Венок Альянса

      – Мы провалимся, - нервно усмехался Винтари соседке, рыжекудрой Маргрет. После сеансов сил было ровно на то, чтоб спутешествовать до туалета, всё тело ломило так, словно целый день они карабкались по этим неприступным скалам, да периодически с них падали. Оказывается, виртуальная реальность – не одно только удовольствие, с мазохистическим злорадством говорил Милиас Нерулия, он, кажется, единственный из всех был с данным явлением знаком не понаслышке – в школе-гимназии у него были друзья, очень этой темой увлекавшиеся. У них это в основном были симуляторы, в которых можно было полетать и пострелять на боевых кораблях, такие игры имели одобрение военного министерства и даже выпускались под его эгидой, как способствующие правильному воспитанию молодёжи. В компании, с которой проводил годы учёбы Винтари, принято было отзываться о таких вещах пренебрежительно – виртуальная реальность хороший выход для тех, кому в настоящей, физической реальности не светит ничего хорошего, а мы не неудачники, ведь так? Правда, были сомнения уже тогда, что кому-то из них в физической реальности хотелось бы возможности по-настоящему сражаться. Не просто с командирского места руководить идущими в бой армадами, а самому рисковать погибнуть.       Здесь виртуальная реальность была несколько иной вещью. Сначала взятой на вооружение учителями анлашок, потом, с куда большим скрипом и сомнениями, наставниками некоторых воинских профессий. Не всё можно смоделировать в физическом мире, по крайней мере, близко к требуемому. Имитировать взрывы и повреждения, как и рассчитывать силу удара в тренировочных поединках – тоже задача творческая, но иногда, при высоких затратах, эффект отстаёт от требуемого. Даже не экономии ради, а простоты и эффективности если можно провести бойца через ситуацию непростого тактического выбора без подвижных игр в космосе – почему этого не сделать. Всего, что может предстоять рейнджеру, не расскажешь на лекциях, не разыграешь на астероидных полях, и даже возможности нашего воображения имеют пределы, но необходимо признать, что мы используем их, эти возможности, недостаточно, и использовать больше. Одних только рассказов-поучений мало, чтоб дать новобранцу представление о том, что такое долгий поход по границам исследованного космоса, когда долгие месяцы ты заперт с одним и тем же ограниченным числом сослуживцев в таком маленьком, оказывается, корабле. Что такое первобытный ужас встречи с новым неведомым врагом там, тогда, где шансы вызвать подкрепление ничтожно малы – ситуации первого контакта, увы, реже проходят в дружеской непринуждённой атмосфере, чем наоборот, и за примерами далеко ходить не надо. Что такое аварийное приземление на неведомой планете – даже если ты успел узнать, что там есть атмосфера и она пригодна для твоего дыхания. Да и в мирах известных можно попасть в немыслимую череду неприятных ситуаций – потеря команды, корабля, оружия, денег, свободы, всё то, что остановило б многих, но не должно останавливать воина-минбарца, а рейнджера и тем более. Фриди со своими учениками не стесняются пользоваться ментальными иллюзиями, Грёзы – осознанные сновидения – используются духовными лидерами, когда им необходим некий строгий вопрос к своему «я», так есть темы, которые удобнее и эффективнее пройти под руководством компьютера, программирование и отладка которого одна из сложнейших и ответственных задач в ведении фриди и рейнджерских учителей. Центаврианские локации не обновлялись, конечно, давно, в особенности локации Примы, но это лучше, чем ничего. «Времени не просто мало, ребятки, - говорил Рикардо, - за это время хоть как-то подготовить невозможно никого. Поэтому всё будет в темпе и с флёром безумия». Во сне время воспринимается иначе – бывает, во сне ты проживаешь неделю и даже больше, по крайней мере, сам считаешь так, хотя в реальности прошло лишь несколько часов. В первые погружения самым мучительным бывало именно это – пробуждаясь, возвращаясь под эти тёмные, мрачные своды, восстанавливать в голове календарь, брать в скобки виртуальный опыт. В первые погружения их просто приводили в город – Винтари предполагал, что это всё же какой-то город на Иммолане, впрочем, едва ли он скопирован с реального города с безупречной точностью, она не нужна. Им необходимо было за день обойти этот город, все его улицы, запомнить здания, перекрёстки, подъёмы и спуски, а затем система перебрасывала их в условия ночи, тумана, непогоды, и им требовалось из одного уголка города добраться в другой – иногда на другой его стороне, иногда в соседнем квартале. Даже если задание было не на скорость, это оказывалось чудовищно непростой задачей. Центаврианские города – достойные города, конечно – подобающе освещены и ночью, но какова вероятность, что мы будем проходить только достойными городами. Затем добавились – всего на третий день – виртуальные преследователи, затем – всего на пятый день – от преследователей недостаточно было просто суметь ускользнуть, их нужно было ликвидировать. Только на седьмой день они поняли, что играли в некоторых случаях друг против друга, это, впрочем, не влияло ни на что – угадать, кто твой противник, в новом случае, и обхитрить его с учётом знания о нём реальном не удавалось ни разу, система не стремилась облегчать им жизнь, она считывала их мысли и ожидания и выстраивала новую тактику. Уже на седьмой день города ожили, и хотя сами они действовали теперь часто не в одиночку, получая напарника в соответствии с прихотью системы, но получали также содействие или противодействие виртуальных жителей. Обывателей, полиции, нищих, бандитов. Противодействие – естественно, чаще.       – А это всё в основном ориентирование на местности, - улыбался Рикардо за ужином мрачной, как типичные центаврианские новобрачные, команде, - и на знание языка ещё.       Винтари свирепо кивнул – при неправильных словах или действиях система в лучшем случае выкидывала тебя на несколько действий назад, но чаще следовали арест (завершение игры, проигрыш) или побои (то же самое, только ещё с частичной проекцией ощущений на физическое тело, мозг осознавал, что сон закончился, несколько позже, чем отдавал нервам соответствующие сигналы). Самое замечательное было, когда несколько раз так выкинуло его! Оказалось, подвела слишком высокая аристократическая лексика… Тяжелее, впрочем, приходилось Андо, а также Уильяму и его дочери Адриане. Присоединение этих двоих – они встретились на полигоне перед отправкой в Эльх – несказанно Винтари удивило, но Рикардо пояснил, что таково было условие Уильяма, он считается главой Йедора-Северного, он может ставить условия. Отлично он присмотрит и сбережёт своих людей, тихо иронизировала Ада Бранкнер, кому кого беречь придётся, он на центарине ни слова не знает. Сама Ада, правда, не знала тоже, но невозмутимо ответила, что быстро учится. Что ж, пока нужно было признать, её система выкидывала реже, чем Уильяма и его дочь. За две недели можно выучить немало центаврианских ругательств, но невозможно действительно выучить язык, на что они надеются. Существовал способ нейропрограммирования, при котором в мозг загружается необходимый лексический багаж, после некоторых колебаний они на это пошли. Но если б знать, как на другом языке будет «здравствуй» и «до свидания», было единственно важным, наверное, этим способом пользовались бы напропалую. Развитие науки и техники упростило нам жизнь во многом, но не сделало ненужным труд переводчиков. Потому что язык – это не только отдельные слова, но и их сочетания, рождающие новые смыслы, это уместность и неуместность слов, это, наконец, юмор. С юмором у телепатской части команды вообще проблемы, за исключением Ады и Брюса – рейнджера-телепата.       – Как это вы-то так хорошо выучили? – спросила Рикардо, с интонациями нескрываемой зависти, Ада.       – Ох, и рад бы сказать, что такой был самый лучший у Амины ученик, но ложь душу портит. Я же в колонии вырос, вербочка. Тау Кита – такое место, там кого только не обитало, только ворлонцев, пожалуй. У нас там и не захочешь – полиглотом станешь, сестрёнки болтали на дразийском чуть ли не лучше, чем на родном. Ну, и центавриан хватало – многие у нас в гостях бывали, дружили с моими родителями. Помню, когда впервые увидел центаврианина… Мне лет пять было, не больше. Очень удивился, спросил: «Дяденька, а почему у вас волосы дыбом?» Не понял я, что это инопланетянин. Я ж привык, что все инопланетяне как инопланетяне, дрази там, нарны, бракири даже… А этот человек человеком, только волосы дыбом. Мама на меня зашикала…       – А центаврианин – что?       – Улыбнулся и рассказал эту самую легенду, откуда их причёски пошли. Как, во время торжественной речи их первого императора, над головой его взошло солнце, и одело его голову нимбом из света. Центавриане посчитали это знаком, и с тех пор ставят свои волосы в форму гребня-полукружия. Чем выше положение в обществе занимает центаврианин, тем выше, считается, взошло над ним солнце.       – А над женщинами солнце что же, не всходит?       – Всходит, но по-другому. Женщины обривают голову в знак пренебрежения к условностям, считается, что они свободны от необходимости служить, сражаться за место под солнцем, их задача цвести и вдохновлять мужчин на подвиги. Женщина отражает свет солнца, всходящего над мужчиной. Ну, правда, в истории было несколько женщин, в период разобщенности, которые занимали высокое положение, они носили гребни, как мужчины… С ходу вспоминается Ламеллия Гордая, её княжество успешно противостояло территориальным амбициям тогдашнего императора в течении всей её жизни. Он ведь был императором ещё далеко не всея Центавра, а только Империи Дрюон, но мечтал, конечно, о мировом господстве… Увы, сыновей, которые могли б продолжить её линию, ей бог не дал, а племянник Гурон оказался трусоват тягаться с империей, и выдал свою малолетнюю двоюродную сестру, дочь Ламеллии Диту, за сына императора, фактически передав княжество Торн под управление империи… Оно, конечно, может, централизация и благо, но жители княжества что-то так не считали…       Винтари присвистнул.       – Вы, похоже, неплохо знаете историю Центавра, Рикардо.       – Местами. Сколько-то в детстве наслушался… О чём центавриане любят порассказывать больше, чем о своей истории?       Сеансы длились по три часа – и тогда в день их было два, либо по полтора – и тогда их было три. Это очень много, в перерывах необходимо было переключаться, давая отдых телу и мозгу, и вот это-то оказалось самым сложным. Отскрести себя от наклонной минбарской платформы не для того, чтоб стечь на пол, лежать там и смотреть опустошённо в тёмный каменный потолок. Рейнджерское совместное проживание уже не тяготило – жилых помещений тут много, и сейчас свободны почти все они, завершившие подготовку рейнджеры отбыли на задание, остались только учителя, и можно было расселить их более рассредоточенно, чем по девять человек в одной большой пещерной зале, разграниченной тонкими переборками на секции по три спальных места. Уже не важно, кто там по соседству так же тихо скулит, вымотанный очередным погружением. Никто не доставит больших беспокойств, чем собственные усталость и недовольство собой. Хотелось просто закрыть глаза, спать, и желательно без снов. Но приходил отвратительно весёлый Рикардо, или кто-нибудь из местных учителей, выгоняли на приём пищи или на прогулку. Гулять по местным красотам с удовольствием могли б только Андо и телепаты Ледяного города – после Драса и приполярья здесь, наверное, великолепно, а после Тузанора нет. Эльх находится в умеренных широтах южного полушария, и здесь так удачно сходятся течения, что безветренных дней почти не бывает. Притом ветер чаще всего холодный и довольно злой, между громадами тёмного камня, иссечёнными глубокими пропастями и пещерами, он набирает необыкновенную силу и как будто живёт своей жизнью. Ночью в его вое слышится насмешка над самой идеей освободить Центавр. Небольшой пятачок, где сел доставивший их шаттл – единственное ровное место на много километров вокруг, они добирались от него до выделенных им для проживания пещер час, но не пали духом, что даёт надежду, что дух их способен на многое. Это место самой природой предназначено для диких зверей и птиц, не для изнеженного разумного. Диких зверей они видели не раз – по почти отвесным стенам карабкались серо-чёрные, в цвет этого камня, валы, их лапы снабжены длинными острыми когтями, разделёнными на фаланги, они могут хвататься за мельчайшие неровности и трещины, а голова и спина у этих животных покрыты костяными наростами, подобными минбарскому гребню – это повышает шанс на выживание при падениях. Срываются они, впрочем, нечасто – тела их поджарые, лёгкие, гибкие. Какое счастье, что валы травоядные, думал Винтари, рассматривая фотографии этих когтищ. Питаются они той суровой растительностью, которая избрала себе местом произрастания эти скалы, причём их челюсти с мощными крупными зубами перемалывают не только листья, но и ветки, они легко перекусывают палки толще денн-бока – что в своё время очень осложнило постройку мостов над этими пропастями. А понизу зловеще струятся змеи саратт – метра полтора длиной, но когда она ползёт, кажется, что она не кончится никогда, переливы их чешуи позволяют им быть почти неразличимыми среди поросших травой и мхом камней, во влажном блеске мелких горных ручьёв. Никакого яда им природа не выделила, но валы сверху низвергаются слишком редко, чтоб хватало на прокорм всего змеиного семейства, поэтому змеям пришлось отрастить не просто зубы, а настоящую мясорубку из движущихся костей и хрящей, и разработать очень эффектную тактику охоты стаями по 3-5 особей. Птиц два вида, один яйцекладущий, другой живородящий, и оба хищные, нападать на двуногих они обычно всё же не решаются, однако если