Мой Купи-купи-дон

      Лежу и смотрю на спящего Илью, на лице которого пляшут солнечные зайчики, проникающие сквозь воздушные занавески. Я уже приготовил ему завтрак и теперь осторожно глажу его по плечу, ожидая пробуждения.       — Привет, — улыбается Илюша, приоткрыв один глаз.       — Привет, — отвечаю и щелкаю легонько по носу — каждый раз, когда вижу его лицо вблизи, хочется это сделать. — Вставай, на учебу пора!       — Сейчас. Еще чуть-чуть, — просит Илья, разглядывая мое лицо.       — Когда у тебя сессия начинается? — спрашиваю, стараясь не прижиматься к нему. Боюсь почувствовать нечто не совсем уместное, что частенько случается по утрам, и, думаю, мой подопечный в этом плане — не исключение. А мне и так башню сносит.       Весь воскресный вечер мы старательно пытались смотреть какой-то английский сериал про зомби, но выходило плохо — я даже названия не запомнил. Зато очень неплохо получалось целоваться по принципу: у кого легкие больше воздуха вмещают. Затрудняюсь сказать, кто победил. Для меня это точно был неожиданный опыт, потому что сдерживать себя ради другого человека, чтобы не ранить его, не навредить — для меня в новинку. Я чувствовал, как завелся и горел Илюша, и знал, что достаточно одного моего слова… И он был бы полностью в моей власти. Но я мягко его тормозил, и моему подопечному не нужно было объяснять, почему я это делаю.       Хотя, глядя на него сейчас, понимаю, что… Я ведь могу просто доставить ему удовольствие, не нарушая границ дозволенного. Более того, я хочу этого — бережно ласкать его.       Но на задворках сознания вижу лица Палыча и Лариона. И опять теряюсь в том, что правильно, а что — нет. Я не могу себе позволить быть эгоистом, отдаваясь собственным чувствам, но с другой стороны… Отнять у Ильи возможность провести время с человеком, в которого он впервые в своей жизни влюбился — тоже не имею права. Кто же знал, что им стану я?       Кто, кто… И Палыч, и Ларион знали. Как же я увяз во всей этой демонически-ангельской симфонии! Дерьмо собачье.       — Через три недели, — бормочет зевая Илья. — Но у меня половина зачетов и экзаменов всегда автоматом идут, так что…       — А потом каникулы, — улыбаюсь.       — А потом полный рабочий день, — морщит нос Илюша. — Лето — это моя возможность хорошо подзаработать. В нашей фирме наплыв клиентов — сезон. И не предлагай мне деньги — я все равно не откажусь от подработки.       — Не предлагаю, — вздыхаю. — Но давай без фанатизма. Нам нужно свободное время, чтобы…       — Не сейчас, — останавливает меня Илья. — Ты обещал.       — Я помню, — касаюсь его лба губами. — Я с тобой.       В шесть я сажусь на край его рабочего стола, зайдя по привычке в окно. Чудесная возможность. Илью это всегда забавляет. Киваю ему, мол, пора. Он поспешно прощается с коллегами и устремляется на улицу.       — Чем хочешь заняться? — спрашиваю, обнимая его за плечи. Хотя я и в течение дня время от времени появляюсь возле него, чтобы или поцеловать в макушку, или дернуть за ухо, или посидеть рядом, глядя на его сосредоточенное лицо, по которому проскакивает порой хитрая улыбка, предназначенная исключительно мне. Но надолго не задерживаюсь — не хочу отвлекать.       — А ты можешь показать мне свою маму? И племянников? — Илья поправляет сумку, стараясь не смотреть в мою сторону.       — Зачем тебе это? — беру его за подбородок и заглядываю в его глаза.       — Хочу увидеть твоих близких. Хочу узнать тебя лучше, — говорит он тихо.       — Зачем, Илюша?       — Просто… Так… Ты как будто живой, — он понижает голос. — И я люблю тебя, разве этого недостаточно? — заканчивает мой подопечный.       — Для меня это будет несколько болезненно, признаюсь честно, но если ты хочешь… ладно, — по правде говоря, будет очень болезненно, поэтому я…       — Неужели ты никого из них не видел после смерти? — угадывает Илья, правильно считав отразившиеся на моем лице эмоции.       — Нет. Я постоянно чувствую их. Слышу обрывочные мысли. Особенно мамины. Это мучительно.       — Костя, извини, я не знал. Если это причинит тебе боль, тогда не надо. Переживу.       Я бросаю взгляд на часы — через полчаса мама должна вернуться с работы.       — Пойдем, — решительно беру его за руку. — Может, это добавит плюсов в мою копилку минусов, — хмыкаю.       — У тебя нет минусов, — произносит Илюша. — Ты при первом знакомстве кажешься поверхностным и пустым. Признаюсь, я так о тебе и думал. Но стоит узнать тебя ближе…       Я кошусь на него, поджав губы.       — И что? Что такого замечательного ты во мне разглядел? — интересуюсь.       — Всё. В тебе всё замечательно. Даже твои недостатки. Точнее, именно они тебя делают замечательным, — улыбается Илья. — Хотя я теперь не понимаю, есть ли они у тебя вообще? — смеется он. — Мне даже нравится, как ты куришь и гордишься своей внешностью. В твоих действиях столько самоуверенности… Поначалу меня это раздражало, но сейчас мне хочется быть похожим на тебя, — Илюша замолкает. — Я раньше никогда не задумывался об этом… Представлял, что человек, который будет рядом со мной, должен быть таким, знаешь идеальным, правильным, умным. Но после общения с Максимом… Я вдруг понял, что совершенство заключается в другом. Не в том, что следуешь каким-то правилам и всё делаешь как надо. И ум — тоже понятие относительное. Совершенство — в неидеальности. Знаешь, когда я увидел твою гостиную… Она так много рассказала о тебе. Незначительные мелочи. Но самое главное — в тебе масса достоинств, Костя. Не знаю, видели ли их твои близкие и друзья при жизни. Но мне потребовалось время, чтобы осознать, как много их у тебя! Ты добрый, очень добрый, щедрый, заботливый. Жизнерадостный, открытый. Ты мне подарил возможность радоваться каким-то совсем банальным вещам. До встречи с тобой я жил, как в тумане, в постоянном загоне… А сейчас понимаю, что… Обстоятельства могут быть любыми, но только от человека зависит — прогнуться под них или искать повод улыбнуться даже в самой сложной ситуации. А ты всегда улыбаешься. Так много улыбаешься.       Молчу. Да, может быть, я и такой, но только при жизни мой эгоизм перекрыл лучшие качества. Илья — первый человек, за которого я чувствую ответственность. И не ради себя. К сожалению, даже о маме я так не заботился.       — Почему ты молчишь? — спрашивает Илья, крепко держа меня за руку. И в этом простом жесте — столько доверия. Я стараюсь идти с ним шаг в шаг, чтобы это не выглядело странно со стороны.       — Потому что сказать нечего, — пожимаю плечами. — Если бы я был таким хорошим, как ты говоришь… Мы бы не познакомились. И кроме мамы и моих племянников, ты, пожалуй, единственный человек, кто обо мне такого высокого мнения. Даже мой двоюродный брат Мишка всегда считал меня придурком. И я именно таким и был — придурком, поверь мне.       — Ну и что, — Илюша передергивает плечами. — Может, тебе нужен был я, чтобы твои достоинства раскрылись? — с грустной улыбкой произносит он. — Знаешь, ты дал мне одно, я тебе — другое.       — Понимаешь, беда в том, что если бы я встретил тебя при жизни — ничего не изменилось бы. Я бы и в сторону твою не посмотрел. Мое наказание вынудило меня измениться. Вот такая правда.       — Только наказание? — тихо спрашивает мой подопечный.       — Нет. С двумя клиентами фокус не прокатил. А в тебя я влюбился. Наверное, в тот момент, когда ты снял очки, и я заметил, что у тебя есть веснушки на носу, — хмыкаю. — Хотя признаться себе в этом было очень сложно.       — Что ты сказал? — Илья резко останавливается.       — Ничего, — вздыхаю. — Это неважно.       — Нет, важно! — он дергает меня за руку, заставляя развернуться к себе. — Повтори.       — Не надо, — качаю головой.       — Повтори! — Илья смотрит на меня требовательно и серьезно.       — Я люблю тебя. Это ты хотел услышать?       — Да, — он подходит ко мне вплотную. — Очень хотел.       — Н-да… Одна проблема: ты жив, а я мертв. Хорошая история любви, да? Покруче, чем у Ромео и Джульетты.       — Это самая прекрасная история. Потому что она моя, — Илья дотрагивается пальцами до моих губ. — Потому что я узнал, что есть идеальный для меня человек. Совершенный. И пускай мы не можем быть вместе. Но ты есть. В моем сердце.       — И это лишает меня шанса найти тебе идеальную пару, — усмехаюсь.       — Но ведь это нечестно! Ты уже нашел! — восклицает он пылко.       — Илья, ты не понимаешь… — я запинаюсь. Как мне объяснить ему, что не в этом моя задача. А в том, чтобы сделать его дальнейшую жизнь счастливой и иметь возможность уйти… Успокоиться. Или провалиться к чертям в ад в компании Лариона. Мне все равно. Мне правда все равно. Я просто хочу…       Господи, ну что мне делать? Что? Как я должен поступить? Отдать ему всего себя? И насладиться самому? И в этом будет очередное проявление моего эгоизма? Или отречься от своих чувств? Продолжить ему искать вторую половину и внушить, что я — лишь случайность? Просто тот, кто первым проявил к нему внимание? Открыл глаза на то, какой он на самом деле удивительный? И что поводов гордиться собой у него гораздо больше, чем у меня?       В чем жертва, в чем?       Нет ответа. Я должен решить сам.       — Костя… — Илья снова берет меня за руку, и мы продолжаем путь. — Неужели там, наверху, не берутся в расчет мои чувства? — задает он мне сложный вопрос. — Неужели неважно, что ты уже помог мне?       — Не знаю, мон шери. Сейчас я рядом, и ты счастлив. А что будет, когда я исчезну, и ты забудешь про меня? Все вернется на круги своя, — я вдруг внутренне замираю. Это ответ? Для меня — это ответ?       — Но я не хочу забывать тебя! Не хочу! Я хочу жить с памятью о тебе. О том, что ты был!       — И что тебе это даст, кроме мучений?       — Не будет мучений… Костя, не будет мучений! — Илья судорожно всхлипывает, словно спутав вдох и выдох. — Но пока я буду тебя помнить, ты будешь жить! Понимаешь? Ты. Будешь. Жить. В моем сердце. Всегда, — он отворачивается в сторону, пряча покрасневшие глаза. И едва слышно добавляет:       — И я буду знать, кто мне нужен и кого искать. И в этом мне твоя помощь не нужна.       А у меня сдавливает в области груди: мне чертовски больно. Невыносимо. Но я лишь стискиваю зубы и молчу, втаптывая ногами взбесившиеся эмоции, рвущиеся через край.       Надо успокоиться. Ну что, Палыч, не хочешь дать мне совет, а?       Мы подходим к родному дому — тому, где живет моя мама. Присаживаемся на лавочку напротив подъезда.       — Матушка к семи домой возвращается, — поясняю. — Вот и увидишь. Или ты познакомиться жаждешь?       — Нет. Как? — Илья пугается.       — Можешь сказать, что мы были друзьями… или коллегами. Не удивлюсь, если она сразу потащит тебя в гости — поить чаем с конфетами и разговаривать обо мне. Хм, у нас дома всегда есть конфеты в нарядных подарочных коробках. Маму заваливают ими на работе. А она их не любит. Раздаривает что получше сотрудникам. А остальные приносит домой, чтобы сложить их… И не есть.       «Костик любил с вафельками… И еще пирожки с яблоками. А теперь и печь не для кого», — с этими мыслями мама обычно прячет очередную коробку конфет. Еще я слышу, как она мысленно рассказывает мне о прошедшем рабочем дне. Точно так же, как делала бы это по телефону. Она звонила мне каждый вечер, я слушал ее вполуха, потому что всегда куда-то торопился. Теперь я слушаю ее внимательно.       «Золотистые или с розовыми цветами? Какие бы одобрил Костя?» — думает мама, выбирая новый тюль в свою спальню. Я бы посоветовал золотистые.       «Ох, Костя бы смеялся, увидев эти туфли… Сказал бы — бабкинские. А впрочем, так и есть», — размышляет она, блуждая между полок с обувью в магазине. Еще как посмеялся бы и предложил купить лаковые на высоком каблуке. У нее до сих пор самые красивые ноги.       «Орхидеи… Костя всегда дарил мне их на праздники. Надо бы съездить на могилу», — и едет. И делает это очень часто. И когда она заботливо приводит в порядок памятник, обтирая его тряпкой, я особенно отчетливо слышу ее. И чувствую.       