Венок Альянса

      Зеркальный коридор дрожал, искажая голос, дробя отражения, разбивая тот хрупкий покой, для которого возводился этот мост через космическое пространство. «Бог? О каком боге ты говоришь, Андо? О каком из миллионов когда-либо придуманных богов? О ком-то из той малой доли, чьи имена известны тебе, так? Ты знаешь, что минбарцы не поклоняются какому-то персонализированному богу, как, кстати, и нарны, наши пророки, как бы велики и мудры ни были, родились, жили и умерли, как все люди. Их мудрость, оставленная в священных текстах, может направить нас в жизни, и может даже, их великий дух через сны или смутные откровения может помочь нам в минуту сомнений или отчаянья, но не приходится ждать от них чудес для нас».       Не для этого был начат этот разговор, не для этого. Но если быть честным – успокоение ли для Дэвида, сейчас отрезанного от связи, от всяких новостей, он искал, или для себя? Потому что благодаря этому мосту он может сказать, что всё хорошо, он был на Минбаре совсем недавно, ничего не случилось, но благодаря этому же мосту не может скрыть своей тревоги, подбирающегося к сердцу отчаянья. Времени почти нет, и он по-прежнему не может ничего сделать, и они оба знают это, только он винит себя в том, что все его силы не могут изменить трагической данности, а Дэвид… не в этом, увы, не в этом. «Кто твой бог, Андо – Кош, оставивший след в твоей ДНК, или Лориен, продливший жизнь моего отца? Это два разных существа, и оба уже ничего тебе не ответят. Ты так любишь моего отца – но ты должен также помнить, что это по его решению в этом мире больше нет богов!»       Внезапно сон оборвался – словно выключился. Словно погас блеск росы на траве от того, что туча закрыла солнце. Андо сел в постели. Тень не исчезла, она была где-то совсем рядом, она приближалась. Нет, не угроза. Скорее мучительная тревога, страх, отчаянье на грани агонии. Скорее, будто нечто и радо бы звучать как угроза, добраться до него, судорожно стиснуть его сердце, но крик его – крик собственной боли и страха… Андо мысленно потянулся к этому зову, стараясь не спугнуть его носителя.       «Кто ты? Чего ты хочешь?»       Смятение, даже ужас в ответ. Два голоса, две части, которые не могут никогда быть одним целым, могут только вечно бороться, без надежды, что однажды один убьёт другого.       «Ты слышишь меня? Понимаешь? Слышишь мой голос?»       «Твой голос нестерпим. Он жжёт. Это огонь, нестерпимый для тьмы. Оно не даст, никогда не даст мне приблизиться к тебе».       Второй голос – без слов, только череда образов, череда бессильных ударов, немого крика, хаотический танец пауков в паутине. Пауков, чувствующих близость огня…       Сколько б столетий тяжёлой поступью ни прошли по мирам этой галактики – нечто остаётся неизменным в сознании – или скорее подсознании – разумных. Это образы тьмы и огня. Тьмы как угрозы, огня как защиты от этой угрозы. Всё потому, говорил снисходительно принц Винтари, что зрение большинства из нас устроено сходным образом. Мы плоховато видим в темноте, а неизвестность рождает страх. Андо не уделял много внимания спорам, и иногда жалел об этом. Но спорящие не знают того, что знает он, и они не могли бы оказаться здесь сейчас.       Дети 23 века уже редко боятся темноты, и всё же даже будучи взрослыми, проснувшись ночью от холода или смутной тревоги, они спешат зажечь свет – пока воображение, о существовании которого они почти позабыли, не нарисовало в поглощённом тьмой углу монстра, крадущегося к их кровати. Чтобы остаться в системе нормальных, привычных, взрослых страхов – финансовых кризисов, войн и катастроф, не зная настоящего, чистого и концентрированного страха.       Андо встал с постели, накинул на себя первое, что попалось под руку – это рубашка, и вышел в коридор. Было не до того, чтоб заострять внимание на неудобствах – что растрёпанные со сна волосы лезут в лицо и пол холодный для босых ног, он отмечал это с лёгким сожалением, не было роскоши времени одеться подобающе, нужно было спешить. Шёпот, странный, болезненный, доносился, казалось, из очень далёкого прошлого, но в то же время – совсем близко. Шёпот привёл к каюте Алана.       «Я здесь. Ты впустишь меня? Я помогу, я не причиню тебе вреда, обещаю».       «Не обещай мне рая, которого не существует и которого я не заслуживаю. Оно никогда не оставит меня».       «Я помогу тебе. Верь мне. Открой дверь, ты ведь понимаешь, что я мог бы открыть и сам, но прошу сделать это тебя».       И кто из удивляющихся дрожи в руке, включающей свет, или в голосе, отдающем команду на включение, мог бы представить, что где-то глубоко в нутре монстра тьмы, нависающего над их кроватью, скрыта, бессильной слабой искоркой, живая человеческая душа. Бессильная остановить движения монстра, но кричащая от боли, когда их останавливает огонь.       «Если это не уничтожит тебя – значит, ты уничтожишь меня».       «Не тебя. Только не тебя».       Дверь с тяжким шорохом отъехала в сторону. На пороге стоял Алан – контрастно белый на фоне темноты, так представляют, верно, земляне призраков, только глаза на белом лице огромные, неподвижные, смотрят вроде бы на гостя – и сквозь него, и в приглушённом свете коридора казалось, что из глазниц смотрит сама тьма. Холодная, пустая, безжизненная, ни во что не верящая и ничего не желающая. Казалось, или так и было? Алан не спит, но сказать, что бодрствует, было б ложью, Андо взял его за руку – ледяную, словно климат-контроль в каюте не имел никакого значения, и он пошёл обратно в каюту медленно и покорно, как кукла, и так же механически опустился на пол рядом с Андо, глядя перед собой невидящим взглядом, перебирая пальцами, словно царапая что-то незримое.       «Что мне делать? Я не слышу её. Не найду, не восстановлю. Этот крик никогда не стихает».       Перед внутренним взором Андо неслись корабли. Тысячи чёрных, блестящих кораблей-пауков из самых страшных кошмаров. И крик. Визг, которым они между собой общались – на восприятие всякого живого существа один и тот же омерзительный, рождённый самым сердцем преисподней звук, но Алан умеет различать в этих звуках оттенки. Глумливая радость разрушения, гордость самоидентификации, ярость при встрече сопротивления, угроза и негодование перед лицом поражения. Никакое знание никогда и никому не причиняло столько боли.       «Это не твоё. Как бы глубоко, как ты считаешь, это ни вросло в тебя, это не твоё. И мы можем заставить этот крик смолкнуть навсегда».       Мальчик тихо, протяжно застонал, закрыл глаза. Когда он открыл их вновь, выражение в них уже было иным. Он пришёл в себя. Взгляд его медленно, затравленно обвёл лицо Андо, очертания комнаты – насколько позволяла темнота. Плечи его поникли.       – Опять… Отлично…       Андо отстранился, запахивая рубашку на груди, опустил голову, пряча лицо под волосами. Требовалось проанализировать то, что он увидел сейчас, это откровение – что значит в действительности быть пленником ночного кошмара. Требовалось справиться с собой, чтобы Алан не принял его реакции – естественное отвращение Света к Тьме – на свой счёт.       – Как ты себя чувствуешь?       – Как чувствую? – голос Алана был очень тихим, каким-то безразличным, хотя кажется, безразличие это было наигранным, - уже… чувствую… Оно ушло куда-то внутрь, свернулось там до поры. Но вообще мне не очень приятно иметь свойство время от времени транслировать свои кошмары в сознание тех, кто оказывается рядом… если уж об этом. Но ничего изменить я не могу. Моих лекарств у меня больше нет, я думаю об этом постоянно, и мне кажется, что мой собственный пульс вбивает меня, как гвоздь, в крышку моего же гроба… Виргиния пыталась мне помочь, хотя бы как-то. Долго не хотела верить, что… Ты тоже надеешься, что сможешь исправить?       Андо улыбнулся, всё ещё не поднимая головы.       – Нет, я не надеюсь. Надежда это вообще как-то не про меня. Я учусь сейчас надежде и не уверен, что у меня получается, но это про другое. Я просто знаю, что вылечу тебя. Пусть даже ты не веришь – это как раз не столь важно. Хотя тебе, возможно, много раз говорили, что само то, что ты жив – чудо, но я понимаю, что это вызывало у тебя только горькую насмешку…       – Ты много видел врождённых уродств, Андо? – так же тихо спросил Алан, интонацией не вопросительной, более размышляющей, - я был в утробе матери тогда, когда она была деталью для их корабля. Как многие уже сказали – хорошо, что она не успела… быть встроена, подключена. Оттуда нам обоим не было б дороги назад. Но всё то время, пока они не знали, как вынуть эту штуку из её головы, я развивался… под контролем, под влиянием этой машины. Я тоже её слышал, я чувствовал, как она… смотрит на меня, я пропитался её мыслями. Машины больше нет, но её голос, навеки отпечатавшийся во мне, звучит в моих кошмарах. Я неразлучен со страхом с тех самых пор. Моя мать свободна – не избавлена от тяжёлых, кошмарных воспоминаний, как и всякий, кто сталкивался с Тенью, но всё же свободна, я ж не буду свободен никогда, никакой жизни вне влияния машины у меня не было.       – До тебя, - таким же тихим шёпотом ответил Андо, - я имел счастье видеть только одно уродство – себя самого.       Алан бросил быстрый взгляд на него – и снова уставился на свои нервно стиснутые руки.       – У тебя… Ты тоже был внутри, когда… Поэтому ты несёшь след Ворлона…       – Да. Я был зачат сразу после того, как Литу изменили. И она менялась всё сильнее, когда я развивался в её чреве. Раньше, чем оформились в настоящем виде мои глаза, я видел то, чего не дано было видеть никому из живущих, по крайней мере… ещё тысячу лет… ещё не владея речью, я знал язык, на котором говорила вселенная во времена, когда наши планеты не соткали свои тела из облаков первозданной материи. Я появился на свет, зная, что сила моя будет больше силы любого телепата, как звезда-гигант больше солнц наших миров. А когда Лита… покинула меня и отчима, передав мне почти все программы Ворлона, мне был год. Она вручила мне все ключи, которыми владела, всю память, которую сохранила… Только мудрость в применении этих даров вручить невозможно, это то, что приходится выработать самому. Однажды я чуть не убил своего… напарника. Просто потому, что не умел управлять своей силой. Этот свет мог бы разрушить и меня самого, стать ненавистным, как вечная жажда, которая не знает утоления, но… Я полюбил его, полюбил раньше, чем сказал первое слово.       