Венок Альянса

Братству звёздному славу пою, Устремлённому воинству света, Сотворившему щит над планетой, Из рождественских песен салют. Здравствуй, милая сердцу земля, Здравствуй, племя рождённых младое, Здравствуй, время души золотое, О котором рассветы звенят. И молитвы огня водопадом, И грядущего стать на волне, И цветком над планетою радость, И явление братства над ней. Славься, сила знамения крестного, Звонче прежнего лира творца, Ради жизни завета небесного И земного завета отца! О. Атаманов

      Где-то через неделю они все сидели в кабинете Шеридана. Все – это Дэвид, Винтари, Андо, Рикардо, Амина, Тжи’Тен, Ше’Лан, Маркус. Лицо президента Межзвёздного Альянса было серьёзным, даже мрачным.       – Ребята, повод, с которым я вас всех сюда вызвал… Хотел бы я, чтоб он был каким-то другим. Согласно последним данным – частью разведки с Центавра, частью – некоторые присутствующие знают, о чём речь… вы сами понимаете, насколько эти данные подробны, однако о большем пока можно только мечтать… на Центавре в последнее время происходит что-то… тревожное. Дракхи больше не таятся. Они ускорили темп, существенно ускорили. Сидят на чемоданах. Куда они планируют нанести удар – мы не знаем.       Последовали подавленные вздохи и тихие ругательства. Благо, недавно прояснился и тот самый мучивший вопрос, куда уходят деньги. Помимо прокорма тайных оккупантов, которые, в отличие от Стражей, кажется, всё-таки что-то едят – на строительство нового, огромного, идеально оснащённого флота взамен наголову разбитого в битве у Земли. Можно не сомневаться, это туда вели нити, за которые нечаянно потянули отцы привезённых Арвини мальчишек, и туда вели нити, затронутые в разговорах времён колледжа, которые он, если б знал тогда, вёл бы трезвым.       – Господи, они безумны, или у них проблемы с памятью? Неужели они думают, что, даже с ресурсами всего Центавра, Альянс им по зубам? В 67м они потеряли, может быть, не весь свой флот, но явно большую его часть. А тогда они сражались не со всем Альянсом, сейчас наши силы куда больше и куда лучше скоординированы, - Винтари сам не заметил, так естественно у него вышло это «мы», словно не было выхода Центавра из Альянса.       – Если б всё было так просто – я б считал, что у нас нет ни горя, ни заботы. Точнее, обычная рядовая забота с агрессией одного мира против другого, с этим мы научились справляться. Но дракхи, как показала история, сильны не количественно, а качественно. Не забывайте, как наследники Теней, они увезли с собой много их… наследства. Информацию об этом наследстве мы сейчас изучаем, против некоторых видов их оружия у нас уже есть разработки, против других – есть почти законченные проекты, которым не хватает полевых испытаний, а есть и то, что может оказаться для нас, при личной встрече, неприятным сюрпризом. Но и это ещё не всё. По информации от всё того же источника, все эти годы дракхи тайно посылали разведкорабли к границам. Мы не засекали этого – они открывали зоны перехода в верхних слоях атмосферы, искали миры, технологии… По-видимому, что-то нашли.       Самое время спросить, буркнул Рикардо, все ли подозрительные шевеления по кривой Лумат-Голия были пиратскими. Или только пиратскими. Что-то возникло предположение на грани уверенности, что именно случилось с теми двумя раскуроченными корабликами. Дракхи устранили исполнителей неких деликатных поручений. В секторе лумати, павших в числе жертв разгула Изначальных, поживиться есть, чем – не всё сметено огнём божественных разборок, технологии у лумати были стоящие, а учитывая, что аналогичный товар никто и никогда больше не произведёт, это поднимает цену в разы. Правда, и добыть их не на уровне «приходи и бери» (иначе б давно уже вымели подчистую), пробраться в бешеной карусели астероидов и облаков раскалённого газа и выбраться живыми-целыми требует мастерства, но прежде всего безумия. Всё-таки дрази со своей прямотой и циничностью во многом правы – ущерб от появления какой-нибудь луматской финтифлюшки на чёрном рынке может, конечно, быть существенным, но выставлять по границам кордоны это всё-таки слишком нерациональная трата сил в основном на спасение пиратских жизней, а не наших. Голия – уже другое дело, Голия сектор обитаемый, причём кроме голиан – всеми, кому не лень. И там тоже можно поживиться чем-то луматским, а иногда даже и чем-то дилгарским, но это всё менее вероятно, дилгарское растащили ещё до земляно-минбарской…       – То есть, напасть они собираются, может быть, и не на один из известных нам миров?       – Этого нельзя даже предполагать. Представители миров пока не извещены – непроверенные слухи это не то, чем можно оперировать, преждевременно сеять панику ни к чему.       Да уж, кивнул Винтари. Тут может быть достаточно пары паникёров, чтоб у Альянса, практически, добавились внутренние проблемы к очень ожидаемым внешним. Все эти мелкие, но гордые миры, мучительно балансирующие между двумя взаимоисключающими вариантами – пустить пыль в глаза, внушая, что они ценные и сильные союзники, или прибедниться и выклянчить себе того и этого. Могут они в патовой ситуации переметнуться под сень дракхов? Да как нечего делать. Если даже Земля, держава не из последних, в известный момент завиляла хвостом перед Центавром, что только не скрепила союз по луматским обычаям… И готово, навскидку три дракхианские базы в стратегически значимых местах будут. А скорее – их будет больше. Относительно уверенными можно быть в Нарне – в них история воспитала стойкое неприятие к Теням и всему, что с ними связано, и, допустим, в аббаях… И что, выстоят они втроём с Минбаром? Да, если дракхи просто объявят войну Альянсу – это действительно малая беда, большая беда будет, если они объявят войну одному или двум мирам, и начнут делать соблазнительные предложения всем остальным. У кого-то может возникнуть соображение «ну это ведь не Тени, это другое» (тем, кто дракхианскую чуму на себе не испытывал, а вакцинацию с широкого альянсовского жеста получил – чего б так не рассуждать), у кого-то самый обыкновенный страх… Ребят, скрутивших в бараний рог великий Центавр, проехавшийся своей военной машиной (пусть и существенно усиленной Тенями) по половине галактики, бояться нормально.       – Ну, вряд ли дракхи собрались на увеселительную прогулку или решили торжественно покончить самосожжением на ближайшей звезде.       – Разумеется. Поэтому наши посты у всех миров извещены и приведены в готовность. Ближайшие потенциальные цели снабжены всеми имеющимися видами антидракхианского оружия. Но нам нужно больше информации. Кроме того… да, это была не самая паршивая новость.       Вообще не новость, хмыкнул про себя Винтари. Разве кто-нибудь тут всерьёз полагал, что дракхи решили прожить на Центавре остаток жизни, пока не помрут своей смертью? Хотя это как раз было б мудрым решением, но для этого стоило поискать мир, в котором с ними не знакомы и не имеют предубеждений.       – Ещё в 2262 году, - продолжал Шеридан, - дракхи разместили на Центавре несколько своих бомб – этим они шантажировали Моллари, угрожая взорвать планету, если он не подчинится. Тогда это, возможно, и было блефом, но сейчас… похоже, со стартом они планируют привести свою угрозу в исполнение.       Амина не сдержала восклицания ужаса. С нарнской стороны доносилось неуверенное бормотание, что на такой шантаж вестись – позор, доносилось на земном, то есть, Тжи’Тен или Ше’Лан высказывал свои соображения Рикардо. Винтари своё мнение высказал ещё когда про эти бомбы услышал первым – вестись было просто преступной глупостью. Разместить даже одну бомбу так, чтоб об этом никто не знал – не плёвое дело, какие дракхи предоставили доказательства, что эти бомбы были? Зато вот после того, как их пустили на планету и позволили разгуляться… Впрочем, как он сам поступил бы на месте Моллари, вопрос сложный. Он не на его месте, а на своём. На своём месте легко думать, что ответил бы «пожалуйста, взрывайте». А что, со стороны сына Картажье это даже не звучало бы слишком необычно. Но всё же нужно было иметь больше уверенности, что дракхи блефовали.       – Мы не знаем, почему они хотят это сделать. Может, не хотят, чтоб в наши руки попала какая-то информация. А может, это их способ закрывать очередную страницу своей истории. Мы не знаем, где размещены бомбы, и даже не знаем их точного количества. Мы не знаем, реально ли это предотвратить, но мы надеемся попытаться. Я собираюсь послать на Центавр диверсионный отряд.       По цветущей физиономии Винтари окружающие поняли, что он ждал этого и даже, видимо, какой-то разговор об этом у них с президентом был. Да, было время унять шок от того, насколько реальность отстоит от того, что он до сих пор себе воображал. Теперь, конечно, кажется более простой задачей остановить горстку дегенератов вроде Дантории, размахивающих, условно, резервуарами с дракхианской чумой с требованием расчистить им путь к власти. С внутренним терроризмом в идеале всякий мир должен уметь справиться сам, в реальности если б всё было так просто, то терроризм, пожалуй, и проблемы б не представлял, но поскольку террористы энергично стараются обзавестись чем-то таким, чему в их мире не могут противодействовать, то и миру нередко приходится просить помощи извне. И вот здесь уже самое реальное, даже миры Альянса начинают буксовать на стадии предоставления инопланетным помощникам тех или иных полномочий, а договориться с Центарумом посложнее, чем с террористами. Тем более в такое время, когда Республика лишилась верховной власти. И если заявить им о дракхах и бомбах – едва ли это упростило б задачу. Да ладно, это всего лишь дегенераты уровнем выше, у которых дегенераты вроде Дантории в качестве пешек.       – Я так полагаю, детали операции…       – Будут позже. Как ни крути, мы готовились немножко не к такому, уж точно не к таким временным рамкам. Кое-что приходится переигрывать… В следующие три дня окончательно формируем состав группы, после этого ориентировочно две недели на подготовку. Для не-рейнджерской части команды такой срок – что-то около ничего, но время – не тот ресурс, которым мы можем свободно располагать. Спасибо и на том, что дракхи стартуют явно не через месяц. Но когда – через три, через полгода… мы не знаем. Жизнь была к нам достаточно милостива в том плане, что дракхам пришлось во многом начинать с нуля – с разработки удовлетворяющих их запросам сплавов и конструкций, что потребовало напряжения всех сил оккупированного мира, и всё равно затянуло процесс на много лет. Но они тем не менее справились быстрее, чем Тени, уходившие в спячку после поражений на тысячелетия. Первый этап подготовки пройдёт, предположительно, в Эльхе...       Фигура императора – священна, и как многое священное, существует просто, чтобы было, в законах власть императора меньше, чем в обывательском представлении, а по факту – и тем более. Правят Республикой Великие рода, император – персонифицированный выразитель их воли. Так говорилось в их колледжевской компании в рамках подобающего дерзким богатым юнцам осмеяния традиций (когда тебе 15, то распирает от восторга называть вещи своими именами). У кого было меньше фактической власти, чем у Моллари, позволившего отдать финансирование со всех колоний на обеспечение нужд оккупантов?       Что существенно ограничивает круг вариантов, на каких верфях это всё происходит. Не на Иммолане, хотя по мощностям это был бы идеальный вариант – на Иммолане слишком много иномирцев, соблюсти тайну нереально. И не на Бете-2, их профиль – лёгкие пассажирские и грузовые транспортники, ничего с гиперприводом там не произведёшь. Маригольские верфи после казни главного совладельца и половины инженеров пришли в запустение, а модернизации они и на тот момент не знали лет пять как, так что потребовались бы более значительные финансовые потоки в сторону Маригола, а колония не заброшена единственно потому, что помимо квантиума, который, правда, почти весь выработали, там добывают ещё множество руд и минералов. Которые в кораблестроении необходимы позарез. Нет, наиболее вероятные варианты – это верфи на луне и на самой планете, на континенте Зон. Каро-отец работал в компании, возившей грузы на Зон чаще, чем куда-либо ещё, и грузы эти были связаны с нуждами верфи чаще, чем с чем-либо ещё. Нерулия-отец тоже мог сунуть свой любопытный нос в какие-то не те накладные.       – Итак, для начала, состав команды…       – Я, конечно, вхожу?       – Разумеется, принц. Отказать вам в участии в освобождении родины я не имею морального права. Вы полетите. И Амина полетит.       На лице девушки отразились облегчение и радость. Хотелось в действительности чувствовать, а не изображать что-то подобное. При всей нехватке конкретики, не представляется, чтоб они просто маленьким бесстрашным диверсионным отрядом выследили и окружили дракхов, после чего сдали их подоспевшим силам Альянса для справедливого суда. Всё будет гораздо сложнее. Хотя бы ввиду того, что они должны быть относительно равномерно рассредоточены по всем стратегически важным местам планеты.       – Спасибо, господин Шеридан.       – Неужели вы думали, что я могу вас не включить? Кроме вас и Винтари, с вами будут ещё двое ваших соотечественников – Иржан Каро и Милиас Нерулия. Через три дня их группа как раз возвращается с учений. К сожалению, вашими соотечественниками в рядах анлашок пока небогато. Послать новичков я не могу, и это не имело бы смысла. Кроме того, обычный состав рейнджерской команды здесь также мера неработающая. Всё-таки вы направляетесь не просто в тыл неведомого противника, а наследников Теней. Необходимо быть предельно осторожными… что осложняется ещё и особым положением Центавра. Поэтому я не могу послать представителей других рас. Ни одного минбарца, ни одного нарна. Только центавриан и тех, кто максимально похож на них – людей. В центаврианской одежде, с центаврианскими причёсками вы по крайней мере не будете привлекать внимания на улице.       Вот, собственно, и ещё одна очевидная сложность. Прежде по крупным городам иномирцев бывало побольше, чем сейчас в Тузаноре. Теперь же – иномирные деловые партнёры, практически прописавшиеся на Мариголе и Иммолане, на Приме иногда бывают. Но дальше столицы носа не суют.       – Несерьёзно я буду выглядеть с центаврианским гребнем, - хмыкнул Рикардо, - ну да где наша не пропадала.       – Никого лучше тебя, Рикардо, на роль руководителя группы я просто не представляю.       Да, всё это не спонтанное решение, не лихорадочные действия с нуля, подготовка велась. Ещё до того самого разговора с отцом Амины велась. Но если б всю эту информацию – ту, что от агентуры Арвини, ту, что от Стража – они получили раньше… Тогда можно б было решить вопрос качественной диверсией на верфи (и захватом либо выведением из строя наиболее мощных и вместительных кораблей) – лишённые возможности бежать, дракхи б так уверенно бомбами уже не угрожали. Впрочем, у них наверняка ещё предостаточно пакостей.       – Я так понимаю, с остальным составом намётки уже тоже есть?       Нелёгкий выбор при отсутствии выбора – из землянской часть Эйякьяна, достаточно долго и достаточно успешно изучавшей центарин, это очевидно.       – Намётки – да… тем из желаемого списка, кто не рейнджеры, я всё-таки не могу приказывать. Даже своему сыну.       Как же он ошибался…       – Дэвид?! Вы собираетесь включить в группу Дэвида?       Лицо у упомянутого если и удивлённое, то недостаточно. Уже успели это обсудить, или просто догадывался? Обстановка откровенно не для шуток – значит, в услышанное придётся поверить.       – Дэвид, благодаря вашему долгому и продуктивному общению, хорошо знает язык. Да, ему всего 16 – но ваши соотечественники-рейнджеры старше его не намного. У него самая общая боевая подготовка, но умение укладывать противника на лопатки одним мизинцем – не главное, что вам может там потребоваться. Зато у него… гм… иммунитет к инвазии Стражей. Более того, он способен почувствовать присутствие других Стражей и дракхов поблизости, хотя это, конечно, пока не проверено…       – Господин президент, - не выдержал, вскочил Андо, - это безумие! Вы не можете… послать Дэвида туда!       На Шеридана-старшего это заявление не произвело ни малейшего впечатления.       – Глупо было бы не использовать такое преимущество. Разумеется, это опасно. Но опасно это для всех, не вижу причин, по которым я должен беречь своего сына больше, чем кого-то ещё.       – Но господи президент! Подумайте, о чём вы говорите! Вы собираетесь сделать именно то, чего они хотели – чтобы Дэвид, с этой тварью, отправился в самое сердце тьмы! Прямо в лапы дракхов!       – Испытания, с подсоединением Стража, проходили в том числе в твоём присутствии, Андо. Ты мог убедиться в его лояльности.       – Разумеется, он лоялен, когда вокруг стоят те, кто может его уничтожить!       – Разве не в том и преимущество телепата перед любым нормалом с достаточно мощным бластером, чтоб уметь оценить искренность этой лояльности?       Тут нарнский выкормыш заколебался – то ли не имел, что возразить, то ли лексический запас подвёл.       – В кои-то веки я согласен с Андо, - вмешался и Винтари, - для Дэвида это слишком опасно. Даже если ненадолго допустить, что Страж не врал и действительно намерен служить теперь Дэвиду – сможет ли он это, когда попадёт туда, где есть другие тёмные? Он самостоятельной и зрелой личностью, много раз подчёркивалось, не является! Первый же встречный дракх прикажет ему… да всё, что угодно! Где наши гарантии, что он сможет ослушаться?       – А может быть, меня тоже кто-то спросит? Я не хотел бы оставаться здесь, в то время, как Диус…       – По-моему, сама мысль ничего, - задумчиво проговорил Маркус, - такой троянский Страж… Нет, а почему мы не должны ему верить? С одной стороны, традиции хороших ребят – а мы же все здесь хорошие ребята – велят не доверять предателям. С другой – велят всячески радоваться раскаянью и обращению к свету, разве нет? Я бы лично, на основании всего услышанного, в идейные последователи Теней его шибко-то не записывал – вот именно потому, да, что он не зрелое и автономное живое существо, а портативный компьютер на лапках. У него там этой идейности поместиться негде.       – Энтил‘за, ну хотя бы вы!       – А что я? Точного числа этих дракхов мы не знаем, но давайте исходить из минимума, который необходим, чтоб всё смотрелось серьёзно – сотни три. Лучше пять сотен, но если мы полагаем, что это корабли, улизнувшие тогда от Земли, то пять – много. Даже три много, но допустим, они ещё созвали собратьев, заблудившихся по всяким околоткам вселенной… Три сотни. Каждый может породить, стандартно, трёх Стражей. Из девятиста один вышел из подчинения – думаю, статистически такое вполне допустимо. Может, он у папы-дракха нелюбимый Страж? Или просто бракованный. Опять же, за 16 лет сидения в запертой вазе можно многое переоценить. У него до недавнего времени какой выбор был?       – Господин Коул, это не тема для шуток!       Маркус ответил Андо безмятежным синим взглядом.       – А я и не шучу. Господин президент прав уже хотя бы в том, что с помощью такого питомца Дэвид сможет вычислить других… остраженных… и коль скоро мыслей они не читают – они могут принять его за своего и выдать нужную информацию. Правда, как его там примут за своего с его-то гребнем… Рога, конечно, можно спилить, а основания гребня на висках? Ну, а на случай непредвиденных эксцессов я бы главным образом озаботился средством вырубить, если что, этого Стража…       – Тогда я тоже лечу! Уж поверьте, я его вырублю сразу и навсегда, пусть только шевельнёт щупальцем невовремя!       Шеридан кивнул, на его лице мелькнуло что-то наподобие довольной улыбки. Интересно, это и было его планом? Спровоцировать Андо, сильного телепата, тоже присоединиться к кампании? Хотя впрочем, не стоило и стараться спровоцировать – Центавр как таковой, положим, Андо до лампочки, но ведь распылялся он, что по слову обожаемого лидера рванёт куда угодно?       – Ты следующий, кому я хотел это предложить, Андо. На сегодняшний день ты наше самое мощное оружие против дракхов. И ты уже сделал некоторые шаги на пути овладения своей силой. За отпущенное на подготовку время ты должен сделать максимум для того, чтоб уметь использовать свои способности не только как бомбу мощностью в килотонну, но и как микроскальпель, понимаешь? Ты, конечно, не сможешь быть рядом с каждым из твоих друзей в каждый момент... Но твоя задача — там, где будешь ты, обеспечить, чтобы дракхи, если случатся поблизости, вас не засекли, а если засекут — чтобы они были устранены раньше, чем успеют что-то сделать. Ты должен держать ментальный купол. Твоя мать это умела. Естественно, одного тебя маловато... И это самая трудная часть плана подготовки. У нас есть рейнджеры с пси-способностями, и некоторые из них проходили необходимую подготовку, но их недостаточно. И это телепаты невысокого рейтинга. Есть, конечно, ещё один вариант, думаю, многие здесь догадываются, какой…       – Телепаты Ледяного города?       – Да. Несколько юношей и девушек, решивших выйти из изоляции, посещали по рейнджерской программе курсы центаврианского. И они готовы лететь…. Но есть один фактор. Членами анлашок они не являются. И как граждан Минбара, я не имею права куда-то послать их без согласия их кланов. То есть – старейшин их поселений. В общем, переговорить с телепатами Ледяного Йедора я поручаю вам — тебе, Андо, Рикардо и ещё одному человеку, которого вы все, хотя бы шапочно, знаете.       В кабинет стремительным шагом вошла статная черноволосая женщина в минбарском учительском одеянии. Шеридан встал было ей навстречу с приветствием, но женщина только отмахнулась от ненужных церемоний.       – Господин президент, я настаиваю на включении в группу!       Господин президент устало вздохнул – видимо, этот разговор происходил не в первый раз.       – Алиса, об этом не может быть речи, у тебя, ну будем честны, слишком нетипичная для Центавра внешность. И это то, чего никаким гримом не скроешь.       – Я знаю, господин президент, что вы за свою богатую жизнь повидали больше центавриан, чем я, но кажется, в этнографические поездки по Приме не ездили?       – Не ездил. Это не мешает знать, что внутривидовое разнообразие центавриан иное, чем у землян. Принц, скажите ей...       – Подтверждаю. Ни женщин, ни мужчин с подобными вашим раскосыми глазами на Центавре никогда не было. В вас сразу вычислят землянку.       – Хорошо, хорошо. Но всё же, насчёт грима – есть ведь маски…       – Они годятся для театральных постановок и киносъёмок, вблизи, лицом к лицу, только малое дитя не поймёт, что перед ним искусственная кожа!       Было забавно смотреть на это противостояние — маленькая Алиса теснила Шеридана напором, даже мелкие серёжки в её ушах, кажется, позвякивали значительно и грозно, но он не отступал. Так они и переругивались через стол...       – Есть такая штука, господин президент, как ментальная иллюзия. Я могу внушать окружающим иной образ моей внешности.       – Как долго и какому количеству окружающих, Алиса? Если б была вероятность, что вы всё время будете на глазах небольшой, ограниченной группы… Ваш пси-уровень, конечно, высок, но боюсь, вы быстро выдохнетесь, если вам придётся поддерживать такую иллюзию в большой толпе народа. Не говоря о том, что вы никогда не практиковали ментальные иллюзии на центаврианах.       – Остальные участники команды тоже!       – Да, и часть из них вообще не способна это делать. Полагаться придётся на старую добрую маскировку. Нам придётся поломать голову над маскировкой Дэвида, но спилить и спрятать под головным убором гребень всё же легче, чем сделать что-либо с разрезом глаз и формой переносицы! Времени на пластическую операцию такой сложности у нас нет!       Женщина сникла, но ненадолго.       – Хорошо. Тогда я направляю в диверсионную группу мою дочь.       Пришёл черёд Шеридана таращиться в ужасе.       – Алиса, это безумие, ей двенадцать лет!       – У неё П12, вот что имеет значение. И гораздо менее экзотическая внешность, чем у меня, спасибо её отцу. Это кроме того, что бог не обидел её мозгами. Давайте откровенно, может ли быть шпион удобнее, чем снующий по улицам ребёнок? Господин президент, вы, конечно, можете своей личной волей запретить. Но если демократия и уважение к несогласным для вас не пустой звук, я хотела бы всё же полноправно участвовать в формировании своей части группы. Вы приказываете своим людям, а я своим. А поскольку собственно людей-то в подчинении у меня немного...       И она скрестила руки на груди, показывая, что с этой позиции не сойдёт.       – Алиса, это война, неэтично отправлять на войну детей! Ада — ваша единственная дочь, вы понимаете, что можете больше её не увидеть?       – Господин Шеридан, вы родили Дэвида не для того, чтобы держать его под колпаком, я свою дочь, уверяю, тоже не для этого. Я люблю Аду, но то, что ныне совершается — возможно, лучшее, что она сумеет сделать в жизни. А я мать и хочу для своей дочери лучшего. Если я не буду готова пожертвовать самым дорогим, если поставлю своё выше общественного — кто же я буду, какой подам пример?       У Шеридана, определённо, заканчивались аргументы.       – Хорошо, хорошо... Но она сама... Она сама на это согласна? Имейте в виду, я никуда её не пошлю против её воли!       – Моя дочь — стопроцентный человек, но воспитана на Минбаре. Поверьте, она держится правильных идеалов. Это самое малое, что я могу сделать... Кроме разговора с телепатами Ледяного города.       Президент потёр лицо ладонями – явно, совещание пошло не так, как он ожидал, своенравная Алиса выбила его из колеи. Быть может, если б он не проговорился насчёт участия Дэвида…       Толку было б немного, не сегодня, так завтра она всё равно бы об этом узнала.       – Алиса, Рикардо, только умоляю, не давите на них! Мы обещали им, что их больше не заставят воевать, и я хотел бы, чёрт возьми, сдержать слово! Войн с них уже хватило. Мне нужны только добровольцы. Если они все откажутся... Пожалуйста, дайте им понять, что никто не осудит их за это. Помните, я посылаю конкретно вас троих потому, что именно вы являетесь теми, кто для них значим, кому они верят. Мне кажется неуважительным посылать кого-то, кто им чужой. Но в то же время именно этого я и опасаюсь, вашего... авторитета, вашего влияния на них.       Рикардо неловко махнул рукой.       – Да уж не преувеличивайте вы его, авторитет этот... Скажете тоже...       – Что ж, пойду распоряжусь о подготовке транспорта и сообщу Аде, - дверь за Алисой закрылась. Шеридан с пятисекундной задержкой ринулся следом – может, какой запоздалый аргумент нашёл, может, хотел обсудить прочие детали.       Собравшиеся переглянулись с различными выразительными физиономиями.       – Жёсткая штучка, - весело хмыкнул Маркус, - и самое паршивое, что она права. Дети действительно идеальные диверсанты. Внешняя безобидность и разрушительная сила внутри. Я б тоже предложил своих, но они только начали обучение, да и с Адой они и к концу его не будут сравнимы.       – Да понятно, - кивнул Рикардо, - детей использовать нехорошо и всё такое. Только дети детям рознь. Про нас вот матушка говорила, что надо было в земляно-минбарскую вместо отца нас мобилизовать. Это шутка, но в каждой шутке, как говорится… у этих вот, - он мотнул головой в сторону пятнистых соседей, - некоторые детишки могут нашим взрослым нехило по почкам навешать. Если драться-то учиться сразу после того, как ходить…       Тжи’Тен усмехнулся.       – Слышали ж, что господин президент сказал, драться не главное. Это б нам, в идеале, таких, как Ада, ещё десяток. Один вопрос, где их взять.       – Ну, в Ледяном городе талантов видимо-невидимо, только вот боюсь, если им ещё про детей заикнуться…       – А вы, зет Рикардо, к Ледяным каким боком-то? – не выдержал Ше’Лан, - я понимаю, Г’Андо — он сын их пророка, я понимаю, Алиса — она учитель телепатов и она отвечает за связи с их племенем, но учителя рейнджеров-то им с какой стати слушать? Они ж не рейнджеры никто…       – Рикардо с самого начала сказал, что если контакт с Ледяным городом планируется, - пожал плечами Маркус, - это его дело. У него там, понимаете ли, знакомцы, есть хотя бы предположения, к кому с чем можно обратиться.       Вопросительные взгляды учеников, Дэвида и Винтари скрестились на Рикардо, всё это время с невинным видом теребившем мочку уха, и были столь однозначны, что он понял — придётся рассказать.       – Я там бывал, конечно, всего один раз — сопровождал Алису... Но точно знаю — знакомые мне там есть. И сколько-то тех, кто слышал обо мне — я имею в виду, до попадения сюда.       – Слышал — что?       Рикардо потупился, потёр щетинистый подбородок.       – Да в общем-то, историю о том, как я рейнджером стал, ребятки. Ну, не историю, предысторию.       – Историю мы слышали, вы её рассказывали, ещё когда мы с Тжи’Ар только прибыли. Что вы были контрабандистом, потом помогли одному рейнджеру, и его жизнь и смерть так повлияла на вас... Что же, было что-то ещё?       – Было, ещё как было… к слову просто эта предыстория не приходилось, так чего о ней и говорить. Я ж когда сказал, что на незаконный промысел не из любви к искусству пошёл, а потому, что выжить как-то нужно было, это не для оправданий. У меня-то с честным заработком тогда вариантов не было, я в бегах был.       – От кого? От чего?       – От простоты своей душевной, а как иначе. Жизнь пилота грузовоза, она ж тоже подвигов просит. Пилот грузовоза, он кто? Практически никто, прослойка между двигателем и грузом. С экипажем пассажирских кораблей и сравнивать стыд, с военными тем более. Ой, ну ладно! Я это не для восхвалений, я лично на свою стезю не сетовал. Отец грузовозы водил, дед, прадед, кажется, тоже – и я не выпендривался. Меня и назвали в честь корабля, кстати. На котором отец с матерью познакомились и меня завели. «Ричард» посудиной был, правда, страшной как смертный грех, на рекорд шёл, среди хлама нашего порта, но незадолго до юбилея крякнул – двигатель сдох окончательно. А менять на таком двигатель – не меняют, в общем, всё, на металлолом. Ну, 60е – время для подвигов богатое было, что ни говори, правда, в самую-то жару я не попал, тогда у меня рейсы по нашей глуши были… Я с Тау Кита, если кто не знал, а это не сразу и на карте найдёшь. В дилгарскую мимо нас прошли – хотя по соседству, на Бетах, пошуровали, в минбарскую до нас вообще не дошли, да что там, ни одна Тень не долетела. Кларковские фанатики тоже нас визитами ни разу не пожаловали, мы весь этот дурдом только по телевизору видели. – Это, кстати, не для красного словца, - пояснил Маркус наморщившему лоб, в явных попытках вызвать перед внутренним взором карту, Ше’Лану, - она на многих картах не отмечена, потому что вообще к земным колониям не относится.       – Это как?       – А так. Совместная она. Земных там два завода и пять посёлков, и поля с культурами. Её заселяли – у Земли времена были трудные, в одного охрану не потянули б, а там на тот момент дикие земли начинались, мы там никого не знали. Но и отступаться не хотелось. Вот вскладчину с дрази, маркабами и, господи прости, вриями. И центаврианами, потому что тогда без них ни одно мало-мальски серьёзное предприятие не обходилось. Маркабы, когда у них чума случилась, поступили по своей, маркабской логике – ломанулись на родину и умерли там все кучно, а на свято место тихо присоседились бракири. Точнее, там к тому времени никакого разграничения поселений уже не было, жили все вперемешку, особенно у космопорта. Да и сейчас так же.       – Что ж, - хмыкнул Винтари, - это многое объясняет. Происходя из такого мира, кем же вам было стать, как не рейнджером.       – Да уж, знай я в своём сопливом детстве о рейнджерах, наверное, такая б моя мечта и была. А так приходилось мечтать о более приземлённом. Из высокого – Землю повидать мечтал… Но не настолько, чтобы прямо рваться – новичков сперва на местных, между базами и соседними выселками, обкатывали, а как раз как я аттестацию получил, до Земли летать охочих вообще стало мало. От них к нам летали, рассказывали всякое… обратно и не вернуться можно было, кларковские ищейки ловили тех, кто Марс и Вавилон снабжает. А если долго не ловился никто, то ближайшего подвернувшегося везунчика назначали виноватым. Так что мечта сбылась, когда Кларк закончился. Объёмы возросли, а с кадрами дефицит вышел, сначала теняцкая, потом гражданская столько позабирала. Вот молодых всех сманили на дальние, а на коротких теперь старики летали. Что делать-то было. Спасибо Кларку, что сказать, если б не последствия его политики, я б в такой переплёт, может, и не попал.       – А какой переплёт-то, если Кларк уже всё, почил? – простодушно изумился Ше’Лан. О том, что из себя представлял этот незабываемый земной президент, бледнеющий только на фоне императора Картажье, он немного слышал.       – Так и после Кларка было, где найти проблем на бедовую головушку. Мы, земляне, видимо, такие есть, нам долго жить в мире скучно, не с соседями, так внутри себя заварить что-то надо. Вот один раз, загрузился я уже, на Земле-то, ждал отправку – вылет задерживали, что-то срочное-дипломатическое там шло. Подошёл ко мне странноватый тип. Предложил деньги – не так чтоб большие, но нормальные, на борт кое-кого принять.       – На борт? – изумилась Амина, - так у вас же грузовой…       – Так на пассажирских, соловушка моя, билеты брать надобно. По документам. Чего-то не на пассажирском твои соотечественники к нам прибыли-то.       – Это были телепаты? – тоном утверждения спросил Дэвид, - нелегалы, да?       – Они самые. Ну что – согласился я. Деньги хоть невеликие, но лишним не будут, родители к тому времени не работали уже – это в правительственном кресле задницу протирать и на восьмом десятке можно, а в кресле пилота не получится, здоровья запасного нету. Да и деньги деньгами… Я уже был, конечно, постарше тебя, да и высочества постарше, но вот понимаешь… отлегло тогда, видать, у всех от седалища. Кто ж знал-то, что это только пауза перед новым весельем. Ребята постарше, поопытнее рассказывали, как кларковские кордоны обходили, как вывозили всяких там – кого линия блокады с семьями разделила. Оказывается, и гражданские пилоты героями могут быть. Когда выжил и можешь хвастаться – чего не хвастаться? Риск – он и пугает, и увлекает в то же время… Места у меня в трюме было, вроде бы – ну коробку мышей втиснуть можно, а пять человек нет. А ведь втиснулись! И что – новичкам, говорят, везёт и в карты, и в русскую рулетку, как по маслу всё прошло, высадил я их на одной зачуханной станции, дальше они уж сами куда-то... Так вот в карты остановиться можно, а здесь нет, здесь адреналин посильнее. И в другой раз, через месяц или около того, я таких попутчиков взял. У нас на Тау и представительства Корпусовского не было, если телепаты где и рождались – то или прятались так хорошо, или просто не мешали вообще никому. Я не вникал, что они там с Корпусом не поделили, я просто так для себя решил – от хорошей жизни люди между ящиками с консервами, как мыши, не ныкаются. Я их так и звал – мышки мои. Деньги – это, конечно, здорово и в хозяйстве полезно. А спасителем себя почувствовать – это любых денег дороже, раз такой кайф получил – уже не забудешь.       Они и не заметили, как вернулся на своё место Шеридан, так были поглощены рассказом.       – И как же вас не поймали-то? – восхитился Тжи’Тен.       – Вас поймали, - тихо проговорил Дэвид.       – Ну что вам сказать… Сколько верёвочка ни вейся – однажды шею захлестнёт. На одной заправке наведался к нам пси-коп, откуда только взялся в такой дыре. Я так думаю, поняли они, что на грузовых бегут, но на Земле поди отследи, такой поток, да ещё системы висли периодически – я так теперь смекаю, не просто так они висли, тоже запрещённое что-то кто-то возил, габаритом поменьше, стоимостью побольше. Я там по уму всё сделал, схроны такие – сканеры, какие поплоше, обманывал, но этот свой хлеб не зазря ел, нашёл. Говорить, что с жизнью попрощался, не буду – официально-то они ж в таких случаях нормалов не трогали, если только те сопротивления не оказывают. С работой вот – да… Этот припёр меня к стенке и завёл, песня старая, а смотри ж, из репертуара не выходит: парень ты, мол, видно, что хороший, что на деньги купился — так с кем не бывает... Я твоему начальству, мол, слова не скажу, мне это без надобности. Ты меня выведи на их связного, да следующую партию сдай. Корпусу такие люди во как нужны. А сам глазами меня так жрёт... Смотрю на него, он на меня таращится, а там, в схроне, у мышек моих сердечки тук-тук-тук, я это прямо слышу. Что, сейчас он прямо меня не уберёт, я ему нужен, да может, и потом не уберёт, может, и правда начальству не стукнет, раз прицел имеет завербовать. Говорю ему: пройдём вон в отсек, присядем, обмозговать надо, потому как связные у них во-первых разные, во-вторых ребята серьёзные, опасные, на мякине их не проведёшь. Он повернулся — там проходы-то узкие, вдвоём не разойдёшься, я у него бластер выхватил и в затылок ему. Что убить однажды придётся – это и гражданский пилот понимает, пираты, террористы, все дела. Вот что таким первый мой убитый человек будет – не думал, конечно... Ну, а дальше по газам. Высадил мышей моих – не там, куда сперва вёз, маршрут поменять пришлось. Был у меня знакомец неблизкий – из бывших контрабандистов, он через вавилоновцев к честной жизни вернулся, президент тогда выкружил некоторым амнистию. Но контакты кое-какие имел, вывел меня на нужных людей. Месяц я у них на базе торчал, в науку вникал. Потом к делу меня приторочили. Я сразу сказал, что на большую работу не гожусь, ни наркоту, ни оружие возить, ну обложили они меня всяко-разно, но рукой махнули – на жратве и всяком барахле, даже очень экзотическом, больших денег не подымешь, но не мне ль оно хуже. Справили мне новые документы – я космы отпустил да бороду и в чёрный покрасил, даже на отца как будто стал похож, смех и слёзы. Ну и вот так промыкался… В 65м думал уже, не вернуться ли тишком на Тау – Корпуса не стало, чай, и обо мне забыли. Новых грехов, конечно, наделал, но ведь не таких же страшных. Думал, гадал, а в 66м попал ко мне на борт чудила. Я к тому времени уже каких только чудил не повидал, но этот на голову превзошёл. Вёз я его из сектора корлиан, а там и теперь не всегда безопасно. Попали мы раз, чудом как взрывом не зацепило, вот буквально так костлявая косой по уху чиркнула. Напились мы тогда – бывают такие моменты, когда и бандит, и рейнджер не могут не напиться, ну и чего-то рассказал я ему, как до жизни такой дошёл. И вот он потом ходил за мной и доказывал, что прямая мне дорога в его братию. Мол, нет большей любви, чем если кто жизнь положит за ближнего. Я так-то сам из верующей семьи, я это изречение знаю, да где ж это про меня? А вот положил — не животную свою жизнь, жизнь тела, так жизнь свою честного человека, который мог властей не бояться. Ну... дня три прошло, сцепились мы у Тенотка с пиратами, их там и сейчас пропасть... Прорваться прорвались, да приятель мой тяжело ранен был, умер у меня на руках. Его донесение на Минбар я доставил... да так здесь и остался.       – Достойная история, - молвил Тжи’Тен после недолгой тишины, - и не понимаю, почему вы её нам не рассказывали. Нахожу её очень вдохновляющей и поучительной.       – Одно мне удивительно, - задумчиво проговорил Дэвид, - как вам удалось так быстро... То есть, как он не успел понять... Пси-коп. Ваши намеренья. Они, конечно, формально слушались запрета на незаконное сканирование, но на практике-то нарушали его где и как могли.       – А вот этого не знаю, ребятки. Может, не додумался, на слова мои положился, а может — господь хранил, уж не знаю, меня или их.       – Это то, что мне знать не положено, да?       Дэвид закусил губу. Как ни отвечай, ответ – и разговор вообще – лёгким не будет. За окном едва заметно вечерело, только пристальный, прощальный взор улавливает эту тонкую, совсем прозрачную синеву. Завтра они отбывают в Эльх, суровое и священное место, где дух воинов в далёкие времена проходил испытание своей крепости перед самыми трудными подвигами, а при Валене там устроили один из первых лагерей анлашок. И когда вновь он увидит эти стены, и когда состоится их следующий разговор – кажется, дыхание вечности слышится в безмолвном «очень нескоро».       – По крайней мере скажи, - вздохнула Шин Афал, - это связано с Центавром, так? Излишне, думаю, говорить, что дальше нас двоих не уйдёт ни одно слово.       