Мой Купи-купи-дон

      Как-то незаметно пролетели две недели, в течение которых я с головой ушел в работу. С теми товарищами ситуацию разрулили — моего обаяния и силы убеждения хватило настоять на том, чтобы обменять неудачную модель на новую с доплатой с их стороны. Причем я говорил не с мужем, а действовал через молодую, настырную, как танк, жену, которая загорелась синим пламенем от одной только мысли получить вперед своих знакомых дамочек «свежачок». Муж в итоге сдался, ибо стабильная половая жизнь дороже! Бракованную тачку наши довели до ума, и я тут же слил ее без потерь в цене.       Впрочем, и помимо этих разборок дел хватало. Новые акции в преддверии энергичного летнего сезона продаж, подготовка к презентациям — а у нас это всегда масштабные мероприятия.       Жизнь кипела.       Но только в пределах автоцентра. Стоило мне вернуться домой, как я зависал в режиме ожидания. Чего ждал? Сам не знаю.       Пустота в душе росла в геометрической прогрессии. И чтобы как-то ее заполнить, старался больше времени проводить с мамой: забирал ее с работы, и мы ходили с ней по магазинам, ужинали в ресторанах, ездили на побережье гулять, коротали вечера за просмотром ее сериалов… Матушка, не привыкшая к подобному вниманию с моей стороны, вскоре не выдержала.       И когда я сегодня днем позвонил ей с предложением вывезти к морю, она мне заявила:       — Костя, сына… Я, конечно, понимаю, у тебя, видимо, психологическая травма после того случая, но ты это… Заканчивай уже при мне маменькиным оболтусом сидеть. Если совсем нечем заняться — познакомился бы с девушкой. Только хорошей. Вон, Лидочку бы вашу на свидание пригласил.       — Поздно, — вздыхаю. — У Лидочки любовь — Димочка. Пришел машину покупать — и всё. С первого взгляда, как говорится. Увел кормилицу нашу, вражина проклятущая, — рассказываю. Хотя на самом деле по-человечески рад был за нашу секретаршу. В кои-то веки на нее глаз положил нормальный мужик.       — Да ты что? — восклицает мама. — А почему ты мне не рассказал?       — Вот давай вечером на море поедем — и я тебе все расскажу. И про любовницу Аркадия Семеновича, и про развод Терентьева, и про Волкова, у которого дочка родилась, и…       — Нет уж, — обрывает меня матушка. — Лучше сходи со своими приятелями в клуб.       — Ты же их не одобряешь? — хмыкаю.       — Не одобряю, но проветрить мозги тебе не помешает, — замечает мудро маман.       — Ма… Не хочу, — признаюсь с тоской в голосе. — Ничего не хочу.       — Костя… А ты часом не того? Не влюбился ли? — задает она неожиданный во всех смыслах вопрос.       — Что? — удивляюсь.       — Симптомы больно похожи, — спокойно отвечает она. — Колись!       — Да нет. Не влюбился, — фыркаю я и сворачиваю беседу, потому что…       Конечно, я не влюбился, с чего бы вдруг, да и в кого?       А вот, что действительно меня беспокоит…       Чертов студент никак не идет у меня из головы — это правда. Я постоянно о нем думаю с противным ощущением ускользнувшего песком сквозь пальцы необходимого мне ориентира. Как будто в нем — разгадка моего текущего невменяемого состояния. Тотальный абсурд, не поддающиеся логике и разуму эмоции. Полчаса знакомства! Что за наваждение?       Но он отверг саму возможность общения со мной, и это задело сильнее всего.       Мне плевать на то, что думают другие — никому и ничего доказывать не собирался: мне достаточно было того, что я изменился в глубине души. И, несмотря на мучительность перемены, не позволяющей отныне так же легко, как раньше, смотреть на протекающую мимо жизнь, я был горд собой. Словно теперь мог смотреть на окружающий меня мир широко распахнутыми глазами и видеть суть людей… Так вот, размышляя, чем Илья меня так цепанул, понял, что в этом парнишке я нутром почувствовал очень хорошего, чистого, правильного человека, но глубоко одинокого и несчастного. Который нуждался в опоре и заботе. Да просто в обычном внимании. А мне кажется, нужен тот, на кого я могу выплеснуть открывшиеся во мне запасы неизрасходованной любви. Хотя бы в рамках дружеской привязанности.       Но он не посчитал меня тем, кому можно довериться.       Видимо, я все еще произвожу впечатление недалекого товарища.       Но это было бы полбеды. Вторая сторона медали — мысли мои в его отношении приобретали все более странную направленность. Закончилось дело тем, что он мне во сне явился чудным эротическим видением. Я аж в кровати подскочил посреди ночи с немым изумлением из серии: «Что это сейчас было?»       