Алан кивнул.       – Я знаю, что это такое. Знаю как науку, которую изучил, а не как собственный опыт. Каждый из телепатов проходит через подобное, а те, кто обладают ещё и телекинезом, лишаются разума под этим давлением, и может быть, потому только остаются живы, если б были способны ясно осознавать себя и мир – это уничтожило б их… Как же тебе удалось справиться?       – В памяти, которую я получил, был и тот, к кому я стремился, кому, я знал, должен послужить всем тем, что мне дано, потому что он жив в этом мире посредством того же Света – благодаря этому жив и я. Только одно могло б быть превыше счастья исполнять его волю, охранять то, что ему дорого – сберечь, защитить от неизбежного его самого, но именно это мне не дано.       Перед мысленным взором Алана всё ещё струились, маслянисто переливаясь, над головой и вокруг, гигантские щупальца Тени. Не такие, какими они были в действительности у кораблей, а такие, какими отпечатало их сознание, формировавшееся под гибельным влиянием тёмной программы. Не просто огромными, необозримо великими… Программа содержала стремление детали к кораблю, боль и ярость от разлуки с ним, жизнь детали вне целого, вне своего применения, предначертанного ей служения должна была быть ничем не утолимой мукой.       – Ты решил посвятить свою жизнь некоему человеку? Это выход, если подумать… Естественный человеческий выход. Жаль, я мог бы посвятить свою жизнь матери, она, как никто, достойна этого… Но что мне посвящать? Жизнь, которую и жизнью не назовёшь? В полусне, на лекарствах, от кошмара до кошмара... Сын должен быть радостью матери, а я – только боль.       – Не говори так. Ты и сам это знаешь – в жизни твоей матери нет большей радости, чем ты, и большей веры, чем в лучшее для тебя. Не потому ли машина так ненавидела тебя, что чувствовала любовь твоей матери к тебе и к твоему отцу, те чувства, что не давали ей окончательно сдаться, потерять себя во тьме? Ты был вызовом безраздельности их власти… Не потому ли машина так стремилась извратить, исказить, превратить в подобие своих больных желаний то ответное чувство, которое зарождалось в тебе в ответ на любовь, которую ты чувствовал, благодаря которой ты начал быть?       Да, вне сомнения, именно так. Как бы далеко Изначальные ни возвысились над уровнем младших рас, они никогда не утрачивали понимания, что такое беременность, не могли б удивляться тому, что рядом с пульсом их орудия бьётся другой, малый, только зародившийся. Чем же мешал Теням этот «заводской брак»? Тем, верно, что был плодом любви, любви дерзкой, противостоящей бездушной, подавляющей системе…       – Я знаю благодаря твоей сестре Офелии – никогда не следует недооценивать любовь. Хотя я должен был понимать это раньше, ведь мой Бог так любил того человека, что не пожалел своей бессмертной жизни ради него. Оставив мне вечную боль от того, что его нет больше в нашем мире, нет в любом из миров… но оставив и утешение, тот след, который он оставил в том человеке, ставшем моим новым Богом, новым смыслом.       Алан, отвернувшись, украдкой отирал слёзы.       – Да, наверное, поэтому у тебя получилось… У тебя был пример этой любви. Но Тени – это не про любовь…       Андо смотрел на скрючившуюся перед ним тощую фигурку, размышляя над великим смыслом этих простых слов. То, что знает каждый – но мало у кого был повод задуматься об этом по-настоящему. Тени были лишены свойства любви, и потому дело их было обречено.       – И у тебя получится, потому же. Ты не один, не был и не будешь. У тебя есть семья, которая скоро станет больше. И все вместе… мы заставим замолчать голос кошмара.       – Спасибо, Андо, - Алан сжал его руку, - я привык быть один… потому что слишком рано понял, что я такое. Если твоя сила действительно так велика, что ты способен выключить это… Мне многое было в жизни не дано, вот и верить во что-то тоже. Но если веришь ты – пусть будет твоя вера. Попытайся мне помочь. Если можно, побудь со мной рядом, чтобы хоть раз в жизни мне увидеть обыкновенный, спокойный сон.       – Я останусь. Ничего не бойся. Я смогу защитить тебя.       Щёки Алана слегка порозовели. Он стянул покрывала на пол – на кровати, как ни крути, не разместишься вдвоём, а ему так хотелось засыпать не одному. Казалось, что целую вечность назад мать держала его руку и говорила, что никогда, никогда не оставит его… Кто же знал, что так получится, что он оставит её? Не прошло и десяти минут, как мальчик успокоился, его дыхание выровнялось, стало глубоким. Андо ещё некоторое время смотрел на спящего Алана, прежде чем сам погрузился в небытие.       – Вот, - Виргиния гордо обвела рукой интерьер рубки, - наша проблема в том, что всем этим добром мы толком не умеем пользоваться. А сейчас мы потерпели аварию, рухнули на вашу планетку на приличной скорости… И хотя пробоин, механических повреждений на корабле как будто нет – взлететь мы не можем, аппаратура нас не слушается. Главная беда – что если даже здесь где-то завалялась инструкция по эксплуатации – мы ничего в ней не поймём, потому что это на неизвестном нам языке. Лорканцы долгие годы учатся понимать эту систему символов, а у меня и вообще такой возможности не было. Так вот, я подумала… Раз уж у тебя есть такое свойство – считывать память, то ведь ты мог бы проделать то же самое и с машиной? В отличие от неё, ты хотя бы как-то говорящий, и, освоив память компьютера, сможешь объяснить нам, что там не в порядке.       Накалин, пританцовывая на конечностях, приблизился к приборной панели, пытаясь наклонить туловище так, чтоб рассмотреть её.       – Риск, конечно, велик, - продолжала Виргиния, - возможных раскладов много… Если тебя, допустим, убьёт разрядом при попытке засунуть своё щупальце в его электронные недра – пользы нам от этого будет маловато, это правда. Похороним твою обгорелую тушку и будем дальше думать, как выбраться с планеты или хотя бы послать сигнал о помощи. Если у тебя получится, но тем самым ты перекачаешь всю информацию в себя, очистив память компьютера до заводских параметров или не знаю даже, как назвать… То ты, конечно, нереально обогатишься духовно, но у нас проблем не уменьшится, а вовсе даже прибавится. Но я почему-то оптимистка. Зажмуримся и рискнём?       Выражение глаз накалина, тем более выражение того, что у него можно было назвать лицом, сложно было интерпретировать, но Виргиния чувствовала исходящее от него любопытство, разгорающийся интерес. Сканировать накалина было сложно – не потому, что что-то сложное было в нём самом, а потому, что она никак не могла понять устройство этого существа, законов, по которым оно развивалось. Да и самому ему не помешала б сейчас неделька на рефлексию о произошедшем, чтоб подобрать определения для всех новых впечатлений и эмоций, только вот нет такой роскоши…       – Я попробую. Я никогда не пил память из неживого, но один из нас, который поглотил память старого, умного чужака, говорил, что такое бывает. В живых телах есть электрические сигналы и в машине тоже. Не всегда, но они могут переходить из машины в тело или наоборот без вреда. Бывают среди чужаков такие, в тело которых вживляют детали от машин, и неживое срастается с живым, действует как одно целое.       – Киборги-то?       – Я не киборг, но я попробую. Мои иглы крепкие, думаю, машина не убьёт меня.       Самонадеянно, подумали оба, скользнув взглядом по толстому крепкому щупальцу, венчающей его на конце присоске и поблёскивающей в середине её игле, которую накалин сейчас выпустил на максимальную длину. Так прямо… по-человечески самонадеянно. Если не получится… если совсем-совсем не получится… вот и появится в прожитом опыте такое, в чём можно каяться всю оставшуюся жизнь. Он-то полуразумный, какой с него спрос… В то же время, высасывать память из более высокоорганизованных существ – не рядовое такое свойство, и почему бы за ним не предполагать возможность и положительного применения? Вера в разумность и осмысленность вселенной, если угодно.       – Ну, Аминтанир, я не эксперт, конечно… Но думаю, самое время помолиться.       Компьютер замигал экранами и лампочками, загудел как-то встревоженно-ошарашенно, Виргиния на всякий случай вцепилась покрепче в поручень. Аминтанир, всё ещё недовольный своим новым нарядом и ситуацией в целом, смотрел на эту светомузыку с тихой паникой.       Впрочем, ничего глобально страшного не произошло, компьютер, сперва шокированный неожиданным вторжением, не расценил его как угрозу – возможно, подумала Виргиния, потому, что в его файлах информации о подобном просто не было. Он разворачивал и сворачивал голограммы над приборными панелями, открывал и закрывал невидимые до тех пор гнёзда и разъёмы на них, видимо, повинуясь слепым тычкам мысли вторженца.       И так же внезапно всё закончилось. Накалин осел на пол, отсоединив щупальце от гнезда. Виргиния ощутила накрывающую её с головой волну дикого, яркого, какого-то детского восторга.       – Ну… как ты? Что-то получилось?       Ментальный фон существа определённо стал… богаче. Виргиния видела его подобным разбухающему, разворачивающемуся на глазах бутону. Она подошла ближе, Аминтанир, всё ещё судорожно сжимающий одну из найденных на корабле пушек, стреляющих узким почти прозрачным лучом удивительной дальнобойности – принцип её работы они тоже понимали с трудом, как устроена – тем более, поэтому называли просто – пушка, последовал за ней.       – Не волнуйся. Кажется… Он больше не имеет намеренья на нас нападать. После того, что он получил, мы для него – уже мелочь.       Накалин с трудом, опираясь одним из щупалец о приборную панель, поднялся.       – О да. Это… так много… Целый мир! Столько информации, столько красоты, удовольствия… Ради этого стоило рискнуть жизнью! Потому что теперь у меня словно сто жизней, тысяча… осмыслять это, наслаждаться, лелеять это в себе… Там картины удивительных миров, хроники удивительных событий! Там схемы устройства чудесных машин и биографии необыкновенных людей! Я понимаю их язык… Он очень красив. Я стал немного ими всеми, стал их миром, это… невероятное счастье. Мне сложно выразить это на твоём языке, женщина, сознание вашего мужчины, память которого во мне, было бедным, он не был поэтом, нисколько не был…       Теперь уже Аминтанир, с горящими глазами, приблизился, напрочь забыв, видимо, как совсем недавно готов был при малейшем подозрительном телодвижении выпустить в чудовище весь заряд.       – Ты… Ты теперь говоришь на языке этих древних, которые жили на Лорке прежде нас? И на нашем языке тоже? Ведь в памяти корабля был наш язык…       – Да, вы поставили свою операционную систему поверх имеющейся, точнее, встроили в имеющуюся… Вам очень повезло, потому что система приняла её, эту малую надстройку, позволила использовать её для перевода, взаимодействия, для обучения себя… Мне проще бы было говорить на языке твоего народа, юноша, и тебе объяснить принципы устройства, которые ты хочешь знать, на языке женщины мне долго и трудно будет говорить, мало подходящих слов, куски памяти, которые она дала мне, помогают, но не в этом.       Аминтанир смущённо ответил что-то на лорканском. Дальнейшую короткую беседу Виргиния не очень понимала, хотя по её просьбе Аминтанир и начал учить её азам их языка, прошедшего с их побега времени хватило пока что на то, чтоб сравнительно уверенно научиться здороваться и спрашивать, который час. Отдельные слова, в основном относящие к технике, она запомнила ещё из ремонтных работ на «Веринте», притом некоторые из них – на слух, а некоторые – в виде значков на инструментах или приборных панелях… Накалин тем временем нерешительно коснулся щупальцем пульта, нажал несколько клавиш, повернул пару тумблеров… Экран над ним загорелся, вместо спиралей и разводов выдал что-то вроде командной строки, над панелью развернулась голографическая клавиатура.       – Тут мне сложно… У меня щупальца, не пальцы. У них были очень тонкие пальцы, много пальцев. Придётся вам помогать. Я буду говорить, что набирать. Я немного уже понял, когда записывал память системы – когда корабль встряхнуло, разболтались крепления под этой стойкой, отошло несколько устройств. Необходимо закрепить их и заново определить. Мы запустим диагностику всего, сможем понять, как и что наладить. Насколько я понял, нет сгоревших устройств, есть только те, что перестали определяться, и есть, возможно, где-то обгоревшие контакты, но это можно исправить.       Аминтанир шагнул к стойке.       – Ты сможешь объяснить мне, как? Я смогу это сделать сейчас под твоим руководством?       – Да. Но подожди, сначала я научу, как отключить этот участок, иначе система ударит тебя из защиты.       «С ума сойти… - думала Виргиния, - мы чиним украденный корабль неизвестной расы под руководством заглота. Хотя, ситуация давно уже много что позволяет….».       Главным образом потому, конечно, что они – не центавриане. Для неё заглоты – страшная байка, которую слышала мельком когда-то, для Аминтанира вовсе то, что он узнал вот только и находится в процессе осознания. Если б кому-то из их близких или просто знакомых вот так «очистили» мозг, они б на это весёлое приключение смотрели иначе.       – Я попробую настроить вам программу перевода. Здесь есть подобная, проще всего настроить её на язык нынешних лорканцев, в системе есть память о нём, о земном – нет.       – Наверное, поэтому система и не восприняла правильно ввод координат, - грустно вздохнула Виргиния, - я ж брала их с «Белой звезды», а у них там, видимо, своя знаковая система… А как-то запустить пересчёт можно?       – Можно б было… Если б у тебя были ещё какие-нибудь координаты, какого-то такого мира, который есть и в памяти этой системы.       – Земля или Вавилон-5 подойдут?       Аминтанир быстро проговорил что-то на лорканском, Виргиния не особо уверенно разобрала пару слов, но по мыслефону поняла, о чём примерно речь, и ей стало неловко. Какая Земля, какой Вавилон, откуда было предшественникам лорканцев знать про такие места… Кажется, не без некоторого труда, Аминтанир и накалин вычислили координаты Бракоса и Примы Центавра для обеих систем, и теперь, активно жестикулируя – один руками, другой щупальцем – совмещали карты, наносили метки.       – Я не могу обещать удачу. Я могу сделать операционную систему… более переведённой на лорканский, тогда юноше легче будет управлять кораблём. Но во многом вам придётся разобраться самим. Я не могу полететь с вами, хотя мне очень бы хотелось. Но жители ваших миров не готовы к тому, чтоб принимать жителя моего мира, и я понимаю их.       – Грустно… Я, честно говоря, уже готова была согласиться на то, чтоб ты полетел с нами. Теперь-то тебе уже не так необходимо высасывать чьи-то мозги… Хотя, ещё б они взяли и сразу поверили в это.       Накалин любовно погладил щупальцем край приборной панели.       – Я получил от машины информацию о мире её создателей и о некоторых других мирах, я получил информацию о твоём мире. Но я совершенно не знаю о собственном, а теперь мне хотелось бы его узнать. И возможно, как-то сделать его лучше. Если я это смогу – это будет правильно, то богатство многообразных красок, которое я получил, не должно пропасть даром, я должен поделиться им. У тех, кто выпил хорошее, богатое сознание, рождается более способное потомство. Возможно, когда-то, через много поколений, мы станем лучше, и тогда сможем выйти и общаться с вами.       Виргинии очень хотелось ободряюще положить ему руку на плечо. Но плеча у накалина не было, и она нашла альтернативу, погладив его по боковой части головы.       – От чужаков тут могли остаться какие-то устройства, кто знает… Судя по тому, как они сбегали – могли. Если уж женщины пооставляли свои наряды, то… всё возможно. Вы могли бы попытаться так же считать информацию оттуда. Как жаль, что вы не додумались до этого раньше.       Накалин погладил её руку внешней, без игл, стороной щупальца.       – В нашем мире нет таких устройств, сама понимаешь. Мы были уверены, что так общаться с неживым только чужаки способны. Мы завидовали им – слова этого не знали, конечно, но завидовали. Вашим возможностям, вашей богатой, разнообразной жизни. Тому, что вы летаете, изобретаете, творите историю. Тому, что вы дружите и любите. В памяти вашего сознания бывает больше или меньше информации о ваших технологиях, вашей науке, предметах, которые окружают вас, но главное – там есть информация о личности, о том, кем она себя ощущает и как осознаёт, что помнит, кого любит… Это прекрасно – чувствовать это в себе, возможность представить себя личностью. Это нехорошо, конечно, потому что это украденная личность, но что сделаешь, у нас не может быть своей. Может быть, и хорошо б было, если б мы так и не узнали, как это сладко, и не испытали этого голода… Но теперь мы непременно должны измениться, чтобы весь тот ущерб, который мы, будучи дикарями, принесли чужакам, не был напрасным, дал какие-то хорошие плоды.       – Очень хочется верить. В памяти машин, правда, личности как таковой обычно не бывает, это информация, а не чувства, привязанности, отношения… Но у вас будет хотя бы это. А раз вы по крайней мере способны испытывать удовольствие от получаемого – значит, в конце концов выработаете и свои чувства, свою индивидуальность, и она не будет только индивидуальностью в зависимости от того, кто из вас какое сознание присвоил.       Момента пробуждения Алан даже сперва не осознал. Это казалось продолжением сна – непривычное ощущение лёгкости и покоя. Состояние его ночью, если он не бодрствовал, бывало двух видов – когда он просто лежал в забытьи, не ощущая, не чувствуя ничего, и эти часы просто выпадали из его жизни, и кошмары, в которых сосущая чернота настигала его, ныла во всём его существе оторванной, несуществующей, ненавистной частью. Соответственно, его пробуждение бывало более или менее лёгким, но всегда с тяжестью и туманом в голове, с бледным подобием радости от того, что он снова в сознании, снова владеет собой. Сейчас – мягкий свет наполнял каюту, мягким казалось всё – хотя едва ли застеленный тонкими покрывалами пол мог назвать мягким хоть кто-то, кроме, допустим, Андреса после суточного дежурства у пульта снова барахлящей системы связи. Он открыл глаза, всё ещё не веря себе. У него обычным делом по утрам был этот смутный внутренний вопрос «кто я и где я», но сейчас этот вопрос звучал… по-другому. Неужели это он, действительно он – без тяжести и опустошённости внутри, без мерзкого вкуса слабости, безнадёжности?       Чьё-то тихое ровное дыхание рядом. Воспоминания вставали в памяти чем-то странным, малореальным, казались первой фазой сна. По подушке струились рыжие спутанные пряди. Андо Александер спал рядом, свернувшись клубочком, практически не прикрытый покрывалом. Ресницы его трепетали – кажется, он чувствовал изменения мыслефона и тоже готовился проснуться. Алан сел в постели, потом резко натянул покрывало до подбородка. Слишком бешеные, противоречивые побуждения вспыхнули в нём. Бежать скорей куда-нибудь, подальше от кают, вообще с корабля, краснея от стыда… Боже, он ведь практически голый! Он разбудил Андо своим кошмаром, призвал сюда… Так отчаянно настаивать, чтобы его поселили в одиночестве, на перенаселённом-то корабле – и теперь заставить кого-то придти сюда, быть с ним всю ночь!.. И хотелось разбудить Андо, поблагодарить его за участие, за отзывчивость, помощь… За первую в жизни ночь без кошмаров. И хотелось забиться под покрывало полностью, раствориться в нём, сделать вид, что его здесь нет и никогда не было. Андо… он тоже почти голый. Почему? Неужели он спит так обычно? Алан бросил взгляд на мирно свернувшуюся фигурку и быстро отвернулся, ещё больше заливаясь краской.       В этот момент дверь каюты с деловитым лязгом отъехала в сторону. Алан издал горестный писк и нырнул под покрывало – чёрт побери, он не заблокировал дверь, когда впускал Андо, потому что был не в себе, а Андо, разумеется, тоже не додумался это сделать…       – Алан, уж извини, я знаю, что к тебе вообще никому не позволено входить, но ты единственный, кого я ещё не спросил, капитан обыскался Андо, а связь опять бара… - Андрес замер на пороге, какое-то время обалдело созерцая обоих (Андо как раз тоже уже проснулся), а потом, особо, в общем-то, не меняя выражения лица, с чувством зааплодировал.       