Сгорая в ней

      Она не произносит ни слова и даже не пытается выдернуть руку из его горячей ладони, когда он помогает ей выйти из машины и ведёт за собой в сторону дома. Раньше Кэролайн восхищалась этим великолепным особняком, построенным в стиле классицизма и удивляющим своими размерами и дорогой отделкой. Раньше — не сейчас. Когда Клаус насильно заставляет жить с ним, делить с ним постель и лишает её собственной жизни. А попросту говоря душит, затягивая удавку всё туже и туже, пропитывая собой каждый вздох, контролируя каждое движение, наполняя своей болезненной одержимостью и пугающей настойчивостью.       Принуждает.       Кэролайн послушно следует за ним и, чтобы хоть немного отвлечься от разрывающих сердце эмоций, начинает считать ступеньки под своими ногами.       Одна...       Вторая...       Третья...       Всё ближе и ближе. А там, за этой дверью, жизнь с нелюбимым человеком и его неоспоримые правила.       Быстрый взгляд в сторону улыбающегося Клауса и резкое движение рукой.       — Это неправильно, — она мотает головой и с замирающим сердцем наблюдает, как он поворачивается к ней. Медленно. Недовольно сжимая челюсти. Так, что его лицо приобретает какое-то угрожающее выражение. Но он и вправду зол.       Как она могла испортить этот момент?       — Что неправильно, Кэролайн? — Никлаус выпускает сумку из рук и, чтобы она не заметила нервно-сжатых кулаков, прячет их в карманы. Сейчас не время пугать её. Сейчас, когда они в двух шагах от их дома. Когда он, наконец, сможет прикоснуться к ней и показать всю прелесть совместной жизни. Показать ей всю силу своей любви.       — Ты не можешь меня заставлять, — она разводит руками, умоляюще глядя на напряжённого Никлауса, — просто не имеешь на это права. Слышишь?       Ей тяжело. Так тяжело понимать, что все её выпады в сторону него бесполезны. И что его "любовь", оказывается, намного сильнее здравого смысла.       — Холодно. Нам лучше зайти в дом. — Ни её блестящие от слёз глаза, ни её дрожащие губы не трогают его, и он лишь вскидывает подбородок, одним своим взглядом показывая, что с ним лучше не спорить.       Где тот добродушный и отзывчивый Клаус, которого она знала с детства? Который был для неё братом? Который был для неё другом? Сгинул. Пошёл на поводу своих демонов и наплевал на её чувства, желая лишь одного — быть с ней. Быть в ней.       Кэролайн обречённо опускает руки и, нарочно задев его по дороге плечом, входит в дом.       — Добро пожаловать домой, love. Смелей, — замечая её нерешительность, говорит Клаус и подталкивает ее вперёд. — Я надеюсь, ты знаешь, где моя спальня?       — Мы будем спать в одной комнате? — Кэролайн обнимает себя за плечи, будто пытаясь защититься от надвигающейся реальности, а Клаус улыбается. Искренне и по-доброму. Как прежде. Будто между ними и нет этой пропасти, наполненной её загнанностью и его слепым к чужим переживаниям фанатизмом.       — Мы же не дети, милая, — Никлаус подходит ближе и, не касаясь её, пытаясь до последнего оттянуть момент обладания, делает глубокий вдох. Её аромат разрывает ему лёгкие. И это больно. На самом деле. Так больно, что хочется раствориться в ней, стать её частью, стать её миром. Прямо сейчас.       Клаус снижает голос до шёпота и, наклоняясь над ухом сжавшейся от безысходности Кэролайн, шепчет:       — Иди. В мою. Комнату. Живо.       Ещё секунда, и он уже не сможет сдержаться. Сделает это грубо и по-быстрому. Здесь. А ему хочется, чтобы она запомнила этот момент. Хочется, чтобы осознала наконец, каково быть любимой. Единственной. Желанной. Каково это оказаться с настоящим мужчиной, в постели, а не на столе или у стены.       — Иди, sweetheart, — Клаус указывает на лестницу и облегчённо выдыхает, когда Кэролайн, на удивление не споря с ним, поднимается наверх. А вот теперь можно расслабиться и утолить жажду, для начала алкоголем.       Дрожащие руки, наливающие в бокал коньяк, и бешено стучащее сердце, готовое вырваться из груди от одной лишь мысли, что с этого момента Кэролайн принадлежит ему и только ему. Что она в его доме. В его жизни.       С ним...       Ты выиграл, Клаус.

