Дом, где живет она

      Антонин опрокинул в себя очередной бокал виски, а Гермиона затравленно смотрела на него из угла. Была бы его воля, он бы провел в этом кресле всю оставшуюся жизнь. Смотрел бы, как горят дрова в камине и пил виски. И не видеть бы никогда её напуганных глаз.       Лорд дал ему отставку. Отплатил за сорок лет преданности дряхлым особняком и бесполезной девчонкой. Возможно, это достойная плата, но Антонин не знал цену на верность и полезность. И, видимо, его личная полезность исчерпала себя, раз Лорд устроил ему «счастливую и безоблачную» старость, отстраняя от всех дел и оставляя гнить в одиночестве. Возможно, он был прав. Единственное, что умел Долохов — убивать и мучить. Но, по неведомым самому Антонину причинам, его это больше не трогало. Гнетущая пустота внутри высосала все эмоции. Пора было оставить эти развлечения более молодым. У него не осталось целей, не было планов на будущее. Им овладела всепоглощающая мизантропия, высасывающая все силы, и заставляющая запереться в собственном чуждом его сущности доме. И единственным существом, которое не давало ему окончательно скатиться в унылое отчаянье — была Грейнджер.       Она была поразительно нахальной. Первую неделю он вообще её не видел, и это вполне его устраивало. Он почти забыл о некой досадной неприятности. Он знал, что Гермиона пыталась снять браслет. И знал, что она поплатилась за это. Поппи ему всё рассказывала. Не то, чтобы он спрашивал о ней, просто домовуха не затыкалась, причитала о своей нелёгкой судьбе из-за безрассудства молодой хозяйки. Из которых Антонин иногда вылавливал некоторые полезные сведения. Гермионе даже удалось уговорить Поппи снять с неё кандалы, о которых Долохов сразу же забыл, как только девчонка скрылась с его глаз. Он не стал наказывать за это Поппи. Она и без него наказала сама себя.       Следующий месяц он видел Гермиону мельком. Она тут же пряталась от него, быстро скрываясь за ближайшей дверью, и успевала обжечь ледяным взглядом, обещавшим смерть. Это было даже забавно. В то время Долохов ещё не опустился на дно презрения к человечеству и к себе, и пытался участвовать в какой-то деятельности Упивающихся. Но делал это через силу, словно уговаривая себя. И Лорд, заметив это, жирно намекнул, что Антонину действительно уже не место в его рядах. В юности Долохову доводилось читать писателей своей исторической родины, и сейчас он к месту вспомнил Гончарова, с его Обломовым. Концовка у романа была, конечно, дрянная, но Антонин нашел некое сходство с главным героем. Ему досталась участь прозябать в этом кресле остаток жизни.       Полгода Антонин так и делал: бесцельно сидел в кресле у камина, попивая виски и слушая, как Поппи жалуется на молодую хозяйку. По её словам, Гермиона несколько раз пыталась сбежать, а когда поняла, что это невозможно, от отчаянья резала вены, морила себя голодом, даже попыталась повеситься. Когда все попытки убить себя не увенчались успехом, она заперлась в своей комнате отрешенная, и безразличная ко всему. Долохов знал, что Гермиона уже успела разведать, как работает Matrimonium coronam. Он сам видел книги по утраченным заклятьям и их действиям, оставленные ею на столе в библиотеке. И никак не мог понять, зачем она всё это делает с собой. Неужели не верит книгам, или она настолько слаба? Или упряма? Во всяком случае, Антонин не собирался это выяснять. Но, всё-таки, заглянул в её комнату. Она даже не повернула головы в его сторону.       Через пару дней Поппи сообщила, что хозяйка снова начала реагировать на неё, и попросила завтрак. Долохов подумал, что Гермиона что-то задумала. И действительно, утром он нашёл её без сознания около дверей своей спальни, рядом на полу лежал кухонный нож. Антонин безразлично перешагнул через неё. Прикасаться к Гермионе почему-то не хотелось. Ещё пару раз он находил её бессознательное тело. Сначала в гостиной рядом с кофейным столиком. В руках она держала маленький бутылёк. Его содержимое вытекло на ковёр, но Антонин догадался, что это яд. Где она его достала, он даже не представлял. Потом она рухнула прямо перед ним в коридоре. Антонин позже узнал от Поппи, что Гермиона пару недель тренировалась в невербальной беспалочковой магии, и поколотила всю посуду на кухне своими заклинаниями. Он не злился на неё, не собирался наказывать. Его даже заинтриговала способность Гермионы к невербальной магии. Он сам был отменным мастером в этой области. А своими нелепыми попытками бороться с ним, она скрашивала ему жизнь. За всё это время он не сказал ей ни единого слова. Она тоже всегда молчала.       