Андо зевнул, прикрыв рот ладонью, и повернулся к двери, еле разлепляя глаза.       – Скоро приду. К чему аплодисменты?       – А, ну если скоро придёшь – тогда ладно, конечно, - Андрес переступил с ноги на ногу, ухмыляясь, - понимаешь, мы б вызвали тебя с мостика, да связь… Ну, откуда мне было знать, что ты… занят. Я б тебе сначала ментальный букет роз послал, что ли.       – Настоящий-то тебе неоткуда взять, - улыбаясь, парировал Андо, повернувшись к Алану, - Доброе утро.       – Настоящий и тебе неоткуда взять, - Андрес подмигнул Алану и отступил обратно в коридор, - одевайтесь, мальчики, ждём.       Алан продолжал сидеть красный, как рак, пытаясь собрать в кучу мечущиеся панические мысли.       – Господи… как-то это…       «Неловко получилось» - он так и не произнёс, осознавая всю убогость и банальность этой фразы.       – Прости, я просто не подумал вчера о том, чтоб запереть дверь. Как спалось? Надеюсь, я не навредил тебе во сне? и… Мне придётся позаимствовать у тебя какую-нибудь одежду. Моя ведь осталась в моей каюте.       – Я спал… очень хорошо, - Алан снова соскользнул взглядом с фигуры Андо, заблудившись в собственных мятущихся, отчаянных мыслях, и бросился, запинаясь в покрывале, к верхней полке, где у него лежало сколько-то пожертвованной рейнджерами одежды, - я никогда так не спал. Даже представить не мог, что такое бывает. Наверное, это люди сравнивают с эйфорией от ощущения полёта…       Андо улыбнулся, мягко отодвигая его, теперь охваченного замешательством и стыдом уже по новому поводу, и без малейших усилий снял с полки один из свёртков. Из всего неподвластного, в чём человек однако же может себя винить, комплексы по поводу роста – это, в конце концов, не самое страшное.       На мостике их ждали капитан Ли и генерал Аламаэрта – один светлокожий, другой синелицый, но оба одинаково мрачнее тучи.       – Андо… Извини, что пришлось просто ворваться и разбудить. Внутренняя связь корабля перестала работать – видимо, тоже из-за этого прибора… Установить мы его установили, а настроить как надо не можем. Нам нужна твоя помощь.       Теперь Андо от членов команды отличался только отсутствием рейнджерского значка на груди, и невозможно было не думать, что сказал бы К’Лан, если б увидел своего друга сейчас. Да может быть, и не сказал бы ничего, но думал бы – самую отборную восторженную чушь.       – Моя? Но я ничего не знаю об этом.       – Так-то оно, конечно, так, но есть у тебя перед нами некоторое преимущество… Как мы и предполагали, сигнал, то есть, след улетевшего корабля за это время стал очень слабым, гиперпространственные течения его почти стёрли. Да ещё и сигнал от лорканцев его глушит… Необходимо точно навести прибор на нужный сигнал, ты это сможешь. Андрес уже пробовал, даже находясь в гиперпространстве, совместить луч прибора с сигналом он не смог. Если и ты не сможешь, боюсь, плохи наши дела…       Андрес вот сегодня облачён, по-видимому, в детали лорканской военной формы, и явно не испытывает по этому поводу каких-то комплексов. Бестрепетно закатал рукава светло-голубой рубахи и преобразовал длинный «шарф»-перевязь, на которую накалывались знаки различия, в ремешок для контейнера с инструментами.       – Хорошо, я попробую. Только мне нужна опора. Совместить не составит труда, если из тысячи сигналов, которые я ощущаю сейчас, я смогу вычленить именно тот, что нужен. Андрес, сможешь навести меня на нужный? Тогда дело обернётся в несколько минут.       Капитан Ли прошёлся вдоль приборной панели, барабаня пальцами по её краю.       – Придётся подняться на «Сефани», прибор стоит там. Будь там осторожен, я даже примерно не представляю устройство и принцип работы этих систем, у нас до сих пор есть проблемы с синхронизацией… Поэтому, кстати, благословенный прибор, по какой-то своей странной логике, глушит нашу внутреннюю связь. Если сможем и это исправить – я тебе памятник смастерю. Вот такого примерно размера.       – Капитан, я – телепат чуть в большей степени, чем телекинетик. Думаю, я смогу что-то сделать.       – Хорошо… Хотя бы попытаемся.       – Без успеха операции моя жизнь всё равно немного стоит, - молвил с угрюмой усмешкой лорканский генерал, - так что если даже оба корабля по итогам взорвутся ко всем тёмным силам, попытка не пытка. Идите, Лаванахал проводит вас и объяснит…       В отличие от Андреса, Андо на лорканском корабле был вообще впервые. Сдержанное восхищение Андреса он чувствовал – «Сефани» был, конечно, куда скромнее и проще «Золотого Дара», но воображение тоже поражал. Словно оказался внутри украшения – драгоценного камня в достойной оправе. Не вычурной, даже весьма простой с виду, но столь искусной, с такой нечеловеческой точностью подобранной, что становится ясно, никакой другой и быть не могло. Глубокая продуманность планировки – то, что видно глазу гостя, а то, что видно его мыслям – должная мощь, обеспечиваемая решением более экономным, чем это достижимо для нарнов или землян. Разве только минбарцы и центавриане, с их древней историей, имеют немало превосходящего. Определённо, если миссия генерала окончится неудачей – то смерть ему кажется куда более предпочтительным исходом. И всё из-за какого-то высокородного мальчишки и обычной человеческой девчонки, хотя и телепата, конечно…       В тот самый момент, когда сканеру «Сефани», совместными стараньями Андо и Андреса, наконец удалось поймать сигнал «Золотого Дара» и настроить систему поиска на его параметры, «Золотой Дар» с Виргинией и Аминтаниром на борту стартовал с планеты Накалин.       – Следует, наверное, быть осторожней, сейчас маяк охранной системы снова обнаружит нас и может попытаться уничтожить!       Была б я действительно ненормальной, думала Виргиния – открыла б воронку ещё в атмосфере. Да, опасно. Но кораблик пережил аварийное приземление довольно-таки достойно, и скорость способен развивать приличную. Может быть, и проскочили бы. Но вот это «бы» нервирует всё-таки. Так банально взорваться после всего было б обидно, как ни крути.       – Знаю! Я, в общем-то, всё уже подготовила к прыжку, жду только, когда он координатную сетку досчитает, чтоб не занесло опять неведомо куда. Успеем мы нырнуть в гипер, пока этот маяк раскачается…       Аминтанир удручённо покачал головой. С его точки зрения, стоило повременить со стартом, пока этот пересчёт не закончится. Но капризная система так и держалась на этих 90%, а за ними, можно не сомневаться, уже отправлена погоня, и если в итоге вся их познавательная экскурсия будет состоять из одной только планеты полуразумных хищников – это тоже будет обидно. В конце концов, так ли существенны эти 10… уже 8%, ну допустим, у них не будет координат Тракаллы, но им ведь вроде туда и не надо? Но получилось даже интереснее…       – А вот это уже действительно вызов по внешней связи! Нас засёк корабль!       – «Белая звезда»? Нас догнали, обнаружили?       – Вряд ли, не похоже…       На экране возникло лицо немолодого, очень полного центаврианина.       – Вы пересекли опасную зону и находитесь вблизи карантинной планеты в юрисдикции Центавра. Неизвестный корабль, назовите себя. Я, капитан Флавоцци, сопровожу вас на базу в целях допроса и проведения биокарантина. У вас есть пять минут, чтобы ответить и сдаться добровольно, после чего нами будет осуществлён захват.       Бледнеть лорканцам физиологически не очень легко, но тут ситуация просто требовала.       – Плохо дело…       Лицо Виргинии было крайне сосредоточенным и мрачным, а голос – несоответствующе этому выражению весёлым.       – Да не так уж и плохо – сам посмотри, машинка у них так себе, с такой переть против нас – или чистое самоубийство, или незамутнённая глупость. Мы в два нажатия клавиш можем размазать их ровным слоем по сектору. Правда, кому как, а мне хотелось бы без экстремальных выходок всё же, война с Центавром не входит в планы ни твоего, ни моего мира… Значит, придётся уболтать. Тем более, когда тебя так уговаривают…       Аминтанир решил, что Виргиния имеет в виду – уболтать во время допроса на базе, но он ошибался. В планы Виргинии подобная невразумительная задержка не входила. Центавриане, разобравшись в ситуации, в тюрьму их, может, не посадят… Но радостно сдадут на руки ближайшему патрулю рейнджеров или земному кораблю, а это вот пока рановато. Она включила ответную связь.       – Говорит «Золотая слеза», капитан Виргиния Ханниривер. Мы извиняемся за то, что вторглись в ваш сектор – мы не знали, что он ваш. Мы присутствовали здесь с научно-исследовательскими целями. Мы не несём вам угрозы и немедленно покинем ваш сектор.       Центаврианин посмотрел на неё крайне подозрительно.       – Вы высаживались на планету, капитан… э… Вы что-то вывезли с неё? Что-то или кого-то? Имейте в виду, это преступление по законам Республики Центавр, если вы взяли на борт кого-то из этих кровожадных, опасных существ – вы будете отвечать перед нашим законом! Мы обязаны осмотреть ваш корабль и подвергнуть вас аресту до выяснения обстоятельств!       – В этом нет нужды, капитан Фаллоцци… Простите, Флавоцци. Мы гарантируем вам, что никого не брали на борт. Мы изучали этих существ в естественных условиях. Вы можете просканировать наш корабль и убедиться, что на борту нет существ этого биологического вида.       Виргиния была уверена, что это хороший ход – едва ли сканерам центаврианского корабля по зубам это чудо техники. Они б не смогли его просканировать – система автоматически отбрила бы их на подходе, и будь у них на борту хоть сотня накалинов, хоть две сотни ворлонцев – они б ничего не узнали. Но признать они это попросту не решатся – как же, признать превосходство потенциального противника! И она не ошиблась.       – А… Зачем вам их изучать? – упоминание о сканировании капитан словно мимо ушей пропустил, - и что значит – вы не знали, что это наш сектор? Все это знают! Ваш корабль… Нам никогда не встречался такой. Откуда вы?       