Дом, где живет она

      — Расскажи мне о себе, — Гермиона сидела в дряхлом полуразвалившемся кресле, закутанная в такой же дряхлый, проеденный молью плед. Антонин хмыкнул.       — Что ты конкретно хочешь знать, девочка? — он расслабленно откинулся на горячий печной бок. Через толстый слой из пары кофт и ватника он не чувствовал обжигающего жара, только приятное разливающееся по всему телу, тепло.       — Всё, с самого начала, — Гермиона шмыгнула носом и плотнее закуталась в плед, пахнущий сыростью и плесенью.       — Так уж и с самого начала? — он ухмыльнулся. Неверный свет из-за чуть приоткрытой печной дверки скакал по заострившимся от недоедания чертам лица Гермионы. Она неуверенно кивнула. — Хорошо, — он немного помолчал, раздумывая с чего начать рассказ. — Я не мастер говорить, так что не обессудь.       Он ещё с минуту улыбался вымученной горькой улыбкой, ностальгируя по столь давно ушедшим как славным, так и откровенно ужасным денькам.        — Знаешь, а я ведь из чистокровной магической семьи. Да, по мне, наверно, такое не скажешь, — Антонин кивнул своим собственным угрюмым мыслям. — Я родился не в простое для моей родины время. В магловской её части происходили брожения народных масс. Отец мой частенько жаловался, что ему довелось пережить аж три революции. Страна стояла на пороге мировой войны. Но до этого ещё было целых шесть лет вполне мирной и спокойной жизни. Город моего детства — Кронштадт. Абсолютно волшебный город в прямом и переносном смысле. Удивительно красивый и дружелюбный. Если где и можно в полной мере соблюдать «Статут о секретности», то определенно там. Воспитанием моим занималась мать. Отец был строгим человеком жёстких правил, но обожал театры.       В сентябре сорок первого погибла моя мать. Я это плохо помню, но остались ужасные воспоминания. С неба лился огненный дождь, разрушивший большую часть города. Магловская война пришла и к нам. Голодные годы, и блокада тогда уже Ленинграда. Через год после окончания войны я был зачислен в Дурмстранг. Это были лучшие годы моей жизни. Именно в то время я узнал о Гриндевальде и его идеях. И о том, что Дамблдор его победил. Признаюсь честно, идеи пришлись мне по душе. А кого бы оставила равнодушным идея безраздельно властвовать? — Антонин кисло покосился на Гермиону. Девушка ответила ему вдумчивым кивком. — Мы были молоды, наивны и необузданные. В наших руках была власть. Власть и знания. И желание изменить мир. Встать над миром. Слишком большой соблазн для столь юных и глупых, какими тогда были мы.       Долохов замолчал. Гермиона буквально видела, как перед его почти остекленевшим взглядом проносятся картины из его прекрасного прошлого. О юности и непорочности.       — У Дурмстранга дурная слава, — Антонин сосредоточено смотрел куда-то за спину Гермионы. — Отчасти благодаря таким, как я, отчасти Гриндевальду, отчасти тем, кто был до него. И Темной магии, конечно. Пока я учился, мне не было дела до того, что происходит на мировой магловской арене. Но после выпуска мне пришлось испить чашу горького вина. Политические настроения в стране и магическом обществе были весьма противоречивыми. Отец, как человек близкий к магической верхушке, чутко чувствовал настроения. У меня никогда не хватало на это чутья. Он пытался пропихнуть меня в комитет международного магического сотрудничества, хоть и понимал, что это всё зря и не моё. Но шаблоны разрушать не хотел. Я же стремился к силе и к её демонстрации. Я жаждал изменений, но не хотел ввязываться во все эти сложности политической борьбы. Я плохой дипломат. В общем, мы поссорились с отцом, и я ушел из дома.       