Дом, где живет она

— О чём ты думаешь? — Антонин лежал на боку, подложив правую руку под голову, а левой перебирал слегка отросшие за несколько месяцев волосы Гермионы. — О предстоящем, — коротко ответила она, продолжая, не мигая и практически не дыша, разглядывать тьму. Вот уже которую ночь Гермиона приходила к нему в комнату и тихонько забиралась под бок. Первое время он настороженно ждал, что она попросит его. Попросит о том, на что ему не хватит сил отказать. Но она лишь молча забиралась под одеяло и засыпала, прижималась всем телом, часто вздрагивая и постанывая во сне. Тогда он обнимал её и целовал в плечо или лоб и Гермиона успокаивалась, мирно досыпая до утра. — Боишься? — спустя некоторое время спросил он, прислушиваясь к тому, как завывал февральский ветер за окном. — Нет, — мотнула головой Гермиона. Антонин усмехнулся и поцеловал её в висок. — Смелая моя девочка, — прошептал он. — Хочешь, я пойду с тобой? Она снова мотнула головой и спустя пару секунд ответила: — Мы будем привлекать ненужное внимание. А если нас поймают обоих, это будет в сотни раз хуже, чем, если поймают только меня. — Что ты такое говоришь?! — возмутился Антонин. — Ты очень важна для нас всех, и это чистая правда. Не спорь. — Тише, — она повернулась лицом к нему, пытаясь разглядеть его глаза. — Тогда у тебя появится ещё большая мотивация для мести. — О, если эти мерзкие уродцы окажутся теми, кем их все считают, и сдадут тебя ЕМУ, то они горько пожалеют о том, что родились на свет, — зло прошептал Антонин. — Я уничтожу каждого из них лично. Вырву их лживые языки, отрежу их острые уши. — Тс-с-с, — Гермиона прижала палец к губам. — Просто будь сильным. Если меня поймают, не поддавайся на провокации, прошу тебя. — Ты же знаешь, что я… — начал было Антонин, но Гермиона прервала его: — Я верю тебе, но меня беспокоит другое, — она замолчала, и Антонин, не дождавшись продолжения, спросил: — Что? Что тебя беспокоит, радость моя? — Если меня поймают, то я… — она замялась, замолчав на пару секунд. Антонин напряженно вглядывался во тьму, пытаясь разглядеть ее лицо. Ветер за окном натужно загудел, посыпая снежной крошкой окно. — Я никогда уже не стану твоей. Антонин замер. Внутри что-то всколыхнулось, прокатилось холодной волной по позвоночнику, а сердце болезненно сжалось от щемящей тоски и застонало. В её словах была такая покорная обречённость, что ему захотелось волком взвыть. Одному Мерлину известно, как же крепко он хотел прижать её к себе и никуда не отпускать. Какая же она была хрупкая и ранимая. Его маленькая умница, его прекрасная амазонка, его единственная отрада. Как он вообще когда-то мог думать про неё иное? Как мог считать её слабой? Как он мог мучить её вот этими самыми руками, которыми он сейчас обнимал её? Душная волна отвращения к себе заставила Антонина отпрянуть от Гермионы. — Ты не хочешь? — спокойно спросила она. Но Антонин уловил в её голосе обиженные нотки. Она расценила его бегство по-своему. — Что ты, моя радость, — прошептал он, вновь обнимая её и целуя в плечо. — Если ты не хочешь, то я пойму, — ей уже не удалось скрыть от него свои расстроенные чувства. И Антонин ещё раз проклял себя за секундную слабость. Она больше не поверит его словам. Только делом можно было заставить её изменить свой приговор. Он приподнялся на локтях и опрокинул Гермиону на спину. Она сдержано выдохнула, всё ещё с недоверием поглядывая на него сквозь полумрак. Антонин, не давая ей долго раздумывать над происходящим, жадно впился в её губы, щекоча бородой. Не сразу, но она ответила. Сначала робко и осторожно, а потом всё больше вовлекаясь в процесс — неутолимо, не желая расставаться ни на миг. Она тяжело задышала, явно настроенная на что-то большее и требовательно прижималась к нему, обхватив его руками. Антонин чувствовал её возбуждение и нетерпение, но не хотел давать ей всё и сразу. Её молодость и энергия требовали яростного и даже грубого секса, но он желал оставить эту ночь в её памяти навсегда. И, поэтому, не позволял ей управлять собой, заставляя её стонать от мучительного ожидания. Антонин быстро справился с её рубашкой, обнажая маленькую грудь, отчего Гермиона застонала сильнее, наконец, получив желаемое. он отстранился от неё, давая ей небольшую свободу, и она снова недовольно застонала, не желая прерываться. Он хищно улыбнулся и наклонился к её шее, чувствуя губами как часто бьётся жилка. Его ласковые, немного грубые