Дом, где живет она

      Обозначенные Лордом полгода были почти на исходе. Антонину катастрофически не хватало времени. Гермионе же показалось, что время тянется бесконечно долго.       Он ломал её день за днем, втаптывал в грязь. Ей всего лишь нужно было покориться, склонить перед ним голову. Но он каждый день выволакивал из каменного мешка её обессиленное, полуобморочное тело и бросал на ближайшую кровать. Глаза её бессмысленно невидяще смотрели в потолок. Но она стойко держалась, пока её держали ноги, и каждое утро, словно феникс — возрождалась. Полная сил и без единой царапины она победно смотрела на него из своего угла, ожидая, когда ему, наконец, надоест бороться с ней. Терпеть пытки с каждым днём становилось всё проще и легче.       Долохов почти израсходовал запас терпения и своих фокусов. Всему виной был Matrimonium coronam. Он не давал Антонину завершить начатое. Гермиона молча улыбалась, пока её губы ещё были на это способны. Она безмолвно смеялась ему в лицо. Как бы плохо ей ни было, она этого не показывала. Антонин возненавидел её. Он ненавидел её силу и стойкость; ненавидел её губы, кривящиеся от боли; ненавидел её глаза, полные презрения. Она снилась ему ночами, сводила с ума. Гермиона была везде, и он не мог больше её выносить. Но он, в то же время, не мог сломаться перед ней. Его будущее зависело от этого.       Это была бескомпромиссная война. Один не мог уступить другому, не мог показать свою слабость. Но Гермиона уже почувствовала, как сдают нервы её мучителя. Бесконечно это продолжаться не могло.       — Нам надо поговорить, — Антонин устало размешивал сливки в кофе, сидя в своём любимом кресле. От виски он давно отказался. Нельзя было мешать работу и алкоголь. Гермиона стояла перед ним с абсолютно прямой спиной. На её изможденном лице едва промелькнула торжествующая полуулыбка, кольнувшая самолюбие Долохова, отчего он сделался не просто усталым, а изнурённым. А её холодные спесивые тёмные глаза, блеснувшие презрением, будто говорили: «сдался!». Антонин поджал губы и огрызнулся: — Не думай, что я отступил!       Гермиона скривила губы в ухмылке, отведя глаза в сторону. Антонин окончательно вышел из себя и рявкнул на неё, не сдержавшись: — Сядь!       Гермиона послушно села на краешек кресла, скромно сцепив руки в замок на коленях. Но было что-то в этой покорности угрожающе. Долохов посмотрел в её пронизывающие холодом глаза и увидел в них тень несломленной гордости и превосходства, его передёрнуло.       — Ты хочешь жить? — спросил Антонин, и в голосе его проскользнули нотки не то мольбы, не то отчаянья. Гермиона посмотрела на него с недоумением. Он прикрыл глаза и махнул рукой, буркнув себе под нос: — Давай, говори, ты можешь.       Грейнджер разлепила пересохшие потрескавшиеся губы и уже хотела что-то сказать, но остановилась. Она целых полгода молчала, было так волнительно снова начать разговаривать.       — Больше, чем… ты думаешь, — наконец ответила она. Голос её был хриплый и слабый.       — Это хорошо, — кивнул он, — значит, мы сможем договориться.       Гермиона слегка наклонила голову в сторону, серьёзно посмотрев на него. Ей не верилось, что этот день настал. Её мучитель выдохся и пошёл на сотрудничество, а это значит, что он сломался. Эти месяцы боли и унижения были не зря. Старик сдался! Ну, сколько же ему на самом деле лет? Нет, не восемьдесят. Семьдесят? Однозначно, он старше её родителей. Какой же он утомлённый и старый. Не физически старый, а морально. Если бы не эти полгода, то она бы его пожалела, наверно. Но время для сочувствия давно ушло, и она позволила себе улыбнуться. Антонин смерил её тяжёлым взглядом, но ничего не сказал.       — Можно было сразу попробовать договориться, — не сдержала она рвущееся с языка обвинение в недальновидности. — Но Упивающиеся, к сожалению, не умеют разговаривать. Вы умеете только…       — Прекрати, — оборвал её Долохов, чувствуя, как возрастает раздражение. Она замолчала, закусив нижнюю губу. Антонин подумал, что за это время у девчонки наверняка накопилось много претензий к нему. Он, сложив руки на груди, продолжил: — Я тоже хочу жить. И тебе стоит подумать о родителях. Так что нам необходимо постараться. Ты должна мне подчиниться.       Ей определённо не понравилось последнее слово, он заметил, как затрепетали крылья её носа, но она благоразумно промолчала. И это молчание явно не было знаком согласия, скорее нежеланием высказать очередную язвительную насмешку. Он видел это по её глазам, поэтому поспешил добавить:       — Всего на один день. Один. День. Нам обоим это нужно. Даже больше, чем ты думаешь.       Он замолчал, ожидая её ответа. Она недоверчиво прищурилась, видимо, пытаясь уличить его во лжи, но так ничего не разглядев, опустила голову, разглядывая пол и что-то обдумывая. Антонин не мешал ей. Он бы тоже себе не поверил после всего, что сделал с ней. Как она ещё не вцепилась ему в лицо и не выцарапала глаза?       — Один, — кивнула Гермиона, передернув плечами. — Но что я получу взамен?       — Ах, вот ты как заговорила? — обманчиво вкрадчиво спросил Антонин. Но расшатанные нервы подвели его, и он мгновенно вспыхнул. — Ещё вчера ты корчилась от боли в подвале, а сегодня смеешь шантажировать меня?!       Гермиона поджала губы, испепеляя исподлобья ненавидящим взглядом. Его вопрос остался без ответа. Раздражение Антонина достигло своего предела, и грозило выплеснуться в настоящую бурю. И лишь серьёзность ситуации и остатки благоразумия не позволяли ему уничтожить наглую девчонку. Он собрал всю волю в кулак, громко выдыхая через нос, и как можно спокойнее сказал:       — Я больше тебя не трону. Мы просто забудем про эти полгода.       В её насмешливых глазах читалось абсолютное недоверие, и Антонин приготовился к нескольким неделям ада для них обоих, а потом как размашистый росчерк пера под их жизнями — взмах палочки Воландеморта в неизменном рисунке Avada Kedavra. Но вопреки всем ожиданиям Гермиона ответила:       — Я согласна.       Теперь Антонин рассматривал её с недоверием, подмечая робкую улыбку и потеплевший взгляд. Он в первый раз видел, как девушка улыбается по-настоящему, непринуждённо и почти открыто. Как с тщательно, но неумело скрываемой надеждой смотрит на него. Это было удивительно завораживающе. Светлое открытое лицо без мерзкого оттенка ненависти и презрения. Это было красивое лицо, правда, со следами истощения, впалыми щеками с ярким румянцем и глубокими карими глазами. И красивый контур губ, даже не смотря на то, что они были искусанными и обветренными. Как же она наверно была красива, до всего этого.       Антонин никогда не жалел о том, что делал, но почему-то сейчас ему сделалось не по себе. Как же мерзко было осознавать то, что он воевал с детьми, которые не имели никакого боевого опыта. У них не было шансов выжить в этой дикой войне. Не то чтобы его внезапно замучила совесть, но всё же это было как-то не правильно. Несправедливо. Но разве справедливость его когда-то волновала? Пока, конечно, это не затронуло его самого в лице этой странной упёртой девчонки.       — Что? — смущенно спросила Гермиона, щёки её ещё больше заалели. Антонин поймал себя на том, что безотчётно разглядывал её, в то время как предавался раздумьям. А она, видимо, приняла это на свой счёт.       — Ничего, — он отвёл глаза. Почему-то это обстоятельство его тоже смутило.