Каждого минбарца с детства приучают к неизбежности разлук. Совсем маленькие дети плачут, когда отцу или матери необходимо надолго уехать, потому что ещё не могут командовать над своими глазами, но уже могут командовать над своими руками – не позволять им вцепиться и не отпускать. Это недостойно. Когда наступает пора учения, порой самих детей на долгие годы увозят из родного дома – что ж, тем светлее и отраднее редкие встречи. В 16 лет понимаешь ещё более ясно, что такова необходимость – но также более ясно понимаешь и то, насколько эта разлука – иное, чем просто уехать для учёбы в далёкий край. Наверное, малому ребёнку Эльх показался бы страшным местом, но малых детей туда и не отправляют. Однако хоть Эльх с его суровыми скалами, опасными подъёмами и спусками, темнотой пещер и ущелий, хоть Ледяной город с его вечными снегами – часть родного мира. Им же предстоит отправиться в чужой. Страху не подобает поддаваться – но не подобает и, из глупой, ложной гордости, страх отрицать, отрицая, никогда его не преодолеешь. Страшно. Очень страшно, ведь когда синий сумрак, медленно заволакивающий сейчас сад, начнёт свой обратный медленный путь, погоняем лучами встающего солнца – начнётся разлука, равной которой не было ещё, и быть не могло.       – Распоряжение о секретности – не для того, чтоб мы понимали эту секретность по своему вкусу и своевольничали. Я только сказал, что не смогу принять участие в церемонии, но объяснить тебе это не имею ни возможности, ни права.       В глазах подруги – больших, тёмных и блестящих, как две рейнджерские броши – блеснула горькая улыбка.       – Значит, да. Если б это было не так, ты б просто сказал «нет». …Извини, я знаю, что это запрещённый приём – ты не мог солгать. А если б и солгал – я поняла бы это, лгать ты умеешь ещё меньше, чем любой из нас. Я – не все, не кто угодно. Я не буду настаивать и расспрашивать, я только хочу знать – почему ты?       – Не только я. Ты ведь не считаешь, что как сын своих родителей я должен быть на особом счету?       – Я как раз боюсь, что это именно так! Мне давно не пять лет, и я многое вижу. То, что было много лет назад, то есть и сейчас, и часть нашего прекрасного, духовного, справедливого общества не прочь от тебя избавиться!       – Афал, ты не права!       Минбарка села на низкий диван и закрыла лицо руками.       – Очень хотела бы ошибаться. Ты можешь обманываться иллюзией видимого хорошего отношения, ты считаешь людей лучше, чем они есть, как твои отец и мать, они и не могли воспитать тебя другим. Но у некоторых своё понятие блага. Ты думаешь, что ты сын президента и духовного лидера, но ты также сын отступницы и Убийцы Звёзд. И готовность пожертвовать собой – ради чьих бы то ни было интересов – это у тебя тоже наследственное. И поймать тебя на этом очень легко. И то, что ты улетаешь так и не выбравшим касту, им тоже вполне удобно…       – Я выберу касту, когда вернусь.       – Если ты вернёшься.       Нас учат, объяснял он когда-то Диусу, прощаться, осознавая и принимая всю грусть и даже боль. Не испытывать боли – научить нельзя. Если ты, расставаясь, не борешься со слезами и душевной слабостью, то это и не разлука вовсе, ты просто оставляешь нечто, совершенно не дорогое тебе. В том, чтоб расстаться с безразличным, пусть и навсегда, доблести нет. Едва ли родители могут сейчас не думать о том же самом – что отпускают его, возможно, навсегда. Но каждый взрослый хотя бы однажды, хотя бы кого-то, отпустил навсегда. Родители Шин Афал и Ранвила живы, хоть и далеко сейчас – но кто может позволить себе забыть, что жизнь полна случайностей? Ему казалось, что незнание облегчит хотя бы друзьям прощание с ним – отчасти это так и было. Тогдеру после избрания касты тоже предстояло уехать, для него и отъезд Дэвида был точно таким же. Ранвил удивился, с нотками зависти, что отъезд этот в Эльх – воины по-прежнему считают это место более своим, и каждый воинский клан, проводивший новобранца именно в этот лагерь, гордость свою не подчёркивает, в ней нет нужды, она очевидна. Определённо, решил, что это привилегия сына великих родителей, что едет он туда как новобранец – и нужно ли рассеивать это заблуждение?       Не такова Шин Афал. Она всегда была проницательнее друзей, она понимает многое.       – Афал, ты говоришь неподобающие вещи! Доверие и послушание – основа нашего общества. Не наше дело рассуждать, не наше дело заботиться о своих интересах. К чему мы придём, если будем делать так? Ты не знаешь всего, а я не могу тебе объяснить. Сейчас не могу. Когда вернусь – объясню, и ты признаешь, что твои упрёки мелочны и беспочвенны, что иначе было нельзя.       – Не потому ли ты так говоришь, - тихо проговорила Шин Афал, - что хочешь быть таким, но не являешься? Ты хочешь, чтоб это и к тебе относилось – про доверие и послушание, хочешь, чтоб общество приняло тебя, как равного, ты так боишься остаться вне… Тебе уже 16, а ты не выбрал касту. Долго ли ещё можно тянуть?       – Временных ограничений нет – потому что никто в истории, насколько известно, не оставался без касты. И вовсе не обязательно тянуть вместе со мной, чтобы я не оставался один в этой неопределённости. Касту не выбирают из солидарности, это выбор всей жизни.       Шин Афал встала, подошла к нервно прохаживающемуся Дэвиду.       – Не только я вижу твои колебания. И позволь, я буду всё же колебаться вместе с тобой. Не потому, чтоб надеялась, что выбор наш будет одинаковым. Но я не знаю, как повлияет на твой выбор то, что тебе предстоит. И как повлияет на мой выбор, каким я увижу тебя после твоего возвращения. Быть может, это перевернёт всю нашу жизнь. Должно быть, ты полагаешь, что моя жизнь не должна переворачиваться, раз я остаюсь здесь? Тогда ты ошибаешься.       – Не знаю, может ли твой выбор быть иным, чем воинская каста – ты собираешься быть врачом, а врачи традиционно воины. Но представляешь ли ты, чтоб воинскую касту выбрал я?       – Представить-то я многое могу. Если так смотреть, жрец ты по матери, но по отцу воин. Но я знаю также, от чего ты бежишь.       – Подслушиваете, принц Винтари? – раздался за спиной знакомый акцент.       – По себе судите, гражданин Г'Андо? Путь в малую библиотеку лежит через этот зал. Прерывать чужой разговор я не хочу, а возвращаться обратно тем более, я под этим благовидным предлогом убежал от Лашуда. Можете прикрыть меня, отвлекая внимание на свою персону, буду благодарен.       – Кто такой Лашуд? – нахмурился Андо.       – Дразийский проповедник, из тех, кто прибыл на эту конференцию... съезд... как его...       – А... Я его не знаю, точнее, я плохо различаю их пока что. Что же ему нужно от вас?       – Хороший вопрос. Конечно, я сам виноват, сам завёл с ним разговор, я ж читал это самое «Поучение о Пятом Священном Свойстве Дрошаллы», и в довольно хорошем переводе. Теперь, по всей видимости, он жаждет рассказать мне об остальных четырёх... Или сколько их всего. Он проповедник, этим всё сказано, не так ли?       Вот на чьей физиономии, подумалось, никаких тревог о предстоящем не найдёшь – она ровно такая же хмурая, как обычно.       – Но вы ведь центаврианин!       – И это должно его останавливать? Ладно б, я слышал это не от землянина, чтущего Г'Кван.       – Это другое. Я так воспитан.       Тут не грех было и рассмеяться.       – В самом деле, другое! А для меня так разница невелика. Вам же ваша человеческая природа не мешает придерживаться вероучения другой расы, так почему кому-то его природа должна мешать принять вероучение другой расы в более зрелом возрасте? Примеров-то масса. Другое дело, что я пока не чувствую в себе почитателя Дрошаллы, мне и собственные-то боги надоели.       Андо неодобрительно покачал головой.       – Вы, центавриане, давно утратили веру. Вы духовно мёртвая раса, и неудивительно, что свою духовную нищету пытаетесь исправить сокровищами других рас. Если вы хотели сказать об Амине Джани, так разве и не она тому пример? Вы полагаете, может быть, что мне лестно, что её выбором был именно Г'Кван, и это так отчасти, но...       Да зачем мы об этом говорим, вот что хотелось сказать на самом деле. Если уж на то пошло, как пример истового почитания учения Г’Квана хочется привести кого угодно, но не этого своеобразного типа.       – Но Амина не отвергает богов родного мира, лишь способ поклонения. Если вы не знали, помимо 50 богов мы чтим единого великого Создателя, не так уж сложно представить, что это тот же Творец, о котором говорится в Г’Кване.       Зато вот представить, что упоминаемый там Творец имеет отношение к Джону Шеридану – куда сложнее, а надо же, кое-кому удалось, хотелось добавить. Можно не добавлять, он это и так, несомненно, слышит.       – А пантеон всё равно свой у каждого рода, свои, отдельно выбранные покровители у каждого центаврианина. Если Амина не стала выбирать кого-то одного, равно чтит всех, а превыше прочих – Создателя, то это необычно, но нарушением не является. Что же вы скажете о духовной нищете землян, у которых есть секты последователей религий минбарцев, нарнов, хаяков, наверное, и дразийских тоже? Да практически у любой расы есть такие заимствования, у бракири вон, кажется, половина католики...       На лице Андо светилось плохо скрываемое превосходство.       – Кроме нарнов. Не все нарны последователи Г'Квана, есть придерживающиеся древних традиционных верований, но никто из нарнов не принимает веры иных народов.       Винтари пожал плечами с самым недоверчивым выражением лица.       – Возможно, это просто вы ни о чём таком не знаете? Ну даже если и так, вы не единственные. Минбарцы к подобному прозелитизму тоже не склонны, вероятно, потому, что у них вообще многое наособицу. Их религия — это больше философия, чем религия.       