двуногий один, раненый или выбившийся из сил на долгом крутом подъёме – могут не отказаться от такого шанса. Удивительно, что соседство лагеря лишь немного потеснило всех этих замечательных существ, они отошли подальше, но, изучив двуногих с расстояния, решили, что к худшему они их жизнь едва ли изменят – и были правы. Добывать в пищу валов не станет даже очень оголодавший – их мясо настолько жёсткое, что если природа не выделила тебе челюстей-мясорубок или способности отрыгивать очень ядрёный желудочный сок, то не стоит даже пытаться. Добывать в пищу саратт – уже перспективнее, их мясо нежно, хотя и обладает довольно специфическим запахом. Но с саратт точно не известно, кто кого добудет в пищу. Что касается птиц, то употребимы только яйца яйцекладущего вида, взрослые особи почти всегда заражены паразитами, которых их иммунная система способна понизить до симбионтов, у прочих же таких шансов мало. Это действительно отличная тренировка перед отправкой на Центавр, хохотал Винтари, в первую же прогулку едва не наступивший на саратт, у нас опасной фауны ещё больше, возглавляют рейтинг собратья.       К концу второй недели они часто и в реальности говорили между собой на центаврианском – телепаты в меньшей степени, просто и здесь не изменили своей традиционной молчаливости. Их прощание в Эйякьяне – тех, кто прибыл проводить Уильяма, Адриану и учеников Винтари – тоже проходило в тишине. Они просто по очереди крепко обнимали их, Андо, Аду, даже Брюса — с которым прежде не были знакомы. Может, в ряду их объятий Андо меньше морщился от восторженных тисканий К’Лана, рассыпающегося в восхищении и белой зависти по поводу предстоящих товарищу интересных, серьёзных испытаний. У рейнджеров, как и у минбарцев, принято завидовать тем, кому назначено что-то вот такое-эдакое. Табер Тасевил, прижимая ладони к щекам Амины, говорила:       – А нас, наверное, пошлют к луматским границам, пиратов гонять. Как скоро мы увидимся вновь, дорогая подруга? Сколько историй накопим друг для друга? У меня их, верно, будет меньше, чем у тебя...       Отправлялись не сразу на Центавр, а в сектор аббаев, где сейчас находился грузовой шаттл семьи Арвини — перестраховаться не будет лишним. Удивительные существа населяют Приму, недоумевал, помнится, Кристиан, тоже ученик-телепат – при своей-то нынешней параноидальности, они не обыскивают транспорт, столько путешествующий по иным мирам? Обыскивают, пожимал плечами Винтари. Находят мелкую, несерьёзную контрабанду, успокаиваются. Серьёзной контрабанды Арвини не возит ввиду ненадёжности его старой, часто ломающейся посудины – совсем, допустим, и не развалится, а задержка в пути может выйти непредвиденно долгой, кто ж захочет так рисковать там, где речь о действительно больших деньгах? Ну а не получая крупных заказов, не может и обновить транспорт, замкнутый круг. Опять же, хоть на взятки у Арвини достойных денег нет, но таможня сейчас довольна любыми, плюс какие-нибудь симпатичные аббайские вещицы – и все вопросы улажены. На всякий случай, впрочем, на подкуп таможни и прочих причастных был выделен объёмистый кейс луматских украшений, высоко ценимых на Центавре – Создатель знает, где и каким образом их удалось столько собрать, во что это обошлось.       – Ещё раз, друзья мои, воины и добровольцы... Не подведите. На вас возлагаются огромные надежды, и одна из них — увидеть вас всех живыми. Возвращайтесь со щитом, как говорят на Земле.       Винтари поднял глаза. Кто может представить себе чувства президента Альянса сейчас? На нём и прочих забот и тревог видимо-невидимо, но он сейчас здесь, провожает этот с виду непримечательный рейс на Аббу, не только потому, что прощается с сыном. Прощается, возможно (думать о таком не хочется, но как не думать?) навсегда. И Винтари слишком хорошо знал, что он чувствует, потому что чувствовал то же самое. Он ещё как-то приучил себя не просыпаться со смутной паникой каждое утро, но долгие разлуки его теперь пугали. Лориен сказал: двадцать лет, не больше... Но ведь меньше-то — может. Кто знает, когда это произойдёт? Не случится ли это именно сейчас, во время их похода? Сколько они там пробудут? «Мы-то вернёмся... Ты нас дождись. Не вздумай не дождаться».       Дэленн поочерёдно обняла Дэвида и Винтари.       – Берегите себя... все берегите. Себя и друг друга. Дэвид... Не так я представляла твоё взросление, твоё боевое крещение. Но не мы решаем. Мы должны оказываться там, где нужны. Я не буду тебе говорить: будь сильным, будь мужественным, береги своих друзей, я знаю, что всё так и будет. Ты ещё не вступил в анлашок, но принципы рейнджеров глубоко в твоём сердце. Помни, твоя мать ждёт тебя и молится за тебя. И за тебя, Диус. Будь осторожен, сынок. Не все там знают и помнят тебя в лицо, но всё же.       – Я буду... матушка.       Благословить Дэвида так же пришли его друзья и несколько учителей. Он вяло отшучивался, что вообще-то собирается вернуться живым…       В дороге было время и подготовиться, и поразмыслить о произошедшем и грядущем – грузовое судёнышко нельзя было назвать быстроходным. Увы, но чем-то иным, чем этот троянский конь, они воспользоваться не могли. После пяти минут пребывания на «Асторини» Винтари овладело глубокое раскаянье в том, что прежде он относился к грузовым судам и их экипажу именно так, как и описал когда-то Рикардо – с обидным пренебрежением, как к прозе жизни, чему-то лишённому самой возможности иметь некий романтический ореол. Какая романтика может быть у судна, назначение которого сугубо утилитарное, интерьеры которого скромны до примитивности? Холодные, серые трюмы хранят немало прекрасного – в ящиках и контейнерах, закреплённых специальными пазами, крюками и зажимами, но не в себе же самих. «Асторини», действительно, очень маленькая – и внутри это ощущается ещё острее, чем снаружи, и жизнь здесь поэтому кипящая, концентрированная. Идут последние этапы погрузки, через кают-компанию затравленно пыхтящие ремонтники проносят ящики с инструментами – ремонтировать корабль приходится всё время полёта, практически штатно. Толстый Клайса, вечно выглядящий так, словно прорывался откуда-то с боем – запыхавшийся, раскрасневшийся, с растрёпанным, словно пожёванным гребнем, поминутно бегал в трюмы с кипами накладных измерять с рулеткой ящики, беспокоясь, всё ли войдёт и сможет ли посудина со всем этим вообще подняться. Большая часть груза – аббайский текстиль, и фала-то ничего, считай, не весит, а вот виссин тяжеленный, кажется, всё остальное на этом корабле в сумме столько не весит, да ещё эти дразийские горшки, которые и весят как свинцовые, да ещё упаковывают их поставщики каждый в огромную набитую стружкой коробку, хотя чтобы такой разбить, это очень постараться надо… А что делать? Брать меньше товара – это, считай, зря летали, налоги с магазина в Нахили хотя бы отбить… А по возвращении ещё механику у шлюзовых створок перебирать, это как пить дать. Старый Арвини мечтает, конечно, скопить на новый корабль, но понимает, что мечту, скорее всего, оставит по наследству, вместе с этим корытом.       