Виргиния внутренне ликовала. Крайне любезно со стороны вселенной иногда оправдывать расчёты, основанные на стереотипах. Вот этот тип на экране – как раз стереотипный представитель своего вида, недалёкий и напыщенный, получивший своё место и свой невеликий военный чин, видимо, по протекции и по соображению, что работа непыльная и его интеллектуальному уровню посильная (что там трудов патрулировать сектор запретной планеты, все миры Альянса знают, действительно, чья она, что там обитает, и прихватить это в качестве трофея додумается редкий безумец, а если и случится таковой – с ним автоматический охранный маяк вполне сумеет разобраться).       – Мы очень издалека, капитан Флавоцци. Ваши корабли никогда не бывали в нашем секторе, и вы не выходили с нами на контакт. Наш мир велик и могущественен, но мы мирно настроены, и не собираемся причинять вам вред. Наша миссия здесь уже закончена, и мы готовы к возвращению в свой мир.       Что-что, а «велик и могущественен» он услышит и интерпретирует правильно. Предположит, что незнакомцы, поведи он себя как-то не так, запросто способны его уничтожить, а если из миролюбия этого пока не делают – так то его счастье. Может, конечно, вызвать подмогу, пока затягивая время разговором… Но скорее всего – начнёт заискивать, пытаясь установить для Центавра новый полезный контакт.       – А… откуда тогда вы знаете язык?       – Мы слышали, что этот язык наиболее употребим в этих секторах космоса, и сочли нормой вежливости общаться на нём.       – А почему вы так похожи на землян? Или… - на заднем фоне промелькнул Аминтанир, и центаврианин, видимо, теперь пытался определить его вид.       – Мы сочли неудобным смущать вас своим истинным обликом, и приняли вид, более привычный для вас. Мы слышали, что самые красивые женщины – жительницы Земли, а самые красивые мужчины – жители Лорки.       – Вас ввели в заблуждение, - самодовольно хмыкнул капитан Флавоцци, - самые красивые и женщины, и мужчины – на Центавре!       – Благодарю вас, мы учтём это на будущее, капитан Флавоцци.       Про центаврианскую одежду он спрашивать уже не стал – то ли не обратил внимания, то ли сам решил, что это тоже из соображения мимикрии.       – Мы были бы счастливы… э… капитан… Ханниривер, - видимо, где-то параллельно центаврианин нажал повтор записи, ибо сам вспомнить сложное имя не мог, - если б вы нанесли визит в наш мир, мы почли бы за огромную честь…       – Не сомневаюсь, капитан Флавоцци, но я не обладаю такими полномочиями. Мы всего лишь скромный исследовательский корабль, и выполняем порученное нам задание в точности так, как оно нам предписано, и в точно установленные сроки. Но я непременно передам ваше пожелание своему руководству.       – Что ж, не смею более вас задерживать…       «Конечно, не смеешь. Потому что если «скромный исследовательский корабль» произвёл на тебя такое впечатление, то встретить наши истребители или тяжёлые крейсеры ты б точно не хотел. Но как только мы благополучно отчалим, сразу, можно не сомневаться, наведёшь здесь панику…».       Выход в гиперпространство был открыт. Виргиния подумала было, для демонстрации мощи, воспользоваться квантовым переходом, но в этой технологии не разобралась и совершенно не была уверена в удаче подобного эксперимента. Довольно с бедняги Флавоцци и этого, ему теперь думать над рапортом на Приму – непростая задачка, как ни посмотри.       – Просто чудо, что нам удалось уйти… Виргинне! Ты в последний момент не подтвердила координаты! Мы снова летим куда-то не туда?       – У меня нет уверенности, что он не попытается проследить за нами. Он глуп как пробка и хоть не храбр, зато самолюбив невероятно. Так вот, если мы выведем его сейчас к Минбару или Земле, это будет совсем лишним. Пусть дальше думает, что встретил в космосе нечто неведомое. А мы собьём «хвост» и вернёмся к прежнему маршруту.       Андрес вошёл в кают-компанию как раз в тот момент, когда Алан терпеливо буравил кофейный автомат взглядом, всё ещё не теряя надежды добиться от него стакана кофе.       – Ты чего такой грустный, бестерёнок? Случилось что-то? О чём думаешь?       Алан поднял глаза. «О чём думаешь» - лучший вопрос, который может задать телепат телепату. Приглашение к откровенности.       – Как много сложного… во всём этом… Как мало я понимаю…       – Отойди. Ты и не обязан понимать. Я как раз вот и иду поковыряться в этом нелюбимом отпрыске своей отрасли, он со вчерашнего дня барахлит что-то. Талес предположил, на свалку просится, но посмотрим…       Алан, разумеется, отошёл – так, чтоб не мешать, но уйти совсем заставить себя не мог. Нередко люди за работой не прочь поговорить, и если вопрос не был задан попусту, неразумно этим пренебрегать. Андрес раскрыл принесённый с собой сундучок с инструментами, отсоединил автомат от сети питания, отвинтил переднюю панель.       – Мда...       Впрочем, если б и не было в вопросе искреннего интереса – в совокупности владеющих им сейчас новых ощущений Алан не всё определял чётко, но понимал уже, с приятным удивлением, что ему не только интересно понаблюдать такую обыкновенную человеческую деятельность, но и есть душевные силы реализовать этот интерес. Тягостное чувство, порождённое его ролью в сложившемся положении, не прошло, происшествие на Лорке не отменило его, но изменило. Как именно – только предстояло понять.       – Андрес! Ты умеешь их чинить?       – Я не только ломать умею… Хотя, разумеется, мёртвых воскрешать и я не умею, так что чуда с этим автоматом не обещаю.       Из того, что понял к настоящему моменту – неловкость. Из-за того, что оказался в центре событий, малоприятных событий. Это не вина, говорил он Андо. За вину, как бы тяжела она ни была, люди могут извиниться, обозначив те или иные свои действия как неправильные, ошибочные. Можно ли извиняться за то, что именно его слова спровоцировали Виктора Грея выдать себя, за то, что нескольким его спутникам, даже лорканцу, пришлось броситься ему на помощь? Как и на погибшем шаттле с этим устройством, он просто случился. Как и вообще в этой жизни.       – Вообще-то, думал я вовсе не об этом автомате.       – Я понял, не идиот. Подай кусачки, будь добр, - голос Андреса из недр аппарата звучал немного глухо.       – Я думаю, как мало я понимаю в людях. Андо…       – Не волнуйся, к Андо стандартные мерки неприменимы – это общее мнение. Это не один ты такой непонятливый.       – Офелия… Когда она ещё общалась с нами… Совсем немного… Мы знали, что ей было очень тяжело. Она говорила, что все ненавидят её из-за отца, что ей очень трудно жить теперь среди людей. Но Андо… Я не понимаю, как так, но он совсем не ненавидит, ни меня, ни её, хотя кому больше, чем ему…       – У тебя что, в самом деле комплекс проклятости? – Андрес вытащил из автомата всклокоченную, перемазанную чем-то вроде мазута голову, в руке сжимая какую-то деталь, - за что ему тебя ненавидеть? Ну, или мне, или кому-то? Ты что, кому что-то сделал, ты кого-то пытал, убивал, зомбировал? В том, кто тебя сделал, ты не виноват, отцовскими идеями тоже некогда было проникнуться, к тому времени, как Корпус загнулся, ты ещё в пелёнки гадил…       Алан, насупившись, прожигал взглядом пол.       – Как-то обычно… у детей врагов дружбы не получается. Каждый скажет это самое – дети за родителей не в ответе, и всё такое. Мы ж не дикари какие-нибудь. Это не про ответ, как и не про вину. Это про… не знаю, что. Над этой мыслью и думаю, не могу найти слова. Как вот если завтрак пригорел, и ты снял то, что не пригорело, лучшее – вкус горелого-то всё равно чувствуется. А мы говорили о наших семьях… Не так, словно кто-нибудь из нас забыл, что это за семьи и что между ними было. А так… А Андо б тут поправил – семья. Одна семья теперь.       Андрес захлопнул крышку автомата, подключил его обратно к сети, пробежался по кнопкам. Стукнул по панели кулаком. Автомат плюнул коричневой пеной, разлетевшейся от металлического поддона брызгами, немного погудел и затих.       – Не, похоже, так просто всё быть не могло, тут повозиться придётся… Ну не знаю даже, что сказать тебе, Алан. Сам попробуй понять это. Я вот, в конце концов… И изначально тебя, в общем-то, не собирался ненавидеть, но предполагал же, грешным делом, когда Виргиния заговорила о своих подозрениях, что это и ты можешь быть. Мало ли, может быть, это, пока ты наблюдался у врачей, с твоими мозгами что-то сделали, мир-то не без добрых людей, чтящих добрые традиции Корпуса… Но пообщался с тобой и понял – ты и сам от жизни огрёб. А Андо… Ну может, я и неправильно всё понимаю… Но понимаешь, мы ж не только продолжение своих родителей, мы и сами по себе кто-то, нам свою жизнь жить. Особенно теперь. Не для того ведь они за нас умирали, чтоб мы и теперь продолжали войну. То есть, знаешь, парень, я сам не пацифист ни в коей мере, во мне самом война – не закончена, я просто знаю это, и знаю, почему, и знаю, что это разумно, оправданно… Пока есть вот такие сволочи, как… как этот Виктор. До тех пор и в моей жизни смысл есть. Чтобы, если кто-то, как вот сейчас, не успел – случайные лорканцы, рейнджеры Альянса… Я сам успел, быть может. Раздавить гадину. Но вы-то не должны. Вы-то – дети.       Проходя мимо рубки, Андо услышал любопытный разговор.       – Да, что ни говори, а мальчишку-то понять можно, - генерал Аламаэрта медленно покручивался на кресле, ощущение, видимо, ему неосознанно нравилось, их собственные кресла были неподвижны и вообще малоудобны, - хорошо об этом говорят наши святейшества, чисто да речисто… Да много понимают тут! Думается мне, ваши женщины интересуют молодых не тем, что демонстрируют свои прелести или сексуальную доступность, как у нас говорят, это-то не самое интересное, хотя и это, чего спорить, тоже… А умом своим. Разговором глубоким. У одной вашей женщины, даже самой простой, ума больше, чем у нас на целую женскую церковь придётся. Я вот говорил с Далвой, вашим медиком… Приятная женщина. Серьёзная, образованная, степенная. И не видел я, чтоб она обнажалась и завлекала мужчин. А вот опытом своим, познаниями в сходстве и различии живых тел и их недугов – ведь это, Наисветлейший свидетель, словно бездна, полная звёзд! – минуту в час обратит, то и в два, не заметишь. Жрецы б сказали, конечно, что в знании тоже живёт разврат… У нас каждому полу своё знание божественным законом предопределено. Мужское знание – производство всего потребного для жизни, управление обществом да военное вот дело, и исполнение воли Наисветлейшего прежде всего этого. А женское – устроение и поддержание жизни мужчины так, чтоб ни в чём греха не было, да воспитание детей в вере и послушании. Это ж, так посмотреть, наука посложнее, чем наши пушки и орудия – у нас ведь как говорят, если постель твоя не говорит с тобой о Наисветлейшем, так спи на камне.       