А если совсем уж честно, то Амина говорила, что Г’Кван, как сама жизнь, и прост, и невероятно сложен в то же время, и читать его нужно в подлиннике не потому, что так велит нарнская горделивость, а потому же, почему так сложно переводить минбарские тексты, где есть снег, звёзды, огонь. Слишком много оттенков смысла теряется при переводе. Снег – это и белая гладь вокруг, и процесс выпадения осадков, и эпитет. Творец – это в разных случаях разное. Это и искра Большого взрыва, и солнце, творящее росток из семени, воду из льда, и самое время, текущее вокруг нас. Божественное же – ещё более широкое понятие. Вот почитаемый всеми дрази Дрошалла их не создавал, он пробудил разум в неразумной материи. И в одних случаях Г’Кван говорит о божественном в космосе, в других – в окружающей природе, в третьих – в тебе самом. Г’Кван сам, на страницах своей книги, писал, что ничего нового он не принёс, лишь описал то, что имеет место быть. Своё почитание к Творцу-солнцу, и Творцу этого солнца, и к каждому из тех, кто мудрым словом сотворил нас заново.       – И поэтому она вам симпатичнее?       – Ну во всяком случае, более симпатична, чем поклонение древним сказкам. Я могу с интересом читать сказки, но я не согласен по ним жить.       – Это вы про религию центавриан? – спросил Андо, кажется, прекрасно зная ответ.       – Про все. Все, где есть какие-либо боги или пророки, подробности их биографий и списки того, чего они хотели бы от ныне живущих. Это детство мира, в детстве нормальны такие истории, но человека, застрявшего в детстве, в народе дурачком зовут, почему же дурачками можно быть целым народам?       – Вы готовы объявить идиотами миллиарды тех, кто думает иначе, чем вы?       Винтари ухмыльнулся.       – Да мне, честно говоря, плевать, как это выглядит и воспринимается. Тех, кто думает подобно мне, тоже миллиарды. А те, кто не мыслит жизни без древних сказок, едиными миллиардами не являются. Они слишком противоположны в том, какие имена носят персонажи этих сказок. И вы можете говорить, конечно, что всё это разные имена единого бога, так многие говорят, но немногие на самом деле в это верят, немногие откажутся от соблазна полагать, что их сказки самые лучшие, их способ поклонения доставляет богу больше всего удовольствия. Амина – да, она искренне верит, и потому я с ней не спорю. Это сделало её счастливее, а счастье делает женщину прекраснее.       Андо смотрел на него изучающе, склонив голову.       – Каждый идёт к богу своим путём, говорят ещё об этом.       Можно было кивнуть – он сам в этот момент думал о том же, и Андо определённо видел, что именно он думал: в жизни разных верующих религия играет разную роль. Для кого-то – часть расовой, национальной идентичности, для кого-то – способ быть хорошим в глазах окружающих и собственных, для кого-то – образность для описания мира и своих чувств.       – Это мне тоже не интересно. Я вообще не хочу ни к какому богу идти, если захочет, пусть сам ко мне приходит.       – Уверены ли вы, что хотели бы так?       Винтари скрестил руки на груди.       – Вас сложно понять, Андо. На типичного религиозного фанатика вы не похожи, их я насмотрелся. Кажется, вы придумали какого-то своего собственного бога.       А уверен ли он, впрочем, что о Джоне Шеридане ничего в Г’Кване нет? Как о человеке, о конкретной личности – разумеется, нет. Зато там немало о Древнем враге – Тенях. Это само по себе может определить отношение к человеку, сумевшему их изгнать.       – Мне не нужно ничего придумывать, он есть. Забавно, что вы говорите всё это перед тем, как и вам, и мне предстоит отправиться туда, где царствует тьма. Забавно потому ещё, что вы пришли оттуда, пришли без веры, без знания и о свете, и о тьме. Может быть, шаг обратно с открытыми глазами кое-что изменит в вас?       – Если вы о том, начну ли я призывать бога, встретившись со Стражами и их хозяевами, то однозначно нет. Я предпочту иметь оружие против них, чем мощнее — тем лучше. А вы, Андо — начнёте? И как, с учётом, что оружие — это вы? Наверное, это мне и непонятно. Зачем вера во что-то эфемерное тому, кто сам, непосредственно, обладает силой, не сопоставимой ни с чьей больше? Какой помощи вы можете ждать от бога? И что же ваш бог — Джон Шеридан или всё же что-то иное? Джон Шеридан не может и малой доли того, что можете вы.       Они некоторое время молчали, и Винтари полагал уже, что разговор завершён.       – Что вы думаете, - проговорил наконец Андо, - о том, что вам ведь предстоит возвращение на родину, где вы не были долгие годы? Чего больше – радости, или неловкости, или страха? Ведь наверное, и родина изменилась, и вы. И вам теперь принимать в гостях многих людей и Дэвида…       Ему стоит ещё долго учить язык, чтобы находить для своих мыслей такую форму в словах, которая произведёт то впечатление, которого он желал, подумал Винтари. В таком неуклюжем виде это не задевает нисколько.       – Сомневаюсь, что у нас будет возможность отдохнуть в моём фамильном поместье, а остальной Центавр мне не принадлежит. Я понимаю, что вам хотелось бы меня уколоть, и в другое время это даже получилось бы. Когда я был в вашем возрасте и на многое смотрел примерно как вы, мог гордиться тем, что я центаврианин, потому что думал, что не гордиться – автоматически означает стыдиться. Что чувство сопричастности и ответственности достаточно себе внушить, даже при фактической невозможности на что-либо влиять. Я не Создатель, некогда поднявший Центавр из пучины тёмных вод, я не могу гордиться его достоинствами и краснеть за его недостатки. Мы отправляемся туда вместе бороться неведомо с чем, и вы, и я, и все, кто ещё с нами будут. Наверняка, я желаю спасения Центавра значительно больше, чем вы. Но больше ли, чем Дэвид, при его степени эмпатии и сострадания? Как ни тяжела для вас мысль, что вам придётся погрузиться в мир зла в ваших понятиях и притворяться одним из нас – вы сами выбрали это, вы не можете даже прикрыться приказом, ваша фраза была первой. Так что желать утешиться тем, что и мне это тяжело – как-то мелко. Просто берите пример с Дэвида, его ноша тоже нелегка.       Они соперничают за Дэвида, пришла в голову нелепая мысль. Нарн и центаврианин не могут не соперничать. Соперничать напрямую за внимание и одобрение Шеридана-старшего и тому, и другому сложно и неловко, это верно. Он легко раскусит такое соперничество и воспользоваться им сумеет. И страшный подарок с Центавра, который Дэвид отказался уничтожить, кажется Андо очком в пользу Винтари, как ни глупо это. Надеется, что Центавр, тем более опутанный мерзкой дракхианской паутиной, оттолкнёт воспитанного на Минбаре… То есть, это он надеется, что Нарн бы не оттолкнул? И прежде-то Винтари не всегда мог похвастаться владением жизненно важным для центаврианина навыком – понимать, чего хочет его собеседник. Чего хочет Андо – не всегда можно было понять по его словам, что говорить о его истинных намерениях.       Пользуясь предоставившимся свободным временем – утомлённая визитом врачей Таллия спала, и лишь изредка посылала своей опекунше разрозненные бредовые, но по крайней мере не кошмарные видения – Сьюзен Иванова сидела перед экраном связи. Сейчас на нём было лицо приятной немолодой женщины с большими, печальными глазами с поволокой. Видеомост между Землёй и Минбаром был для неё полной неожиданностью, а повод – и тем более.       – Я не могу описать вам, что я чувствую, миссис Коул…       – Пожалуйста, просто Сьюзен.       – …Какого огромного туда вам стоило… - она всхлипывала, в кадре иногда мелькала рука, отчаянно комкающая платок, - найти меня, обеспечить этот сеанс… И всё, что вы сделали для… Господи, я была уверена, что больше ни от кого не услышу её имени! Прошло ведь столько лет, столько немыслимых лет…       Впору спрашивать – не пожалеет ли она о том, что всё же сделала это. Одному богу известно, сколько людей и от какой боли он защитил блаженным неведеньем, если б бог иногда просто сообщал эту статистику – возможно, мы меньше совершали б неоднозначных поступков.       – Поверьте, миссис Ольсен, это не было для меня трудом. Труд найти вас и рассказать вам всё должны были совершить за меня. Но пока вы думали, что Таллии просто безразлична её биологическая семья, спецслужбы тоже не могли на вас выйти. Потому что им просто нечего было вам сообщить. Она считалась пропавшей без вести. Сведений о её судьбе после Вавилона-5 даже не было в числе рассекреченных, я проверяла. Они просто были уничтожены.       В Верити Ольсен, в первом браке Винтерс, сходств с Таллией не очень много. Она тоже блондинка, и что-то похожее есть в глазах – возможно, в их форме, цвет темнее. Таллия пошла в отца почти во всём…       – Я не думала, я… ох, я знаю, что могу выглядеть только чудовищем в ваших глазах после таких слов, и наверное, это правда. У вас есть дети, миссис Коул? Не важно, не важно, это не моё дело. Говорят – у кого нет детей, тот не поймёт, а о таком надо говорить – у кого есть дети, тот не поймёт… Можно ли любить дочь, которую отняли у тебя навсегда? Это немыслимо. Это сама смерть. Мы ничего не знали все эти годы… Ничего! Когда я отдавала Таллию Пси-Корпусу… Вы думаете, я не понимала, что больше её не увижу? Когда Пси-Корпуса не стало, и многие телепаты воссоединились с биологическими семьями, я слышала, некоторые говорили – «мы не понимали». Как же это можно не понимать? Ведь это всё не вчера началось… Легко говорить, что истинно любящая мать ни за что не откажется от ребёнка, когда речь о каких-то жизненных трудностях, мол, нищета не будет вечной. А телепатия – это на всю жизнь.       – Вас никто бы не обвинил, миссис Ольсен. Даже те, кто прятали детей, кто говорил твёрдое «нет»… И они не знали всего.       Женщина низко наклонила голову, украдкой промокая глаза платком.       – Какое могло быть «нет»? Выбора не было вообще. Тюрьма для четырёхлетней девочки? Или наркотики всю жизнь? Я ведь не в ящике жила, я понимала, что они такое… Она умерла бы на моих руках, так и не став взрослой. Это жестоко, так жестоко, что они дают эту видимость выбора, эти все бумаги на подпись… Зачем, зачем? Лучше б ворвались, как вооружённые бандиты, вырвали её из моих рук…       Иванова сглотнула – от этого разговора было почти физически больно. Хоть видеосвязь и не позволяет чувствовать эмоции собеседника – Сьюзен чувствовала, и эти эмоции сжигали её, и это было б совершенно невозможно вынести, если б к боли и горечи она не выработала уже за последнее время некоторую привычку.       – Миссис Ольсен, прошу вас, я знаю, что вы слышали, как некоторые телепаты… обвиняли своих родителей в том, что отдали их, отступились, забыли, предали. Я это всё тоже знаю. Поверьте, просто послушайте, будет нелегко, но поверьте – это не от настоящего гнева. Это… это признание, такое вот неуклюжее признание, родства, которое прежде принято было отрицать. Того, что они всё равно помнили и любили своих родителей, просто хоронили это чувство глубоко-глубоко внутри, там, где не увидит ничей бесчувственный взгляд. Того, что им не позволили в своей жизни испытать – детской веры во всесильность родителей. Я знаю, это спекулятивно говорить сейчас, но Таллия вас не винила, не считала предательницей.       – Но ведь я ею была. Люди бывают предателями чаще, чем об этом в книжках пишут, предательство – оно не всегда такое низкое и чёрное, иногда оно одето в любовь. Я говорила тогда: пусть будет лучше вдалеке, но счастливая. Среди тех, кто, по крайней мере, не обидит её из-за того, что она не такая, как все… Иногда приходится отпускать детей, говорила я себе, это все знают. Об этом неприятно говорить, но в жизни есть и неприятные вещи, так? И случиться они могут с кем угодно. Когда мы хороним детей, мы говорим, что они уходят в лучший мир. Так и здесь… я отпустила свою девочку в лучший мир. Ей было всего четыре, она забыла бы меня, привыкла к другим людям… она забыла, ведь правда?       Иванова снова сглотнула. Если б они с Таллией никогда не касались темы матерей, было бы легче, правда. Эта лёгкая улыбка – «а я не помню маму»… Это то, что должно было их разделять, да. Сьюзен свою мать помнила слишком хорошо. А если бы она помнила? Это было бы легче, лучше?       – Далеко не каждый может вспомнить что-то из такого возраста.       – Да, да. Я чужая ей… Совершенно посторонняя женщина. Это должно быть очень больно для матери, но это хорошо для неё, она жила без чувства потери, да? С чего бы она во мне нуждалась, что ей во мне искать?       – Миссис Ольсен, я не собираюсь вам врать. Я не могу вам обещать картины трогательного родственного воссоединения ни сейчас, ни когда-либо в дальнейшем, потому что мне никто ничего не обещает. То, что с ней случилось, то, в каком она сейчас состоянии… Не врачи ободряют меня, а я ободряю врачей – своей верой. На Минбаре много сильных, действенных средств, но главным среди них считается вера. Я просто знаю, что так должно быть, и я не отступлю, пока не верну мою Таллию. И я благодарна за то, что никто не смеет говорить мне, что это невозможно. Я рассказала вам не для того, чтоб чего-то от вас ждать и требовать, а просто потому, что считаю, что знание лучше неведенья. Даже если это знание жестоко. Нет, я вовсе не считаю, что вы должны чувствовать себя сейчас...       – Матерью, которая узнала о судьбе дочери спустя 45 лет? Которая прожила эти 45 лет… нормально. 45 лет без своего ребёнка, своей первой кровиночки можно прожить только нормально, миссис Коул. Потому что в аду столько не протянешь. Можно внушить себе, что моя боль – это небольшая плата за то, чтоб ей было хорошо, и боль нельзя испытывать вечно, рана или зарубцовывается – или от неё умирают. Можно внушить себе, что это был такой… пробный ребёнок. Ангелочек, который был слишком хорош для нас. Что Фред… что она… кому-нибудь всегда сложно поверить, что мужчина может принять чужого ребёнка… У нас родился Эд, а потом и Гилл. Нормальная семья, заурядно-счастливая. И можно поверить, что всей этой истории с Чарльзом просто не было. Я ведь была восемнадцатилетней идиоткой…       Забавная штука жизнь. Верити около года носила фамилию Винтерс, пока суд не аннулировал её брак, заключённый, как оказалось, по поддельным документам. Потому что никакого Чарльза Винтерса, как оказалось, не существовало. Точнее, Винтерсов на Земле немало, и некоторые из них даже Чарльзы, но молодого человека, который последний раз звонил откуда-то из Дели и говорил, что ему почти удалось разжиться деньгами и скоро всё наладится, определённо звали как-то иначе. Его так и не нашли – точнее, его наверняка нашёл Пси-Корпус, но не собирал на этот счёт пресс-конференцию для нормалов. А Таллия четыре года носила фамилию Ольсен, потому что Верити и Фред поженились незадолго до её рождения – но в Корпусе-то разобрались, чья она дочь…       – И я должна буду сказать Гиллу. Он никогда её не видел, даже не слышал о ней, но она ему сестра. Эд умер в дракхианскую чуму. И я подумала тогда: у меня остался один сын. Я действительно так подумала… Миссис Коул, семья это главное в жизни, так меня с детства учили. Только как же так получается – я почти забыла, что у меня есть дочь. Просто пробный ребёнок, которому лучше в другом мире. Мой муж три года назад умер… и я почти забыла, что у меня был и другой муж. Просто ошибка молодости, проходимец, который сбежал и даже не поинтересовался, не родился ли у меня кто-то случайно. А у неё была большая семья. Целый Корпус. А теперь о ней заботитесь вы – не мать ей, не сестра, не муж. Вы единственный человек, с которым ей повезло.       Экран уже погас, а Сьюзен всё смотрела в своё заплаканное отражение. Вывел из задумчивости её сигнал вызова у дверей.       Она снова видела на своём пороге Зака Аллана. Ещё более растерянного и подавленного, чем в прошлый раз, ещё более неспособного заметить веки, припухшие от слёз – и слава тебе, господи.       – Ты это… извини, что без предупреждения? Я вообще не думал, что зайду… А потом ходил, ходил туда-сюда – нет, решил, всё-таки зайду…       Сьюзен отошла, пропуская гостя в дом.       – Не надо извиняться, хорошо, что зашёл. Долго же можем не увидеться.       Зак вздрогнул.       – Ты… знаешь? Откуда?       – Не настолько ж в ящике живу. Джон звонил, упомянул.       – А… А то так-то никто не должен знать… Секретность…       Перехватила унылый взгляд, скользящий по пустоте порядка там, где обычно было раскидано что-нибудь детское.       – Да, без спиногрызов совершенно не та картина. Тихо и холодно, как будто я совершенно вдруг, ускоренно состарилась – дети выросли… Но девчонки действительно выросли. Когда их приводят в гости, я каждый раз заново это замечаю – как же они выросли. Ещё совсем недавно были ползающими по ковру козявками, а сейчас приходят, прямой наводкой идут что-нибудь готовить и угощают потом нас с Таллией. Нет, это не опасно. Она начала различать их… я имею в виду, не между собой, я о том, что они действительно появились в её мире. Она спрашивает о них. Понимает, что это мои дочери. Уильяма она не вполне ещё осознала – видела его реже, мельком... Недавно она сама попросила попить. Цельной, правильно построенной фразой, произнесённой вслух. Пыталась сама расчёсывать волосы… Врачи приходят к ней каждую неделю. Один раз взяли с собой Андо – ну, чтоб он понаблюдал работу телепатов-врачей в действии. Получилось, правда, не очень удачно – она сперва очень напугалась Андо, приняла его за мать…       Зак вздрогнул и помрачнел на этих словах.       – Извини, я не хотела. У вас по-прежнему… напряжённые отношения?       Про себя она подумала, что таким пришибленным не видела Зака давно. Видно, что-то всё же случилось. Что-то из ряда вон выходящее…       – Ну, это как-то даже… Не знаю, что и делать, Сьюзен. А кроме тебя, и поговорить не знаю, с кем.       – Так в чём проблема, со мной и поговори. Таллия сейчас спит, она примерно в это время спит, почти не просыпаясь, думаю, у нас в запасе не меньше часа. Кофе, сок? Подожди, сейчас разгребу место для твоей задницы. Маркус в таких случаях говорит – «некоторых мужиков холостяцкая жизнь превращает в свиней, вот Сьюзен хороший пример». Хотя это мы с ним вообще-то схемы засад вычерчивали. А это вот мне прочитать надо до завтра… Ну как – надо? Никто не торопит, но самой хочется быть в курсе событий.       В углу медленно, величаво вращалась собранная когда-то Софочкой модель минбарской солнечной системы – орбита Брана имела какой-то дефект, и в высшей точке, соответствующей дню памяти Дукхата, издавала тихий скрип. В другом углу журчал мини-водопадик – да, раньше его журчание было хуже слышно, раньше здесь были ещё какие-то звуки. Нельзя сказать, чтоб именно дети шумели – Софочка и Талечка действительно тихие дети, они скорее находили себе какое-нибудь интеллектуальное занятие, чем догоняшки или перекидывание подушками. Перекидывались подушками чаще Сьюзен с Маркусом. Может, дело в том, что ковёр с длинным ворсом глушит шаги? Да нет, ковёр и раньше был. Зак долго сидел, закрыв лицо ладонями. Сьюзен вернулась с соком, опустилась в соседнее кресло совершенно бесшумно, молчала, его не торопила.       – Ну, ты, в общем, в курсе. Что у нас тут происходит-то. Когда такое происходит, тут со всеми будет происходить, как ни крути. Ладно, мы-то привычные, у нас жизнь уже сотню раз вот такую загибулину делала. А они-то дети ещё. Даже этот, при всём при том. Ну, Сьюзен, ты-то понимаешь, я ему навязываться мысли не держал, кто я ему, не отец, не дядя, тем более уж не начальник… Мало ли, что просто хотелось бы… Как это сказать, просто сесть, поговорить, чаю выпить, что-то о его жизни услышать, что-то о своей рассказать? Как у всех нас это нормально бывает, а у него вот почему-то не бывает… Ну, к нему и подходить лишний раз не хочется – скажет ещё что-нибудь такое замечательное, вроде «Зачем вам это» или «Я в этом не нуждаюсь»… Да, Джон говорит – что поделаешь, у подростков бывает характер не фонтан, пройдёт ещё, сгладится. Не знаю, сам-то верит в то, что говорит? Подростковые проблемы, ага… Да и много ли он о подростковых проблемах знает, с Дэвидом никогда никаких проблем не было. Не, ну я тоже в подростках не специалист, но как вспоминаю – не, мы такими не были. Уж во всяком случае, чтоб со старшими вот так разговаривать, чуть ли не сквозь зубы… Это, говорят, бывает мода такая у подростков каждые лет двадцать, чтоб всех вокруг дерьмом считать, а себя самого круче всех. Может, вот у него такое. Не знаю.       