сиреневеющем небосводе всё ярче, такая же строгая и отрешённая, как всегда. После душных кабинетов и душных разговоров в сад просто необходимо выходить хоть ненадолго, говорят многие. Так легко дышится… Да, дышится действительно уже легче.       – Я сдержал обещание, Рузанна. Не скажу, что было просто – найти все сведенья о вашей семье, тем более найти саму семью… Впрочем, бывали задачи и посложнее. В записях этого торговца-голианина был всё же своеобразный, но порядок. О других, с кем ещё мне приходилось иметь дело, этого, увы, не скажешь… Я выкупил всех, кто находился в рабстве на сегодняшний день, и выслал провожатых для тех, кто свободен, но не имел средств добраться сюда, не позднее недели сюда привезут всех… Всех, кого я смог найти, кто находится в кровном родстве, я имею в виду, всего получилось пятьдесят совершеннолетних родственников, это не считая детей. Что делать с ними дальше – решать вам. Захотите ли вы перевезти их на Девону или к себе на Тучанкью, или же дать им возможность отправиться на Приму…       Рузанна медленно опустилась на скамью под раскидистым, медленно покачивающим длинными розовыми серёжками деревом.       – Более пятидесяти… Так много… И моя мать? Моя мать тоже среди них?       – Увы, нет. Ваша мать, к сожалению, умерла в 2261 году. Уже будучи свободной женщиной… Её звали Адира Тэри, она была продана семьёй в рабство Тракису вместе с младшей сестрой ещё в раннем детстве. Сестру он после перепродал на Харуну, а Адира оставалась у него в рабстве вплоть до 61 года, вы тоже родились его собственностью, но в 57 году, в возрасте трёх месяцев, были выкуплены семьёй Талафи, копию документа в его бумагах я тоже нашёл… Как видите, вас заслуженно сравнивали с Адирой, вы очень похожи на мать. Я сумел разыскать двух сестёр и брата Адиры – семья была очень большая, но не все живы к настоящему времени, ваших двоюродных, троюродных сестёр и братьев, внучатых племянников.       Рузанна прикрыла глаза. Так много… информации, ошеломительно странно сбывшихся ожиданий… Более, чем… Сколько раз она слышала это имя – разве хоть на миг она могла представить..? Живя на Тучанкью, и сложно б было интересоваться биографией танцовщицы, вскружившей голову императору и не забытой им до конца дней. Удивительно, иногда они помнят родство – сказала как-то госпожа Фенно, её семья когда-то держала рабов, последних из них выкупили свободные родственники, умудрившиеся подняться при Картажье. Эти слова долго потом возвращались в памяти как эхо – разнообразно горьким. Помнит ли о ней мать? Жива ли вовсе? Не все рабы танцуют или прислуживают за столом, многие работают на рудниках и заводах, на самых тяжёлых работах, сжигающих полагающиеся центаврианам 150 лет на считанные годы. Сколько раз она пыталась представить встречу – о, ну, не с матерью, слишком большим бы было чудом, обрести её живой… ну пусть с сестрой, с братом… Пятьдесят взрослых родственников и дети… Многие из которых, быть может, только благодаря ей и получат возможность встретиться, узнать друг о друге…       – А… а родственников отца вы не сумели разыскать?       – А чего их искать…       – Так, если я правильно понял, есть люди, которые предпочитают только свой пол, есть те, кто только противоположный, а есть те, кому…       Андрес своим обычным движением потрепал спутанную гриву.       – Ну, говорить «всё равно» всё-таки неправильно, это как-то… Знаете, Алион, вопрос сложный, до конца самими людьми не прояснённый, то есть, единого мнения нет… Лично мне ближе утверждение, что все люди по природе своей бисексуальны, а уж кто к чему больше склоняется… Шут его знает, от чего это зависит, у кого-то и правда, может, травмы детства, у кого-то – как первый опыт сложился…       Жрец сделал глубокий вдох.       – Мы, минбарцы, не привыкли воспринимать сексуальное желание как беспредметное. Влечение тела порождается влечением духа…       – Круто. В смысле, я понимаю, дисциплинированность вашего сознания не предполагает… секс без обязательств, прости господи… То есть, я вот знаю, что у вас здесь нет проституции… Совсем нет, как явления… Из-за этого разные духовно незрелые личности называют вас расой импотентов… Нет, сам я так не считаю…       Телепат понимает, что кому-то рядом плохо, раньше, чем услышит стон сквозь сон.       – Что такое? Что случилось, солнышко? Сон плохой приснился?       Девушка плакала. Тихо, но Виргиния, слух которой тоже, ввиду Элайечки, обострился, услышала.       – Не знаю… Вроде, снился… Я… Я вспомнила об Алане. Наверное, осознавать начинаю, что больше никогда… никогда его уже не увижу…       Виргиния переползла на соседний матрас, обняла девушку, укачивая, как ребёнка. Тёмные растрёпанные волосы щекотали нос и пахли этой самой маской для волос, которую прислала впавшая в ужас от самого краткого и бодрого рассказа о Бриме Кэролин Ханниривер.       – Никогда такого не было, так вот не накатывало… А, нет, было, тогда ещё, когда только познакомились… Тогда посмотрела, как она Алана обнимает, мне подумалось: меня б так мама обнимала… Потом ещё подумалось: вот если б могло быть у нас, как у нормалов, она б могла, наверное, мне мачехой быть… Потом долго сердилась на себя – придут тоже глупости в голову! Ещё мама услышит, не дай бог… Мачеха – вроде бы слово такое злое, холодное, а у меня и мать как мачеха была… Почему мы с Аланом раньше не общались, почему я такой дурой была? У меня был один-единственный брат…       «У меня не единственный… Не легче, проверено».       – Просто в последнее время думала о Кэролин. О том, что она ведь однажды вернётся из мира моради, узнает о том, что произошло… Она и так всю жизнь страдала…       – Ну, со слов Софинела, сама Кэролин не считала себя несчастной. Наверное, это и лучше – найти во всём какой-то глубинный смысл, чем просто думать о том, что мужик у тебя был мудак, сын психбольной и вообще жизнь глобально не сложилась… Извини, конечно…       Офелия неловким движением вытерла мокрую щёку.       – Нет, ничего… К своему отцу я отношусь не лучше тебя, если не хуже. Он, можно сказать, и меня сиротой оставил… Он хотя бы отбывал наказание в камере, он там один сидел, а я отбывала его наказание среди людей. Как мало ни распространяйся о прошлом – мол, сирота, родом с Марса, и всё – где-то в документах мелькнёт девичья фамилия, обязательно кто-то да покосится – ой, Бестер? Того самого? И как вам живётся с этим? И пожалуй, страдания делают эгоистом… А теперь я подумала – а как ей, Кэролин, жилось? Конечно, эту фамилию они не носили… Но кто чего не знал-то, они ж не скрывали… Любовь, говорят, зла, что ж настолько-то…       Луна стояла высоко, почти спряталась за верхний карниз окна, но света сквозь широкую щель между шторами над ними давала достаточно. Её блики играли на поверхности стола, на лакировке лежащих там карандашей.       – Да… Никогда не верь этой идиотской фразе, что от любви до ненависти один шаг. Это не шаг. К этому не шагают. К этому толкают – внезапно, подло, видимо, думая, что ты не переломаешь кости, упав с высоты возведённых идеалов… В детстве я любила его. Невозможно описать, как любила. Я рассказывала про свою мать – и ты знаешь, что я её не любила, она всё сделала, чтоб это было просто невозможно. Ты вот про свою сказала – «моя лучшая подруга». Я и раньше такое слышала. Даже среди… своих. Кому-то достаётся мать-наседка, кому-то мать-подружка, а мне вот – мать-тюремщица. А он… он был совсем другой. Когда один родитель всегда с тобой, и в карте эмоций на его лице никогда не бывает ничего позитивного, а другой навещает иногда, и так улыбается, так ласково смотрит, и не то что привозит подарки – пропади они пропадом, эти подарки, он сам был единственным подарком, которого я когда-либо желала… Я знала, что не улучшу отношение матери этими мечтами о том, что вырасту и навсегда уйду от неё к отцу, но о чём ещё мне было мечтать? И он знал это, и был этому рад, ведь это стимулировало меня хорошо учиться, быть безупречной, чтоб заслужить… Он был для меня всем. Моим идеалом, божеством. Но я была ребёнком. Глупым ребёнком, которого легко обмануть внешним обаянием. А она, как она могла этому поддаться?       Виргиния приподнялась на локте, натягивая на Офелию плед и поглаживая её по голове.       – Как-то в детстве я читала одно фэнтези, был там герой… Ну как герой – персонаж, глубоко отрицательный… Ну до того гадкий, сочувствовать нечему, придворный интриган, отравитель, впоследствии дослужился до… как же это там формулировалось… В общем, руководитель тайного придворного сыска и главный среди заплечных дел мастеров… Я тогда подумала – может быть, если б этого человека кто-то в жизни любил – он таким бы не был? Может быть, пригрей его какая-нибудь женщина, роди ему ребёнка – он бы и послал всё это к чёрту? Потом, когда дальше читала, я поняла, что ему самому это было как-то не надо, есть вот люди, женатые на работе, а ему такая работа более всего по душе… Если, видимо, привык ловить оргазм от власти над чужими жизнями и от мучений человеческих – обычный оргазм после этого пресен. Но саму мысль я запомнила – может быть, хоть у некоторых людей так шанс появляется… Ты это понимать и не обязана, Офелия, и прощать его, в общем-то, не обязана – ему это всё равно уже ничем не поможет, за свою душу и всё, что на ней, каждому самому ответ держать.       – Что случилось, Диус? С утра ты как будто был в хорошем настроении.       – Был… Но есть такие, кто мастера его портить, и если я о них умудрился забыть – это не значит, что забыли они обо мне.       – Проблемы... дома? – догадался Дэвид. Произнеся это «дома» с нужной интонацией.       – Ага, проблемы… Сегодня утром я обнаружил, что все мои счета заблокированы.       Дэвид обернулся ошарашенно.       – Как, почему? Кто и зачем это сделал?       – Собственно, я знаю немногих, кто был способен это сделать… Да, кое в чём прав старик Арвини, длительное пребывание на Минбаре меняет характер центаврианина в сторону куда меньшей выживаемости. Легко забываешь, на какую подлость и дурость они способны… Если б я мог хотя бы предположить подобное – я б завёл отдельный счёт под свои гонорары за книги, это смешные суммы, конечно, зато честно заработанные, мои! Сейчас хотя бы не было такого ощущения внезапно нагрянувшей нищеты… -       Винтари тяжело опустился на диван, закрыв лицо ладонями.       Дэвид прошёлся туда-сюда, не в силах выбрать, с которой стороны к нему подсесть.       – Диус, ты знаешь, ни о какой нищете не может быть и речи, мы тебя не оставим… И ты ведь можешь подать протест императору?       – И подам! Но сдаётся мне, это не последние новости с милой родины.       Словно в ответ на его слова пискнул экран связи.       – Межпланетная? Ну вот…       – Я пойду…       – Нет, Дэвид, прошу, останься. Твоё присутствие придаст мне сил, а их потребуется очень много. Соединить…       На экране возникло надменное лицо нестарой знатной центаврианки. Дэвид отошёл из зоны обзора – для неё, не для Диуса.       – Здравствуй, сын.       – Здравствуйте, матушка, - Винтари даже не пытался стереть с лица кислое выражение.       – Разве так приветствуют мать? Я уж не говорю о твоём внешнем виде. Я прекрасно знаю, что в Тузаноре сейчас не раннее утро…       – Матушка, давайте без долгих антимоний? Дел у меня ещё много, и я привык говорить коротко и по существу. Представьте, что все пустые словесные кружева уже сплетены.       Центаврианка хмыкнула, сложив губы в недовольную и презрительную гримасу.       – Что ж… Собственно, об этом я и хотела поговорить. О твоих делах. Как ты мог заметить, я заблокировала твои счета…       – Да, матушка, и я очень хотел поинтересоваться, какого чёрта.       – Меня необыкновенно расстроило видеть, как неразумно и преступно ты растрачиваешь средства семьи…       – Матушка, это мои собственные средства, к вам не имеющие отношения, у нас с вами всегда были раздельные счета, если уж вы свободно пользуетесь деньгами, унаследованными от… вашего покойного супруга, предоставьте мне спокойно делать то же самое!       – Я закрывала глаза на то, что ты так долго живёшь в чужом мире…       «Да, конечно, закрывала глаза. Просто там я тебе был нужен, как собаке пятая нога. Хоть бы я и вовсе отправился на Нарн и там сгинул. Интересно, что же изменилось теперь?»       – …Злоупотребляя гостеприимством чужой семьи. Я закрывала глаза на то, что ты пятнаешь своё имя недостойными царственного рода занятиями. Но теперь, когда ты принял гражданство чужого мира… Это позор, ты должен это понимать! Позор!       Винтари скрестил руки на груди.       – Интересно как. Для всех, значит – честь, быть принятым в другом мире, как равный, а для меня позор? Это с каких-то пор противоречит интересам Республики? То есть, матушка, вас кто-то уполномочил решать о интересах Республики вместо императора? От императора возражений не было!       – Диус, я требую каплю почтения! Я твоя мать, я родила тебя в муках!       – Матушка, вам делали кесарево, - Винтари едва подавил зевок, прежде театральности и убедительности в выступлениях матушки было как-то побольше, - и, разумеется, под наркозом.       – Не смей мне перечить! Я всегда желала тебе только добра…       На это можно было вовсе не отвечать. Винтари встречал в своей жизни немало центавриан, которые, пожалуй, желали своим детям добра – в своём специфическом понимании, и леди Вакана к ним не относилась.       – Три дня назад скончался твой дедушка, Рудеус Винтари…       – Скорблю, насколько это возможно при том, что я его не видел никогда в жизни.       – Прекрати огрызаться! Ты должен понимать, что это означает. По заведённому порядку, ты должен бы занять его пост, став наместником колонии Винтари… Но в нынешних условиях, глядя на твоё поведение, я сомневаюсь, что подобное стоит допускать. Лично я, как мать…       Постепенно картина начала проясняться. Различные фракции при дворе, разумеется, сейчас всполошённые изменениями во внешней политике (которую игнорировать больше не получится, так как дракхи уже не отвлекают) будут искать для себя стратегий, несущих максимальные выгоды. К какой бы из этих фракций ни принадлежала сейчас леди Вакана, её определённо беспокоит… По всей видимости, любая перспектива возможного влияния Альянса на внутреннюю политику Центавра.       – Матушка, давайте перейдём сразу к делу. Мне отречься от поста в вашу пользу? Не знаю, насколько это вам поможет, учитывая, что ни разу за всю историю колонии у власти не становилась женщина, и вряд ли Двор Винтари одобрит такую новаторскую идею. Или вы готовы сразу назвать мне имя того, в чью пользу мне отречься?       – Диус, прекрати! Имей в виду, я намерена добиться твоего возвращения. Ты получил слишком много дурного влияния в чужом мире. Недопустимо много. И теперь мне, как матери, несущей за тебя ответственность, необходимо… Я понимаю, молодым центаврианам свойственно искать развлечений, и порой очень экзотических… Но время игр прошло, Диус, тебе пора стать взрослым и вспомнить, что такое ответственность!       Винтари набрал в грудь побольше воздуха. Терпение его, давно не тренируемое общением с родственниками, неумолимо подошло к концу.       – Леди… Можете называть это влияние дурным, конечно, ваше право, но главное, пожалуй, в чём оно теперь выражается – я ненавижу ложь. Почему бы вам прямо не сказать, что я мешаю вашим политическим интересам? Причём мешаю, вообще никак в них не вмешиваясь, фактом существования? Это будет и короче, и честнее, и сбережёт нам обоим кучу нервов. Я не намерен возвращаться, потому что слова о необходимости… моего возвращения… это тоже ложь. Я никому не нужен на родине, и менее всего вам. Едва ли вы действительно надеетесь… как-то перебить дурное влияние, о котором говорите, скорее надеетесь ограничить меня в возможностях вам помешать, даже ненамеренно. Я как раз понимаю, что такое ответственность, меня было, кому этому научить. Развлекался – ваш покойный супруг, вы, думаю, помните, какой он был весельчак… Чуть всю планету не пошутил. А я – вы правы, я неплохо отдохнул за то время, что вы меня не видели. В центаврианскую кампанию, в частности, когда мы разгребали всё то благо, принесённое родине теми, кого вы хотите, по-видимому, поставить мне в пример, качественно так отдохнул и развлёкся… И предпочту развлекаться и дальше. Я не считаю, что принёс бы существенную пользу на посту наместника Винтари – именно потому, да, что я знаю, что власть – это ответственность, что у меня был перед глазами пример действительно мудрого правителя, и я покуда его не стою. Но надеюсь стать достойным. Госпожа Дэленн, гостеприимством которой я, по вашим словам, злоупотребил, сказала мне недавно, что только наличие живых родственников помешало бы Джону Шеридану оформить усыновление официально. В противном случае – ни прежний, ни нынешний император, думаю, возражений бы не имели – и за это я их уважаю, они, в отличие от вас, не скрывают, что избавиться от меня только рады. Не ваша вина, что вы не могли дать мне настоящую семью, наша семья с самого начала была гиблым делом, но мешать мне жить или оставить меня в покое – уже ваш выбор.       – О чём вы говорили? – когда экран погас, Дэвид подошёл и тронул его за локоть, - я не всё успел понять…       – О родственной любви, о чём же ещё, - Винтари раздражённо прошёлся туда-сюда по комнате, - я уже говорил, что оцениваю свою родню более чем реально? У нас ничего не говорится напрямую, но со временем учишься читать между строк и слышать между слов. Приходится учиться…       – Она хочет забрать тебя? Зачем? Почему именно сейчас?       – Попробую объяснить… - центаврианин сел на кровать, устало потирая лицо, - видишь ли, император Котто, как бы плохо к нему ни относились моя матушка и ещё многие, совершенно не тиран. В вопросах внешней политики он прислушивается к мнению Двора. А среди советников и сенаторов по-прежнему царят разброд и шатания, иначе Центавр не торчал бы до сих пор, такой отдельный-независимый, как некий перст посреди Альянса. Я не знаю, какие у них ожидания в связи с… изменениями в составе правительства Альянса, полагают ли они, что теперь «империя пошатнётся», но то, что Вир Котто был гостем на прощальном обеде отца, они могли расценить как… готовность к сближению с Альянсом и далее – к вступлению в него. И как раз кстати решил отойти к праотцам Рудеус Винтари… Я немного говорил тебе уже, но это было давно, возможно, ты не всё помнишь. Наместничество в колонии Винтари – пост, передающийся в роду моей матери и закрепляемый пожизненно. Кстати говоря, одна из причин, почему род отца счёл эту партию блестящей – кому ж не хочется в перспективе собственную планету… На трон республики отец тогда не сильно-то рассчитывал, племянник-то он племянник, но достаточной поддержки влиятельных родов у него не было. А Рудеус Винтари уже тогда был в глубокой старческой немощи и маразме, на Приме многие сомневались, что он вообще жив. Поэтому мне дали фамилию Винтари – как, несомненно, его преемнику, предполагалось, что в пору моего малолетства править будет отец… Но старикан, как видишь, оказался коварен и пережил отца… Чёрт возьми, сколько ж ему лет было? Он, наверное, ещё первый контакт с землянами застал уже не мальчиком… В общем, теперь глазами моей матери. Кто-то всё равно сообщил бы мне, что я теперь счастливый наследник. Если я – ставленник Альянса – стану новым наместником немаленькой и небедной, в общем-то, колонии, это может склонить многих колеблющихся советников к решению сотрудничать таки с Альянсом… А, по-видимому, именно этого меньше всего хочет фракция, в которую входит новый супруг моей матери.       – Новый супруг? Она вновь вышла замуж?       – Если ещё не вышла – не факт, что меня пригласили бы на торжество – то сделает это в самое ближайшее время. Иначе держалась бы в стороне, несмотря на все свои театральные замашки она холодный, расчётливый и выдержанный игрок. Интересно, кто он… Женщины из знати у нас редко выходят замуж вторично, им, как правило, и одного супруга хватает за глаза, но уж если выходят… Рискну так же предположить, что она ждёт ребёнка от нового супруга, хотя тут уже не уверен, это вовсе не обязательно… В идеальном для них раскладе я, посидев под домашним арестом, покорно буду выполнять отведённую ими роль марионеточного правительства, в неидеальном – меня объявят сумасшедшим, благо, есть, в кого…       Теперь раздражённо метался по комнате Дэвид.       – Диус, ты на Центавр не вернёшься, они не посмеют. Ты гражданин Минбара, гражданин Альянса. Мы отстояли Амину Джани, тебя, что ли, не отстоим?       – Оставили б они меня в покое, а… Надо же, недопустимо я себя веду, недостойно. Пишу книги – о минбарской культуре для центавриан, о центаврианской для минбарцев, теперь вот о тучанкской для тех и других… Разбазариваю семейные деньги, помогая девушке найти своих родственников, выкупая своих, между прочим, соотечественников из рабства у чужаков… Работаю, как могу, на реабилитацию центавриан в глазах других рас…       Дэвид взял его руки в свои.       – Диус, брат мой. Как мне страшно и тревожно сейчас… Снова видеть, как тьма сгущается за тобой. Мы думали, что теперь-то нет тьмы в твоём мире, она не может тебе угрожать…       – В мире в целом – может, и нет… В остальном каждый сам за себя решает, что ему нести, тьму, свет или отборный бред. Мне тоже очень не по себе, Дэвид. Если она задастся целью отравить нам жизнь, она найдёт способ это сделать. Нет, есть и такой вариант, как принять пост… Хотя бы ей назло… Посмотрели бы, чья возьмёт… Но это было бы совсем уж детским и неразумным поступком. И несвоевременным. Я не хочу сказать, что против того, чтоб править когда-либо чем-либо вообще. Но я должен подойти к этому готовым. Я знаю, что моё прежнее желание дойти до верховной власти было в наибольшей мере страхом – впрочем, не я первый, не я последний. Когда-то я сказал, что когда я приду к власти, Республика узнает такую месть, какой и вообразить не могла. Это и сейчас так. Это более так, чем прежде… Как раз репрессиями их, после моего отца, не удивишь. А вот я нашёл бы, чем удивить. Упразднение сословных привилегий, выборное правительство на местах, смещение с унаследованных должностей – вот этого они бы не пережили… Но я прекрасно понимаю, что в том проигрываю Виру Котто, что сейчас слишком охвачен гневом и несдержан, и могу перегнуть палку. Я могу наворотить делов. Диктаторских замашек во мне всё же многовато. Мне следует ещё многому научиться, прежде чем принимать ответственность за чужие жизни.       – Какие ещё варианты у тебя сейчас есть?       – Пока сам не знаю. Я думаю, мне в любом случае стоит о многом переговорить с императором – что будет непросто, учитывая, что прежде наши отношения не отличались теплотой… Но надо когда-то начинать. В общем-то, время у нас ещё есть, давать ответ прямо завтра я не обязан…       Дэвид вздохнул. Ну да, не завтра, так послезавтра – немногим от этого легче.       – Ты на инаугурацию-то летишь?       – Куда я денусь… Она на Нарне будет проходить?       – Да, решили, так будет правильно. Потом уж все вместе вернёмся сюда.       – Что ж… В свете последних вон новостей лететь на Нарн – это кажется совсем каким-то не страшным… Забавно, да? Я с огромным удовольствием слетаю лучше на Нарн, чем в самое ближайшее время буду иметь ещё один задушевный разговор с матушкой. Надо будет ещё пересмотреть родословное древо Горгатто, чтоб определить, в чью пользу я могу отречься, не оказывая тем колонии Винтари совсем уж медвежью услугу…       Стоя у высокого узкого окна, На’Тот обозревала панораму вечернего города. Заходящее солнце очерчивало силуэты крыш, дробилось и плавилось во множестве окон. Совершенно невозможно поверить, что совсем скоро всё это придётся покинуть… Впрочем, грусти не было, грусть, если будет, придёт позднее. За эти годы сделано многое, может быть, не всё из возможного, но сейчас нужно делать другое, делать больше… Справится она или нет – она себя не спрашивала. Придётся справиться. Раз было так решено – значит, придётся справиться.       Когда совет Кха’Ри сообщил ей, что выдвигает её кандидатуру на пост президента, она долго не верила. Убедили… «Наш мир долгое время занимался лишь тем, что перебирался из одной беды в другую, прогрессом было то, что новая беда была меньше предыдущей. Никто никогда не смог бы представить, что нарны тоже могут представлять высшую власть в галактике. Больше так быть не должно. Из всех нас ты – больше всех достойна, хотя каждый из нас занимает своё место заслуженно и по делам, а не по словам. Но именно ты, как никто, являешься символом и олицетворением той большой работы, что была нами совершена. Мир должен видеть этот символ. Даже если не тебя выберут – имя твоё прозвучит, и это важно для Нарна. Даже дрази выставили своего кандидата, даже врии – неужели мы будем в стороне?»       