ладони скользили по соскам, аккуратно сминали грудь, вызывая жгучие вспышки внизу живота, заставляя её теряться в ощущениях и хватать воздух ртом. Она выгибалась в спине, не желая, чтобы он переставал ласкать её грудь. Она больше не могла рационально мыслить, её голову заполнили лишь громкие сигналы возбуждения. Она тонула в неге, в бесконечном наслаждении, отдаваясь ощущениям целиком и полностью. И ей совершенно не хотелось обратно — на поверхность, в обыденность, в тот мир, в котором нет его рук и губ. Он спускался всё ниже и ниже, щекоча бородой особо чувствительные местечки, осторожно прикусывая зубами соски, вызывая новую волну придушенных стонов. Он запустил руку ей в трусики исследуя её, выводя пальцем замысловатые рисунки, и, наконец проводя подушечкой пальца по самому чувствительному месту, отчего Гермиона замирала каждый раз, забывая дышать, стыдливо и трогательно сводя острые коленки, зажимая его руку у себя между ног. И снова расслабляясь, позволяя ему продолжать странный и волнующий танец пальцев. Это была пытка, перемешенная со стыдливым удовольствием. Неожиданно для себя Гермиона поняла, что полностью раздета. Понять, когда и как это случилось у неё не выходило, Антонин не давал ей толком соображать, заставляя подчиняться его рукам. Её гибкое худоватое тело отзывалось на все его ласки. Линия бёдер манила и возбуждала фантазию. Узкий прямоугольник тёмных волос уходил в пока ещё таинственную неизвестность — чашу Грааля, из которой он собирался испить, получив искупление всех грехов и вечную жизнь. Она была для него истиной в последней инстанции, её чувственным вздохам нельзя было не верить. Была языческой богиней, приказы которой неукоснительны. Была его оазисом, негой которого он всё не мог насладиться, боясь вдруг осознать, что это всего лишь мираж. Гермиона потянулась к его руке, которая творила немыслимое волшебство у неё между ног и настойчиво сжала. Антонин улыбнулся и прикусил её за шею, заставляя её раствориться в собственных чувствах и забыть о своих намерениях. Он знал, что дольше она не выдержит и перегорит. Да и у него уже не хватало ни физических, ни духовных сил сдерживаться. Как он продержался так долго он понять не мог, видимо, на одной силе воли и желании довести её до оргазма. — Посмотри на меня, — прошептал Антонин, целуя в уголок губ. Она повернула к нему голову и воззрилась на него мутным взглядом. Он замер на секунду и медленно вошел в неё. Глаза Гермионы с каждым мгновением становились всё более осмысленными и немного испуганными. Он вошёл чуть глубже и из ее груди вырвался короткий стон. Она не отвела глаз, а наоборот впилась ими в него, ожидая чего-то. Он осторожно задвигался в ней, ловя каждое изменение на её лице. Но Гермиона ничем не показывала своего неудовольствия, а лишь обхватила его, прижимая к себе. Он вновь приник к её губам, желая запечатлеть долгий поцелуй. Гермиона требовательно впилась ногтями в его ягодицу, и, наконец, подчиняясь её желаниям он задвигался быстрее, мечтая лишь о том, чтобы не кончить раньше времени. Она была такая узкая и горячая внутри, дарующая тягуче сладостные ощущения. Теперь он не мог внятно осмысливать происходящее, утопая в ней, в её вздохах, в её страстном, яростном поцелуе, в запахе её тела. Он хотел продлить ещё эти мгновения, но плоть брала своё. Он задвигался чаще, отчего Гермиона запрокинула голову и задержала дыхание, видимо, чувствуя то же, что и он. Антонин еле сдерживал себя, чтобы не набрать темп и не сделать больно ей. Еще пару секунд и оглушающая волна оргазма накрыла его с головой. Он замер, закрыв глаза, и сквозь пелену шума крови в ушах услышал, как расслабляется Гермиона, медленно выпуская воздух сквозь зубы. Он осторожно вышел из неё и аккуратно устроился рядом с ней, подперев голову ладонью. Она неспешно повернулась на бок и блаженно улыбнулась, не открывая глаз. Что-то говорить было лишним, всё и без слов было понятно. Антонин завернул её в одеяло. Через пару минут он почувствовал, что Гермиона уже безмятежно спит. Он грустно улыбнулся, страстно желая, чтобы все её ночи были такими же безмятежными и не обремененными ничем. Сердце снова болезненно сжалось от осознания собственной беспомощности. Завтра его ангелу предстояло встретиться с гоблинами, а для этого было необходимо пройти по Косой аллее и зайти в Гринготтс — самое защищенное место в мире. И еще не известно, чем вся эта безумная идея закончится.