Каюты три, маленькие, так что спать или вповалку, или по очереди. Да, после Эльха они привычны ко многому и способны порадоваться уже просто тому, что кровати здесь хоть и узкие и снабжены очень жёсткими, отвратительными матрасами, зато хотя бы горизонтальные… Пока, правда, о сне не думалось. Винтари не решился бы даже примерно предположить, что у этой посудины сейчас барахлит – в момент старта «Асторини» трясло так и с такими звуками, каких он до того не слышал и вообразить не мог. Но лица членов команды были безмятежно спокойны, по-видимому, это был самый обычный старт, а не обещание развалиться.       – Мы понимали, конечно, что миссия непростая, но не думали, что начнётся с того, чтоб добраться до Центавра живыми.       Шеридан смог дать, на самый крайний случай непредвиденных столкновений, только одну «Старфьюри» - больше ангары «Асторини» и не вмещали. В последний момент, явно всё ещё борясь с сомнениями, выдал так же три Скрадывающие сети.       – Только на самый, самый крайний случай! Штука это опасная, при длительном ношении опасна для вас и окружающих. Используйте её мудро — только тогда, когда будете понимать, что без срочного изменения внешности не обойтись. Закладывая параметры, помните — сеть зрительно меняет только внешность, она не меняет вашего роста и вашей комплекции, и, разумеется, если кому-то вздумается вас ощупать — маскировка его не обманет. Лучше всего будет, если сеть не будет всё время находиться у кого-то одного — так меньше искушений. Передавайте её друг другу.       Винтари сразу подумал, что как-то маловероятно, чтоб сеть совсем не пришлось использовать...       Центаврианское оружие им обеспечил Арвини, а связь была своя, минбарская... И такая, что пожалуй, от её наличия было немногим легче. Кроме прискорбно малого радиуса действия, аппараты ещё и заряжались от солнца, причём дневного заряда хватало на один пятнадцатиминутный сеанс связи. Но что-то более мощное могли засечь, поэтому приходилось довольствоваться тем, что есть, и как можно больше действий координировать заранее.       Для Винтари лично главной проблемой стала неожиданно свалившаяся на него счастливая доля парикмахера. Большинство членов диверсионной группы не могли сами справиться с маскировкой, хотя старались очень. В Эльхе у большинства было время осознать предстоящую необходимость, но не находилось сил приступить к действиям – первостепенным было справляться с учебными задачами. Только Амина ещё в самом начале собрала традиционный центаврианский хвостик, сбрив всё лишнее, и с непривычки страдала от того, что голове холодно. Логично, на тот момент никого из девушек её пример не вдохновил, мужчины же, у части которых стояла противоположная задача – отращивать, решили, что с постановкой гребней справятся уже ближе к делу. Слышать о том, что что-либо является сложным делом, и ощутить на собственном опыте – это разные вещи. И теперь во всех помещениях «Асторини», которые условно относились к жилым, царил форменный хаос. Разворошенные баулы с одеждой, выставленные к стенам зеркала в полный рост – одно таки уронили…       Центаврианский принц думал о том, что всего год назад он и в порядке анекдота не мог бы вообразить, что будет помогать ставить гребень Рикардо. Волосы рейнджера, русые, на концах выгоревшие от солнца, сухие и секущиеся, по природе-то своей, проступающей от корней и ярко проявившейся после мытья каким-то волшебным бракирийским шампунем, оказались мягкими и шелковистыми, и в гребень, увы, не желали собираться категорически.       – Что бы я в лаках-то понимал, конечно... - ворчал Рикардо, любуясь в зеркало на сооружённый хаос, - но мне явно нужно что-то посильнее.       Винтари его понимал — его собственные, и раньше весьма непослушные волосы, после стольких лет свободы обратно к прежним обычаям не хотели. К стыду, он сейчас и вспомнить не смог бы, какой высоты у него должен быть гребень. Хорошо, что сейчас он определённо должен быть короче, плохо, что сложно сразу определить – насколько. У братьев Арвини нашёлся прямо-таки волшебный прибор – выпрямитель, на котором можно задать нужную длину и отсечь кончики. Жаль, часто пользоваться таким нельзя – портит волосы. К тому же, будучи древним, практически семейной реликвией, барахлил. Свои волосы Винтари таким образом укротил, а к Рикардо подступиться не решился – прибор перегрелся и начал издавать тонкий, но ощутимый запах горелого, так можно оставить командира вообще без шевелюры.       – Ну, вы не одиноки. Многие молодые центавриане мучаются с гребнями по нескольку часов, это опыт, приходящий с годами, и с годами волосы привыкают лежать нужным образом…       Рикардо шутливо подчеркнул пальцем мимическую складку у рта.       – На молодого-то центаврианина я уже не похожу.       – Может быть, вас утешит тот факт, что и многим пожилым бывает сложно обойтись без помощника? У всех знатных центавриан, например, есть личные парикмахеры.       Неужели вы не носите какие-нибудь обыкновенные человеческие шляпы, тоскливо вопрошал в Эльхе Брюс, волосы которого отрастали слишком медленно. Почему же, беднота очень даже носит. Аристократия – нет, тем, кто хорошо устроился в жизни, нет нужды беспокоиться о том, не испортят ли волосы солнце или осадки, к их услугам всё лучшее в косметической индустрии, и они свои головы могут являть восхищённым и завистливым взорам в образцовом состоянии. Граждане попроще в основном как раз и прикрывают свои жалкие неаккуратные гребешки какими-нибудь головными уборами, но иногда их всё-таки приходится снимать.       – Слава богу, нам из себя предстоит изображать незнатных… Где мы все тут личных парикмахеров найдём?       Да, это хорошо, что незнатных. Для знатных нужна иная физическая подготовка. Слишком уж для рейнджера сложная. Чтобы ровные, холёные ногти, чтобы не огрубевшая от зноя и мороза кожа – и желательно, не имеющая такого вот кирпичного загара. Чтобы умело, но всё же не бесследно замаскированные следы излишеств – обжорства, возлияний, а то и употребления наркотических веществ. Нет, не все состоятельные центавриане таковы, и возможно, Рикардо смог бы изображать особо ревностного поклонника боевых искусств. Но он из этих искусств знает, благодаря некоторым новобранцам, лишь пару приёмов, убедительно бы не получилось.       – Эх, не дожила маменька до того дня, когда её сын стал бродячим центаврианским лавочником… Или кто я там по легенде?       