Сьюзен привыкла к такой манере Зака – то ли рассуждение, то ли диалог с самим собой, но всё равно зачастую не знала, как ей себя вести. Вроде бы, не слишком-то ему и требовался ответ, просто хотелось выговориться, облегчить душу, какой-то ответ и от самого себя получит и доволен будет… Но в то же время, заметив, что его не слушают, мог и обидеться.       – А после этого… этого… «подарка» Лондо, он вообще мрачный стал. Больше обычного, в смысле. Ещё и эта вот операция предстоящая, тоже мало для него радости, понятно. Он же нарнами воспитывался, а тут ему на Центавр лететь, хуже ж и не придумаешь. И там неведомо что, а ему всего 16... Как раз Джону вот это всё высказывал, и про Дэвида, и про Андо, не слишком ли это, план операции разрабатывать надо, куда деваться, а как тут разрабатывать? Ну, так и эдак, понимаю я всё, но дети они всё равно, мало ли, что и мы себя в 16 взрослыми считали… Сейчас-то понимаем, какая там взрослость… А что поделать, с другой стороны? Стража этого поганого может, и можно б было кому другому подсадить, а Андовские способности никак не передашь. Засиделись допоздна, могли и позже… Шёл я к себе, когда уже почти все спали, и в гостиной, значит, он сидел. Андо. Сам позвал меня. Сидел там, не зажигая света, плакал… Тоже злость меня тогда на Джона взяла, но не возвращаться ж уже было… Ну, пошёл к нему, к Андо, то есть, не сделаешь же вид, что не заметил. Ну и вот… Я меньше всего такого ожидал, что он мне на шею кинется…       – Однако. Впрочем, ты ведь сам сказал, он всё-таки, как бы заносчиво и эксцентрично себя ни вёл – ещё ребёнок. Напоказ хорохорится – нарнское воспитание, его за скобки не вынесешь.       В тёмной шевелюре Зака серебра больше, чем в её, а проблемы те же, чтоб не сказать – большие. Самое паршивое, сказал как-то Маркус, когда так хочется, чтоб взрослые всё разрулили, а тут вспоминаешь, что взрослые – это ты.       – Ребёнок, ага… Я тоже так думал. Сьюзен, я просто не знаю, как мне теперь. Как жить, как в глаза людям смотреть. Я хожу и сам не понимаю, что мне о самом себе думать…       – Ну… а что случилось-то?       – Мы… мы с ним… я не знаю, понять не могу, как так получилось!.. Просто он… когда он на меня так набросился… наверное, я временно лишился рассудка, я не знаю…       Как говорит в таких случаях Маркус, вот в поезде бывает непонятно, твой поезд тронулся или соседний. И с крышей то же самое.       – Погоди, ты что, намекаешь…       Зак уронил голову ещё ниже, что только биться ею ни обо что не начал.       – Да, Сьюзен, чёрт побери! Ты же знаешь, у меня… ну человек я такой, вот не получается у меня с этим что ли! Ну, не считая походов к… девушкам специально по этой части… Да и то… Хорошо, когда и думать об этом забываешь. С утра отведёшь рукопашку, потом стрельбы, потом бег или подъём с грузом, ещё между делом то Алварес, то Зелин, то ты, извини, конечно, с очередными гениальными идеями. Вечером на медитации засыпаешь. Неделя в таком режиме – и вообще забудешь, что какое-то половое общение существует. А как патрулирование – смотришь на этих… зло берёт! Не знаю кем себя чувствую. Стоики, чтоб их. С такими бабами в одной каюте жить – и вот прямо вижу, вообще ничего… Но чёрт возьми, Сьюзен, он же всё-таки парень, как природа-мать меня не остановила-то?       Почему парни, которым ты нравишься, распускают руки при малейшей возможности, а парни, которые нравятся тебе – такие стесняшки? Они с Таллией когда-то полночи проговорили об этом, хихикая как девчонки. Нельзя сказать, чтоб та или другая рассматривала когда-нибудь Зака как существо мужского пола в смысле личного интереса, но он всё-таки именно существо мужского пола, и образцовый представитель второго типа. Девушку, которая будет ожидать от него первого шага, следует пожалеть заранее. Да, совершенно естественно получалось вести такие разговоры, недвусмысленно сплетая пальцы…       – Открою тебе тайну, природе-матери на такие нюансы плевать.       – Но…       Дымка трогательных воспоминаний особенно хорошо придаёт улыбке оттенок сострадания и материнской мудрости.       – Время секса только для воспроизводства безнадёжно прошло, кто бы там что ни думал. Люди соединяются для удовольствия. Чтобы слиться с тем, кого любят… полностью. Хотя бы на время, полностью раствориться друг в друге. Иногда от этого потом рождаются дети, но это не цель. А если тебя беспокоит сам факт… реализации такой потребности с существом своего пола… Так не ты первый, не ты последний.       – Я не…! Мы не…       – Это ты сейчас за себя, или за Андо? Нет, этот мальчик, я думаю, неистощимый кладезь сюрпризов…       – Но ты что, хочешь сказать, что подозревала подобное за мной, Сьюзен? Я… Я его ПОЦЕЛОВАЛ, Сьюзен! Или он меня… Я и не понял… Я получил от этого удовольствие, чёрт побери! Я целовал парня, и мне было до того невозможно хорошо… И об этом надо сожалеть, и я вроде бы сожалею, но… как сложно сожалеть о том, что понравилось!       – Тьфу ты! И… Проблема-то в чём? Ему не понравилось? Или, если бы у Литы родилась дочь, всё сейчас было бы проще?       Да уж, развести трагедию в трёх актах с завываниями греческого хора из-за одного только поцелуя – это на Зака очень даже похоже. И надо сохранять хоть сколько-то понимающе-скорбное выражение лица, не дай бог почует, что к его проблеме относятся несерьёзно.       – Проблема в том, что я понимаю, насколько это гнусно! Что он просто настолько похож на мать, а там было темно, и он сам прильнул ко мне, и я… меня просто предала физиология! Я взрослый, нормальный мужчина, я должен был сдержаться! А не заставлять его отвечать за то, что я так и не объяснился с его матерью, на которую он настолько похож, за то, что у меня уже несколько лет не было женщины, за то, что…       – Зак, извини, что прерываю твоё самобичевание, но вот как мне показалось, насколько я наблюдала Андо… не так уж легко заставить его делать то, чего он не хочет. А в целом, вот как по мне, я, конечно, ни боже мой не психолог… главная твоя проблема, которой ты сам же себе отравляешь жизнь – это твоя стеснительность. У тебя просто комплексы, на уровне подростка, что всего обиднее. Ты всё время ешь себя за то, что ты такой, какой есть, что не можешь, например, подойти к понравившейся девушке, сказать пару слов, улыбнуться, подмигнуть – и она твоя. Ты завидуешь тем, кто так может, а иногда они тебя раздражают, но сам ты, точно знаешь, таким быть не можешь. А дальше всё нарастает, как снежный ком, ты всё время напоминаешь себе о прошлых неудачах, и впредь не хочешь даже пытаться. В итоге опыта нет никакого, ни положительного, ни отрицательного.       Зак, кажется, был несказанно озадачен такими словами.       – Что же мне делать? Как себя изменить?       – Вот тут я тебе не советчик. Потому что не психолог. Психолог бы подсказал – начни с того, продолжи тем… А я могу просто посоветовать – люби себя и принимай таким, какой ты есть. Как все мы приняли. Потому что ценим тебя, значит – уж есть, за что. А если у тебя и есть иногда сложности с выражением своих чувств и мыслей простыми человеческими словами – то мы, во всяком случае, это проблемой для дружбы, для хорошего отношения не считаем. И знаешь, может, в годы юные и кипучие люди больше падки на внешние красивости, а в нашем возрасте честность и надёжность привлекают как-то больше, чем имидж мачо и всякие пикаперские примочки. Я не знаю, получится ли у тебя что-то именно с Андо… Может ли у кого-то что-то получиться с Андо… Да не делай, ради бога, такие глаза! Если ты ждал от меня какого-то ужаса по поводу… То оглянись, где ты сидишь-то. По этому адресу классическая мораль больше не живёт. Я с Таллией не сплю – что понятно, ввиду её состояния… Но спала. Конечно, когда ещё не была женой и матерью… Но еврейкой-то уже была… Мы с ней тоже долго ходили вокруг друг друга не с самыми, сперва, приятными эмоциями, а потом вот… Тогда, перед самым… концом… её обращением… И знаешь, что? Да не появится на свете такой причины, чтоб я об этом пожалела. Даже несмотря на те слова её альтер-эго о том, что всё было только ради того, чтоб подобраться к ценным сведеньям. Могла бы говорить что угодно, я-то всё равно знаю, что чувствовала тогда… Умом понимаю, а сердце говорило и говорит другое. А теперь вот она просто цепляется за меня, как за единственное из прошлого… И я понимаю, что права была я, со своей абсурдной верой, а не она, другая... Что права я, а не все, кто счёл бы меня ненормальной тогда или сейчас. Глупо рассуждать о том, что естественно и морально, а что нет, когда есть потребность одного человека в другом человеке. Просто ищи тех, кто примет тебя таким. Я не думаю, что их так уж мало.       Зак кивнул.       – Скоро я улетаю… И даже не знаю, вернусь ли. Но по этому поводу мне странно спокойно. Забавно, вообще… Мы в разных отрядах, но делаем одно дело. И меня очень греет этот факт. Знаешь, я всегда восхищался твоей силой… Я даже не сомневаюсь, что ты отстоишь то, что для тебя важно. Что вытащишь её. Только вот что ты будешь делать тогда?       Сьюзен вертела в руках так и не тронутую чашку.       – А это уже не от одной меня зависит. Но мне вот кажется… Из её отдельных слов, прикосновений, того, как она зовёт меня, как не отпускает надолго… Как врывается даже в мои сны… Что она тоже меня любит. Да, именно вот так, без лишних сложностей-осторожностей – я люблю её, она любит меня. Это правда, Зак. От неё никуда не сбежишь, и бежать – дело неблагодарное. И если ты о том, разведусь ли я с Маркусом… Я не могу тебе сказать. Не знаю. Я люблю Маркуса, иначе, чем Таллию, но тоже люблю. Я люблю наших детей. И Маркус говорит, что ему… Ну, что он принимает мою жизнь такой, какая она есть. Я много раз говорила, что он не заслужил подобного, что заслуживает женщину, которая бы любила только его. А он говорит, что отдавал мне свою жизнь вовсе не для того, чтоб я хранила ему пожизненную верность. Я просто подчиняюсь судьбе, Зак. Сначала она одного за другим отняла у меня любимых существ – любимую женщину, любимого мужчину… А потом их обоих вернула. Что ж, опять роптать и предъявлять счета? Мы справимся. Мы как-то справимся. И ты справишься. Ты можешь сколько угодно считать себя слабым, а я-то знаю – ты очень сильный. Ты заслужишь счастье, раз уж я его заслужила.