Кровь за кровь

- Подойди ко мне, - тихо попросил Пилат, взглянув на Иешуа, потиравшего то затекшие руки, то болевшие бока. Развязанный человек сделал требуемое. – Как ты можешь помочь мне с моим недугом? - Я здесь, прокуратор, у твоих ног, - очень тихо проговорил Га-Ноцри. – Позволь возложить мои руки тебе на голову. - Я вижу, - отозвался прокуратор. - Но учти, Иешуа, стоит тебе сделать хоть одно неверное движение – исполню твой смертный приговор тут же собственноручно. – Понтий Пилат вынул из ножен верный меч и положил себе на колени. - Я не желаю тебе зла, игемон, - мягко отозвался Иешуа, почти невесомо касаясь лба Понтия Пилата. Прокуратор вскоре чуть запрокинул голову, без смущения прижимаясь затылком к зашедшему со спины Га-Ноцри, чувствуя, как ослепляющая боль уходит, даря блаженство. - Я верю тебе, разбойник. Ты не можешь причинить вреда, - вспыльчивый и недоверчивый прокуратор прикрыл глаза в блаженстве. – Прошу тебя, не отнимай своих рук. - Почему ты меня называешь разбойником, игемон? Я никого не убил и ничего не украл, - все так же тихо проговорил Иешуа, заглядывая в темные глаза своего судьи. - Честные люди не попадают в тюрьму, Га-Ноцри, их не схватят легионеры и не приведут в этот зал. Либо ты безумец. Не проще ли было заколоть себя самому, раз уж жизнь не мила тебе? Ты, бродяга и оборванец, без чина и рода, и жизнь твоя не стоит и выструганной палки для гона скота. - А сколько стоит твоя жизнь, игемон? – просто спросил Иешуа. – Разве у тебя и меня не по две руки и две ноги, и по одной голове? Разве мы оба не можем глядеть на Ершалаим? Разница между нами лишь в том, игемон, что я сплю на соломе, а у тебя есть постель. Пилат не нашелся с ответом. Поэтому Иешуа продолжил, не отнимая рук от его головы. - Я не боюсь смерти, игемон, ибо ее нет, - это подсудимый произнес не на арамейском, а греческом. – Там, по ту сторону, Царство Господне. Так что может быть плохого в том, что еще один добрый человек попадет в него? - Самомнение у тебя… Иешуа, - пальцы арестанта чуть дрогнули, - высоко. Не отнимай рук своих. - Нет, игемон, это ты не веришь людям, считая их недостойными тебя, - Иешуа чуть склонил голову вперед, нависая над Пилатом, заглядывая ему в глаза. – Не тебе ли я сейчас говорил, что одинаковы все по сути? - Ты говорил о царстве твоего бога, - недовольно отозвался прокуратор. - Не слушаешь ты меня, Пилат Понтийский, - почти ласково проговорил Га-Ноцри. - Да как ты смеешь?! В моей власти даровать тебе твою никчемную жизнь! - Смею, игемон. Не ты ли, подобно брошенному псу, жмешься ко мне, прося ласки? Не мои ли пальцы касаются тебя, даря облегчение? Что мне моя жизнь, игемон, когда я смею касаться тебя? – рука Иешуа приподнялась над головой прокуратора, и тот подавил в себе желание схватить ее, прижаться к этим ласкающим пальцам. Га-Ноцри был прав во всем, что говорил Пилату о нем. - Ты точно безумец. - Не больше, чем ты, игемон, - очень тихо ответил Иешуа. – Голова твоя болеть перестала. - Ты дерзишь мне? – немного иным тоном спросил Пилат. Раздражение унесло вместе с головной болью, теперь, с ясным взором, прокуратор обращался к Иешуа с большим интересом, чем раньше. Га-Ноцри неуверенно приподнял руки с головы прокуратора, и того посетило ощущение холода и одиночества. – Не отнимай рук от меня. - Что же, прокуратор, ты и приговор будешь мне выносить, ласкаясь к моей руке? – с тонкой насмешкой спросил Иешуа. Пилат улыбнулся, но тут же помрачнел. – Не грусти. Что бы ты ни решил – винить тебя ни в чем не буду. - Я не вижу вины за тобой пока, но скажи мне, неужели тебе не страшно будет умирать? Ты не вор и не разбойник, но распнут тебя с ними. – Прокуратор обернулся так резко, что рука Иешуа сползла ему на плечо. - Прежде, чем привели меня к тебе, игемон, повели меня к Каифе. Уж не знаю я, что сделал я ему, но наговорил обо мне много пакостей он прилюдно. - И ты удивлен? – торжествующе спросил прокуратор. - Нет, игемон, не удивлен. Просто не понимаю. - Я объясню тебе, Га-Ноцри, Каифа – самый бесчестный из всех трусов, коих я знаю. Что произошло между вами, я узнаю обязательно, но, поверь мне, лучше бы тебе не связываться с ним. - Тебе пора выносить приговор, игемон. - Только ответь мне на вопрос: как удалось тебе унять эту проклятую боль, не оставляющую меня ни на день в этом проклятом городе? Ты врач? - Нет, игемон. Я не врач, и врачом никогда не был. Просто душа твоя истосковалась по ласке, вот и болит голова твоя. – Иешуа отнял руки от прокуратора, и Пилату лишь оставалось проводить движение арестанта печальным взглядом. Блаженная нега исчезла вместе с осторожными прикосновениями теплых пальцев.