Винтари подумал о том, что ему приятно смотреть в глаза Рикардо – такие открытые, весёлые, ясные, глаза честного человека, которому нечего в своей жизни стыдиться. Ну, и правда ведь нечего… Он ведь, даже когда залёг на дно, спасаясь от грозящего земного правосудия, не возил ни оружия, ни наркотиков, хоть за это и платили больше. Только продукты, бытовую химию, безделушки…       Интересно, у большинства знакомых ему землян глаза голубые или серо-голубые. Рикардо, Шеридан, Дэвид… Хотя нет, у Дэвида они скорее серо-синие – как небо над морем в самом начале непогоды, когда набегающие барашки туч ещё не слились в единую пелену, и в прорехи проглядывает синь. Или как камень ал, синие искры в сером полупрозрачном стекле – в Тузаноре много зданий с таким камнем. Говорят, что у Андо – глаза его отца, Байрона. Ровный, печальный серо-голубой цвет, цвет пасмурного неба, не ожидающего солнца ни завтра, ни послезавтра, цвет веры, которой не пробиться через окружающее безверие… А у Маркуса глаза синие – вызывающе синие, невольно говорит каждый, кто их описывает. На Минбаре небо таким бывает редко, а на Земле это смеющееся, жгучее небо золотой осени. Моей золотой осени, сказала как-то Иванова.       Наверное, самая распространённая на Земле гамма…       – Давно вы лишились вашей матушки?       – Три года уже как. Всё шутили мы с ней, что до столетнего юбилея она всенепременно дотянет, а вот не дотянула. Говорил уж я, стезя наша шибко здоровье подтачивает. Отец вот ещё в 61м… Сказал – Кларк подох, можно с чистой совестью тоже, хоть там и так будет, кому до ада его допинать. У него, отца, на что здоровье было богатырское – слабым в нашей породе откуда взяться – а всё ж столько аварий даром-то не проходят. На таком старье летали – эта вот дура, чай, помоложе, чем «Ричард» был. Тоже ни рейса не было, чтоб хоть что-то из строя не вышло. Ещё хорошо, не доходили особо до наших краёв светлые новаторские идеи периода Кларка, на экипаж вешать ответственность за аварии, при Сантьяго-то просто отмахивались. Маманя говорила, это нам спасибо, что из-за нас она от работы отошла, хоть сбережённое здоровье, правда, мы же и сточили всё, так что то на то и вышло. Особенно я – и по детству бедовый был, а потом вот, побегать-то когда пришлось… За то только каждый день бога и благодарю, что не свёл тогда мать в могилу тревогой за меня, непутёвого, дождалась моего воскрешения.       – Удивилась такому вашему выбору? Вы ведь уже рейнджером подали о себе весть?       – Не, не удивилась. Так и сказала: «Всегда знала, что ты под какой-то особой звездой родился».       – Да под множеством звёзд даже, - Винтари понял, что без «невидимок» здесь первое время не обойдёшься, и потянулся за новой упаковкой, - наверное, это и правда влияет – родиться в космосе…       Рикардо посмотрел на него непонимающе.       – Вы ведь сказали, на «Ричарде» и вы на свет появились. Отчаянная женщина была ваша матушка, по-рейнджерски отчаянная. Бывает, что в дальних походах на кораблях рождается кто – соблюдай ни соблюдай осторожность, а без осечек не обходится. Но тут-то сколько раз надо было самой на борт взойти, в таком-то положении! Или тоже оттого, что не могла себе отпуск позволить?       – А, так это выразился я так… и правда, как же ещё меня понимать надо было? Я у родителей-то да, на «Ричарде» появился, потому как с ним они тогда на Земле загружались, когда им меня вручили. Усыновлённый я. Показывал же я вроде фотографию Мальвины, сестры? Бывает, конечно, что и родные друг другу не сильно похожими выходят, но уж не настолько.       – Вас… вручили?       – Ну, такая вот история вышла. Пошла матушка прогуляться окрест – по порту да вокруг него, перед долгим рейсом на лица человеческие посмотреть, и набрела на женщину с младенцем. Говорит, очень уж потерянный вид у этой женщины был, наверное, случилось что-то. Разговорились. Матушка начала сюсюкать с ребёнком – своих-то детей ей господь не дал, а она уж шестой десяток разменяла. Так и думали они с отцом уже, что вдвоём старость коротать будут. Женщина ей: «Хотите, подарю? Уж лучше вам его отдам, чем они до нас доберутся». Услышала, что путь долгий был, и теперь в обратный такой же – и прямо счастье ей было, что это глушь, о которой не всякий и вспомнит. Так и сказала: «Увезите его на край вселенной, а если сможете, то и за край». Видимо, как мама поняла, кто-то их преследовал, может, мафия… Вот так и передала она меня с рук на руки. Почти голышом, без одеялка. С одеялком она обманку соорудила – видать, чтоб преследователей обмануть. И сама куда-то билет взяла – куда, это уж мама не знала. Ничего она не сказала – ни имени, ни фамилии, ни даже из какой местности родом. Так что кем я был – неизвестно теперь, а стал вот Алваресом. Рикардо, в честь «Ричарда»… Сама она, мама говорила, была ровно пшеница спелая – светлая, ну и я таким оказался, чему удивляться. А они с отцом – мексиканцы, смуглые, чернявые. Да перед кем стесняться – инопланетян больше, чем людей, а которые люди, видать, и сами поняли, не маленькие. А мне вот всё детство невдомёк было, чего я среди всей семьи один русый. Вскоре же, до чего жизнь на всякие финты горазда, две сестрёнки подряд у меня народились. На шестом десятке-то и у вас не все рожают, хоть подольше нашего живёте, а тут, я потом думал, сколько страху было. А с другой стороны – если господь даёт, так чваниться, что ли. Вроде как, сдала матушка экзамен на материнство, а может, это чтоб я по смерти родительской совсем одинок не остался… Так я думал, представляете, что это потому, что я мальчик. Решил, что это девочки сразу чёрненькими рождаются, а мальчики как подрастут, темнеют. У отца спрашивал – он смеялся и говорил, что да, тоже в детстве белый-белый был… Это уже потом я его детские фотографии увидел, обиделся даже, что он меня разыгрывал. Потом уж старше стал, смекнул. Но родителей не расспрашивал – так совестно оно было, подумают, что недоволен чем, любви мне их мало что ли. Это ведь известно между людьми, что дети по обиде говорят, мол, не родные вы мне, наверное, или сравнивают, кого любят больше. Я-то знал, что всех троих нас одинаково любили. А так ведь подумают, что мыслишка чёрная завелась, что взяли меня, когда думали, что своих не будет, а потом свои пошли, а обратно сдать и неловко уже.       – Когда же вы…?       – После смерти уже отцовой. Как-то нечаянно, слово за слово, проговорилась матушка. Сперва просто, что не родной, а мне расспрашивать опять неловко было, ну приёмный и приёмный, чего тут дознаваться, мало, что ли, детей сиротами или брошенными бывает. Остальное уж потом рассказала.       Винтари ненадолго опустил руки, давая им отдых.       – Удивительно, честно говоря… вот так походя услышать от вас такое. Любите же вы приберегать самые удивительные истории на потом. А… о настоящей семье вы что-нибудь узнали?       Рикардо осторожно, с опаской ощупал с боем кое-как сооружённую конструкцию.       – Вы таких слов, высочество, даже и не говорите. Настоящая семья у меня и была. Мать не та, что родила, а та, что вырастила, это у нас хорошо знают. Сказывал отец, что его отца, деда то есть, мачеха вырастила – так получше, чем у иных родные матери. Человека нового родить – это не ерунда, но это, если честно, и случайно порой получается. А главный-то вопрос – чего с этим человеком потом делать...       