На’Тот, конечно, понимала, о чём они говорили. Происхождение едва ли позволило бы ей в прежние времена занять место в Кха’Ри, хотя предки были и советниками, и главами провинций… Но в нынешнее время уже мало значения имело, кто были твои предки, война, как ничто, уничтожает сословия, единая потребность выжить и победить делает народ, на взгляд агрессора, единой массой бесплодно сопротивляющихся рабов, а на деле – единым крепко сжатым кулаком, способным сокрушить стену любой тюрьмы. Прежде символом был тот, кто происходил из семьи именитого полководца, вождя, но новому времени нужны были иные символы. Тогда, вернувшись из центаврианской тюрьмы, она пробыла в госпитале ровно столько времени, сколько врачи ещё способны были с нею справиться, и сразу включилась в работу. Сперва имя Г’Кара помогало ей в этом, потом уже собственное имя.       Сейчас случайный турист и вообразить не смог бы, как выглядела метрополия в те ужасные, чёрные дни. Любому захотелось бы, закрыв глаза, бежать отсюда прочь без оглядки, решив, что проще найти себе другую родину, чем что-то делать с этой.       «Но мы нарны, мы умеем возрождать из руин и пепла то, что никто другой восстановить не смог бы. Мы не боимся никакой работы, и наша родина будет жить, и ещё будет цвести».       Случайный очевидец, наверное, удивился бы, на каком подъёме, с каким энтузиазмом тогда всё делалось… Волонтёры от Земли, Минбара, Шри-Шрабы и Вриитана, впрочем, случайными назвать было нельзя, и если они удивлялись – вслух этого не говорили. Земляне и минбарцы были преимущественно рейнджерами, доставляли гуманитарные грузы, помогали с их распределением, помогали налаживать связь, восстанавливать дороги. От хаяков прибыло много врачей, привезли много медицинской техники, которую можно было адаптировать под местные условия, а врии помогали с разбором руин и восстановлением зданий – по их словам, им надо было где-то испытать новые антигравитационные технологии. Общаться с вриями было очень сложно, их языка на Нарне не знал никто, и всё взаимодействие шло через землян. Но именно с помощью их машин было восстановлено большинство крупных городов. Сложнее было с аграрными районами, после удара масс-драйверов невозможно было определить, где прежде были поля, а где леса. Минбар предлагал использовать выкупленные у центавриан терраформеры – пусть бы на планете появилась и полезная центаврианская техника, вполне закон компенсации, но более выгодный, хотя и долгосрочный, проект нашёлся у хаяков…       Печально, пожалуй, будет оставлять детей… Но Куди подошёл к рубежу выбора имени, он становится взрослым нарном, а значит, все тревоги надо отставить в сторону и довериться врачам и учителям, а Оума пока нуждается в опеке отца, это его задача сейчас. В сущности, она вообще мало что может сделать здесь, приглашённые мастера с Аббы и телепаты из рейнджеров этим детям нужнее. С этими детьми не получится так, как с Андо…       Мысль эта неизбежно вызывала грусть. Когда доктора обратились с поиском добровольцев, она без колебаний вызвалась, хотя ей и говорили, что как Кха’Ри она сделала достаточно для народа. Ради памяти Андо, обещаний, данных Г’Кару, обещаний Г’Кара, данных Лите… На этом мальчике всегда было много завязано, гораздо больше, чем сам он, наверное, мог бы представить. Вождь всегда должен быть с народом, впереди народа. И ещё трое Кха’Ри согласились с ней, тоже приняв участие. И ни разу она не пожалела об этом, как, знала, никогда не жалел Г’Кар…       Кого Виргиния меньше всего ожидала увидеть на своём пороге, так это дрази, тем более облачённого в белый минбарский балахон.       – Здравствуйте…       – Штхиукка, - представился дрази, почтительно поклонившись, - мы с вами, так полагаю, знакомы заочно, очень жаль, что до этого момента не довелось лично, но мне много рассказывала о вас Шин Афал, моя подруга. Она советовала мне познакомиться с вами, кроме того, мне хотелось бы, если можно… попросить у вас какую-нибудь работу для себя. Раз уж я ещё сколько-то времени остаюсь на Минбаре, в промежутках между церемониями, которые устраивает для меня Шин Афал, мне хотелось бы… приносить какую-то пользу.       – А… - Виргиния отступила, пропуская гостью в их с Андресом и Хатеном рабочий кабинет, - ну, это нормально здесь. Что-то такое в воздухе, наверное, больше двух месяцев точно бездельничать ни у кого не получалось, руки начинают чесаться хотя бы к изучению языков…       – …Правда, помощь с меня едва ли будет значительной, у меня нет средств, которые я могу пожертвовать на ваше дело, и нет влияния в родном мире, которое могло бы помочь вам договариваться о субсидиях и гуманитарных грузах…       Виргиния сняла со стула раскрытую коробку-стойку с информкристаллами и кивнула гостье на освободившееся место.       – Ничего страшного, у меня этого всего тоже не было. Но, Штхиукка, я не принимаю решения о приёме кого-то на работу, я сама…       – Я понимаю это, мисс Байрон, я прошу у вас работы не как работы, не как того, за что бы мне платили и что давало бы мне какой-то официальный статус, хотя и это, конечно, было б очень хорошо… а как возможность приносить пользу и учиться.       Виргиния отвернулась, вспыхнув румянцем.       – Строго говоря, я права на эту фамилию не имею… Я Виргиния Ханниривер, вообще-то.       – О, конечно, мне стоило подумать... Нам, дрази, бывает сложно разобраться в традициях земного имянаречия. У нас роль фамилии играет название клана, или название местности… Но Шин Афал объясняла мне, как это у людей. А их высочество приглашал меня помочь с переводом некоторых документов с дразийского, для розыска родственников центаврианской леди, и о вашей ситуации, так или иначе, говорил. У нас, дрази, не бывает незаконных детей, только непризнанные матерью, но это другое. Я знаю, что у других народов бывает позором, если родители не женаты, но не в случае леди, потому что её отец император, и не в вашем, потому что земляне преодолели эти предрассудки. Я догадываюсь, о чём вы говорите. Но я считаю, имеете. По-другому имеете.       – Чего?!       – Вы знаете ведь и другую историю этой фамилии. Был, когда-то в давние времена, и другой человек с той же фамилией. Поэт Джордж Байрон.       Виргиния округлила глаза. Дрази, говорящий о земной поэзии, пока в её картине мира был сродни пак’ма’ра в балетной пачке, танцующему «Лебединое озеро». Даже расхотелось возражать, что в плане прогрессивности землян главное не перехвалить. Никаких позорных столбов и побиваний камнями уже, конечно, но если кто-то из фигурантов лицо более-менее заметное – можете не сомневаться, кости перемоют вполне достойно младших братьев центавриан. И совсем карьеры и доброго имени это, может, и не будет стоить, но осложнить жизнь скандалы могут.       – Он был знаменит не только литературным наследием, которое после себя оставил. Когда народ Греции сражался против турок, оккупировавших их землю, он поехал туда, чтобы сражаться вместе с ними, хотя не был греком. Так же, как вы, не будучи ни арнассианкой, ни бреммейром, сражались в войнах этих народов. Шин Афал говорила, каким высоким символом вы стали для них. Она считает, мне будет очень полезно пообщаться с такой женщиной – воином, лидером, стратегом, которая при том не утратила женственности и очарования. Вы можете стать символом и для наших женщин… Земля в этом смысле прекрасный образец для нас…       Виргиния рассеянно перебирала бумаги у себя на столе. Хаос, конечно, медленно, но верно нарастает… Андреса она пока в этом не догнала, но всё впереди… Как Хатену удаётся содержать своё рабочее место в идеальном порядке?       – Разве у вас женщины… ну… поймите меня правильно, я слышала разное, противоречивое. Дрази, которых я освободила из крепости зенеров, все были мужчины, и у меня не было много времени для подробных расспросов, но их обмолвки расходились с тем, что я слышала до и после… Ваши женщины полностью зависимы от мужчин, как лорканки?       