Гариетт удручённо вздохнул – об этом за время пути он уж как-нибудь кое-чего узнал. Непосвящённому может показаться, что у рейнджеров из каждого чиха и шага умеют обряд сделать – ну это вы, ребята, с лорканцами пожить не пробовали. Им их владыка оставил такое изобилие запретов и предписаний, что искренне верящий лорканец не смог бы расслабиться ни на минуту. Может, из-за неправильно заплетённых волос или на пять минут позже начатого восхваления разгневанное божество мир и не уничтожит, но стоит ли рисковать? Правда, вряд ли многие верят вот аж настолько, это недолго и с ума сойти. Первое столетие гибель двух цивилизаций – собственной, в прежнем мире, и прежних обитателей новой планеты – очень впечатляли и держали в тонусе, но мало помалу жизнь входила в спокойную колею, нужно было, не прекращая раскланиваться перед высшими силами, однако же и другую деятельность налаживать, кроме молитв. Поэтому со временем и возникли эти Отпущения, или как там назвал их на земном Лаванахал – специальные торжественно оформленные разрешения от жрецов для представителей тех или иных профессий отступать от каких-то из бесчисленных предписаний – например, если по роду деятельности не могут совершать молитвы в определённое время или вынуждены соприкасаться с чем-то нечистым.       – …и тем более так священное писание знать, чтоб детям на сотню их «как» да «почему» ответы дать. А они ведь даже писание не читают сами, их и читать не учат. Всё на память. Правда, не всё, из Книг-то, куда им всё, всё только жрецы помнить могут, и то с книгами сверяются. Основы и то, что женских дел касается, хозяйства, детей. У них свои церкви, там с ними специальный женский учитель беседы ведёт – это обычно преклонных лет старец, уже от плотских искусов самой природой отлучённый, или бывает, что старуха из Учительской семьи, многих детей и внуков наставившая в вере. Вот и всё общение у них, вот и все темы. Наисветлейший женщин нам не для разговоров дал, а чтоб жизнь нашу поддерживать. Вот такая вот жизнь. Оно конечно, с женой хорошо, тепло, и домой приятнее возвращаться… да сонно как-то. Я вот женат. Заставили… Ну, как – заставили, я и сам не сказал бы и в тайне в сердце своём, что против был. Нельзя без жены-то, одному тяжело, а в казарме или в родительском доме всю жизнь не проживёшь. Ну, жена… не так чтоб красивая, но ничего. Воспитания очень правильного, образцового, можно сказать. Прихожу – ходит вокруг, то, сё, лишнего действия совершить не даст, всё принесёт, всё сделает, всего обовьёт заботой…       – Щебечет? – улыбнулся Гариетт, невольно вспомнивший свою тётку, женщину хозяйственную, радушную, своей энергией способную утомить за пять минут.       – Что? А, нет, это не принято. Жена молчалива должна быть, лишней болтовни у нас опять же не одобряют, – Аламаэрта, заметив многозначительную улыбку собеседника, рассмеялся и сам, - ну, жрецы-то понятно. Их удел такой. А если ты человек простой, а тем более женщина – чего рот лишний раз раскрывать. У нас говорят – у хорошей жены можно исчислить все слова, что она за свою жизнь сказала. Прилежная дочь молча родительские приказания исполняет, а прилежная жена – мужнины, вопросов не задаёт – сама знает, где и чего в доме и кому из домочадцев чего надобно, быт наш на один манер устроен, есть разница, конечно, у жрецов там или у совсем простого люда, да по профессиям у кого какие Отпущения могут быть, но это тоже выучивают. Опять же, именно то, для чего женщина вообще… Ну, то есть, вот у вас для чего… Ну, как говорят – для чего… Не очень-то. Тоже не принято. Всё скромно, никакого излишества. Оно правда, мы об излишествах мало что знаем, так что обычно всем довольны. У жрецов это мудро заведено – много да на все лады повторяют, что иные народы живут мерзко, об одних только утехах думают, как одни приедаются, так других ищут, а подробностей, что за утехи, шибко не дают, сам додумывай. Это я давно ещё себе сообразил – потому, что так ведь искус возникнуть может, где-то в сердце своём усомнишься, что так уж велик вред в том или этом, нельзя ли в малости чего допустить, но совсем-то благодати не утратить. А как всё же самые-то сладкие утехи с женским полом связаны, думаешь – ну чего ж такого у иномирцев женщины умеют, что такое прельщение вызывают, чего нам наши жёны не дают? Вот теперь знаю, чего. Я как-то раз пришёл со службы мрачнее тучи – проблемы у нас тогда были серьёзные… Она носится – ужин, ванна для омовения, одежда моя домашняя, курительница для вечернего восхваления, смотрит, чего ещё пожелаю. Я ей давай рассказывать – сам не знаю, что нашло, так захотелось выплеснуть, пожаловаться… А она вытаращилась так – и в глазах ну ни капли понимания, просто вот девственная чистота. Как с животным или со стенкой говорю, честное слово. В другой раз выразился я, как Надзирающий за верой у нас надоел хуже не знаю чего – лезет в каждый след, где не понимает ни черта, с рекомендациями своими, и так-то тошно, а ещё его слушай… Так она зажала уши и убежала – всю ночь, наверное, страдала. С одной стороны – ересь такую слышала, с другой – непочтение к мужу тоже грех… Вот, так и живём, а иначе у нас и не бывает. А вот когда узнаёшь, что у других бывает… Как тут не соблазниться-то? Думаю, потому Послушник и украл вашу девчонку – насколько ж привлекательней женщина становится, когда с ней ещё и поговорить можно! У нас женщина… для тела только, для души, для сердца – ничего. Ни любви, ни… Какая любовь? Разве в кровать или чашку с похлёбкой влюбляешься? А вот то же самое, часть дома. В старых песнях, ещё из старого мира привезённых, есть про любовь – но их не поёт уже, считай, никто – некому петь, и для души не полезны. У вас женщина товарищем может быть, может выслушать, понимать, совет дать, помочь… У нас между женщиной и мужчиной пропасть. Мужчина только с другим мужчиной поговорить может, если доверяет ему, конечно. Но любовь-то с мужчиной невозможна всё равно…       – Ну, коль вы так считаете, - прыснул капитан Ли, - то лучше для вашего мира, наверное, и дальше так считать.       На лице генерала отразилось полное непонимание. Гариетт, пунцовый от сдерживаемого хохота, предпочёл просто отвернуться обратно к экрану.       – Широчайшие же в ваших лекциях о развращённости других миров пробелы-то.       – А? Это вы, капитан Ли, о том, что ли…       – Сложно, что ни говори, приходится вашим проповедникам, я б с ними поменяться местами нипочём не хотел. Непонятно, как пугать нами сподручнее – то ли тем, что у нас можно жить и любиться, не оформляя эти отношения по всем канонам церкви, то ли тем, что каноны церкви и венчания однополых пар давно уже допускают.       Кто б мог представить, что на суровой физиономии военного может отражаться такая гамма эмоций!       – Помилуй всевышний… Церковь? Да что ж это за церковь такая? Конечно, я не судья чужому пути, чужим традициям… Но как же такое возможно? Ведь из природы ж исходя невозможно. Природа ведь сама и нас, и вас на два пола разделила, и притяжение между полами непреложным законом поставила, для воспроизводства жизни. Как же у вас допускается такое?       Ли уже и жалел, что не сдержался. Чего доброго, будет потом от жреческой части обличительных проповедей до жесточайшей головной боли. А с другой стороны – как в совместном путешествии щекотливых тем избежать вовсе? Никак, команда разношёрстная. Вон, в первый же день разговоры о добродетелях женских, на предмет Раулы и Виргинии, случились.       – Ну, космические корабли, строго говоря, мать-природа тоже не создавала. Был бы то непреложный закон – так наверное, он бы и тово… не прелагался. Как допускается… Раньше хуже допускалось, у нас тоже нетерпимости всех видов во все времена много было. Но время идёт, мы становимся цивилизованнее, 23 век к концу идёт всё-таки… Ну, вот мне, если честно – как-то плевать. Меня это никогда не касалось, сам я мужчинами не интересовался, а мужчины, насколько я знаю – мной. И половина человечества, думаю, примерно так же считает. Личная жизнь, она на то и личная. Нет, много, конечно, и тех, кто не понимает, не принимает, очень агрессивно так не принимает… Из религиозных тоже соображений, или ещё каких-нибудь… Церковь у нас, в отличие от вас, отнюдь не одна, какая принимает, а какая и совсем наоборот. Но как верить и верить ли вообще, принадлежать ли к какой-то церкви – тоже личное дело. Да и, то, что вы сказали – есть мужчина, есть женщина, и всё вроде бы просто – у нас и у вас да… А вот есть, например, расы, которые гермафродиты. Или делятся на иное количество полов.       Кажется, благовоспитанному лорканцу и всего ранее прозвучавшего было многовато.       – А какой ещё-то может быть пол, кроме мужского или женского? Средний, что ли?       – Вроде того. Что-то вроде рабочих, бесплодных особей у насекомых, или, наоборот – в зачатии нового существа участвуют два пола – мужской и женский, а вынашивает и выкармливает уже некий третий…       Система требовательно пискнула, сообщая о готовности к выходу из гиперпространства. Пришлось культурно-просветительскую беседу отложить до лучших времён.       – Так… Что-то маркировка приводного маяка меня как-то тревожит. Какого чёрта их в сектор Центавра-то принесло? Хотя центавриане, как ни крути, конечно, народ интересный, да и с лорканцем центаврианину найдётся, наверное, о чём словом переброситься… не в плане религии, в смысле… А это ещё что такое?       – Капитан, сигнал с маяка. Биологическая угроза. Сам не верю в то, что вижу, но мы, похоже, возле Накалина.       – Вижу, к сожалению, Талес, и сам это прекрасно… Господи, господи, только скажи, что они на эту планету не садились! Системы «Золотого Дара» должны были ведь принять и расшифровать сигнал-предупреждение? Что у нас там по их сигналу, Талес?       – След уходит в атмосферу планеты… И снова возобновляется с отклонением… в… фиксирую…       Ли запустил обе пятерни в короткие тёмные волосы.       – Что ж, будем надеяться, «Золотым Даром» теперь не управляют накалины. Господи, когда вернусь на Минбар, отправлюсь в Храм Майра на Дневное молчание! Я давно так явственно не вспоминал, что у меня есть нервы… Да что там такое ещё? Входящий сигнал? Здесь, серьёзно?       – Серьёзнее некуда, капитан. Три центаврианских крейсера в полной боевой готовности.       Означенные крейсеры уже явились на экране – кажется, по самим машинам крайне неприветливый настрой читается.       – Силы небесные! Именно этого нам сейчас и не хватало – объяснять, что мы не вторгались на суверенные территории Центавра, а… А что, объясним. Это ж очень удачно, что пару волнующих вопросов можно задать не накалинам.       – Так, куда это нас опять занесло? Судя по карте, мы на границе освоенного космоса. Дальше на картах древних, конечно, ещё что-то отмечено, а вот перевода уже нет – видимо, ваши сюда не долетали… Ну, и нам не надо. Рассчитаем курс и в добрый путь отсюда.       – Сканеры что-то засекли!       Виргиния двинула кресло в сторону пульта Аминтанира.       – Живое что-то? В смысле, это чей-то корабль?       – Сложно сказать… скорее, это… Сейчас выведу на большой проектор.       Снова будто растворились стены, бросая путешественников в космический мрак неизвестной звёздной системы, только теперь их потрясённым взорам предстала картина сражения. По-видимому, жестокого сражения, и по-видимому, совсем недавнего – яростно искорёженные листы металла, как давали понять тепловые датчики, ещё не успели остыть в ледяной бездне. Будто на расстоянии вытянутой руки проплывали обломки, в которых можно было пытаться угадать фрагменты корпусов или орудий, но не модификацию, не принадлежность к какому-либо известному миру. И то и дело рождался порыв, при всём понимании, что проектор показывает в приближении, что корпус «Золотого дара» по-прежнему окружает их и не утратил своей выдающейся прочности, пригнуться, заслониться, уйти с траектории этого печального бесцельного кружения. Скоро сканеры посчитают и формы жизни, идентифицируют, если они есть в памяти системы… если найдут здесь достаточно цельные останки.       – Чей-то сигнал! Тут кто-то выживший есть!       Виргиния моментально вскочила, жадно вглядываясь в объект, на котором сфокусировались сканеры, едва заметно подсвечивая его на проекторе – приплюснутый шар, ощетинившийся короткими обломками того, что было прежде, должно быть, орудиями, тускло блеснул бликом от далёкой звезды в стеклопластике кабины.       – Можем поднять на борт?       – Думаю, да.       Для различных экстренных случаев накалин оставил им, сколько смог, инструкций, расписав лорканским шрифтом стены нескольких помещений. Делать ему это, ввиду того, что щупальца мало предназначены для держания какого бы то ни было писчего прибора, было очень непросто, поэтому успел он немного. Аминтанир регулярно бегал к этим стенам сверяться в том или ином вопросе. И сейчас, как более опытный, направлял магнитный захват, в то время как Виргиния заблаговременно бежала к ангарам, по пути размышляя, что с медицинской помощью-то у них, получается, тоже крайне туго…       Спасательная операция прошла практически гладко. Практически – ибо разбитый, изрешеченный истребитель в процессе развалился, к счастью, уже будучи в недрах захватившего корабля. Из кабины, от которой уцелело, откровенно говоря, только капсулообразное сидение, вывалился пилот. С первого взгляда его можно было принять за человека, человеческую женщину. Но только с первого. Тёмные густые волосы имели несколько другую фактуру, иным было строение черепа, особенно в области лба и надбровных дуг. Глаза, превышающие размером человеческие, имели тёмную, очень широкую радужку, полностью скрывающую белок. Приглядевшись, можно было понять, что глаза составные, в них несколько зрачков. Необычным был и комбинезон. Виргиния подумала, хмыкнув, что это некая противоположность лорканцам – если у тех одеяниями служили разной модификации балахоны (ни ради каких соображений целесообразности и удобства нельзя позволять подчёркивать контуры тела!), то эти, напротив, ограничивались неким логическим минимумом. «Неудобно ведь должно быть… с таким процентом обнажённой кожи… холодно… хотя может быть, у них температура тела иная…».       Она присела рядом с пострадавшей, осторожно ощупала её. Есть ли на «Золотом даре» что-то вроде носилок? Ну, если нет – значит, придётся сделать. Как хорошо, что в системе внутренней связи они разобрались, устройство на стене она опознала быстро.       – Аминтанир, принеси биосканеры. Попробуем определить повреждения, ну, как умеем…       Кожа наощупь была чуть прохладной, комнатной, должно быть, температуры. Мягкие ткани не прощупывались – хотя сама тонкая кожа была мягкой, под ней повсюду ощущалось нечто твёрдое. Виргиния готова б была предположить, что кожа эта – некая дополнительная искусственная оболочка, для прикрытия истинного облика, если б в раны не сочилась розоватая, но всё-таки, видимо, кровь. Но о наличии переломов предполагать, в силу этого, было сложно. Женщина была обильно покрыта ссадинами и сажей, кое-где обгорели волосы.       – Как вы? Вы можете говорить? Можете подняться? – Виргиния сказала это сперва на земном, потом, без особой надежды, на лорканском, женщина беспомощно заозиралась, а потом громко, горестно что-то залопотала на незнакомом языке – переливчатом, щебечуще-щёлкающем, кажущемся совершенно невозможным для человеческой гортани.       Явившийся Аминтанир остановился поодаль со сканером и ещё чем-то, вероятно, медицинским, стараясь сделать свой вид не слишком испуганным и беспомощным. И от этого было почти физически больно.       – Боже… Что же делать? Мы даже разговаривать с нею не можем, она нашего не знает, а мы её… Если б я хоть центаврианский в своё время взялась учить, всё же раньше межгалактическим языком был он… Но тоже ведь не гарантия… Аминтанир, можно как-то посмотреть, есть ли в памяти корабля информация о таком языке?       Она попыталась сканировать инопланетянку – мысли её были путаны, хаотичны, полны отчаянья, паники. Только что она оставалась последней ещё живой на поле битвы – мёртвое молчание безраздельно царило вокруг, никто, кого она окликала, не отзывался, в космической тьме погасли их огни, последним должен был погаснуть её огонь. И она не знала теперь – умерла ли она, и предстала перед сущностями загробного мира, или – боль, ещё не оставившая её, говорила, что с телом она не рассталась – попала в плен, для мук ещё худших. «Ты жива». Взрослые, хорошо обученные телепаты говорят, что ментальный контакт с инопланетянами очень тяжёл, разум их чужд, неприятен, пробираться через иную знаковую систему – как через чужой и опасный лес. Виргиния не верила им никогда. Просто не хотят ничего делать со своей ксенофобией. В головах соотечественников будто сплошь комфортно. Вот она теперь знает кое-что о разумах лорканцев, заглотов и этих, как их… феннов? О, разумеется, разница с землянами есть. Разница и между землянами очень даже есть, даже если не брать примеры вроде Алана Сандерсона и Андо Александера. В конце концов, какой бы причудливой ни была внешняя упаковка, основы общие. Все мы знаем и страх, и любовь, все нуждаемся в доверии и помощи. И какие здесь и сейчас, перед безжалостным языковым барьером, могут быть варианты? Навыков подобного рода, конечно, нет, ну что ж, значит, будем учиться на ходу.       «Ты жива. Тебя спасли. Мы друзья». Это всё не словами, которые бесполезны, а трансляцией своих эмоций, обращением к её эмоциям. Да, отчасти как с животным, а что поделать?       Как спросить, кто она такая и что здесь произошло? Виргиния пыталась изобразить, как прокручивает плёнку назад, представляет эти остывающие обломки целыми кораблями, представляет вдали чем-то тёмным и неясным их противника, сопроводила вопросительным настроем. Кажется, женщина понимает, у её мыслей интонация ответа и воспоминания. На их мир напал враг, ужасный и жестокий враг, он отнял все три их небольшие колонии – в сознании женщины они изображались как бы проглоченными чёрным многозубым чудовищем – поработил их сограждан, и теперь подбирался к метрополии. Они стояли на защите рубежа и были разбиты наголову, враг захватил спасательный корабль, на котором в отчаянье мирные жители хотели эвакуироваться с осаждённой родины. Теперь эти несчастные тоже рабы, это хуже смерти…       – Кто это? Кто на вас напал? Вы пытались позвать на помощь? Вы знаете об Альянсе? Господи, да что же делать…       – Я не помешаю? – раздался сзади незнакомый голос. Виргиния, Аминтанир и неизвестная разом вздрогнули и обернулись, расширившимися глазами взирая на невесть откуда взявшегося в помещении высокого мужчину в тёмной мантии.       – Кто вы такой? Как вы сюда попали? – рука Виргинии потянулась к бластеру.       – У меня пропуск есть, - мужчина подошёл ближе, совершенно, кажется, не обращая внимания на оружие. Он был, на внешний вид, сорока с чем-нибудь лет, на обритой налысо голове внимательные светлые глаза казались огромными и немного безумными. Крепкая рука сжимала нечто вроде посоха – Виргинии сразу пришло неуместное сравнение с Санта-Клаусом, - мне просто было любопытно снова увидеть такой корабль. Сейчас уже редко можно такой встретить…       Виргиния была уже на ногах, пока не направляла оружие на незнакомца – не страшнее ж он накалина… хотя, кто знает… - но была к этому готова в любую минуту.       – А вы встречали раньше? Да кто вы такой?       – Видите ли, может быть, вы знаете уже, у них есть специальные маркеры сигналов, - на второй вопрос он, кажется, не обратил внимания, - маркеры, которые мы очень хорошо знаем… когда мой корабль зарегистрировал такой – я не мог удержаться, чтоб не посмотреть. Интересно было и посмотреть, кто летает на них нынче…       – Вы сами пристыковались к нашему кораблю? Без нашего содействия?       Незваный гость перевёл взгляд на Аминтанира, заставив того откровенно поёжиться.       – У меня, как-никак, на это больше и прав, и возможностей. Я знаю об этих системах… ну, почти всё.       В минутной тишине шаги его высоких сапог – похоже, вся одежда на нём чёрного или серого цвета – звучали оглушительно, подавляюще.       – Вы же не человек, по крайней мере, не земной человек? Похожи на землянина, но… - Виргиния ткнулась в сознание вторженца – и ощутила, как её не заблокировали даже, нет… окружили и будто бы подняли как котёнка за шкирку, с интересом разглядывая. Ничего себе! Ведь он не телепат, нет. Что-то другое…       – Любопытно… Телепатское дитя…       Аминтанир, сбивчиво и волнуясь, проговорил что-то на родном языке – Виргиния не поняла ничего, большинство слов были ей незнакомы.       – Да, ты совершенно прав, юноша. Занятно, похоже, мне придётся изъясняться с вами, будучи сам себе переводчиком, вы ведь не слишком хорошо знаете языки друг друга?       – Это не такая и проблема, - несмотря на продолжающееся ментальное ощупывание, Виргиния быстро взяла себя в руки, - а вот что мы её языка не знаем – это да, проблема. Мы даже не знаем, что за раса…       – Ах, это… Это арнассиане. Занятные зверушки. Хотя может быть, правильнее называть их насекомыми… - незнакомец подошёл к всё ещё сидящей на полу женщине, вгляделся в неё с неопределимым выражением лица, - в целом безобидные, если только кому-то из нас не придёт в голову жениться на этой красавице… Впрочем, мне не придёт, телепатской девочке, наверное, это тоже ни к чему, насчёт юноши, конечно, не знаю…       Виргиния переводила жадный взгляд с платинового лица женщины, её огромных тёмных глаз, на почти человеческое – незваного гостя. Человек – исходя из фактуры кожи, бровей и ресниц, завитков ушной раковины и проступающих на руке вен. Но – не человек, по ментальным ощущениям. Так кто?       – Вы что-то знаете о них? Можете информацией-то поделиться? Что здесь произошло?       Женщина снова запричитала, заламывая руки.       – У них серьёзные проблемы, - проговорил незнакомец, - их атаковали зенеры. Сил противостоять у них нет, они не столь давно вышли в космос, освоили только три планеты своей системы, построив на них совсем небольшие колонии, вернее, на двух из них даже не колонии, а исследовательские базы… И все три уже потеряли. Теперь враг подбирается к их родине, и это только вопрос времени…       В сознании женщины мелькали – быстро, хаотично, больно – картины сражений и разрушений, иллюстрируя слова собеседника. Мелькнули, пару раз, искажённо, и лица врага – страшные в своей безликости, безэмоциональности серые морды с тёмными провалами глаз.       – Вы понимаете этот язык?       – В общем и целом да, хотя прошло некоторое время с тех пор, как мой народ был знаком с этим народом…       – Кто такие эти зенеры?       Гость выпрямился, видимо, закончив допрос пострадавшей.       – Неприятный народ. Бывшие прислужники Теней, ныне оставшиеся без работодателей и, соответственно, без дома. Ресурсы у них, как бы ни были велики когда-то, подходят к концу, вот они и решили завоевать какой-нибудь мир… - незнакомец спросил что-то у женщины на её языке – может, его посвисты и пощёлкивания звучали не вполне похоже на её, но она его, определённо, понимала, - да, они прибыли в этот сектор всего месяц назад… И успели достигнуть практически всего желаемого. Эта женщина – можно сказать, адмирал космофлота… Их флотилия защищала эвакуирующийся корабль. Женщины, дети, учёные, легко раненые, эвакуированные из нескольких больниц… Теперь они все в руках зенеров. Флотилия погибла, есть ещё, но… чтобы отстоять планету, едва ли этого окажется достаточно. А зенеры выпускают против них беспилотные корабли и истребители, пилотируемые зомбированными арнассианами. Они таранят крейсеры соотечественников, пикируют на военные объекты в городах… Несколько первых зомбированных пленников в начале войны вернулись к ним, сказав, что сбежали из плена, и практически сдали колонию Ранас, захватив командный центр базы и сдав зенерам…       – Можете не продолжать, уже достаточно кошмарно! Можно же их как-то остановить? Сейчас… Сейчас, бой ведь закончился недавно? Они не могли далеко уйти, их нужно отследить и… Отбить у них корабль с беженцами!       Мужчина посмотрел на неё долгим внимательным взглядом.       – Если даже ты сумеешь сейчас дать сигнал о помощи – если этот сигнал пройдёт, при таком огромном расстоянии и отсутствии достаточно мощных спутников поблизости… Пока силы Альянса прибудут в этот сектор, зенеры не только успеют скрыться, но и нанести ещё пару ударов, с участием свежезомбированных пленников в процессе.       Виргиния посмотрела на него несколько даже свысока.       – Я и не говорю о том, чтоб сидеть и ждать у моря погоды. Я говорю о том, что имея такой мощный корабль, как наш, можно и воспользоваться преимуществом внезапности. Аминтанир, мы недавно перечитывали записи заглота, касающиеся вооружения корабля, сможешь сейчас их найти? Ну, а отследить их по энергетическому следу вообще должно быть как нечего делать. Передайте этой женщине, мы идём за её соотечественниками. Ну и… не хочу показаться негостеприимной, но вам, видимо, пора сваливать на ваш корабль. У нас тут дела, из-за которых мы пока к чаепитию за встречу не готовы.       Мужчина возвёл глаза к потолку, словно внезапно обнаружил там что-то крайне интересное.       – Пожалуй, не прямо сейчас… Мой корабль пока не готов к отсоединению от вашего. Они общаются. Это ведь как встретить старого знакомого после долгой разлуки, понимаете?       – Что?! Они что, живые?       – Не в том смысле, о котором вы можете подумать, - поморщился незнакомец, - это ведь не органотехнология Ворлона или что-то вроде этого, искусственный интеллект в некотором роде – да… Но у каждого корабля есть душа, понимаете? Их душам очень приятно побыть рядом.       – Понятно, понятно… - не выражать же вслух сомнения в его рассудке, сколь бы основаны они ни были. Пусть безумец, но он помог своим знанием языка, уже за это ему огромное спасибо.       – Кроме того, возможно, я ещё пригожусь вам, ведь я понимаю язык этой расы…       – Что это за явление? – шёпотом спросила Виргиния у Аминтанира, когда незнакомец вышел в соседнюю залу, направляясь, должно быть, к мостику, - он говорил на вашем языке… Ты знаешь его?       – Конечно, нет! – Аминтанир, поддерживая под руку женщину – травмы её были, как поняли они с помощью гостя, не слишком серьёзными, но кровопотеря и кислородное голодание сказывались, она была очень слаба и передвигалась с трудом – сделал несколько шагов тоже в направлении к выходу, - я только знаю, кто это. Это техномаг, у нас есть только туманные легенды о таких. Никто из нашего народа никогда не был техномагом.       – Разумеется, раз уж вас кроме вашего Наисветлейшего ничего никогда не интересовало. Техномаг! Интересно…       До кают-компании новость донеслась со скоростью, существенно превышающей скорость самого корабля.       – Виргинияааа! Нет, я чувствовал, чувствовал, что здесь не всё так просто! Мало я знал эту девушку, но что-то мне не верилось, что её вот так просто можно взять и похитить… «Капитан Ханниривер», «далёкий и могущественный мир», вроде как, приняли облик землянки и лорканца… Поставили на уши весь Центавр… Теперь, смотрю, ещё вопрос, кто кого похитил!       – Скорее всего, они действовали в сговоре…       – О чём она только думала! – с неудовольствием проворчала мисс Карнеску, - что за ветер у неё в голове? Значит, мы тут гоняемся даже не за спятившим лорканским сопляком, а за чокнутой девицей, которая решила, что можно вот так просто угнать корабль, поиграться, полетать по космосу?..       – Прошу заметить, ей это, между прочим, удалось. Потенциал у девчонки явно есть.       Один из лорканских жрецов, кажется, Таувиллар, в отчаянье заломил руки.       – Горе нам всем! Эта развратная женщина соблазнила его невинную душу… Как самонадеянны мы были, когда позволили ей присутствовать на нашем корабле! Просветлённый Лауноскор поделом подвергся позору и лишился своего сана… Я чувствовал, что добром не кончится нахождение этой проповедницы порока среди нас! Теперь она погубит душу и тело юного Аминтанира!       – Вы, вообще, в своём уме? – не выдержал Андрес, - по-вашему, нормальную земную женщину может потянуть на синерожее чудище с религиозной опухолью головного мозга? Нет, вы поймите, я ничего против вас конкретно не имею, но вот я б – не стал! И подозреваю, что и Виргиния не станет.       – …Хуже только эта рыжая блудница Анда! Я видел собственными глазами, как она под покровом ночи, практически обнажённая, пробиралась в каюту к своему любовнику…       Даже с рейнджерской стороны раздался взрыв хохота.       – Андо Александер, вообще-то, мужского пола! И Алан Сандерсон ему уж точно не любовник, он, строго говоря, его родственник, брат его жены! У Андо несколько эксцентричные манеры, это верно…       – Мужского? – взвился Таувиллар, - и это у вас подобающее одеяние для мужчины, подобающее поведение?       – …Сказал чувак с космами до задницы и в платье до пола.       – Наше одеяние, - вздёрнул подбородок Таувиллар, - призвано скрывать черты строения тела, дабы мыслями греховными не отвлекать от размышлений о святом.       Андрес замахал руками.       – Да я вас уверяю, Таувиллар, даже если вы сейчас разденетесь и станцуете вокруг шеста – греховных мыслей у меня не возникнет! У мисс Карнеску, как предполагаю, тоже. Не дай бог так оголодать, чтоб покуситься на ваше святейшество!       На глаза Таувиллара любо-дорого было посмотреть.       – Так вы сейчас сами признали, что готовы предаться плотским утехам даже с представителем своего пола? До каких же пределов доходит ваша развращённость?       – Вот где-то возле вас этот предел и лежит! Самая классная задница в комплекте с такой головой любое либидо уничтожит на корню!       Таувиллар, всплеснув руками, выбежал из кают-компании.       – Вот они! Особо, видимо, и не пытались скрываться. Ну да, кого им бояться в этом секторе космоса… было… Аминтанир, орудия готовы? Их истребители разворачиваются, судя по сканерам, готовность орудийных систем номер два. Сперва стреляем плазменными, открываем их для их сканеров, пусть думают, что это наш основной вид оружия… Когда они применят свою обычную боевую стратегию – прикрываться кораблём беженцев, включим это… наводящееся, импульсное… К тому времени система зафиксирует их всех, ни один не сбежит. Господин техномаг, если выйдут на связь – передайте им, что у руля капитан Ханниривер. Отныне в их пантеоне смерть зовут именно так.