***

      Кэролайн успевает принять душ и даже тихонечко поплакать, мысленно моля Бога, чтобы Клаус не пришёл как можно дольше. Будто бы это спасёт её от неминуемой близости. Какая наивность. Ведь он слишком долго ждал этого момента, чтобы позволить ей просто заснуть.       И она знает это, но продолжает цепляться за последнюю надежду.       Абсолютно потерянная, сломленная, она лежит на кровати и, свернувшись в калачик, вдыхает настойчивый запах мужского парфюма, пропитавшего постельное бельё и лишний раз напоминающего ей, чья это постель. Кэролайн прикрывает глаза, вслушиваясь в звуки дома и, только лишь когда слышит его неторопливые шаги в коридоре, накидывает на себя одеяло и делает вид, что спит.       Как глупо.       С таким же успехом она могла притвориться мёртвой.       — Я знаю, что ты не спишь, — Клаус опирается плечом о дверной косяк и с полуулыбкой наблюдает за дрожащими ресницами любимой. Неужели это правда? Неужели Кэролайн в его постели? Такая горячая и беззащитная.       И как не сойти с ума от её близости?       Никлаус медленно подходит к кровати, уже расстёгивая рубашку и стараясь унять нервную дрожь оттого, что скоро, буквально через несколько шагов, он прикоснётся к любимой женщине. Почувствует её. И насладится ею.       Он замечает, как она открывает глаза, в которых плещется отчаянье, и, не обращая внимания на её зажатость, встаёт перед ней на колени.       Такая хрупкая. Нежная. Будто созданная из шёлка.       Его женщина.       Клаус одними лишь кончиками пальцев проводит по белокурым волосам, лбу, щеке; слегка касается её поджатых губ и спускается на шею... грудь.       — Кэролайн... — он тяжело дышит и прижимается лбом к её плечу. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Ему нужно успокоиться. Ведь это их не первый раз, тогда почему сердце так странно колет?       Ты сгораешь, Клаус.       — Пожалуйста...       — Тшш... — он не даёт ей договорить и заставляет перевернуться на спину. Мгновение смотрит в ясные, как весеннее небо, глаза и, теряя выдержку, впивается в желанные губы поцелуем.       Немного грубым и несдержанным.       Подавляющим.       Его рука скользит по прикрытому лишь шёлковой комбинацией телу, исследует все изгибы, касаясь обнажённой кожи и вызывая дикое желание завладеть. В сию же минуту. А ведь он хотел не торопиться.       — Мне всегда будет мало тебя, — Клаус шепчет, отрываясь наконец от припухших малиновых губ и спускаясь по подбородку, шее, к груди.       Он действительно голоден.       И только женщина в его руках сможет насытить этот голод.       Кэролайн не двигается и закрывает глаза, чувствуя, как горячие губы осыпают поцелуями зону декольте, плечи, как умелые пальцы скользят по внутренней стороне бедра и ласкают горячую плоть через ткань трусиков. Секунда, и последняя преграда преодолена, и Никлаус рычит, ощущая её плоть — горячую и влажную.       — Love, открой глаза. Я хочу видеть твои эмоции, — Клаус нависает над ней и пристально вглядывается в красивое лицо, пытаясь разглядеть в нём... желание?       Одно резкое движение, и Кэролайн изгибается, впуская в себя его пальцы. Прикусывает губу и заливается краской, стыдясь за собственное тело, которое подвело её сегодня и, наплевав на всю эту угнетающую обстановку, желало разрядки. Пусть и от человека, загнавшего её в тупик.       И Клаус чувствует это, поэтому и улыбается. Не прерывает зрительного контакта и расстёгивает брюки, нетерпеливо снимая нижнее бельё и устраиваясь между её ног.       У них ещё будет время для красивого секса, а пока... Толчок. И его протяжный стон.       Он.       В ней.       До предела.       — Я люблю тебя, sweetheart.       А в ответ тишина.       Кромсающая влюблённое сердце.