Мой Купи-купи-дон

      — Так, ладно, — Илья смотрит на часы мобильного, — теперь домой. Мне еще проект доделывать.       — Стопэ! Какой проект? — возмущаюсь я. — Нет, мой дорогой, сегодня у нас с тобой поход по клубам.       — Никаких клубов, — отмахивается Илья.       — Нет, подожди, ты хочешь сказать, что в таком расчудесном виде придешь домой, влезешь в свою пижамку и засядешь за ноут?       — Ага, — кивает он.       — Нет. Мы пойдем по клубам — знакомиться с девчонками… Вычислять твои предпочтения, так сказать, и активно заниматься твоей социальной адаптацией.       — Костя… Притормози уже. С меня на сегодня и этого хватит, — произносит Илюша, торопливо шагая по центральному проспекту. Он идет, а я замечаю, как проходящие мимо него девушки… да и парни тоже, оглядываются. Потому что даже в своей старой одежке, но с новой прической и без очков Илюша мой, мягко говоря, убойно выглядит. Представляю, что будет, если он влезет в джинсики узкие и рубашечку в обтяжку.       Нет, никаких проектов — решаю я: надо брать быка за рога и выгулять Илюшу. Иначе застряну с ним до второго пришествия, а мне это совсем не улыбается.       В конце концов, в то, что мы вот прям сегодня в ночном клубе, прибежище греха и разврата, ему вторую половину найдем — я не верю, но! Во-первых, надо все-таки разобраться — ему девочки или мальчики больше нравятся, во-вторых — какой он тип предпочитает, и в-третьих, оценить степень его запущенности в плане личных коммуникаций, ибо… Что-то мне кажется, Илюша и горячий секс пока в параллельных вселенных существуют.       Один вопрос: как его вытащить из раковины и отправить в ночной трип? Прикинув все варианты, прихожу к выводу, что придется ему рассказать правду о себе. И о своей миссии. Илья — парень добрый и ответственный: если разумно на жалость надавить — авось, сработает.       И пока я готовлю Илюше обед (он как за нож взялся — я его сразу от плиты отогнал), задвигаю тему… О том, что никакой я не ангел и даже близко не стоял, а придурок и, чего уж там, грешник по статье «Сластолюбие и невоздержанность» проходящий, и что если он мне не поможет, то куковать нам вдвоем вечность, ибо куратор мой настырный просто так от меня не отвяжется.       Илья слушает меня молча, не прерывая, и, когда я заканчиваю, говорит:       — Н-да… Но это хотя бы многое объясняет.       — То есть? — поворачиваюсь к нему.       — Меня с момента твоего появления сильные сомнения терзали по поводу твоей ангельской сущности. Если честно, я больше склонялся к мысли, что ты бес и под личиной светоподобной ко мне в доверие втираешься, чтобы пакость какую-нибудь сотворить.       — Ну спасибо! — выдыхаю обиженно. — Я с ним, как дурак с писаной торбой, всей душой, можно сказать, а он…       — Значит, это я тебе нужен, а не ты — мне, — резюмирует Илья, игнорируя мою патетику.       — Нет, мой дорогой. Не так. Мы оба друг другу нужны. Подопечных тоже неспроста дают. И если тебя выбрали — значит, помощь тебе требуется. И серьезная. Возможно… — я замолкаю, вспоминая о том, что мне как-то Палыч говорил.       В подопечные попадают те люди, которые находятся на грани… Они в основе своей, по характеру, натуре могут служить образчиками для подражания, но что-то в их жизни пошло не так, груз несправедливости на жизнь копится, и срыв в итоге гарантирован. И получите-распишитесь — еще одна заблудшая душа. Причем необязательно, что такой человек во все тяжкие пустится… Может, все гораздо трагичнее закончится. Нет, это, конечно, самый крайний случай, но бывает. И таким помогают высшие силы, а иначе как? Баланс добра и зла должен сохраняться.       Это я тоже объясняю Илье, и он поджимает губы, отвернувшись.       — Нет у меня никаких проблем, — бросает он тихо. — И помогать мне не нужно. Я сам справлюсь.       — Илюш, — присаживаюсь перед ним на корточки, заглядывая в его глаза. — Ну себе-то хоть не ври. Я верю, что ты сильный, но… Ты же сам говорил, что нормальный парень с нормальными потребностями. Разве тебе не одиноко? Разве тебе не хочется иметь подле себя близкого человека, который поддержал бы тебя, помог? Все время во всем себя ограничивать — на это тоже силы нужны. А где их взять, если они закончатся? Только любящий человек спасет.       — Ты-то что об этом знаешь? — хмыкает Илья.       — Немного, но я и от одиночества никогда не страдал и в жизненных удовольствиях себе не отказывал. У меня другая ситуация, — говорю. — Слушай, — беру его за руки, и он их не отдергивает, а внимательно на меня смотрит. — Давай еще раз и начистоту — по-другому с тобой не получится. Признаюсь честно, я уже накосячил, теперь другие за меня ситуацию выправляют. Я бы и с тобой заморачиваться не стал — никогда не умел о других думать. Но… Нет у меня выхода. Не отпустит меня Палыч, будет до последнего учить уму-разуму. И знаешь… Может, если бы на твоем месте был кто-то другой… Но ты мне нравишься. Это честно. Я готов… Я хочу тебе помочь. И очень надеюсь, что ты поможешь мне в ответ.       — И каким образом? Ночными тусовками? — Илья недовольно качает головой.       — Нет, тем, что не будешь прятаться от меня. И от себя тоже. Ну взгляни иначе на ситуацию. Тебе выпал лотерейный билет, шанс, возможность — так используй их. Забудь хоть на время о своих обязательствах. Считай, каникулы у тебя. Поменяй ракурс зрения.       — Я… Костя, я не могу так. Мне надо сделать этот гребаный проект, — в отчаянии восклицает Илья. — Я не привык подводить людей. И потом… Хорошо, я выпущу ситуацию из-под контроля… Но мне все равно надо учиться и работать! Я не могу, понимаешь, не могу расслабиться, — он сжимает мои пальцы и вздыхает с безнадежной грустью в глазах. И я вижу: ох, ему плохо… И жизнь его такая основательно достала.       — Так, комрад, не печальтесь. Голову выше, улыбку шире, — говорю ему бодро. — Где наша не пропадала? Во всем нужны тактика и стратегия, мон шери, — выпускаю его руки, встаю и щелкаю по носу. Он улыбается.       Ставлю перед ним тарелку с макаронами по-флотски (я их за пятнадцать минут готовить умею) и присаживаюсь напротив с чашкой кофе и сигаретой в руках. Он морщится, но я смотрю на него умоляюще:       — Елки, не будь жесток… Пока я в теле человеческом, дай побалдею, — прошу его. — Кофе и сигареты — это мое всё.       — Ладно, — усмехается Илья. — Балдей. Кстати, у Джармуша есть такой фильм — «Кофе и сигареты». Мне кажется, он тебе понравился бы.       — Посмотрим, значит, — киваю, закуривая и одновременно делая глоток кофе. Блаженство.       — Слушай, — задумчиво спрашивает Илья, — а разве не прикольно находиться в таком состоянии? Ты вроде и человек, и в то же время типа сверхъестественные возможности есть.       — Эх, Илюша… Я душа неприкаянная, я застрял, и в этой неопределенности, поверь, ничего прикольного нет. Потому что… Как бы тебе объяснить это состояние… Маятник Фуко знаешь?       — Конечно.       — Так вот душа моя постоянно в состоянии мучительного ожидания находится. Я словно жертва и смотрю на этот маятник, который неторопливо, раскачиваясь из стороны в сторону острым лезвием, приближается ко мне. А я не знаю: то ли меня в итоге покромсает на кусочки, то ли кто-то спасет. Ты — мой последний шанс на спасение. Четвертого не будет, — это меня тоже Палыч предупредил. Сакральное число три — недаром оно во всех русских народных сказках фигурирует. — И если облажаюсь с тобой… Гореть мне в аду, в общем.       — Тебе страшно? — тихо спрашивает Илья.       — Степень моей безалаберности такова, что нет. Я бы и в ад отправился, лишь бы муку эту прекратить, — честно отвечаю. — Только вот незадача… — обдумываю слова, глядя на него. — Я теперь и правда помочь тебе хочу.       — Почему? — он вскидывает на меня глаза ясные, изумрудом отливающие, красоты необыкновенной, и пытливо смотрит.       — Потому что тоже маму свою люблю… И мне очень жаль… Нет, мне больно от мысли, что я ее так подвел, оставив совсем одну, — признаюсь в самом сокровенном. — Да и… Не знаю, мне во многом трудно тебя понять, но я хочу. Поверь.       — Спасибо, — вдруг произносит Илья. — За откровенность.       Мы некоторое время молчим. Студентик жует, я курю.       — Итак, — мы сидим в гостиной на полу друг напротив друга, — план таков… Проект твой я тебе помогу сделать: ноль полный, но если объяснишь что к чему — как-нибудь соображу. В четыре руки сварганим. Но делать мы это будем завтра. А сегодня… Давай-ка прогуляемся. Себя покажешь, на людей посмотришь. Суббота же! — восклицаю. — Деньги у нас есть, и предостаточно.       — Я… — заикается Илюша.       — Слышь, чего ты в позу опять встаешь? Ну мои это деньги, честно заработанные. Могу я их хоть раз на нужное дело использовать?       — Маме бы отдал, — пожимает он плечами.       — Мама у меня — дама обеспеченная, не переживай. Кроме того, ей моя квартира в наследство осталась и счет в банке. Так что, всё нормально. Так вот, сегодня идем кадрить девчонок. Или мальчишек? — выгибаю вопросительно бровь.       — Придурок, — смущается Илья.       — Не обижайся. На месте разберемся кого, — гну свою линию. — Буду тебя обучать искусству обольщения, — хмыкаю.       — Что-то мне уже не нравится, — бормочет Илюша.       — Спокойно, комрад. Давай просто попробуем. Считай, это эксперимент.       — Ладно, — вздыхает парнишка. — Эксперимент так эксперимент.       Около часа Илья перебирал всю свою новую одежду и никак не мог решиться, что именно выбрать. Стоял передо мной и только руками в стороны с несчастным выражением на лице разводил. Я, в общем, навеселился сначала, наблюдая за его мучениями, потом заставил его влезть в красные джинсы и черную рубашку. Вкупе с кожаной курткой и всем его преображенным видом выглядел офигенно!       Если вдуматься, он — моя Галатея, поэтому делом рук своих могу восхищаться без отсылок из серии: сколько можно на парня глазеть? В конце концов, я уже умер — с меня взятки гладки.       И потащил его в самый модный клуб, где до смерти нелепой сам был завсегдатаем. Мне там всё знакомо — могу быть хорошим советчиком.       — Так, — даю наставления. — Не сутулься, подбородок выше, глаза наглее. Сразу говорю, девчачий контингент здесь — выдающийся: в смысле, сучки — все как на подбор, но нас сейчас не их морально-нравственный облик интересует.       — А что тогда?       — Твои вкусы и предпочтения — вот что, — объясняю.       Вообще, клуб этот на самом деле неплохой: здесь всегда отличная музыка играет — нечто бодро-драйвово-танцевальное без претензий на элитарность, то бишь потанцевать можно, если захочется, сервис на уровне, официантки симпатичные, бармены веселые. Интерьер козырный: отдельные кабинеты, дорогая мебель, бархатные драпировочки — под стиль кабаре. Ценник высоковат, но в чем-то оправдан, так как марку держат довольно долго, не скатываясь в сторону колхоза «Прогресс», что частенько происходит со многими подобным заведениями. Фейс-контроль работает, и «побухать-мимо-шел»-контингента нет. Девочки все красивые, мужики при бабках, много «золотой молодежи». Пафоса тоже много, но если его игнорировать и отдыхать со своей компанией — всё отлично.       Правда, Илья мой, переступив порог, сжимается и испуганно оглядывается по сторонам, передвигаясь вдоль стеночки, хотя уже на фейс-контроле ему компания девиц глазищи строила — точнее и не скажешь.       — Тебе срочно надо выпить, — говорю. — Ну-ка пойдем в бар.       