menthol heaven

      Что чувствует человек в момент, когда его размеренная и вполне привычная жизнь, которую он любит, начинает трещать по швам? Что он чувствует, когда причиной поломки всех принципов, систем и привычек становится какой-то другой человек, который ураганом врывается в чужую душу, сознание и, сам того не понимая, наводит полный кавардак, разруху, ввергая в хаос?       Первое, что почувствовал Крис — страх. Ничем разумно не обоснованный и не похожий ни на что другое; не такой, как страх высоты или замкнутых пространств. Хотя второе, пожалуй, немного похоже — бессознательный страх и желание бежать. Куда — плевать, лишь бы отсюда.       Когда одним сентябрьским днем Сехун, не смотря под ноги, с разбегу налетел на Криса в коридоре университета и пролил на него свой кофе, он впервые столкнулся с этим незнакомым ранее чувством, перемешанным еще с раздражением.       Вторым разом была встреча в танцевальном зале и последующее за ней неловкое знакомство. Но тут уже ко всему прибавилась нарастающая паника, сжимающая все внутри парня в тугой комок так, что дышать становится тяжелее и сказать хоть слово — было почти невозможным. И, именно благодаря этому временному онемению, Сехуну удалось вытащить своего нового знакомого на прогулку после тренировки. Молчание же знак согласия?       Уже через неделю Крис привык к немного смущенной улыбке Сехуна, к его манере курить, к его горьковато-сладкому парфюму и дурацким нескладным стихам на салфетках в кофейне. И привык настолько, что звоночки здравого смысла заглушало усиленное сердцебиение всякий раз, когда младший облизывал тонкие губы, допив свой капучино с корицей. В одну из таких посиделок в кофейне неподалеку от танцевальной студии случился его третий приступ панического страха перед этим хрупким юнцом, чьи губы не давали покоя уже который день.       На мгновение мысли полностью покинули голову Криса, и он даже перестал слышать, что говорил Сехун, когда подносил белую чашечку к покрасневшему от горячего напитка рту, чтобы сделать последний глоток, — голову словно набили ватой, мягкой, пушистой и лишающей сопротивления желаниям отбивающего чечетку сердца. Чашка возвращается на стол, и парень по привычке проводит кончиком языка по губам, что, кажется, в буквальном смысле вырубает второго. И в себя он приходит лишь в тот момент, когда, придерживая рукой за подбородок, целует, глотая едва слышный стон. Внутри будто бы что-то хрустнуло, ломаясь, как ребра ломаются при падении на скользкие ступени, и Крис резко отстраняется, сталкиваясь с томительно-нежным взглядом шоколадных глаз напротив. На привычно бескровных щеках Сехуна проступает чуть заметная алость, обнажившая в нем то губительное очарование, затягивающее как бездна, срываясь в которую, Крис бессильно цеплялся взглядом за острые плечи и тонкие ключицы, в конечном итоге утопая в черноте эйфорически расширенных зрачков.       Не было никаких признаний и объяснений изменений в их отношении друг к другу, просто в теле Криса поселился другой человек, который не бежал, который с жадностью впитывал всю нежность, что дарил Сехун, и не боялся топить себя в нем без мысли о спасении. Но если в человеке живут двое, то второй рано или поздно будет возвращаться. И периодически это происходило, проявляясь в выключенном телефоне и пропущенных занятиях в танцзале. Но позже бегство Криса начало приобретать иные формы. В универе он упорно делал вид, что не заметил Сехуна, и даже на банальное приветствие реагировал лишь после того, как тот дергал его за рукав. Похожая история повторялась и в студии, когда он всеми силами пытался абстрагироваться от взглядов, полных непонимания и обиды, которые время от времени ловил на себе. Любые попытки Сехуна поговорить заканчивались бегством домой, потому что нужно написать доклад/сделать уборку/постирать свитер/покормить кота. Да, которого, к слову, у Криса никогда не было, ибо аллергия на животных, и Сехун это прекрасно знал. А после извиняющиеся взгляды, шепотом «это все неправильно» и нерешительные прикосновения. И снова на его место возвращается так откровенно влюбленный и родной Крис, по которому за то время Сехун вконец истосковался.       Когда Сехун принимает для себя одно из важнейших решений в отношениях с Крисом, землю уже успел припорошить снег, и их ежедневные прощальные поцелуи на морозе грозили обветренными губами и болезненными улыбками.       Свои намерения юноша воплотил в жизнь вечером того же дня, когда таки решился на это.       В открытую форточку вылетали клубы сигаретного дыма, возвращаясь снежинками, которые, падая на волосы и голые плечи Сехуна, тут же превращались в маленькие капельки воды. После всего произошедшего между ним и его ледяным принцем, как любил парень называть Криса, он наконец решил подумать о том, что неплохо было бы найти тональник или хотя бы пудру, или на крайний случай выпросить у кого-нибудь из одногруппниц. А в идеале бы еще найти и кофту с высоким воротом.       