И если свои морально-нравственные страдания по его поводу я мог списать на уязвленное самолюбие, то никакого объяснения данному полету ночной фантазии я не нашел.       Самое стремное — вынужден признать, что сон был приятным до такой степени, что мне пришлось воспользоваться целебной силой правой руки. Нормально, да?       И тут матушка задает подобный вопрос…       Но в клуб я все равно не захотел идти — вибрации пятничной лихорадки, охватывающие моих многочисленных приятелей и подружек в преддверии выходных, больше меня не волновали. Решил, что лучше лягу спать пораньше, а завтра с утра заберу к себе племянников на выходные. Развлекательную программу я нам уже придумал.       Съезжаю с проспекта во дворы — объехать пробку: не спеша ползу по традиционным колдобинам, рассеянно посматривая по сторонам. И вдруг замечаю въевшуюся на подкорку памяти узкую спину в дурацкой белой рубашке.       Илья!       Идет торопливо подпрыгивающей походкой, с кучей чертежей подмышкой, о чем-то глубоко задумавшись. Под ноги не смотрит. А впереди — высокий бордюр. И это чудо в перьях на полном ходу спотыкается и крайне неудачно летит носом об асфальт. Чертежи в сторону… А он лежит, растянувшись во весь рост, и не встает.       — Японский городовой! — вырывается у меня, и я резко сворачиваю к обочине. Благо, машин за мной нет. Выскакиваю из тачки и бегу к нему. Подхватываю под грудью и осторожно сажаю на злосчастный бордюр. Илья что-то мычит и качает головой, дотрагиваясь рукой до лба.       — Эй! Ты как? — оглядываю его и с ужасом замечаю, что Илюша основательно ударился: из рассеченной брови тонкой струйкой льется кровь, яркими пятнами в замысловатом рисунке украшая белую рубашку.       Парнишка переводит на меня растерянный взгляд.       — Костя? — удивленно спрашивает он.       — Да. Привет! Ты чего ворон считаешь, чучело? — цокаю языком, соображая, что делать.       — Тебе-то что? — огрызается он, зажимая рану тыльной стороной ладони. — Что ты тут вообще делаешь?       — Домой еду. С работы, — бросаю, игнорируя его недружелюбный тон. — Больно?       — Какая разница? — бормочет Илья. — Хуже уже все равно не будет, — он страдальчески смотрит на раскиданные чертежи — смятые, а один из них — вообще в грязную подсыхающую лужу укатился. — Две недели работы — коту под хвост! — в сердцах восклицает и судорожно всхлипывает, закрывая лицо руками и тем самым размазывая кровь по лицу. — Господи… Гребаный праздник, а не жизнь… Проще сдохнуть!       — Так, а ну тихо! — прикрикиваю на него. — Без паники. Руки от лица убери! Сейчас, одну минуту! — иду к машине и роюсь в багажнике в поисках аптечки. Достаю бинт, поливаю его какой-то антибактериальной обеззараживающей жидкостью с труднопроизносимым названием и возвращаюсь к Илюше. Осторожно оттираю его лицо, прикладываю бинт к ране. — Держи вот так, — говорю. И помогаю ему подняться. — Сейчас я тебя в травмпункт отвезу. А потом со всем остальным разберемся.       — Никуда я не поеду, — сопротивляется Илья. — Я тебе сейчас кровью весь твой шикарный салон перепачкаю.       — Рот закрой и садись в машину, — бесцеремонно заталкиваю его на переднее сиденье и пристегиваю ремень. — Что ты, как ребенок маленький, расхныкался?       Илья молчит и, насупившись, отворачивается к окну. Я подбираю его чертежи, закидываю назад.       — Вообще, подобные вещи в тубусе носить надо, — замечаю, отъезжая от тротуара и меняя направление.       — Без тебя знаю, — отзывается Илюша. — Я его дома забыл.       — Ясно, — кошусь на него. И замечаю, что его нефигово так потряхивает. И причина явно не в падении. Тут что-то другое. Очень похожее на серьезный нервный срыв. Знаю не понаслышке: когда папа умер — несколько месяцев маму вытаскивал из депрессии. И когда у нее случался очередной приступ — ее точно так же лихорадило.       В травмпункте Илье быстро промыли рану, зашивать не потребовалось — заклеили хирургическим пластырем. Сделали на всякий случай снимок — сотрясения не было. И накачали по моей просьбе под завязку успокоительным. Седовласый дядька-хирург дал рекомендации, выписал несколько рецептов и посоветовал сводить моего приятеля к невропатологу: мол, бровь — ерунда, а то, что ему что-нибудь, восстанавливающее нервную систему, попить нужно, — это точно. Я кивнул, хотя подозревал, что ему не таблетки нужны, а отдых. Судя по всему, Илюша загнался по полной программе.       