Дрази улыбнулась – насколько можно что-то понять в дразийской мимике, саркастически.       – О нет, разумеется, не так. У лорканцев, насколько знаю, классический патриархат. У нас же, как считают некоторые, матриархат – женщина это основа семьи и почти бог, по количеству подношений… И как идол не может покинуть капище, так и женщина – свой дом. Формально это женщины всем владеют, всем распоряжаются, фактически же чем ты можешь владеть, чем распоряжаться, имея только начальное образование и умея разве что вести домашнее хозяйство? Да, некоторым женщинам случалось и работать, и даже, иногда, быть правителем в городе или посёлке. Но это только если не во вред интересам семьи, по разрешению мужчин семьи, и только если она замужем. Обычно это случалось с матерями семейств, если по какой-то причине эти посты не хотели занимать мужья. В одном известном мне случае мэром стала старуха, пережившая всех мужей. Первейшая задача женщины – быть женой и матерью, женщин в нашем мире рождается меньше, и они слишком большая ценность, чтобы позволять им тратить себя на суету – то есть, на что-либо, кроме замужества и деторождения.       – А, значит, первоначально я понимала правильно. Ну, такое бывает… У нас тоже многие религиозные ортодоксы оправдывали запрет даже на обучение женщин грамоте именно якобы заботой о их благе. Сейчас подобная дичь даже в закрытых сектантских поселениях, живущих натуральным хозяйством, редкость, среднюю школу обязательно заканчивают все дети, иначе их всякие комиссии задолбают… Но у нас в целом иная ситуация, чисто по биологическим основам. У нас мужчин и женщин примерно поровну, и если хотим прогресса, то посадить половину человечества полностью на шею второй половине уже хоть как не получится, слишком затратно. А у вас – почему нет, толпа мужчин одну женщину прокормит. У наших женщин мощный материальный стимул искать независимости, а у ваших? Наверняка, многие искренне верят, что они у вселенной любимицы. Ну, если хотя бы часть мужей не крокодилы…       Дрази покачала головой.       – Видите ли, мисс Байрон… Не знаю, слышали ли вы обо мне, кто я, почему я здесь…       – Ну, я так поняла, вы участник делегации на Тучанкью?       – Да. Благодаря тому, что… Есть темы, которые мой народ просто не любит обсуждать с иномирцами, и темы, которые он костьми б полёг, чтоб до сведенья иномирцев не доводить. Но всё же моё имя стало в некотором роде известным, настолько, что сложно сделать вид, будто меня никогда не было… Я состою в организации - правильно даже сказать, я руководитель одной из секций этой организации - помогающей тем, кто не укладывается в систему и положил себе: либо система уничтожит их, либо они её. Как говорят у вас – лицам с нетрадиционной ориентацией и расстройством гендерной идентификации…       – П-простите, что?       Какой-то безумный день, определённо. Дрази, рассуждающие о земной поэзии - ещё ладно. Дрази-геи и дрази-транссексуалы - это уже посложнее.       – Да, наверное, вы не привыкли к подобным разговорам… Не ожидали их от дрази, точнее, на Земле-то, насколько знаю, такие темы не являются запретными. Да, на Захабане бывает сложно достать информацию о культуре других миров - полную и правдивую информацию, я имею в виду. Но мы стараемся. Мы находим это важным - обмен опытом… Ведь проблема, которой посвящены наши действия - она шире, чем только вопрос чьих-то сексуальных предпочтений. Это вопрос равноправия, которого у нас, кажется, не наступит никогда… Вы ведь правильно поняли, у нас не считается, что женщины дискриминируются. Напротив, все говорят, что женщины привилегированны. Ведь их меньше, чем мужчин, ведь они рожают детей, от них зависит продолжение рода. Нет, у нас никто б не додумался сказать, как когда-то на Земле, что женщины низшие существа, напротив. Наши женщины - королевы… прикованные цепями к золотому трону. У них, дескать, есть право ничего не делать, сидеть дома, рожать и воспитывать детей, всё для них сделают мужчины семьи… Никто б не сказал, что ум женщин много меньше мужского – нет, только лишь что он другой, для другого создан. Начальное образование, необходимое, чтоб вести хозяйство, женщине дают, далее же говорят, что учить – только портить. Чуть свободнее женщина может быть, если у неё лояльные мужья, которым зачем-нибудь выгодно, чтоб жена разбиралась в их профессии, или если у неё есть хотя бы один ребёнок женского пола, залог продолжения рода. Сопротивление этому правилу расценивается как безответственность… О подобном говорила шиМай-Ги, женщина-пилот с Тучанкью, её тоже упрекали за то, что она выбрала опасную, мужскую профессию, что может повредить ей как женщине, повредить её будущим детям. Но предостережение – не запрет, ей можно и вовсе не иметь детей, за такое решение жалеют, но не обвиняют. Более того, здесь она вышла замуж за иномирца и уверена, что на родине ей не предъявят претензий! Вряд ли поймут, но никто не назовёт преступлением. Впору сожалеть, что ты не тучанк! Что говорить, кем угодно лучше б было быть, из народов, у которых нет такой нехватки женщин, только вот мы – дрази, и если Дрошалле, если он и в самом деле существовал, угодно было пробудить разум и в женщинах, не только в мужчинах, то нам придётся думать, как жить, будучи дрази. Всё может казаться природным положением вещей, пока не узнаёшь о других народах, о том, что и у них в прежние времена находили причины для угнетения и неравенства, значит, не в количестве мужчин и женщин дело, значит, и мы можем…       – Да, чем больше шляешься по вселенной, тем больше думаешь – чего ж мне дома не сиделось… Шутка, конечно. Бреммейры, когда узнали, что мы делимся на два пола, без устали нас жалели – им и не представить, как можно так тухло жить. Что-то они сказали бы… Дрошалла Дрошаллой, но думаю, тут и ответ, почему ваших женщин стараются не перекармливать образованием – так ведь, в самом деле, осознаешь своё положение и не знаю, кем захочется быть, но дразийской королевой-матерью не захочется точно.       – Вот, вот, и Шин Афал говорит так! что в мире, полном неравенства и принуждения, и женщина не может быть действительно женщиной, и мужчина – в полной мере мужчиной, и мы идём трудным путём, ищем новые способы… Это предмет постоянных размышлений, не только моих, но и всех в нашей организации. Что значит – чувствовать себя мужчиной, или чувствовать себя женщиной? Если снять с этих понятий все нагромождения общественных стереотипов – что останется, что настоящее? Ведь женщина – это не только рождение детей, домашнее хозяйство и наряды, украшения, женские ремёсла. Так же и мужчины – это не только войны, политика или наука… Многие думают, что некоторые мужчины хотят быть женщинами из-за привилегированности положения женщин, из-за того, что им ничего не надо делать, ни к чему стремиться, они с рождения обеспечены всем. И что некоторые женщины хотят быть мужчинами потому, что жизнь мужчин куда интереснее и насыщеннее. И такое имеет место, и сколько возмущения в обществе ни вызывает – следует прямо сказать, естественно. Если естественно бедняку желать стать богатым, невежественному – стать образованным, то почему ж иное желание того, чего ты лишён, должно казаться странным? Но есть и иное. Я не хочу быть королевой, но не хочу быть и одним из рабов королевы. Тому, чего мы хотим – мы все – ещё нужно подобающее определение. Ведь есть и мужчины, любящие мужчин и при том не отказывающиеся от своего мужского естества, и женщины, любящие женщин, но не желающие мужской роли, не сожалеющие о том, что они женщины…       Виргиния улыбнулась. Говорить становилось, понемногу, всё легче. Ну, что тут такого – обсуждать проблемы гендерной идентификации и сексуальных предпочтений дрази… Не сложнее, чем рассказывать о таковом же у землян. Она несколько месяцев среди гермафродитов прожила, ничего…       – И также в нашей организации находят прибежище гетеросексуальные парни и девушки, которым по той или иной причине невыносимо в сложившейся системе - кого хотели оженить с тем, кто им отвратителен, кому не позволили быть вместе с любимыми. Женщины, которым захотелось учиться, работать, заниматься искусством, а не рожать детей. Сложно на самом деле сказать, женщины или мужчины у нас управляют обществом. На самом деле управление - это некий фантом… Ни те, ни другие не вправе решать за себя, как им жить. Решает семья, род, решают за каждого гражданина, неравноправие никогда не бьёт только по одной стороне… Поэтому мы с таким восторгом смотрим на ваш пример – на пример женщин Земли! Ваши женщины водят звездолёты, служат в армии, становятся президентами или командорами станций, и никто при этом не спрашивает с них, замужем ли они и есть ли у них дети. Мы понимаем, что Альянс, или Земля, или Минбар не решат наших проблем, не выступят за нас перед нашим обществом, но нам важны такие примеры, нам важно видеть, как сражались и побеждали другие…       – Тогда вам полезно будет пообщаться и с лорканцами, наверное… У них сейчас, кажется, назревают солидные перемены в обществе. У них там сейчас своя икона – жрец Синеасдан, оказавшийся переодетой женщиной. Даже неизвестно её настоящее имя. У них там было ещё веселее, чем у вас, там женщинам даже учиться не разрешали… Вообще прискорбно, что у вас там такие феодальные пережитки под эгидой заботы о нации процветают. Если учесть, что дрази вроде к вымирающим расам не относятся…       Штхиукка повела плечами.       – Мой народ имеет множество несомненных достоинств, но меняет что-то в своей жизни очень медленно и трудно. Доктрины, принятые некогда, под влиянием тех или иных исторических условий, живут очень долго, пока сама история не заставит отменить их… Существует исторический и идеологический парадокс – порицание бесплодия и безбрачия наряду с обычаем ритуальных сражений, укоренившимся когда-то именно как регулятор численности, хотя происхождение, официально, имел иное… Но в век, когда возможна колонизация других планет, и нет угрозы перенаселения, и когда развитие медицинских технологий, искусственное оплодотворение позволило бы родить столько детей, и того пола, как душе потребно – и то, и другое бессмысленно. Но дрази держатся устоев, им кажется, что падение устоев ведёт за собой падение нации, что если позволить таким, как я, существовать открыто – то все женщины и все мужчины пожелают отказаться от брака, от сексуальных отношений с противоположным полом, от рождения детей, наступит демографический кризис и дрази вымрут. Им кажется, что мы совращаем молодых, заражаем их дурным примером… Хотя ничего нет соблазнительного в той доле, которая нам выпала. Мужчины и женщины из нашей организации селятся в покинутых деревнях, где очень скудная земля, они очень много трудятся, а им ещё приходится защищать себя от тех, кто считает их угрозой! Очень трудно найти работу, особенно тем, кто не был в браке, из женщин. Мужчинам легче, но когда узнают, кто они такие – приходится тяжелее… Многие ушли из семей, покинув супругов и детей, когда осознали, что не могут противиться зову своей натуры и лгать… Настоящим достижением для нас было, когда наше поселение признали, мы нашли сбыт для нашей продукции, меня избрали главой общины, благодаря этому я могу делать заявления для прессы, держать связь с другими общинами, делать всё возможное, чтобы отношение общества к нам стало иным… Шин Афал… наверное, неправильно, что я это сейчас говорю, но врать тоже не могу. Она мне верит, и не называет меня в женском роде. Но на неё давят. То, что она общается со мной, что благодаря ей в том числе я всё ещё здесь, ей приходится как-то оправдывать перед своими старейшинами. А они, конечно, не могут оправдывать такой образ жизни и мыслей… И она изображает, что помогает мне принять свою женскую суть, придти в гармонию с ней. Минбарец не должен лгать, ей очень тяжело. Вообще тяжело спорить с теми, кого считал авторитетом всю жизнь. И проще сказать, что ваш пример поможет мне утвердиться в личном самоопределении, поможет принять себя как женщину… Я же думаю, что моя личная самоидентификация – не самая большая проблема, от её решения существующий порядок вещей приятнее не станет. Вы были символом для многих, станете и для нас. Потому что были освободительницей народов, потому что, будучи женщиной, самостоятельны, независимы, потому что вы сестра Андо, о котором мне говорили, что он… во многом был таким же, как мы.       – Ну да, пожалуй… - Виргиния помолчала, укладывая в голове всё обилие новой информации, - Штхиукка, разрешите вопрос? Возможно, нескромный? Ваша речь, ваш лексикон… Возможно, я сужу как-то предвзято, но мне кажется, ваш коэффициент интеллекта превысит всех ваших официальных представителей, вместе взятых. Как так получается, если женщинам у вас положено только начальное образование?       – Самообразование, - развела руками Штхиукка, - когда тебе что-то запрещают, или, по крайней мере, ограничивают – становится понятно, что только своими силами чего-то достигнешь. Мне приходилось произносить много речей, писать статьи для газет… Это обязывает. Что же до наших… официальных представителей… Не судите их строго. Туда и не выбирают умнейших и речистых.       – Вот как?       – Тоже традиция. Посылаемые во внешний мир – как правило, воины, и не всегда высочайшего ранга. У дрази не принято щеголять умом перед другими расами, это считается нескромно. У нас есть и учёные, и поэты, но они, считается, пригодятся нам и дома. Уж не знаю, почему, но полагается, что для внешней политики много ума и не надо.       Виргиния прыснула в кулак.       – Ну, не могу сказать, что они такие одни… Это, конечно, создаёт порой трудности, но когда ж мы трудностей боялись… Да, можно ещё вопрос? Я слышала, у дрази большим почётом пользовалась бывшая анлашок-на Иванова. Почему? Она ведь женщина, к тому же женщина, занимающая влиятельный пост…       – Да, но замужняя и имеющая троих детей, притом двое из них дочери. Таких женщин и у нас уважают. Хотя, истоки этого почёта ещё раньше, до её замужества. Это после той истории, ещё на Вавилоне, когда она разрешила конфликт, вызванный нашей ритуальной войной, став вождём Зелёных.       – Неужели так впечатлились? Вождь – это понятно, конечно… Но ведь только на цикл.       Штхиукка улыбнулась.       – Дрази – очень упрямый народ. И ценят, когда кто-то сумел переупрямить, перехитрить их.       – Представляю, что теперь будет твориться с Центавром, - хохотнул Андрес, - они и так боялись Альянса, а теперь у Альянса ещё и президент – нарн! Впрочем, кто им виноват-то теперь… Иногда мне очень жаль императора Котто…       – Император Котто держится либеральных принципов и прислушивается к мнению народа, - Алион остановился возле высоких ступеней парадной лестницы центральной городской библиотеки, простые и величественные формы традиционной нарнской архитектуры вызывали в нём невольное восхищение, - правда, на народ сейчас оказывают немалое влияние радикальные силы… Им кажется, что вступление в Альянс стало бы унижением для Центавра, признанием неспособности справиться самим… Эту обособленность они считают патриотизмом.       – Пусть, конечно. Быть патриотом никому не возбранно… Правда, один центаврианин тут сказал мне, что на Центавре отличить патриота и идиота вообще очень сложно… Что-то врии, экономика которых никаких существенных стрессов не испытывала лет сто, униженными себя не считают. Хотя может быть, потому и не считают. Я вообще заметил, что у многих народов патриотические настроения особенно обостряются после того, как им надают по шеям, и очень не хочется признавать, что надавали справедливо… Интересно б было для сравнения посмотреть уроки патриотического воспитания нарнов…       – Андо говорил, у нарнов нет патриотического воспитания как такового, они патриоты сами по себе.       Андрес вслед за Алионом очертил взглядом зубчатый рисунок карнизов – на взгляд снизу, по крайней мере, они выглядят обточенными и отшлифованными так, что палец уколоть можно, и все вместе, кажется, преисполнены такой несомненной динамики, что ноги сами начинают чеканить шаг в марше.       – Понимаю… Видимо, сама атмосфера обязывает.       – Так жаль, - тихо проговорил Алион, - что Андо так и не был здесь… Я знаю, он любил свою родину, хоть и не слишком любил говорить об этом, считая разговоры о патриотизме пустыми. Он считал, что любовь к родине естественна, естественно, как дыхание, желание защищать её и служить ей. Из его воспоминаний я понял, что он долгое время в детстве провел в клиниках, где его изучали, чтобы создать телепатов Нарна. И из этих воспоминаний можно судить о том, что для него возможность быть полезным родному миру значила очень много… Не каждому ребёнку его возраста везёт такую возможность иметь. Кроме того, вы ведь знаете, кем его отчим был уже тогда и кем остаётся и теперь, и останется, верно, на долгие века. В детстве я часто размышлял, каково приходилось детям Валена. Об этом мало информации, можно только предполагать…       Или смотреть на пример Андо, продолжил про себя Андрес, только вот показательный ли это пример. Между Минбаром и Нарном есть общее, но различия значительнее, это очень ясно чувствуется сейчас, глядя на преимущественно белую фигуру Алиона на фоне красного, коричневого и чёрного камня, озарённую алым светом заката, разворачивающего на небе длинные шлейфы, подобные орнаменту, опоясывающему здание библиотеки, словно торжественная лента. Непросто ему было с таким учеником, определённо непросто… Прямо, конечно, не скажет – это у фриди не принято.       – Вспоминаю то, что вы сказали тогда, как удивительно верно… «Зачем было сверхъестественной силе притворяться человеком, или почему человеческое бытие так и не принесло счастья». Что-то такое вертелось и у меня в голове, но вам удалось это лучше сформулировать. Я думал сперва об удивительной противоречивости натуры землян, я просто не готов был осознавать то, что он представляет из себя на самом деле… Признаюсь, это просто сложно… для моего воспитания…       – Вот тут я, пожалуй, согласен с Дэвидом Шериданом, что отнюдь не повезло в этом минбарцам - они испытали влияние ворлонцев прямое, а не опосредованное, выработали перед ними почтение, чтоб не сказать - подобострастие… А разочаровываться в своих кумирах потом бывает ой как тяжело.       – Всем хочется иметь перед собой пример чего-то более высокого, светлого, мудрого - и землянам, и минбарцам.       – Тогда хороший вариант стать такими самим, разве нет?       Они продолжили путь, свернули за угол, где торец здания, слепой, без окон, был украшен зигзагом лестницы – очень узкой и без перил, так что скорее её следовало считать тоже орнаментом, а не чем-то функциональным. Дань традиции, объяснял Алион некоторое время назад, от тех времён, когда у наиболее значительных зданий были такие вот внешние лестницы, для восхождения на крышу, поклонения солнцу. Андресу почему-то сейчас живо представилось, как Алион всходит по этим ступенькам – так вот величаво, не меняя ни ритма поступи, ни наклона головы. Как серебристая звёздочка на багровеющий небосвод.       – Некоторое время я думал о том, что… Мне было жаль, что в то время, когда ещё была такая возможность, я не узнал больше, не расспрашивал его. Но я был приставлен к нему, чтобы учить, чтобы помогать овладевать своей силой, а не чтобы удовлетворять своё любопытство. Сейчас мне уже легче переживать этот факт.       – Да уж, забавно… Многое они в него вложили - огромную силу, огромный потенциал… Только вот умение справиться с этим подарком, и умение найти себе применение положить забыли. Или не сочли нужным размениваться на такие мелочи. Что тоже многое говорит о мудрости и совершенстве…       От здания библиотеки отходили два крыла – расходящиеся в стороны, сужающиеся к концам в ширину и в высоту. Как они их там называют – Крылья Книг, Острия Грамоты? По сути это комплексы из лавок книг и канцтоваров и цехов – книгопечатных и… как сказать, книгорисовальных? Многие иномирцы считают, что у нарнов исторически печатные станки были вообще неприемлемы, все книги только рукописные, и никак иначе. Нет, не все, только самые значимые. Там да, во-первых важно точное копирование, во-вторых сам процесс переписывания, перерисовывания иллюстраций, создания переплёта высоко духовен, в этом у культуры Нарна есть общее с Минбаром. Книгу можно заказать специальным писцам – здесь, в правом крыле, несколько таковых сидит, а можно самому, и здесь есть специальные келейки для тех, кто готов испытать себя подобным образом. Верующий, переписывающий Г’Кван, пропускает его смысл через свои голову и руки, размышляет о труде каждого, кто до него так вёл традиционным нарнским пером по грубой бумаге, приближается к ним в своём религиозном подвиге. Можно ли представить себе дар более ценный, чем собственноручно переписанная книга? Это требовало несколько меньше обрядов, чем у минбарцев, но всё же. Такая книга преподносится в дар жене, сыну или внуку, и становится в семье новой реликвией, свидетельствующей о древности рода и его преданности вере. Впрочем, сейчас, как сказала На’Тот, время не только возрождения, но и переосмысления, преображения традиций. Это неизбежно – действительно древних рукописных книг осталось очень мало. Книги ещё менее устойчивы к бомбёжкам и пожарам, чем живая плоть. Их бумага изготавливалась из специальной древесины и пропитывалась специальными составами для большей стойкости – так вот, пройдут поколения, прежде чем снова зашумят леса тех деревьев, пока что они лишь нежные саженцы, а кое-что из компонентов утрачено навсегда. В музее, который сейчас строится, будет храниться самый древнейший из сохранившихся экземпляров – созданный за столетие до Первой Оккупации. Переплётами из натуральной кожи на Нарне не удивишь, но эта кожа – нарнская… По легенде, владелец книги был замучен центаврианами, требовавшими отречься от Г’Квана – чисто из соображений глумления, обращать завоёванных в свою веру они давно уж цели не ставили. Умирая, этот нарн завещал то ли детям, то ли ученикам – тут версии легенды разнились – обтянуть его кожей священную книгу. Что они, так или иначе, сделали. Милые нарские традиции допускали и не такое. У некоторых книг на форзаце – это единственное место, где вносить изменения можно – значится список имён владельцев, там он тоже есть, довольно длинный для книги, которой нет и трёх веков. Легко понять – владельцы гибли…       – Наверное, в этом вы тоже правы - что они увели его за собой… Может быть, и ненамеренно, а притянув, как большое целое притягивает свой малый элемент. Остаётся надеяться, что его сыну больше повезёт найти себя в этом мире.       А в самой широкой части пространства между «крыльями» библиотеки словно её уменьшенное и искажённо отражение – здание о двух этажах в плане дугообразное, выпуклой частью вовне, к улице жилых домов, вогнутая образует небольшую площадку, ограниченную будущим парком во дворике библиотеки. Пока ни о каком парке говорить не приходится, кое-где уже высажены саженцы и размечены клумбы – всё с нарнской спецификой, конечно, клумба здесь это нагромождение камней, иногда и в человеческий рост, среди которых есть сколько-то плодородной земли. Кажется, здесь есть некая отсылка к Пантеону, к горам, где жили и умерли те нарны… Но в основном парк ещё глубоко в процессе обустройства – тут и там можно увидеть натянутые нити разметки, по которой выравнивают укладываемый камень, или ограждений уже уложенного и забетонированного. А на площадке, прямо на изрытом множеством ног песке, сидела стайка нарнских детей, кружком вокруг рассказчицы – во всяком случае, Андрес предположил, что этот ребёнок девочка, одежда на детях примерно одинаковая, серо-бежевые мешковатые штаны и рубахи, но у некоторых пояса, которыми перехвачены рубахи, ярче, даже украшены цветочными узорами. Девочка серьёзно и торжественно рассказывала что-то, остальные дети слушали её в молчании, лишь изредка перешушукиваясь. Увидев Алиона и Андреса, они все резко замолчали и уставились на них – смолкла и рассказчица. Мальчик постарше что-то спросил, Андрес развёл руками – нарнский он знал на уровне туристического разговорника.       – Извините их, - раздался у них за спиной хоть и сильно искажённый акцентом, но земной говор, - у нас на улицах всё же не так часто можно встретить настоящего минбарца…       Андрес обернулся.       – Ну, мы, честно говоря, тоже впервые видим маленьких нарнов, так что любопытство наше взаимно.       – Я фриди Алион, - Алион сложил руки в приветственном жесте, - мне жаль, что я смутил детей своим появлением, но мне хотелось послушать их рассказы. К сожалению, я мало понял – мой нарнский несовершенен…       Представший их взору нарн был, кажется, довольно пожилым, на его крупном мясистом носу гнездились очки в толстой металлической оправе, а его шею окутывал в несколько слоёв длинный шарф – словно, как бывает это порой с земными стариками, он опасался в довольно тёплый вечер простудиться.       – Они рассказывают Истории Камней. Это, чтобы было вам понятно… В каждую из этих композиций, - он простёр руку к будущим клумбам, - заложена какая-нибудь история. Не всегда реальная, как это назвали бы вы, эти дети – мои ученики – ещё не учили новейшую историю, и сами не видели ни войны, ни послевоенной разрухи, они родились уже в отстроенной столице, но что-то знают по рассказам старших.       – Так вы школьный учитель?       – Да, я преподаю математику у первогодок и физику у средней школы, моё имя На’Рук. А вне уроков я руковожу работами с Историями – сегодня, например, мы закончили вон тот комплекс, Героев Земли и Звёзд…       Андрес и Алион невольно переглянулись.       – Так это… вы хотите сказать – дети делают всё это?       – Разумеется. Вы удивлены, вероятно, что столь тяжёлая, сложная работа может быть поручена детям? Уверяю, она не слишком тяжёлая и сложная. Издревле у нас принято чередовать учение наукам с физическими упражнениями и помощью взрослым. У взрослых и теперь предостаточно действительно сложной работы, обтесать камень, уложить его нужным образом, вкопать растение и полить его дети вполне способны. И из окон классов, где мы изучаем законы сложения чисел и действия сил на предметы они видят то, как усвоили они эти предметы, как сумели применить к жизни – в этой их работе и математика, и механика.       – О, поверьте, это близко минбарскому пониманию, господин На’Рук, - поспешил заверить Алион, - хотя мои послушания, как правило, были совсем иными, но и участие в строительстве и отделке мне случалось принимать. Детей, ещё не выбравших касту, стараются знакомить с трудом и других каст, не только той, из которой они происходят, где труд родителей или иных воспитателей могли наблюдать с детства.       Андрес тем временем отмахивался от попыток представить маленького Алиона. С какой ещё более серьёзной и важной физиономией он выполнял эти свои… послушания. Куда там маленькой рассказчице.       – Прошу вас, На’Рук, если вам не сложно… Не могли бы вы попросить детей продолжить их рассказы, и перевести их для нас?       – Они покажутся вам очень наивными, господин Алион. Я ведь сказал, эти дети историю как таковую ещё не изучали. В их изложении это скорее похоже на мифы или сказки…       – Мы, минбарцы, высоко оцениваем значение сказок для воспитания. Я неплохо знаю новейшую историю, но совсем не знаю нарнских сказок, и нахожу это печальным упущением.       Сперва дети беспокойно косились на инопланетян, воспринимая их, видимо, чем-то вроде строгих экзаменаторов, но постепенно рассказчица осмелела – и гости слушали, в переводе На’Рука, как, спустя пятьдесят лет мирной жизни, центавриане снова вторглись на священную землю Нарна, как кровожадный император, заключивший сделку с самим Древним Злом, привёл сюда свои корабли, и мир лежал в руинах, и рекой лилась кровь, но было предсказано – до тех пор не падёт Нарн, пока на свободе великий вождь Г’Кар, и послал император всех своих слуг, чтобы нашли Г’Кара, и они искали день и ночь по всем концам галактики. Но Шеридан, военачальник землян, отказался выдать им Г’Кара, не поддаваясь ни на угрозы, ни на обещание награды, и тогда император попросил Древнее Зло, чтобы оно похитило друга Г’Кара. Г’Кар отправился выручать друга, и попал в расставленную для него ловушку. И император думал, что теперь Нарн навечно в его власти. Но он не знал, что в это время военачальник землян Шеридан прогнал Древнее Зло из галактики, запретив ему впредь появляться здесь, и без могущественной поддержки император снова стал уязвим, как любой смертный. Император не щадил ни чужие народы, ни свой, и собрал на себе множество проклятий, и вселенная покарала его, властной рукой раздавив в его груди оба его сердца – тому, кто надеялся владеть землёй Нарна, можно только лежать в ней мёртвым. И поняли центавриане, что это знак, и навсегда ушли с этой земли.       – Что ж, - пробормотал Андрес, - в сущности, почти так всё и было.       – Випо надеется собрать в этой композиции все истории о военачальнике Шеридане, - На’Рук подвёл их к краю площадки, где на широкой каменной плите стоял огромный куб с неровными краями, со следами резака – Андрес осторожно потрогал-поколупал сколы, порода как будто не самая твёрдая, но и не песчаник, хватает же мелкотне упорства, а главное – мастерства! – вы вряд ли понимаете нашу письменность достаточно хорошо, да и эта история только начата. Она будет читаться завтра. О том, как Шеридан уничтожил За’Ха’Дум.       – Не сомневаюсь, что в их изложении это должно звучать крайне интересно. Даже жаль, что у нас едва ли будет возможность придти сюда ещё и завтра.       – Тогда стоило бы всю жизнь прожить на Нарне, ведь история творится каждую минуту. Но это происходит и в ваших мирах.       – Должно быть, Випо очень расстроило известие о смерти Шеридана…       – О нет. Он полагает, что Шеридан отправился к пророкам, которые давненько звали его в гости.       – Он? Ах, простите, различать нарнских детей иномирцу сложно. Мы полагали, что эти пояса девичьи, но выходит…       – Нет, это пояса отличников. У детей нет различий по полу в одежде, чаще всего нет и у взрослых. Поверьте, мальчика с девочкой и так не спутаешь, особенно когда у них начинаются первые детские отношения. Непросто бывает поддерживать дисциплину в этот период… но крайне интересно.       Последовало объяснение и шарфу – он, разумеется, не от холода, это учительский знак отличия. В древние времена, которых теперь уж толком и не помнит никто, матери, отправляя детей в ученики, передавали с ними для учителя небольшое вытканное полотно – характеристику ребёнка. Его имя, внешние приметы, способности и дарования. Хорошие учителя имели по нескольку учеников, и сшивали эти полотнища между собой, и выходя, к примеру, в храм для молитвы или в лес для охоты или сбора целебных трав, сверялись по этому полотну, не потерялся ли кто-то, а за особо значительные успехи пришивали к соответствующему фрагменту бляшку или бусину. Хороший ученик возвращался домой с сильно потяжелевшим куском материи! Теперь, разумеется, всё это не требуется, нарны пользуются документами, как и все разумные расы, и шарф – это просто способ быстро найти в толпе своего учителя, а не… аналог классного журнала, рассмеялся Андрес.       Да, традиции меняются, думал он, когда они шли дальше – теперь уже вдоль левого крыла. Один из Кха’Ри, Ли’Бонк, в религиозности которого не сомневается никто, спокойно признаётся, что пользуется печатной книгой Г’Квана. Святость не в материи, а в слове, начертанном на ней.       – Ну что, Андрес, - спросил потом Алион, - скажите, Вселенная ответила на ваш вопрос про патриотическое воспитание?       – Пожалуй… Пожалуй, мне жаль, что с нами здесь не было их высочества. Я слышал, он как раз фольклором увлекается, а это ведь уже фольклор. Если некоторым из этих историй я ещё могу найти логическое объяснение, то другим… Уж не сами ли они их сочиняют? Впрочем, такие же мифы Первой Оккупации – которые прямо действительно мифы, все эти истории про центавриан, не послушавших предостережения не трогать какую-нибудь святыню и в итоге погибших какой-нибудь ужасной смертью, и про то, как вставали из могил древние воины, чтобы вместе с живыми сражаться против захватчиков – их же кто-то когда-то сочинил, просто за давностью времени того гения уже не вычислишь. Где-то да, можно так интересно и своеобразно пересказать факты, а где-то без вымысла явно не обошлось.       – Сдаётся, вы ищете не то логическое объяснение. История устная тем и отличается от истории написанной, что цель её – не излагать факты, а показывать отношение, восприятие этих фактов, и более того – поддерживать веру народа, дух народа, тогда, когда ничто другое не даст таких сил. История, которую мы читаем со страниц, говорит с нашим умом, а история, которую мы слышим, говорит с нашим сердцем.