Отражение в оконном стекле демонстрировало обилие засосов на теле Сехуна, охватывая оттенки от бледно-розовых до красно-фиолетовых, его припухшие искусанные губы и до неприличия счастливый взгляд.       Затушив сигарету в надколотой стеклянной пепельнице на подоконнике, он вернулся к своей кровати, на которой отвернувшись к стене и с головой зарывшись в одеяло лежал Крис. Спит, решил Сехун.       В очередной раз чувство страха и неправильности всего происходящего. В очередной раз желание бежать. От Сехуна и в первую очередь от себя. Не желая признавать себя человеком с довольно ригидной психикой, который панически боится перемен, все, что может Крис, — просто вернуться к той жизни, которая у него была до, потому что отношения и секс с парнем — это неправильно. Так же как и необъяснимая стихийная тяга к этому парню, что уже уснул под боком, разметав по подушке выкрашенные в розовый волосы.       На следующий день все пошло как по спирали: после нескольких дней счастья, в ответ на чувства Сехун получил лишь брезгливое отторжение. Крис игнорировал его слова, прикосновения, а после — крики и слезы, когда поломанные чувства раздирали такую беззащитную и хрупкую душу младшего.       День за днем Крис наблюдал, как с шеи Сехуна сходили оставленные засосы (процесс их появления он предпочитал не вспоминать), как потухали некогда горящие счастьем глаза, как под ними залегли тени от недосыпания (взялся за учебу, объяснял себе он) и как постепенно он все реже попадался на глаза, пока совсем не пропал.       Спохватился Крис спустя неделю, когда до него таки дошло, что среди всей массы студентов он не видит розовой макушки, которая время от времени мелькала перед ним. Спрашивать кого-то о том, куда подевался Сехун было бы странно, учитывая сколько времени он старательно его игнорировал. Поэтому просто решил подождать, когда объявится, утешая себя тем, что он мог просто-напросто заболеть (привычка Сехуна даже зимой курить у открытого окна не забылась).       Следующий приступ страха Крис ощутил в последний день перед уходом на рождественские каникулы. Но в этот раз это было абсолютно иного плана чувство: страшно было не потому, что происходило что-то неправильное, не вписывающееся в его представления о жизни, ведь в ней все вернулось на круги своя, а потому, что он так и не увидел больше этого мальчишку с первого курса. Куда и почему он исчез? Может, заболел очень серьезно? Или перевелся? Но в деканате, как оказалось, тоже были не в курсе, куда пропал один из студентов.       После занятий Крис направился по знакомому адресу, абсолютно не понимая, какого черта он делает, да и что вообще ему скажет, когда придет, но ноги сами несли его туда. Забежав на третий этаж, он в нерешительности остановился напротив обшарпанной железной двери. С трудом найдя в себе силы и смелость нажать на кнопку звонка, он перебрал сотни объяснений, зачем пришел, но ничего сносного не придумал, а только начинающее складываться объяснение развеялось, словно от сильного порыва ветра, от поворота ключа в замочной скважине. Когда же дверь открылась, в груди что-то резко оборвалось. Перед ним стояла молодая пухленькая девушка. Но, как выяснилось после пары вопросов, это не девушка Сехуна, а он недавно съехал и квартиру снимает теперь она. Вот только от этого легче не стало все равно.       По дороге к себе Крис шарил в телефоне в поисках хоть каких-то контактов с Сехуном, но его номер был стерт тем же утром, когда он решил покончить со всем этим бардаком, в смс давно не было ни одного сообщения, а страницу в соцсети Сехун удалил. Ни одной ниточки.       Тщетно утешая себя тем, что все в порядке, просто он отвык от своей нормальной жизни, Крис протянул еще два дня.       Ни о каком праздничном настроении не могло быть и речи, потому что, несмотря на прошедшее время, постель пахла Сехуном и сигаретами, одежда пахла Сехуном и сигаретами, все вокруг, казалось, пахло Сехуном и сигаретами.       Табачный дым вернулся в комнату Криса, благодаря купленной утром пачке, которая к обеду подходила к концу. Но нескладного худого мальчишку, пишущего дурацкие стихи он не смог вернуть, и его присутствие ничто не могло заменить.       Ближе к полуночи, когда все нормальные люди с семьей, друзьями или любимыми сидят за праздничным столом, в замутненной алкоголем голове пробегал на репите один и тот же кадр, как Сехун, рассматривая снег на ботинках, говорил, что больше всего на свете хотел бы встретить Новый год со своим ледяным принцем.       Что чувствует человек, когда вместо того, чтоб вернуться к своей привычной жизни, возвращается к руинам? Что он чувствует, когда понимает, что прошлое было разрушено с приходом одного-единственного человека, который, как оказалось, создал новое настоящее, которое оказалось развалено, выжжено до тла собственным ошибочно-упрямым желанием вернуться к тому, что было?       Крис до боли в легких, до сбитых костяшек и тихого воя мечтал снова увидеть шоколадные глаза и броситься с головой в черный омут их эйфорически расширенных зрачков.       Утонуть. Утопиться.