Если откровенно, понять этот скептический взгляд землянина можно. У знати хотя бы гребни как гребни, можно смеяться с того, как это выглядит, можно удивляться упорству, с которым это собиралось, но нельзя отрицать, что это внятный пример почтения к родным традициям и расовой гордости. А что из себя представляет гребень какого-нибудь мелкого глубоко провинциального клерка? Какой-то невнятный начёс, мелкий, жалкий, никого не впечатляющий, центаврианского блеска не несущий. А у слуг и рабов и вовсе никакого гребня, они просто собирают волосы в хвост или узел, у них и возможности нет ухаживать за своей головой, как за клумбой.       – Нет-нет, я не это хотел сказать, то есть, я понимаю, о чём говорите вы. Но вы же взрослый человек и тоже понимаете – правда не разрушает отношений, которые настоящие. Ваши приёмные родители любили вас, вы любили их, и так было, пока вас не разделила смерть, и этого уже ничто никогда не изменит. Но ведь вы сами сказали, родная мать не просто отказалась от вас, она чего-то боялась. Неужели вам не хотелось узнать…       – Да может, и хотелось! Как тут узнаешь? Ни фамилии, ни каких-то сведений, кто она и откуда. Она никаких имён не назвала – либо матушка не запомнила. Матушка решила так, что она бежала от бандитов, а может, и из какой-нибудь секты, такие уж у неё глаза были тоскливые, затравленные. А может, её преследовал бывший муж, когда девчонки из колоний разводятся с мужиками с Земли, это и теперь через одну истории дикие, а уж тогда… А если она была сумасшедшей? Тогда ведь получается, матушка поступила не очень-то хорошо…       «Ваша мать не сумасшедшая», - зазвучал в памяти детский голосок. Никому не хотелось бы узнать, что его мать сумасшедшая…       – Но почему-то ваша мать поступила именно так? Не убедила обратиться в полицию, и сама не обратилась…       – Не знаю… Когда я слушал об этом, у меня и вопроса такого не было. Эта история даже в пересказе наводила такую жуть, что пожалуй, дракхи не такой ужас внушают, как эти таинственные «они». Наверное, если б можно было так просто решить проблему – она б решила.       – Полагаете, у тех, кто её преследовал, были свои люди в полиции?       – Или по крайней мере, она это подозревала. Молчанием люди иногда говорят больше, чем словами, и она ясно дала понять, что намерена увести таинственных преследователей за собой. Она всё время повторяла «Нет, его они не получат, ни за что». Какая вероятность, что она жива?       – Не нулевая всё же, думается. Вы же рейнджер! Как вы можете жить с неразгаданной тайной, как можете сомневаться, что вам по силам её разгадать? Едва ли легко найти кого-то спустя столько лет, не зная имени, но разве рейнджерам не случалось и такое? И если ваша мать жива, как отказать ей в счастье однажды наконец не только надеяться, а узнать, что её сын жив и здоров, и вырос замечательным человеком? Может быть, у вас есть и ещё братья и сёстры, может быть, они каждый день думают о своём потерянном брате. Вы же не женаты? Вдруг вы встретите прекрасную девушку, полюбите, женитесь, а потом окажется, что она ваша родная сестра? У нас есть трагедии с таким сюжетом.       Рикардо поднялся на ноги.       – На самом деле ты, парень, во многом прав. Да наверное, и во всём. Есть у меня на Земле пара толковых человечков, помозгуем… Но сначала надо дело делать.       То и дело с разных сторон раздавались восклицания, шутливые или экспрессивные, на тему «как же тяжело всё-таки быть центаврианином». Своим углом непростую проблему решали девушки – проблема состояла в том, что волос землян имеет куда меньшую густоту, что на женских причёсках более заметно, чем на мужских. Адриана, дочь Уильяма, решила не обременять себя лишними переживаниями и обрила голову полностью. Обычно так делают старухи, волосы которых уже не могут похвастаться прежней красотой, но иногда на подобную меру идут и молодые женщины, которым приходится много работать или у которых нет постоянного места обитания. И это, пожалуй, вариант, подходящий всем здесь, но вот Селестина, например, колебалась, и не только потому, что длинных, блестящих золотых волос было жаль.       – Лысина – она и есть лысина. Однозначная и однообразная. А наличие волос может послужить маскировке самим фактом. Можно этот хвост подстричь покороче, завить, покрасить – и вот уже вроде как совсем другая женщина.       Маргрет смотрела на это утверждение скептически – когда растительность не обрамляет лицо, а болтается где-то на затылке, к нему, лицу, в любом случае больше внимания. Так что лучше сосредоточиться на головных уборах и косметике.       Уильям свою роскошную шевелюру перехватил на затылке, заплёл в косу и, под сожалеющие вздохи Андо, эту косу отрезал. Андо этот пример мужества, однако же, не помог, расставаться со своей гривой ему отчаянно не хотелось.       – Всё равно из меня центаврианина не получится, это безнадёжно.       – Получится-получится! – бодро изрёк Рикардо, сам, правда, ёжась в центаврианском жилете, который казался ему сейчас самой тесной и неудобной вещью на свете, - время у нас есть, изваяем из тебя первоклассного центаврианина.       – Или, - ухмыльнулся Винтари, - центаврианку.       Он ожидал, конечно, некоего экскурса в нарнскую ненормативную лексику в ответ, но то ли Андо не расслышал, кто именно это сказал?       – А в принципе, вариант… давайте центаврианку. Но что, если этот проклятый платок съедет, если из-под него выглянет лишняя прядь?       Компромиссный вариант в форме Маргрет их глазам уже явился – она решила, что убрать всё полностью успеет в любой момент, а пока подбрила по лбу и вискам, остальное собрала в приличной густоты хвост, который окружила в несколько оборотов цветастым полотнищем, скрывающим не сбритое. Иржан влез с критикой, заявив, что для крестьянки Маргрет слишком красивая, та фыркнула – а что было отвечать на такое.       – Думаю, что ничего хорошего. Придётся следить, чтоб не съезжало, и просить чьей-нибудь помощи в оптимальном повязывании платка. Довольно унизительно для вашей независимой натуры. Может, всё же лучше гребень? Волосы у вас не такие шикарные, как у Уильяма, но тоже могут сгодиться на шиньон.       Опыта изготовления шиньонов тут не было ни у кого, но Клайса грозился связаться с каким-то надёжным и мастеровитым по этой части знакомцем, в каковой перспективе прибрал косу Уильяма. Девушкам может понадобиться. Правда, ещё красить надо будет всякий раз так, чтоб цвет в цвет…       – Нет уж, пошёл за бритвой.       Вошёл, лёгок на помине, Клайса, бухнул на пол ещё какой-то мешок, остановился отдышаться. Вслед за Клайсой протиснулся его долговязый, в полную противоположность ему поджарый брат Джирайя, он ничего не принёс, просто зашёл поглазеть.       – Со мной, видимо, придётся пойти на такой же вариант, - вздохнул Дэвид, - как ни крути, если не закрыть чем-то мои виски – жди провала. Спиливай не спиливай, это заметно. Каким головным убором это можно закрыть, шлемом гвардейца? Правда, платок так повязать тоже суметь надо…       – Они бывают с бахромой! – оптимистично отозвалась Селестина, - а ещё я тут видела такую милую шапочку…       – Может, будет у нас три псевдодевушки тогда? – грустно улыбнулся Брюс. На его голове изобразить намёк на гребень вообще так и не получилось.       – Боюсь, Брюс, вот из вас центаврианка как из меня дразийская матрона. Нет, у нас, конечно, тоже немало особ, лишённых какой бы то ни было женской привлекательности… Но ваш облик слишком мужественный. Вам давно не 16 лет.       – Ну, а лысым мужчиной – не вариант?       Иржан и Милиас прыснули, пробежавшая мимо Амина опустила голову, изображая, что ничего не слышала. Клайса икнул и выскочил за дверь, оставив своего менее стеснительного брата выяснять, чем конфуз разрешится.       – Не, ну для святого дела, бесспорно, ничего не жалко, но может, лучше без крайних мер? И эту роль вы точно не потянете.       Брюс уставился на Винтари непонимающе.       – На Центавре, кроме женщин, обривают головы мужчины, занимающиеся проституцией, - донёсся от дверей голос Джирайи.       Брюс закашлялся.       – Мужчины, занимающиеся проституцией? – Дэвид поднял от изучаемой им золотой вязи на поясе полный шока взгляд.       – Ну, это ж логично… Или вас удивляет сам факт мужской проституции? Я, конечно, этот вопрос не изучал, но полагал, такое явление есть во всех мирах.       Винтари с внешне непроницаемым лицом внутренне высказывал себе сполна заслуженное – это его прокол, и хорошо, что он обнаружил себя теперь, а не в полевых условиях. Можно оправдывать себя тем, что всего не охватишь, во все сферы жизни родного мира посвятить не успеешь, для этого не месяцы, а годы нужны, они сравнительно хорошо разобрали тему мелкой торговли, кабаков, ночлежек – то, что будет необходимо с первых шагов и ежедневно, но можно ли полагать, что тема велида их в предстоящей миссии не коснётся вообще никак? Едва ли.       – На Минбаре вообще нет проституции.       Какое это удивительное чувство между неловкостью и злорадством.       – То есть… Как – нет? Совсем нет? В смысле, вы меня неправильно не поймите, я плохо представляю минбарцев за таким занятием… Но что я о вашем мире знаю, только то, что в книжках читал и что дядя рассказывал. У многих миров такое обсуждать не принято, а у вас, я так себе думал, это особенно табуировано. Ну не может целый мир без такого важного общественного института! И… что же у вас делают, когда… ну, возникает потребность?       – Вступают в союз с тем, кого любят, конечно.       – Это понятно! Мне что, сейчас придётся объяснять, что любовь и секс не одно и то же? А те, кто в такой союз ещё не вступил, у кого нет… того, кого он любит? Нет, серьёзно? Медитируете? Хотя что это я, мы ж о Минбаре говорим…       Хихикающий Иржан тем временем перебирал парики – может, какой-то подойдёт Брюсу. Ну или стараться пореже снимать шляпу, пока волосы всё-таки не отрастут.       Вернулся Андо. В целом с маскировкой он справился довольно неплохо… То есть, голова, обвязанная платком, смотрелась вполне убедительно. А вот платье – простое крестьянское платье из груботканого материала, бежевое с красными узорами на рукавах и по кайме – на нём сидело донельзя нелепо. В старательно зашнурованном вырезе виднелась мускулистая юношеская грудь.       Винтари закатил глаза.       – Мы, конечно, сейчас как раз говорили о велида… Но боюсь, это даже для них лиховато.       – Ну уж фигура у меня какая есть, ничего не поделаешь.       – Поролон в нужных местах подложи, - ободрил Рикардо.       – Какой поролон, куда? У них вырезы на всех платьях, на всех! На Центавре что, одежду без декольте вообще не носят?       – У нас принято подчёркивать красоту и женственность! Что ж, вам повезло, что у вас хотя бы нет на груди растительности. Так что советую один древний самоиздевательский приёмчик… Изобретение девочек-подростков, да и просто дам, обиженных природой. Когда груди ещё нет, а интересовать мужчин уже хочется. Поднимаете грудь вот так – чтобы сверху создавалась видимость некого полушария, берёте клейкую ленту и прихватываете насмерть. И вот под эту образовавшуюся верхушку, под платьем, поролон или что угодно. Конструкция не слишком долговечна, но если не жадничать с лентой и не дышать слишком во всю грудь…       Кристиан с громким стуком выронил сапог. Джирайя в дверном проёме счастливо гоготал, предвкушая ещё более великолепное зрелище и великолепное же обсуждение этого зрелища.       – И вовремя спасаться от желающих заглянуть в вырез поглубже, ага.       – Давайте-давайте, скидывайте… Хотя бы попробуем. Да бывают у нас закрытые наряды, бывают, честно…       – Это что – вот это закрытое?       – А что, разве нет? Но закрытое приемлемо, когда холодно, так что не всегда получится. Это будет просто странно.       – Да с лентой-то тоже не на каждый день вариант. Корсет поискать надо бы такой старинный, какими животы прятали. И доработать немного.       Клайса вновь заглянул в комнату как раз тогда, когда полуголого Андо компания весело галдящей центаврианской молодёжи бодро крутила, наматывая за неимением здесь сейчас ленты эластичный бинт. Смотрелось всё равно безумно.       – И… смысл подобного обмана? – Андо горестно и придирчиво оглядывал получившееся.       – Никакого. Как и в косметике, и в украшениях, в общем-то. Всё это однажды приходится снимать… Но то, что есть на самом деле, видят единицы, а это – многие.       – У меня приятель так женился, - хохотнул Джирайя, - говорит, смело можно считать, что у него две жены. При всём параде и в домашней обстановке – это две разные женщины.       Дэвид бросал на новосозданное декольте Андо разом смущённые и ужаснутые взгляды – перспектива аналогичных мучений как-то пугала.       Потом было совещание в импровизированном штабе – в маленькой рубке было слишком тесно и шумно, и было решено переместиться в кают-компанию. Правда, перетащить проектор с картами, да ещё и заново настроить его стоило трудов…       Рикардо прокрутил карту, попутно сверяясь с данными из другого файла.       – О бомбах мы знаем чуть больше, чем ничего. Не знаем, центаврианские они или дракхианские, не знаем их размер, количество и где они размещены. «По всему Центавру» - это, понятно, ничего не определяющая фраза, надо с чего-то начинать. Предлагаю рабочую гипотезу: если дракхи желали, в случае взрыва, максимальных разрушений, вплоть до разрушения планеты – то логичные места для размещения бомб это атомные станции и глубокие шахты. С этого и начнём. Стоит добавить также склады и заводы взрывчатых веществ, но тогда бомбы должны быть небольшими, незаметными – чтобы их смогли пронести и не обнаружить до сих пор. Вряд ли они могли остражить такое количество народу, затратно и рискованно…       – Есть мысль по поводу складов и заводов, - подал голос Иржан, - у нас не слишком-то рассуждают над приказами, приходящими… сильно сверху. Стоит посмотреть, не приходило ли каким-то из этих складов, например, распоряжение принять и разместить необычный груз, не подлежащий досмотру.       – За подписью, например, военного министра или главы службы внутренней безопасности… Логично. Конечно, карта шахт и подъездов к ним нам нужна в первую очередь… Но информация по складам во вторую. Тут, короче, в общем и целом, телепаты, ваш выход.       Уильям коротко кивнул.       – Разрешите рацпредложение, - Милиас оторвался от изучения рельефа какого-то хребта, где, как он помнил, была заброшенная шахта, закрытая из-за аварийности лет триста назад, но так и не засыпанная и не затопленная – а говорили, чуть ли не до мантии ядра доходит, - телепаты – это несомненно хорошо… Но медленно. Им ведь сначала надо выйти на нужных людей. Я могу попытаться взломать систему министерства…       Все взоры моментально сошлись на нём.       – Чего? Серьёзно?       – Ты что, хакер?       Кажется, хотя бы отчасти Милиас уже жалел, что не удержал язык за зубами – тут ещё вопрос, какие взгляды тяжелее, те, что скептические, или наоборот.       – Ну, я бы не назвал это так… Я никогда не пробовал взламывать что-то серьёзное, только в школе – удалял в личных файлах директората компроматы на учителей, но у меня был друг… То есть, у меня было даже несколько друзей, понимавших в этой теме, кто-то больше, кто-то меньше, но более прочих один. Я не знаю, делал ли что-то такое он сам, но он показывал мне схемы… Как бы это объяснить, это не готовые решения, но основные принципы, как можно обойти защиту. Серьёзную защиту, я имею в виду, не такую, как у директората. У министерства недр и землепользования Марнья было такое, тогда утекли сведенья о сделке рода Фулло с… не важно, с кем. Важно, что такое возможно, и тот друг мне показывал, каким, скорее всего, способом это могло быть сделано. Я мог бы попробовать.       – У Милиаса фотографическая память, - пояснил Иржан, - он способен что-то запомнить, просто один раз увидев. Например, он как бы фотографирует страницу, а потом «читает» её у себя в голове.       – Очень помогало на экзаменах.       – Тааак, ребята, какие ещё таланты вы скрываете?       – А это разве талант? То есть, это же не мой талант. Кто бы эти схемы ни придумал – это не я и даже не мои друзья. Я просто запомнил. И я не уверен, что я смогу… собрать такой алгоритм, который сработает в данном случае наилучшим образом. В школе меня не вычислили, но здесь у нас нет роскоши пробовать и ошибаться.       Винтари отвлёкся на раздражённо мерящего шагами комнату Андо, всё ещё глубоко переживающего тот факт, что ему нельзя будет быть в паре с Дэвидом всё время – партнёры должны меняться, чтобы не примелькаться, и время от времени, увы, слежение за Дэвидовым Стражем придётся доверять другому телепату.       – Андо… Ладно, пока вы стоите на месте, вас можно принять за девушку, и даже миловидную. Но походка… Как вы ходите, Андо!       – Как все! Ногами.       – У нас даже крестьянки, даже рабочие-подёнщицы не ходят так! Нет, если в руках тяжёлый мешок, тележка или ребёнок – то конечно, не до походки от бедра… Но женщина несёт себя как цветок, как дар – это её суть! Вы должны плыть, а не долбить шагами землю! Есть в вас капля актёрских задатков? Вот забудьте ненадолго, что вас воспитывали как солдата… У нас женщины солдатами не бывают. Ну… за редким исключением.       Андо посмотрел на него очень недобро, но честно попытался изменить походку. Пока, откровенно, вышло не особо. Подключился и Милиас.       – Андо, речь не о том, чтоб идти медленнее, а о том, чтоб идти по-другому! Так, чтоб в тебе не опознали переодетого мужчину… ну или хотя бы чтоб выглядеть не столь пугающе, что ли!       – Ну какие нежные. Мне что с ними, жить и детей растить? Я как-то думал, толпа увлечённых мужиков в хвосте мне по ходу задания и не нужна…       На перепалку отвлёкся и Рикардо.       – Не, замуж, Андо, мы тебя не отдадим, об этом и речи быть не может, ты и нам ещё пригодишься. А вот без некоторого флирта тут не обойдёшься. Ну предлагал же тебе Винтари помощь с гребнем, ты ж сам заупрямился… А быть центаврианкой – это труд куда больший, спроси хоть Амину. Чтобы получить нужные сведенья, проникнуть куда-то – ты должен разговориться с кем-то, заинтересовать его, расположить к себе, понравиться… Ты, конечно, телепат, тебе не обязательно знакомиться с человеком, чтобы узнать, о чём он думает… Но ты что, собрался сканировать весь город? У тебя голова-то не лопнет?       Физиономия Андо стала совсем мрачной.       – Отлично, давайте ускоренный курс по искусству соблазна! А у вас тут что, кто-то им владеет?       Винтари удержался, чтоб не припомнить прямо здесь первый визит в Ледяной город. А теперь у него, значит, проблемы какие-то возникли, целомудренность прорезалась… Или, так сказать, расовая брезгливость?       – Да ладно, парень. Просто веди себя проще, лицо не делай такое насупленное – и всё получится. Никто тебя и не просит искушённую даму полусвета изображать, простую крестьянскую девушку… Главное – девушку, всё же. Тебе по крайней мере внешние данные позволят. Вот если б мне пришлось даму изображать – мне б, боюсь, никакие ужимки не помогли. Надо мной бы тут потешались все, включая Дэвидова Стража. …Итак, действуем по схеме «звезда». Высаживаемся в этой точке, повторение инструктажа – и, попарно – рассредотачиваемся по объектам. По завершении собираемся уже в этой точке – нет-нет, можно не одновременно, главное, чтоб все туда подошли, я всё равно дождусь каждого, обрабатываем полученное, выходим на следующую группу объектов. Время от времени меняем партнёров и костюмы – чтобы одна и та же пара не примелькалась, ну мало ли. Здесь везде глаза и уши найдутся. Возможно, кому-то выходить придётся и поодиночке – особенно если Милиас вынужден будет всё же где-то застолбиться, с его попыткой хакерского почина… Кто точно не должен оставаться без партнёра никогда – это, сами понимаете, Дэвид. И желательно, чтоб его партнёром был телепат. В остальном конфигурируйтесь как сочтёте удобным, но старайтесь не оставлять одних девушек – настоящих и мнимых, и тех, кто плохо знает язык. Последних даже важнее.       Винтари посмотрел на учеников с тихой, но определённой гордостью. Может, и самонадеянно это – глядя на них сейчас, говорить себе, что эти справятся… По крайней мере, эти – способны справиться. Особенно убедительно выглядит Рафаэль – ему от природы повезло с кустистыми бровями. Но дело не только во внешнем подобии, и даже не только в знании языка – оно ведь всё равно недостаточно. При всей очевидной неготовности, при всём безумии затеи – эти ребята нашли в себе достаточно дерзости и отваги, чтоб быть сейчас здесь. Думается, именно это лучше всяких причёсок делает из них центавриан.