В машине под действием лекарств он засыпает. И хотя Илья назвал мне свой адрес, я решаю отвезти его к себе. Исходя из его обрывочных фраз, я узнал, что живет он один на съемной квартире, и присмотреть за ним некому. А мне не в тягость. Скорее, в радость. Если честно, у меня возникло дикое желание вообще его никуда не отпускать. Посадить, как принцессу, на кровать с периной, обложить подушками и веером обмахивать, сдувая пылинки.       Окончательно, короче, умом тронулся. Почему-то мне казалось, что сии желания должна вызывать какая-нибудь хрупкая девица. А у меня вот… Илья. Лохматое нечто в очечках.       Кое-как поднимаемся по лестнице. Илюша виснет на мне, едва перебирая ногами.       Снимаю с него туфли, пока он норовит сползти по стеночке вниз и прилечь на пол в коридоре. Отвожу его в спальню и сажаю на кровать. Илья, повесив голову, спит. Почесав затылок, раздеваю его. Убираю очки с носа. Стягиваю заляпанную кровью рубашку. Влажным полотенцем оттираю с его груди засохшие бордовые пятна, натягиваю на него свою домашнюю футболку. Помедлив, освобождаю его от брюк и зависаю, разглядывая худые ноги и острые коленки. Как у подростка.       — Ты святым духом питаешься, что ли… — бормочу, укладывая его под одеяло.       — Где я? — вдруг спрашивает заплетающимся языком Илья, приоткрыв мутные глаза.       — Дома у меня. Спи, — отвечаю.       — А-а… — он подкладывает под щеку ладонь, зевает и произносит почти неразборчиво:       — Только не бросай меня.       Убираю с его лба спутанные пряди светлых волос и вздыхаю. Поздно. При всем желании не смог бы.       Прежде чем самому лечь спать, набираю одного знакомого приятеля из крупной строительной компании, нашего клиента.       — Привет, Деня!       — О, Костик! Салют! Чо? Как? — бодро отзывается Денис, и вторым планом слышу танцевальный бит и чей-то хохот.       — В порядке.       — Я слышал, ты там феноменальные акробатические трюки отрабатываешь! Полет с пятого этажа без страховки. Когда премьера выступления? — хохочет приятель.       — Через месяц, — отвечаю в тон ему. — Тебе сколько билетов оставить?       — Пяток. А вообще… — голос Дениса становится серьезным. — Дружище, ты везунчик. Рад, что обошлось.       — Дёнь, я вообще по делу… — прерываю его. Мне фальшивый поток сочувствия не нужен.       — Давай.       — У тебя в конторе есть шустрый чертежник? Надо срочно восстановить шесть проектов. Они готовые — просто восстановить.       — Да, найдется, — произносит Денис. — Сейчас смской телефон его скину. По деньгам сам с ним договаривайся.       — Ок, понял. Спасибо. Когда к нам? — интересуюсь в соответствии с законом жанра.       — На следующей неделе заеду. Надо, чтобы ваши орлы из техобслуживания глянули подвеску.       И мы еще некоторое время треплемся ни о чем. Этакое вежливое словоблудие.       С чертежником Дениса договариваемся, что он заедет ко мне утром и к воскресенью всё будет готово. Так, с этим разобрались. Далее по плану: надо выяснить, что у Ильи с расписанием и подработками, финансовым положением. Негоже себя до ручки в таком возрасте доводить. Вопрос — зачем мне это нужно — отмел как несущественный. Еще неплохо было бы его подкормить и в спортзал отправить. И на море почаще вытаскивать — воздухом свежим дышать.       Заглядываю в спальню и стою некоторое время, прислонившись к дверному косяку. Рассматриваю безмятежное лицо крепко спящего Илюши. И сейчас, без лишних отвлекающих деталей, вижу, какой он, в общем-то, красивый парень. И красота у него не броская, а ненавязчивая, утонченная, в некотором роде чарующая. Из той серии, когда приметив ее один раз — хочется любоваться снова и снова, выискивая неожиданные нюансы. Как, например, только что я обнаружил, что у него полные губы… Наверное, мягкие.       Мама была права.       Я влюбился.       Оглушительно, мощно, до дрожи в руках, которые мгновенно сложил на груди.       И признав это, вдруг почувствовал, что внутреннее волнение ушло. На душе — спокойно и тепло.       Ночью мне снится яркий и невероятно реальный сон. В нем Илья, выглядящий, как, не знаю, секс-символ девочек-нимфеток, в обтягивающей белой футболке и черных узких джинсах, с короткой стильной стрижкой, брюнет (!), танцует что-то заводное в паре с какой-то кучерявой энергичной блондинкой. Во время их танца я подхожу к нему и обнимаю сзади — он прижимается ко мне, сбивается с ритма… Девушка исчезает, а Илья, оборачиваясь, жарко шепчет мне на ухо:       — Используй свой второй шанс. Не упусти, — и внезапно преображается в печального юношу со смоляными кудрями в средневековом камзоле, который отходит на несколько шагов назад, отвешивает поклон и уходит, махнув рукой на прощание.