Дом, где живет она

      Гермиона резко вскочила на ноги и выхватила палочку, готовясь дать отпор, но Антонин не обратил на это внимание, развернулся к ней спиной, зарываясь в свои длинные черные с проседью волосы, давно нуждающиеся в уходе.       — Конечно! Как же все просто! — он облизнул нижнюю губу. — Достаточно считаться мертвым, чтобы он отстал от нас.       Антонин развернулся обратно к Гермионе. Она по-прежнему стояла на ногах, напряженно разглядывая его, но палочку опустила.       — Ты понимаешь, о чем я? — радостно улыбаясь, спросил он. Она помотала головой, так и не разобрав что он бормотал себе под нос. — Черт, да это же так просто! Нужно, чтобы нас считали мертвыми.       Её глаза удивлённо расширились, но уже в следующую секунду на лице отразилось понимание. Гермиона опустила плечи, расслабляясь. Наконец-то она услышала что-то дельное. То, что могло их вытащить из сложившейся ситуации. Но немного обдумав его слова, сказала:       — Если ты хотел внушить кому-то ложные воспоминания, или использовать Imperius, то у тебя ничего не выйдет, — она убрала палочку обратно в карман мантии, сидевшей на ней слишком свободно, и явно с чужого плеча. — Он не поверит в нашу смерть, если лично не будет в этом участвовать.       Они с Гермионой решили никак не называть Рэддла, употребляя в разговоре «он», или «его», а так смешившие Антонина «ты-сам-знаешь-кто» и «тот-кого-нельзя-называть» Гермиона смущалась употреблять, ведь она сама когда-то считала, что это глупо — бояться имени. Но всё же это было продиктовано безопасностью, оба они были почти уверены, что на имя Воландеморта снова наложили Taboo, и проверять свои догадки им совсем не хотелось.       — Вот и хорошо, — хриплым шёпотом ответил Антонин, усаживаясь обратно. — Пусть он лично присутствует, это даже лучше. Мы устроим ему спектакль. Мерлин всемогущий, как же я ненавижу театр! Но, если мы выживем… — озорство на грани безумия блеснуло в его глазах. — Клянусь, я полюблю его. Я отведу тебя на настоящий спектакль в лучший театр мира.       Гермиона опустила глаза, и на её щеках проступил предательский румянец.       — Вот уж дудки! — с вызовом сказала она, прижимая руки к груди. — Ни в какой театр я с тобой… не пойду. Я вообще…       Последние слова она сказала почти шепотом, совсем стушевавшись и не сумев закончить фразу. Антонина почему-то укололо её противостояние ему. Он, конечно, понимал, что у Гермионы не было причин его любить, но ему хотелось, чтобы она хоть чуть-чуть его принимала. Не как одного из её мучителей, а как человека. Как мужчину, в конце концов. Но она была совсем ещё девчонка.       — Сколько тебе лет? — спросил он, заинтересованно разглядывая её.       — В сентябре двадцать исполнилось, — гордо ответила она с легким налетом укора. Но поспешно добавила: — По календарю, но если считать вместе с маховиком времени, то мне уже двадцать один.       — Надо же? — удивился Долохов. — Как-нибудь расскажешь мне, что там за история с маховиком.       Она кивнула, а он рассеяно улыбнулся ей в ответ, думая о том, что Гермиона уже не ребёнок, а девушка. Маленькая женщина. Умная, смелая, принципиальная женщина, правда, всё же наивная.       — Ладно, — он поджал губы. — На театре я не настаиваю. Главное, чтобы у нас всё получилось. Ты хороший зельевар? Я-то больше по тёмным заклинаниям, а с котлами и флоббер-червями у меня не сложилось. У нас Снейп был в этом спец.       — У вас? — лицо Гермионы исказила гримаса болезненной насмешки. — Снейп умер от его руки, и никто из вас так и не узнал, что профессор был всегда на нашей стороне. Всегда.       Антонин безразлично пожал плечами.       — И что с того? — спросил он. — После драки кулаками не машут. Разве чтобы начать новую драку. Ты сама признала, что проиграла это войну. И на чьей стороне был Снейп сейчас уже не важно. Я уверен, что на предательство у него были веские причины. Меня тоже предали, и пытаются убить. Но я не собираюсь ждать, пока это случится. Бешеные псы не разбирают, кого кусать.       — Это новая война? — с затаенным ужасом спросила Гермиона. — И это мы с тобой её начали?       — Да, — ответил Антонин, сжимая кулаки. В его голосе зазвенела холодная сталь. Гермиона чувствовала в нём неутолимую жажду и решимость идти до конца. До любого конца. И это ей было близко и понятно, поэтому она решительно сказала:       — Я знаю, что это за война и для кого она. Это скорее даже месть. Не моя месть, но я всё равно с тобой. Только пообещай мне кое-что.       — Хорошо, если это будет в моих силах. Но если ты собралась помогать мне, то должна будешь без возражений встречать все мои решения. Предупреждаю, многое из того, что я собираюсь сделать — тебе не понравится. Ты сама сказала, что это война.       — Я же не спрашивала, где ты достал палочки, — кивнула Гермиона, с тоской думая о том, что в этот раз руки её будут по локоть в крови. Но если только они способны вычистить эти авгиевы конюшни, то не стоит так убиваться. Этот мир никогда не станет прежним, ни для неё, ни для кого-либо. Он сдвинулся, ставя всё с ног на голову.       — Так что ты хотела?       — Я хочу сделать то, что не получилось ещё ни у кого — убить его. Не посадить в Азкабан, не выслать из страны. Уничтожить, — жёстко изрекла девчонка. Антонин кивнул.       — Твоё желание совпадает с моим, — Долохов зловеще улыбнулся, наконец, почувствовав в Гермионе соратника. Он точно знал, что она не предаст его никогда, потому что у неё нет на это ни одной причины. И нет стороны, на которую она может сбежать от него. Они связаны. Их связала сама судьба. Они как два осколка из разных миров, но удивительно точно совпадающими гранями. — Так, что насчет зельеварения?       — Что ты хочешь сварить? — в глазах Гермионы зажглись непокорные огоньки.       — Оборотное. Много оборотного.       Антонин осклабился, читая в её глазах мгновенное понимание. Всё-таки ему повезло с Грейнджер. Эта девчонка была не так проста.       — Тебе повезло, — загадочно улыбнулась она. — Я уже готовила это зелье и хорошо помню рецепт. Но нужны ингредиенты, некоторые из них достаточно дорогие и редкие, например, шкура бумсланга и рог двурога. Раньше мы брали эти компоненты в кладовке Снейпа, но я не представляю, где их можно взять в нашем положении. Вряд ли мы сможем проникнуть в Хогвартс, чтобы стащить их у Слизнорта. Даже если нам удастся всё это достать, то варка зелья всё равно займёт месяц, а нам нужно где-то жить. Я примерно представляю, что ты придумал, но хотела бы всё же услышать твой план.       — Да, звучит достаточно сложно, но у нас всё равно нет другого плана. Да и спешить нам особо некуда. Но я чувствую хороший настрой. Приятно иметь дело с понимающими людьми, — одобрительно улыбнулся Антонин. — План на удивление прост, но в то же время сложен. Когда ты сваришь оборотное зелье, я поймаю кого-нибудь из его прихвостней, и мы заставим их выпить оборотное зельем с нашими частичками. Под моим Imperius они отправятся умирать от его руки. Все в выигрыше. Это общий план, без деталей.       — Ты хочешь… — Гермиона нервно сглотнула. Конец фразы опять остался не высказанным, но Антонин её понял и кивнул. — Это чудовищно, — медленно произнесла она. Он недоверчиво посмотрел ей в глаза. В них отражался ужас и смятение. — И я тоже чудовище, потому что согласна на это. Только у меня ещё одна просьба.       — Какая? — насторожено спросил Антонин. Он боялся, что с девчонкой не всё в порядке и болезненные чувства всепрощения и добросердия, не дадут ей подставить вместо себя даже самого мерзкого и отвратительного убийцу в истории. Что она сама лучше отдаст свою жизнь. Но он ошибся.       — Пусть на наших местах будет кто-нибудь, кто на самом деле заслуживает поцелуй дементора, — Антонин усмехнулся. Она даже в такой ситуации старалась сильно не испачкаться. Он не мог упрекнуть её в этом. И был совсем не против.       — Я тоже, возможно, заслуживаю поцелуй дементора, но ты не пожелала моей смерти, — Антонин испытующе посмотрел на неё.       — Ты мне нужен. Одна я не справлюсь, — буркнула Гермиона, вся подобравшись и нахохлившись. Но Долохов понял, что не в этом дело. Не только в этом. Ему хотелось верить, что это продиктовано симпатией.        «Хорошо, моя девочка, хорошо», — мысленно похвалил Гермиону Антонин. — «Я нужен тебе, а ты нужна мне».       — Какие ингредиенты, кроме уже озвученных потребуются для зелья? — деловито уточнил Долохов, и Гермиона составила ему список. Антонин кивнул и встал со ствола поваленного дерева, на котором было расстелено его одеяло, провел ладонью по лицу, шурша двухнедельной щетиной, пригладил растрепанные волосы. — Нужно замаскироваться.       Гермиона кивнула, плотнее закутываясь в просторную мантию:       — Думаю, мне надо изменить цвет волос.       — И не только, — облизнув сухие губы, сказал Антонин, — Думаю, тебе стоит остричь их. Так удобнее и меньше привлекает внимание. Я тоже побреюсь налысо.       — А можешь оставить бороду? — просила Гермиона и тут же смутилась.       — Зачем? — Антонин ещё раз провел рукой по щеке, оценивая густоту будущей бороды.       — Она тебе идет, — Гермиона покраснела и опустила глаза, делая вид, что заинтересованно разглядывает свежий снег под каблуком своего сапога. Тоже с чужой ноги. Долохов лишь хмыкнул, достал из-за пазухи нож, с которым он не расставался с тех пор, как добыл его, и протянул девушке. — Давай, сделай это.       Девчонка испытующе на него посмотрела, и Антонин вдруг испугался, что она начнёт упрямиться, или ещё хуже — причитать и плакать. Говорить, что она не будет делать этого. Боялся, что она окажется той слабой девчонкой, которую он в ней всегда хотел видеть. Но Гермиона, как и много раз до этого, доказала, что она — не та, за которую её принимают. Она молча приняла из его рук нож.       — Хочешь, я сама побрею тебя? — дрожащим голосом спросила Гермиона.