Есть там у бармена Сережи один знатный коктейль — «Звездолет» называется. Убойная штука, с которой пьянеешь сразу, но не до соплей, а до радужного веселья. Мир по-диснеевски прекрасным становится.       Илья робко заказывает его и осматривается, куда бы пристроиться. Я указываю ему на свободный стул возле барной стойки. Конечно, ему трудновато: меня-то никто не видит, и вроде как он один совсем. Да еще новичок. Но я шепчу ему на ухо, чтобы не переживал и расслабился. Он никому здесь и ничего не должен. И косо на него тоже никто не смотрит. Точнее, смотрят, но с интересом. Активным, причем. И буквально минут через десять возле него возникает бойкая девица. Хорошенькая: брюнеточка, бровки — домиком, алые губки — бантиком, глазки нахальные, грудь — упругая и третьего размера.       — Привет, — здоровается девушка. — Я Карина.       — Илья, — невнятно отвечает мой подопечный и ссутуливается. Я встаю прямо за ним и силой расправляю ему плечи.       — Не хочешь к нам за столик? — кивает девчонка в сторону своей компании. Ох, а там цветник… Меня б в такой!       — Можно, наверное, — пожимает плечами Илья. Девушка смеется и хватает его за руку, стаскивая со стула.       — Я тебя раньше здесь не видела, — говорит Карина, разглядывая Илюшу.       — Потому что я раньше сюда не приходил, — бурчит студентик мой дикий. Я наклоняюсь и шепчу ему:       — Улыбочку натяни и смелее. Никто не кусается. И комплимент скажи.       — Какой? — еле слышно спрашивает Илюша, передергивая плечами.       — Ты что-то сказал? — а девица-то цепко его за ладонь держит. И уже на подружек победно смотрит с таким лицом, что, мол, он мой, не подходи — убью.       — Нет, ничего, — бормочет Илья и косится в мою сторону.       — Скажи ей, что заметил ее издалека, потому что таких красивых девушек раньше не встречал. И рад, что она к тебе первой подошла.       — Это тупо, — фыркает Илюша.       — Это работает. С такими, как она. Поверь моему опыту, — говорю ему.       Мой подопечный картинно улыбается и произносит, склонившись к Карине, обкатанную не один раз мною похабень. Девица расплывается в улыбке и смущается. Угу, конечно. Я ж говорил! Хотя, сдается, Илья мог бы ей все что угодно сказать, даже третий закон динамики рассказать, и мадам осыпалась бы на конфетти от удовольствия.       А девушка тем временем представила Илью подругам и усадила его за столик, присев рядом. И на него уставилось пять пар вожделеющих его глаз. Сто из ста. Охренеть!       — Тебе какая больше нравится? — облокачиваюсь на спинку диванчика и склоняюсь к нему.       Он откидывается чуть назад, ближе ко мне, и шепчет:       — Никакая.       — Ну ты… Привереда. Ладно, значит, будем с Кариной дружить, — заявляю. — Давай, предложи девчонок угостить шампанским и шепни Карине на ухо, что ее подруги бесспорно очаровательны, но она… И спроси, что у нее за волшебные духи, от которых кругом идет голова.       Илья широким жестом заказывает пару бутылок игристого — я ему подсказываю, какого именно, девчонки балдеют, он повторяет Карине все, что я ему сказал. Девушка алеет щечками, обозначает название парфюма.       — Скажи ей, что нет, ты ошибся, голова у тебя идет кругом не из-за аромата ее духов, а оттого, что она подобна прекрасной розе — нежная, утонченная, благоухающая, и это сводит тебя с ума.       Илья вдруг извиняется перед Кариной, встает и стремительно идет на выход из зала. Я приподнимаю удивленно брови и догоняю его. Он отводит меня в сторону и цедит:       — Слышь ты, Сирано де Бержерак, можно я без твоих дебильных подсказок разберусь?       — И облажаешься, — с уверенностью заявляю.       — Ну и пусть! Но такой бред я говорить не буду!       — Хорошо, разбирайся сам, — хмыкаю я. — Ты мне вот скажи, тебе вообще никто не понравился? Ни к кому не потянуло?       — Да я их не знаю! — восклицает Илья. — Как меня может тянуть к кому-то из них?       — Легко и просто. Гормоны не кипят, не? Внизу живота все спокойно?       — Знаешь, я вот как ты, видимо, не могу. Мне внешности мало, чтобы человеком заинтересоваться, — говорит Илюша.       — Ерунда все это! — отмахиваюсь я. — Если девка нравится — то она нравится. Я к чему веду… Ну… Чтобы время зря не тратить… Давай-ка ты Карину эту на танец пригласишь! Медленный. Пообжимаешься там с ней, потрешься. Шевельнется что, нет? — рассуждаю, и от моих слов Илья пыхтеть начинает. — Да не зыркай ты на меня так! Мужскую природу не обманешь: я так понимаю, опыт у тебя небольшой, скорее всего, правая рука — твоя лучшая подружка, поэтому встать должен сразу! Причем на любую!       — Я тебя ненавижу! — бросает мне Илья. — То есть, по-твоему всё к сексу сводится?       — Нет, конечно! Хотя… Для меня, да, — поправляюсь. — Но не в этом дело. Нам с твоей ориентацией для начала разобраться надо — какую половину-то искать?!       — А сейчас я тебя еще больше ненавижу! — шипит Илья.       — И потом, — не слушаю я его, — как ни крути, а если в постели швах — любовь великая завянет, как те помидоры, — замечаю.       Он смотрит на меня исподлобья и из ушей у него едва пар не идет от злости, но я-то знаю, что прав.       — Да не злись ты, — обнимаю его за плечи. — Мы же решили, что между нами всё в открытую. Какой смысл ходить вокруг да около?       — Ладно… — сдается Илюша, запуская пятерню в волосы и взъерошивая их. — Может, ты и не далек от истины. Только я… Хм… Танцевать не умею.       — Ща исправим. Экспресс-мастер-класс от Костика. Идем, — тяну его за собой в туалет.       Заталкиваю в свободную кабинку, Илья, вытаращив на меня глаза, с подозрением спрашивает:       — Ты что задумал?       — Не боись. Приставать не буду, — усмехаюсь. — Итак, ты Карина, я… ты, в общем. Смотри, когда приглашаешь на танец, обязательно наклонись и руку поцелуй, но не ладонь, а запястье. Вроде как благодарен ей за то, что она потанцевать с тобой согласилась, и вообще — это для тебя серьезно и честь великая, а не полапать ее ты намерен под предлогом музыки романтической. Хотя именно полапать ты и намерен: товар надо прощупать на предмет качества, — весомо поднимаю указательный палец.       — Ты циник, — бросает Илья.       — Реалист, — парирую. — Итак, выводишь ее в зал, кладешь ее руки себе на плечи, как бы давая понять, что ты ведешь, ты главный, сам — одну руку ей на талию, вторую — вниз. Она тебе еще понадобится, — и проделываю все то, о чем только что сказал. Мой подопечный качает головой, но покорно обнимает меня за шею.       И в этот момент, как по заказу, в туалете (ага, здесь тоже музыка играет) звучит Тори Эймос, не помню точно название песни, но что-то там про сказку — в общем, подходящая мелодия.       — Сначала держи дистанцию, — объясняю Илье, — и в глаза не смотри. Типа, ты такой рыцарь печального образа, уже по уши влюбленный в нее. Смотри чуть в сторону и вниз. Так, шаг вперед, бедра… Шаг назад… Можешь, ее слегка отклонить… Ритм чувствуешь? — я заставляю двигаться Илью. — Опять шаг вперед… И бедра, бедра… Свободнее, не бойся. Иди на сближение. В любой песне есть такой акцент, когда в порыве можно прижать девушку к себе, — что я и делаю. — Не топчись на месте. Смотри, как я двигаюсь… А вот теперь… Скользни рукой по ее талии вверх, вдоль позвоночника. Но невесомо, едва касаясь, как я, — пробегаюсь пальцами по его спине, возвращаю руку на место и сильнее прижимаю к себе. — Добавляем страсти. И теперь нам понадобится вторая рука… Приподними ее и будто неуверенно коснись ее шеи, теперь щеки… Посмотри прямо в глаза и сразу отвернись. Ладонь на талии тоже работает… Опусти ее чуть ниже, но ягодиц не касайся. Словно случайно дотронься, — я глажу его и вдруг начинаю чувствовать легкое волнение. Потому что Илья смотрит на меня во