***

      Ровно через две недели Гермиона, смиренно опустив глаза, разливала чай по маленьким фарфоровым чашечкам. Антонин завороженно за ней наблюдал. У неё очень убедительно получалось изображать сломленную и подчинившуюся. Вопрос был в том, верят ли Тёмный Лорд, Малфой, Руквуд и Нотт в этот фарс. Они пока ничем не проявляли своё отношение к происходящему.       — Антонин, — обратилась Гермиона к Долохову, закончив с чаем, — если я больше не нужна, могу я покинуть вас?       — Да, конечно, — кивнул он, всё больше поражаясь как хорошо девчонка справляется со своей ролью. Антонин внутренне ликовал. Сейчас она уйдёт, и считай дело в шляпе. Он получит то, чего хочет. Лорд, наконец, наградит его так, как он на самом деле этого заслуживает.       — Постой, моя дорогая, — обманчиво ласково сказал Лорд, кривя губы в подобии улыбки. Долохов почувствовал легкий холодок, пробежавший по спине. Он глянул на Грейнджер, но она ни капли не смутилась и не испугалась. Антонин перевёл взгляд на своих товарищей. Они даже не обратили на просьбу Лорда внимания, занятые разговором между собой. Он облегченно выдохнул. — Побудь с нами ещё немного.       — Да, мой Лорд, — смиренно склонив голову, прошептала Гермиона, и присела на подлокотник кресла Антонина. Ей удалось это сказать без содрогания и передёргивания. Как же долго ей не удавалось сказать эту фразу достаточно убедительно. Как понял Долохов, девчонка плохо умела врать, и просчитать её не составляло труда. Но ей нельзя было отказать в сообразительности. Она всё схватывала на лету и повторяла на раз.       — Мой дорогой друг, — продолжая улыбаться, изрек Лорд, обращаясь к Долохову, — ты прекрасно справился с поставленной задачей. Я доволен тобой.       Лорд отпил чай, а Антонин почувствовал легкость во всём теле. Он расслаблено откинулся на спинку кресла, считая, что дело сделано. Но неожиданно Гермиона положила руку ему на плечо и сжала его. Он осторожно покосился на неё, но она по-прежнему кротко смотрела в пол. Он не понял её жеста.       — Я был рад служить вам, мой Лорд, — Антонин непринужденно улыбнулся.       — Я знаю, — губы Воландеморта расползались совсем уж широко, обнажая ряд белых зубов. Рука на плече Долохова сжалась сильнее. Но он решил не обращать внимания. Мало ли зачем она это делает. — Как обстоят дела в министерстве?       — О, это сущий ужас! — воскликнул Малфой. — Ты не представляешь, сколько работы за эти полтора года мы сделали. Эти мерзкие грязнокровки плодятся как садовые гномы, мы не успеваем…       — Люциус, перестань уже жаловаться, — оборвал его Нотт. — Думаешь, только в твоём отделе за контролем рождаемости магловских выродков проблемы? Вот в моём отделе по пропаганде…       Долохов счастливо вздохнул. Скоро и он займет одно из кресел в новом министерстве. Скоро долгожданная власть придёт к нему в руки.       Весь вечер они проговорили о политике и о методах борьбы с оппозицией. Антонин даже предложил на рассмотрение пару идей по отслеживанию подпольной деятельности. Все одобрительно кивали головами, поддерживая его идеи. Он был в приятном расположении духа. Чувствовал себя в своей тарелке. Вот только рука Гермионы время от времени сжималась на его плече.       Вечер подошёл к концу, и пришло время прощаться. Гермиона поднялась с подлокотника и подошла к камину, взяв с полочки чашку с летучим порохом. Лорд довольно хмыкнул. Нотт и Руквуд подошли к ней, зачерпнули смесь, продолжая о чём-то спорить. Малфой облокотился на каминную полочку и, поигрывая тростью, принялся ждать, когда Гермиона освободится. Антонин тоже поднялся, чтобы проводить гостей и пожать руки на прощанье, и встал рядом с Гермионой. Лорд подошёл к нему.       — Мой Лорд, я полагаю, вы рассмотрели мою просьбу? — осведомился Долохов. Всё в нем дрожало от нетерпения.       — Конечно, Антонин, — улыбнулся Тёмный Лорд.       — И? — Антонин почувствовал себя немного неловко.       — Конечно, кресло в палате лордов твоё, — медленно протянул Воландеморт. Все вдруг резко замолчали и повернулись в сторону Долохова, — было бы…       — Я не понимаю? — растерянно пробормотал Антонин, ещё ну уловив изменившуюся обстановку, но уже чувствуя неладное. Неожиданно Гермиона коснулась его руки. Он безотчетно поймал её пальцы.       — Ты солгал мне, — холодно ответил Лорд. — Я похож на идиота?       — Нет, — напряженно ответил Долохов, безотчётно нащупывая палочку в кармане брюк. Он до сих пор не мог поверить себе, поэтому мешкал. Нотт и Руквуд предсказуемо достали палочки. Малфой зловеще улыбался.       — Так почему же ты пытался меня одурачить? — театрально оскорбился Лорд. — Думаешь, я ничего не заметил? Ты не справился.       И Антонин, наконец, понял всё. Лорд с самого начала раскусил их фарс. Возможно, он знал об этом ещё до начала вечера. Он сразу собирался убить его. И прихватил с собой жалких собачонок как зрителей. Он не мог без спектакля. Антонин почувствовал себя жалким глупцом. Гермиона раскусила их. Вот почему она сжимала его плечо, так отчаянно ему намекала. Он не понял её.       Антонин был зол. Ярость в одно короткое мгновение овладела им. Он сжал руку Гермионы сильнее.       — Как ты узнал? — спросил Долохов, азартно улыбаясь. Его улыбка походила на гримасу безумца. Лорд вскинул брови и прищурился, внимательно разглядывая его.       — Браслет, — медленно протянул он, всё ещё глядя на Антонина, и указал на ногу Гермионы.       — Ясно, — ухмыльнулся Антонин. — Значит, ты убьешь меня?       — Да, — развёл руками Том. — Я же обещал.       — Значит, сорок лет верности для тебя ничего не значат? — холодно спросил Долохов, переплетая пальцы Гермионы со своими.       — Ты стал бесполезен, Антонин, — с отвращением произнес Лорд, и посмотрел в сторону, будто ему претило видеть его.       — Тогда тебе нужно было сделать это гораздо раньше, — Антонин посмотрел на явно скучающего Малфоя и почувствовал раздражение. Эти люди собрались здесь, чтобы убить его, но никто из них уже не воспринимает его всерьёз. Они заведомо поставили на нём крест.       — Я думал, что ты сдохнешь сам, — безразлично пожал плечами Рэддл.       — Как видишь, не сдох, — зло хохотнул Антонин. — Иди к черту, Том!        Гермиона проморгала момент, когда в руках у Долохова появилась палочка, которая будто выскочила из рукава. И тут же время замедлилось. Ей показалось, будто целая вечность ушла на то, чтобы кончик палочки, легко порхая в воздухе, вывел знакомый вензель. Гермиона даже успела обратить внимание на Упивающихся. Ни Руквуд, ни Нотт не предприняли попытки воспользоваться своими палочками, глупо таращась на Долохова. А Малфой даже не стал пытаться, просто нырнув в камин и прижавшись к закопчённой стенке. Неожиданно всё закрутилось в цветном, но выворачивающем на изнанку, вихре. Последнее, что она увидела — это искаженное в недоумении лицо Воландеморта, а через секунду Гермиона уже лежала навзничь на покрытой инеем траве, и Долохов навалился сверху, пытаясь задрать её юбку. Она сначала дернулась от него, но потом сообразила, что ему надо.       — Дай ногу! — нервно прикрикнул на неё Антонин. Она, не теряя времени, сунула её прямо ему в руки. Гермиона на мгновение испугалась, что у него не получится, но он без проблем содрал с неё браслет и откинул в сторону. — Руку!       Потребовал Антонин, и Гермиона без вопросов протянула ладонь. Он схватился за неё, и всё вновь заплясало в ярком карнавале цветов перед глазами. Через семь прыжков они оба повалились на землю, обессиленные. Антонин только сейчас выпустил её руку.