Я оставил ее. Подвел. Заставил пройти через самую страшную трагедию для матери — пережить собственное дитя.       — Если твоей маме это будет приятно — я могу познакомиться с ней, — говорит Илья.       — Думаю, да, думаю будет приятно, — киваю.       У подъезда останавливается мамина рабочая машина, и она суетливо выходит, нагруженная пакетами с едой. Сегодня ее роскошные каштановые волосы с рыжинкой уложены в замысловатую витушку на затылке, а спереди выпущены пряди. Ей идет. К маме спешит водитель, чтобы помочь донести сумки, но она, как обычно, отмахивается и отправляет его домой. Всё сама.       — Как зовут твою маму? — спрашивает Илья, вставая.       — Елена Владимировна, — говорю.       Он решительно встает с лавочки, подходит к моей маме, которая бросает на него удивленный взгляд, и представляется:       — Елена Владимировна, добрый вечер! Я Илья Истомин, друг вашего сына, Кости.       — Добрый вечер, — мама слабо улыбается.       — Я… Только недавно узнал, что Кости больше нет. Хотел лично выразить мои соболезнования, — смело говорит Илюша. — Позвольте вам помочь?       Мама растерянно передает пакеты ему в руки и вполне ожидаемо предлагает:       — Спасибо. Может, подниметесь ко мне?       — Если не помешаю.       — Нет, что вы, — по маминому лицу пробегает тень. — Меня нечасто навещают Костины друзья, так что… Очень рада с вами познакомиться.       Нечасто… Я качаю головой. Точнее, вообще никогда.       Дома всё по-прежнему. Пока мама ставит чайник и, конечно же, предлагает накормить Илью ужином, захожу в свою бывшую комнату. Я что-то около двух лет назад переехал от мамы, но она отказалась делать ремонт, оставив детскую без изменений, поэтому до сих пор на стенах висят плакаты футболистов и рок-звезд, в стеллажах хранятся учебники, тетради с конспектами, комиксы, книги.       Даже диван застелен старым пледом, который мне подарила еще бабушка.       Мама показывает Илье мои детские фотографии, которые он внимательно рассматривает и незаметно гладит пальцами, и много-много говорит обо мне. Выспрашивает у Илюши, где и когда мы познакомились — он с невозмутимым видом сочиняет легенду о том, что у нас были общие знакомые, и как-то сошлись вместе в одной компании. И говорит о том, что я был очень хорошим другом, который никогда не отказывал в помощи. Мама растроганно его слушает, украдкой вытирая слезы. Я стою, прислонившись к дверному косяку, и хочу умереть еще раз.       На прощанье матушка вручает Илье коробку моих любимых конфет и просит не стесняться и заходить чаще.       Мой подопечный выходит на улицу, снова присаживается на лавочку возле подъезда. Молчит.       — Спасибо тебе, — вместо него говорю я.       — Не за что, — выдавливает Илья дрогнувшим голосом. — Я рад, что ты позволил познакомиться с ней. Теперь ты стал осязаемым для меня, настоящим.       — Я даже не знаю, хорошо это или плохо, — вздыхаю, присаживаясь рядом.       — Хорошо, абсолютно точно хорошо. Костя… Я тебя не отпущу, — заканчивает он зло. — Ты мой. И пусть там придумают другой план.       — После смерти других планов не бывает, — говорю. — Идем домой. Завтра я покажу тебе своих племянников. Сегодня уже поздно.       Первый день долой… Вечер мы провели в молчании. У меня не было сил шутить, а Илья пребывал в тяжелой задумчивости. И мне трудно было к нему даже прикоснуться. Мне не давала покоя одна мысль… Для того, чтобы принять решение, мне хотелось услышать честный ответ.       Перед сном я присел рядом с ним и спросил:       — Илюша, а ты не путаешь увлеченность с любовью? Ну, знаешь… Вся эта романтическая трагичность ситуации… Да и я просто первым подвернулся под руку. Твои чувства… Всё так быстро произошло. Ты не ошибся?       Илья отвлекся от своих дум и прошептал:       — Если ты так думаешь, то уходи. Прямо сейчас.       Вместо этого я лег и положил голову ему на грудь, слушая его отчаянно бьющееся сердце.       — Не уйду. Лучше обними меня, — попросил я, решив, что хватит драмы. Если у нас есть еще целых шесть дней — пусть они будут радостными.