Кровь за кровь

Вновь ершалаимское солнце жжет проклятый город. Снова прокуратор мучается от головной боли, мечтая подставить ее под струи фонтана во внутреннем дворе. Вновь он размышляет об Иешуа. В зал вошел Каифа, и прокуратор, завидев первосвященника, подобрался, словно охотничий пес, почуявший дичь в зарослях травы. - Приветствую тебя, игемон! – Темная голова первосвященника слегка склонилась в знак уважения. – Славься, империя Рима! - Приветствую, Каифа. Римская империя неистребима и вечна, - помедлив, отозвался Пилат. – Я получил твое письмо. - Скажи мне, прокуратор иудейский, по какому праву ты самовольничаешь и, не посоветовавшись со мной, отпускаешь преступников на свободу? – Каифа сел в кресло рядом с Понтием Пилатом. - Мне казалось, Каифа, вершить суд и решать, кому даровать жизнь – моя задача. И, выбирая между Вар-равваном и Иешуа, я выберу второго. Он просто сумасшедший, но безобиден. Не бери греха на свою душу, первосвященник, и не искушай меня, - устало проговорил прокуратор. – Я не изменю своего решения. Темные глаза Каифы недобро блеснули, и почудилось Пилату нечто звериное в глазах иудея. Прокуратор позабыл о головной боли и подобрался в своем кресле, словно готовясь вскочить. Взгляд Пилата приобрел жестокое выражение, с каким, бывало, он безжалостно врезался в самую гущу битвы, разя мечом недругов. Первосвященник слегка опасливо оглянулся на подрагивающую на эфесе руку прокуратора. - Народ Ершалаима требует Вар-раввана, - отозвался Каифа. – Не веришь, прокуратор? Выйди на балкон, посмотри на площадь. Пилат молчал, обдумывая что-то. - Что, если я не внемлю народу Ершалаима, что тогда? – медленно с расстановкой проговорил прокуратор, вновь взглянув на Каифу. – Ты вновь пожалуешься императору? В этот раз и я молчать не буду. Узнает Тиберий от твоих темных делишках. Первосвященник ухмыльнулся и склонил голову вниз, давая знак, что понимает последствия доноса прокуратора. - Выйди к народу Ершалаима. Сообщи им, что хочешь помиловать этого мошенника Иешуа. Сообщи, что выйдет на свободу тот, кто говорил, что разрушит храм и создаст новый. Скажи, что жить будет тот, кто обещал конец Священной Римской Империи! – от слов Каифы прокуратор вздрогнул и побледнел до мертвенной белизны. После на его щеках выступили алые пятна ярости, и, с гневно полыхающим взглядом, Пилат вышел на балкон, обращенный к площади перед дворцом. - Я обращаюсь к вам, народ Ершалаима! – прогремел над площадью глас прокуратора. - Сегодня на заходе будут казнены три преступника, и еще одному я могу даровать жизнь. И я спрашиваю вас, жители Ершалаима, кого из них, Вар-раввана или же Иешуа вы желаете видеть рядом с собой? Один из них всего лишь безумец и мечтатель, второй же – убийца и разбойник! - Дай нам Ва-раввана! – крикнули на площади. Пилат Понтийский оцепенел. - Я не понимаю вас, люди, - тихо себе под нос пробормотал прокуратор. - Дай нам Вар-раввана! – гремела толпа. Прокуратор прикрыл глаза. Мог ли он пойти против беснующейся толпы? - Народ Ершалаима, я предлагаю отпустить Иешуа Га-Ноцри, - уже не надеясь на то, что его послушают, провозгласил Пилат. Безжалостное ершалаимское солнце ослепляло его, когда он смотрел с балкона на беснующихся иудеев. - Распни его! Отдай же нам Вар-раввана! - Ваши руки будут в крови невиновного, - прогремел голос прокуратора, метнувшегося к чаше с водой. Пилат наскоро омыл руки перед толпой, а после окатил иудеев грязной водой из чаши, словно собак. Люди, стоящие в первых рядах отпрянули назад, давя стоящих дальше. Поднялся шум и крики бранящихся. – Разогнать толпу с площади, - раздался приказ прокуратора, и отряд легионеров отправился исполнять приказ. - Убедился, игемон? – торжествующе спросил Каифа, щурясь на солнце. - Ты… провалиться тебе в тартар, Каифа, подлее тебя я не встречал еще человека! – выплюнул фразу разочарованный Пилат. Взгляд прокуратора вновь скользнул по площади, зацепился за маленькую фигурку одинокой женщины, павшей на колени прямо перед балконом дворца. Даже отсюда Понтию было видно, как сдирает она кожу о грубый камень площади, как беззвучно кричит, когда запрокидывает голову к беспощадному ершалаимскому солнцу. Прокуратор остался один на балконе. «Как же… как сказать ему, что до захода солнца он только и живет?», - отчаянная мысль билась пойманной птицей в голове невольного палача. – «Пусть же сгорит Ершалаим! Горе мне, о, боги! Ненавистный город!» Побыв в одиночестве, прокуратор приказал ввести заключенных по одному. Он был обязан озвучить окончательный приговор всем им. Гестас и Дисмас не разочаровали его, пав на колени и причитая о своей судьбе. Когда же ввели Вар-раввана, Пилат побледнел, как перед выходом на балкон. - Согласно постановлению Синода ты, Вар-равван, будешь отпущен. – Злой взгляд на стоящего перед ним разбойника, обещающий скорую смерть. – Освободить его. – Приказал прокуратор, одновременно давая какой-то непонятный страже знак, уловившей лишь легкое колебание теней в глубине зала. Да свершится месть. Вар-равван же торжествующе глянул на прокуратора и, слегка прихрамывая, пошел к выходу из дворца, сопровождаемый легионерами. Пилат словно видел, как несется за разбойником голодная смерть, жаждущая своей жертвы. - Приведите Иешуа, - надтреснутым голосом произнес прокуратор Иудеи. – Не связывать, просто привести сюда.