Уехал в Европу, ещё помнящую Гриндевальда. Ещё живущую её идеями. Я нашёл там сторонников. Таких же молодых, как и я. Таких же отчаянных и глупых. Мы были неорганизованными и неуправляемы. Ни у кого не хватало смелости покрутить штурвал на себя. Мне тоже не хватало смелости. И через год наших хилых попыток родить хоть сколько-нибудь годное и внятное, мне довелось повстречать его. Он… — Долохов снова замолчал, подбирая слова, — произвёл на меня впечатление. Неизгладимое и сильное. Он оформил мои разрозненные мысли и убеждения в одну чёткую и гладкую идею. Я чувствовал за ним силу. Я чувствовал, что он сможет встать у штурвала. Его собственные идеи захватили и меня. Мы много чего обсуждали, делились мыслями. Делились кровом и хлебом. Он был чем-то новым, свежим и идейным. Он позвал меня с собой.       И я ушёл из бесперспективной и не готовой меняться ячейки прогриндевальдовских активистов. Они уже выдохлись и не годились в товарищи. Я звал с собой молодых, тех, кто ещё не был поражен ржавчиной бездействия. Но они были хороши только на словах, настоящие дела их не интересовали или же откровенно пугали. Один лишь Игорь сделал правильную ставку на Него. Но, как оказалось, Каркаров был ещё тем лицемерным ублюдком и трусом.       Антонин устало потёр глаза, провёл ладонью по гладко выбритой голове и усмехнулся.       — Дальше, — требовательно поторопила Гермиона. — Что было дальше?       — А дальше были кровь и огонь. Почти пятнадцать лет мы набирали обороты. Вели бизнес, заводили нужные знакомства, вербовали сторонников. Я занимался обучением новых бойцов, занимался и террором. Мне нечем гордиться, — развел Антонин руками и криво усмехнулся. — Я убивал всех без разбора. И магов, и маглов. Мои руки были по локоть в крови. Я упивался силой и властью. Я упивался смертью. Я был Упивающимся Смертью. И вот моя метка, — он с трудом отогнул несколько слоев кофты, оголяя предплечье. Огромный уродливый шрам вместо черепа и змеи. Гермиона содрогнулась. — Сейчас она выглядит немного иначе.       Он горько усмехнулся и продолжил:       — А очутился по горло в крови я лишь в семидесятых. Да, это были странные времена. Десять лет мы наводили шороху по всей Англии почти безнаказанно. Министерство тряслось в немом ужасе, ещё не до конца понимая, что вообще происходит. Но, как и тридцать лет до этого, на сцену выполз Дамблдор. Великий светлый маг, победитель Гриндевальда. Выполз, и вытащил на сцену свою тяжелую артиллерию. Орден Феникса. И с этого момента началось самое горячее и кровавое время. Мясорубка.       Стоит отметить, что Он становился всё страннее и страннее. Его часто посещали довольно безумные идеи. Его внешность изменилась, приобретая нечеловеческие очертания. Апогеем его безумия стала неутолимая жажда исполнить пророчество. Это чёртово пророчество. Которое, этот мальчишка Снейп выболтал ему. Безумная гонка за Поттерами и Лонгботтомами, кончившаяся тем, что пророчество сбылось. Как оказалось — наполовину. Шутка судьбы.       Однажды Руквуд мне сказал, что существует теория о том, что пророчество само по себе ничего не значит, пока его не воспринимают всерьёз. Как только о нём начинают думать или пытаются избежать условий его выполнения, пророчество автоматически запускается. Получается, что человек сам себя загоняет в рамки исполнения пророчества.       — Самым моим нелюбимым предметом в школе были Прорицания, — Гермиона передернула плечами. — Я отказалась от них. Никогда не доверяла этим…шарлатанским фокусам.       — Я тебя понимаю, — кивнул Антонин. — Исполненное пророчество выкинуло пятнадцать лет из моей жизни. Долгих лет. Безумно долгих, с невероятным усилием мне удалось остаться в своём разуме. Чего не скажешь о милой Беллатрикс, или странном молодом человеке — Барти Крауче. Я, наконец, понял, чего хотел. Дорога к этому знанию заняла большую часть моей жизни. Занятно то, что понимание принципов власти пришло ко мне в «рабских» колодках. Если бы можно было отмотать время на сорок лет назад, то я бы сделал все по-другому. Наверное, я бы даже не пошел за Ним.       — Почему же ты продолжил его дело, после побега? — вскинулась было Гермиона, быстро понимая, что сказала совершенно безумную вещь. Долохов усмехнулся.       — Разве я мог поступить иначе? Разве у меня были варианты? Ты знаешь, а я ведь тебя помню. И в Отделе Тайн, и в том магловском кафе. А вот сейчас только понял, что я видел на самом деле. В министерстве мы знатно с тобой подуэлировали. Снимаю шляпу. Ты мастерски подобрала тактику. И она бы сработала. С Малфоем или Краучем, — Антонин улыбнулся ещё шире, — но не со мной. И не с Беллой.       — Я должна была знать, что в Дурмстранге невербальное колдовство сдают на выпускном экзамене, — досадливо сморщившись, ответила Гермиона. — У нас такое мастерство идет на оценку «превосходно» и необязательно к выполнению. Но приветствуется, если на выпускных экзаменах ты способен на невербальные заклятья. Наберёшь больше баллов. Но тем не менее, — Гермиона коварно улыбнулась, — ещё в Отделе Тайн я заметила, что у тебя слабость к оглушающим чарам. С твоим уровнем подготовки это странно.       — Ничуть, — покачал головой Антонин. — Тактика моего боя заключается в том, что я первым начинаю дуэль и первым же её заканчиваю. Обычно смертью противника. Смысл в том, чтобы использовать минимальное количество заклинаний с большой эффективностью. Защита у меня поставлена хуже, так как обычно мне не приходится защищаться.       — Разве не лучше, когда атакующие и защитные заклинания находятся в балансе? Без перевеса на чью-либо сторону? — удивленно спросила Гермиона. Сейчас она жалела, что в этой старой брошенной избушке по среди леса нет ни одной полезной книжки. Ей срочно нужно было подтвердить или опровергнуть свои выводы. На тренировках ОД они такими вопросами не заморачивались.       — Есть много разных тактик, — пожал плечами Долохов. — Я выбрал упор на атаку.       — Научи меня, — тихо, но уверенно сказала Гермиона.       — Что? — Антонин не сразу понял, о чём она говорит. — Ты, я уверен, можешь дать достойный отпор. К тому же тебе не обязательно вступать в бой, я всё сделаю сам.       — Я хочу, — твердо и уже чуть громче. — Мне не избежать крови, Антонин. Не в этот раз. И я хочу быть готова её пролить.       Долохов понимающе кивнул, и спорить не стал. В конце концов, девчонка действительно хороша, у неё есть потенциал.       — Расскажи мне, кто ещё остался в живых с нашей стороны, — попросила Гермиона, ёжась под вонючим пледом. И тут Антонин практически выбил почву из-под её ног.       — Знаю кое-что, — кивнул он. — Странная блондинка примерно твоего возраста с редисками вместо серёжек. Она, кажется, досталась Краучу.       Гермиона вздрогнула, встрепенулась, напряглась, но тут же осунулась и сжалась.       — Печально осознавать, что моё поколение практически вычищено из истории, — грустно заметила Гермиона, уставшая горевать по всем, кого не удалось спасти. — Надеюсь, Крауч не обижает Полумну.       Долохов пожал плечами: — Некоторым удалось улизнуть из-под Его карающей длани. Я знаю, что аврор Бруствер сумел-таки испариться. Его до сих пор ищут.       — Что ты сказал?! — воскликнула Гермиона, выпутываясь из пледа и вскакивая на ноги. Она прошлась вдоль маленькой комнатки туда-сюда, зарываясь пальцами в коротко остриженные чёрные волосы. Антонин наблюдал за ней, гадая, о чём она думает.       — Что ты задумала? — настороженно спросил он, приблизительно представляя ход её мыслей.       — Возможно, у нас будут союзники! — торжественно провозгласила она.       — Нет! — отрицательно помотал головой Долохов, не веря в то, что он её правильно понял.       — Да! — кивнула она, сверкая чёрными глазами.