Невозможно

Что-то заставило меня проснуться. Не знаю, что это, так ведь бывает: люди сами просыпаются. Петухи уже давно проснулись, да и солнце встало. Знаете, а это ведь единственный день, когда я просыпаюсь, когда на улице светло. Родители никогда в день Жатвы не будили нас с братом рано. Я заставляю себя встать. Нет, скорее, приказываю, ибо вчерашняя душевная боль перешла в физическую. Не думая о вчерашнем, я медленно иду на кухню. Скажу сразу, что будет на столе — мятный чай и тушенный горошек. Само словосочетание "тушенный горошек" настораживает, но именно так мама называет этот деликатес. Да, я была права, сегодня моя семья завтракает именно этим. Такое странное чувство, очень пугающее, в комнате все молчат и меня это тревожит. Кстати, Мэтт тоже здесь, за столом. Ох, черт, сейчас я убегу от этого, до жути тихого, места! Обычно, на улице скотина издает какие-то звуки, а сегодня — нет, будто все ожидают самого страшного. — Спасибо, — негромкий голос Мэтта, и он уже во дворе, на улице. Я тихо ем скудный завтрак, а все внутри переворачивается. Не понимаю теперь я этого юношу, хоть убейте. Да, вполне ясно было бы, если бы он страдал, но Мэтт ведет себя просто... отстраненно, вот и все! Кажется, будто парень вообще не переживает какое-то горе. А я знаю Мэтта, он реагирует и ведет себя совсем по-другому. Может, тогда я знаю совсем другого человека? А знаю ли я его? — Дорогая, Катрина, я приготовила тебе одежду и теплую воду, — осторожно говорит мама. Она выглядит подавленной и встревоженной, как и отец. Нет, Катрина, ты больше не будешь реветь и страдать, подави в себе все чувства, ты справишься, откроешь свою собственную ферму, поможешь родителям, у тебя все будет отлично! Не знаю, почему я успокаиваю себя фермой, не знаю. Благодарю мама за завтрак и иду в комнату. Свою комнату. И вдруг, хочу увидеть водопад. Его прохладную быструю воду, которая стремительно и упорно падает, разбивается и кричит. Может ли вода кричать? Да, просто люди этого не слышат. Люди никого не хотят слышать, кроме себя и своих желаний. Выживание, вот во что играют большие дяди и тети. Они выживают в этом пагубном мире, где царствуют порядки богатых. И каждый видит счастье по-своему. В тесной комнате лежит на полу небольшой тазик с водой, а на кровати — белая блуза и юбка такого же цвета. Эти вещи — самое дорогое для мамы, ведь она из Четвертого Дистрикта, но в восемь лет ее семья переехала сюда. Помню, как мама рассказывала о пене, волнах, чистой воде, и просто на ее глаза наворачивались слезы, чистые слезы. Она обещала, что мы посмотрим на море, даже покупаемся, хотя это было бы незаконно. Я распускаю волосы, снимаю эти клочья одежды, и прикасаюсь к теплой воде. Потом, ко мне прикасается нежный шелк блузы и юбки. Отец много раз говорил маме, чтоб продать эти вещи, ведь за них можно получить много денег, но мама всегда отказывалась. Она мечтала, чтоб я их когда-то одела, и вот, сейчас я в этом, хотя и не люблю особо юбки. Едва слышный стук в дверь — мама. — Катрина, я очень люблю тебя, дорогая, — и опять эти слезы в глазах мамы. Она не спеша подходит ко мне и смотрит прямо в глаза, так, будто смотрит и видит все, что за ними, а дальше, просто крепко обнимает меня, свою дочь. — И я люблю тебя, мам, — все, что я смогла выговорить, а в ответ, мама меня сжала еще сильнее. — Нам всем сложно опомниться от потери нашего Бреда, хоть он и жив, но, помни, что он все еще твой брат и мой сын, а он это помнит, я знаю, я уверена, — тихо прошептала мама мне на ухо, отошла, посмотрела на меня, приулыбнулась и ушла, оставив меня разбираться со словами. Мои волосы уже расчесаны, лицо чисто — пора идти. И только потому, что мама заставила. Будь моя воля, ходила бы только в штанах и футболке всегда и везде. Родители придут гораздо позже на церемонию Жатвы, а я иду в сторону Центральной площади. Еще совсем рано, Жатва начнется аж через три часа, а я иду, ведь хочу побыть с собой. Все время мои мысли крутятся возле Мэтта, не знаю, что этот парень задумал. Слишком все странно... А вот и Центральная площадь, без людей, правда, но это даже лучше. Рабочие устанавливают сцену, будто это великий праздник, а не просто выбор детей для их скорой смерти. Глупо. Вдруг, я замечаю какого-то паренька. Оу, он курит. Хм, это странно, ведь табак стоит дорого. Приглядевшись, я увидела, что он одет в хорошую одежду. Видно, что дорогая. Но меня охватывает легкая злость. Пока обычные люди едят кусок вчерашнего хлеба, он курит табак! Но я не такая смелая, чтоб подойти и сказать ему это в лицо. Металлическая палка, еще одна, еще две, еще огромное количество коробок... Я внимательно слежу за рабочими, ведь мне больше ничего не остается. — Я подонок, не так ли? — хриплый голос. Да, это тот самый человек. Теперь я смогла разглядеть его лучше, гораздо лучше. Выглядит он лет на двадцать, на нем синий костюм, прилизанные волосы. Я такое видела всего раз или два по телевизору. — Эээ, да, — я кивнула всего разок, не знаю, что он сейчас скажет. — Знаю-знаю. И заговорил с тобой только потому, что больше никого нет. Знаешь, я часто читаю междистриктовые газеты, в них все так интересно описано. Да-да, о чем я? Точно! Я — подонок! Но, знаешь, им тоже нелегко живется, дорогая. По крайней мере, мне. У меня только отец, которому я нафиг не нужен, и брат, который пользуется богатым папашей, которому он тоже нафиг не нужен. Отец дает нам бабло, и крутит свой бизнес дальше. Все! А мне ничего не остается, как курить табак, сидеть в роскошном доме и читать книги, а мне всего девятнадцать! Дорогая, я ненавижу себя и свою "идеальную" жизнь! Ну что, как тебе моя исповедь? Да, я до того отчаился, что рассказываю все первому встречному! — а я стояла и смотрела на жесты, мимику и хриплый голос этого молодого человека, как заколдованная. — Что? — всего лишь ответила я. Серьезно, будто меня ударила молния! Речь этого человека меня заворожила. Не знаю почему, но мне показалось, что этот человек должен писать книги, хотя я никогда и не читала настоящих книг по своей воле, ибо на это нет времени. — Знаешь, я люблю шоколад. Это странно? Ты можешь что-то сказать, а? — он начал улыбаться и качать головой, а я приоткрыла рот. Он удивителен! Просто я никогда не встречала подобных людей, таких жизненных. — Как тебя зовут? — Обычно я никому не говорю, но тебе скажу. Джером, просто Джером, ага. И да, я не только курю табак, просто преувеличил, я делаю кое-то посерьезней... Мне пора, не люблю прощаться. А знаешь, что я еще люблю? Разговаривать с незнакомыми людьми и исчезать. Пока смысл его речи дошел до меня, Джером уже убежал. Ох, и странный же тип.