все глаза, почти незаметно приоткрыв рот, и грудь его вздымается чуть интенсивнее положенного. Е-мое… Так, спокойно. Не отвлекаемся. Я, видимо, сам немного того, завожусь, так как полгода воздержания, а тут мое тело, живое, и, кажется, ему все равно на кого реагировать. Или нет? — Дальше… — запинаюсь, поймав на щеке горячее дыхание Ильи. — Дальше снова посмотри ей в глаза и чуть наклонись, так, чтобы ваши щеки соприкоснулись, коснись губами ее виска, но очень быстро, чтобы она лишь легкое движение ощутила, точнее, след от него… Следи за реакцией на ее лице. Если девушка глаз с тебя не сводит и дышит неровно… Можно целовать, — заканчиваю. — Она твоя.       Илья стоит передо мной, не сводя своих кукольных глаз с меня, внезапно подернувшихся поволокой, и прикусывает губу. Как будто выжидая.       — В общем… Она должна поплыть в твоих объятиях, — говорю, едва сдерживаясь, чтобы по инерции не поцеловать его. — Прямо, как ты сейчас, — усмехаюсь, пряча растерянность.       — Придурок, — вспыхивает Илья, резко от меня отстраняясь. — Я все понял, — и хлопает дверью кабинки.       А я еще некоторое время стою, оперевшись ладонями о колени и пытаясь привести в норму дыхание. Потому что… Илюша-то поплыл, но вот как поплыл я! И от его близости, и от запаха шампуня напополам с каким-то недорогим одеколоном, и от его широко распахнутых, затягивающих омутом глаз, и от полных, пошло-прекрасных губ, которые мне нестерпимо хочется испробовать на вкус.       Да что это со мной такое? Кого мне Палыч подсунул? Демона-соблазнителя под личиной скромного недотроги? Или на меня так смерть повлияла, и я мозгами двинулся, потерявшись в собственных предпочтениях и эмоциях?       Учеником Илья оказался хорошим, только вот девка — дурной. Когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, Карина эта, дура озабоченная, впилась в его губы и нагло запустила ему язык в рот, да так, что у студентика моего глаза на лоб полезли. Он беспомощно взмахнул руками и, оттолкнув ее, пулей вылетел из зала, направляясь в гардероб.       — Эй, стой, подожди, — ловлю его уже на улице. — Чего ты как девственница?       Илья тормозит и оборачивается ко мне.       — А если так?       — Ты девственник? — округляю глаза. Нет, ну ботаник он, понятно, но, блин, в двадцать один год еще вообще ни с кем и никак?       — Повеселись, — бормочет Илья и, засунув руки в карманы, топает в сторону такси.       — Подожди ты, — хватаю его за руку. — Извини. Куда ты собрался?       — Домой. Хватит с меня экспериментов. Не мое это.       — Значит, не колыхнулось? — уточняю.       Он мотает отрицательно головой и поджимает губы.       — Может, типаж не твой?       — Думаю, все-таки дело не в типаже, — медленно произносит Илья, прямо взглянув мне в глаза. — Если мне кто и понравился в этом клубе — так это только бармен, — признается он.       — Серега? — вспоминаю худосочного и высокого приятеля с шальными карими глазами и длинной челкой.       — Ну да, — виновато пожимает плечами Илья.       — Так надо было с ним познакомиться… Хотя нет, с ним не надо. Не вариант, — Серега еще похлеще меня бабник.       — Блин, пойдем домой, а? Мне бы как-то это все переварить.       — Пойдем, — кладу ему руку на плечо. — А ты неплохо танцевал.       — Ты тоже, — бормочет Илья, и на щеках его выступает румянец. И тут уже приходит моя очередь смущаться.       Перед сном я прошу его показать мне проект и дать материал по теме. Илья всучивает мне свои чертежи, ноут. Без лишних разговоров укладывается спать и мгновенно вырубается. А я, прежде чем засесть за его проект, опускаюсь рядом с ним, поправляю одеяло и в задумчивости на него смотрю.       Кто ты?       Провожу пальцами по его щеке, дотрагиваюсь до губ.       И почему так бьется сердце, которое не должно гореть, не может и не умеет?