К концу первого года ей, наконец, надоело играть с ним в войну. Долохов гадал: от усталости это, или она смирилась. Возможно, что и то, и другое. Он-то был не против такого досуга. А Поппи с облегчением вздохнула. Теперь ей не приходилось наказывать себя за все неприятности, которые чинила хозяйка. Так бы они и жили втроем: счастливо, не встречаясь друг с другом, и занимаясь своими делами, если бы Лорду не взбрело в голову навестить их. Отчего-то он остался недоволен атмосферой, царившей в поместье.       — Ты совсем раскис и постарел, Антонин, — брезгливо сморщившись, сказал Лорд, будто ему претило наблюдать за чьим-то увяданием. Долохов еле-еле улыбнулся, думая о том, что не всем везёт обладать новым телом в столь почтенном возрасте, и скоро Лорд поймёт, что вокруг него люди отнюдь не молодеют, а наоборот быстрее превращаются в дряхлые развалины. Воландеморт продолжил: — Твоя жена ни капли не изменилась. Ты её не приручил. Я разочарован. Возможно, мне не стоило оказывать такую честь тебе.       — Мой Лорд, моя жизнь меня вполне устраивает, — бесстрастно ответил Долохов, внутри ощущая нарастающее беспокойство. Он всё не мог понять, что ещё от него хочет Лорд. Неужели он не заслужил хоть каплю покоя? — Разве я не могу делать со своим имуществом что хочу?       — Она — не просто твое имущество. Она — военный трофей. Браслет на её ноге зачарован мной. Она такая же моя собственность, как и ты. Вы все моя собственность. Ваши жизни принадлежат мне. Если за следующие полгода ты никак не повлияешь на неё… — Тёмный Лорд испытующе посмотрел на Долохова. — Я думаю, ты меня понял.       — Да, мой Лорд, — обречённо кивнул Антонин. Гермиона тоже присутствовала при разговоре, но торжественно молчала, гордо вздернув подбородок.       — А ты не радуйся, — прищурился Лорд. — Он умрёт, и ты умрешь. И твои родители тоже умрут. Запомни, девочка, я всё равно сломаю тебя.       С этими словами Рэддл шагнул в камин, оставив Долохова в полной растерянности. Зачем Лорду нужна сломленная Грейнджер? Что это ему даст? Но затуманенный алкоголем мозг Антонина отказывался анализировать это. И теперь он сидел в кресле у камина, опрокидывал виски в себя и чувствовал, как большие, полные ужаса, глаза Гермионы прожигают в нём дыры. Это невероятно раздражало. Он с остервенением сжал пустой бокал, пытаясь успокоиться, но становилось лишь хуже. Уже год как забытое желание убивать, разрушать, причинять боль возвращалось к нему. Возможно, стоило иногда давать себе разрядку. Подавленная ярость плохой спутник разума. Антонин поднялся из кресла, и гневно сверкнул глазами.       — Убирайся! — рявкнул он. Но Гермиона осталась на месте, только её взгляд поменялся. Теперь она смотрела на него со смесью жалости и отвращения. И понимания. Антонин возненавидел её за это понимание. Она не смела на него смотреть так. — Убирайся, или я за себя не отвечаю!       Она лишь дернула подбородком. Похоже, это было её коронное движение — вот так надменно дергать подбородком. Строптивая девчонка. Антонин наставил на неё палочку:       — Ты пожалеешь об этом! Bombarda!       Сгусток магии ударил очень близко от неё в стену, посыпалась каменная крошка. Но Гермиона осталась на месте. Антонин неверяще повёл головой. Он снова запустил Bombarda в стену рядом с ней, и ещё раз, и ещё. Но она упрямо продолжала стоять, не шевелясь. В полном молчании. Гермиона не боялась его. Долохов был зол. Ему захотелось раздавить её голову собственными руками, сломать её как куклу. Сделать что-нибудь, чтобы она перестала на него так смотреть. Он шагнул к ней навстречу и Гермиона в первый раз дернулась. От страха. Это понравилось ему куда больше. Он сделал ещё один шаг, и она прижалась спиной к стене.       — Я предупреждал тебя, — схватив за плечи, дыхнул перегаром в её лицо Долохов. — Лучше бы тебе быть более послушной.       Она отвернулась и зажмурилась. Антонин громко хохотнул, сжимая её плечи до боли. Он почувствовал свою власть над ней. Это было волнующе. Как же давно он не ощущал чего-то подобного. Он учуял запах ужаса, охватившего её. Это сладкий давно ему знакомый запах, такой привычный и бодрящий, притягательный. Дикое давно голодное животное внутри него ликовало. Он толкнул её на пол, сбивая с ног, и жадно наблюдал, как девчонка морщится от боли, разглядывая окровавленные ладони, испещрённые каменной крошкой. Как она непонимающе и ненавидяще на него смотрела. Он почувствовал себя снова молодым, вновь полным сил. Он будто скинул тяжёлую шубу лет, покрытую плесенью и мхом. Он был ещё горяч и страстен. И, наконец, вспомнил ради чего всё это.