Кровь за кровь

«Что мне смерть, когда я смею касаться тебя?» - беззвучно шевелятся растрескавшиеся губы. «Жарко… Солнце беспощадно… Жжет… Ах, дал бы кто воды» - На грани сознания мысли путаются от смеси удушья и боли. Не закрывать глаза, смотреть на Ершалаим. Там, внизу, на балконе, верно, стоит прокуратор Иудеи Пилат Понтийский. Он смотрит на Голгофу. У Иешуа было преимущество над Дисмасом и Гестасом. Он мог мечтать. Даже под безжалостно палящим ершалаимским солнцем невинно осужденный грезил о прохладе реки и нежном объятии прокуратора. Искусанное насекомыми тело все еще помнило сильные руки воина. «Что мне смерть, прокуратор, когда ты отдал мне свою душу?» - еле слышно вырываются слова, сливаясь в слабый стон. - Эй! Ты! Царь Иудейский! Что ты бормочешь там? – рыкнул Гестас по правую руку от Иешуа. - Молюсь отцу о спасении наших душ, - слабо отозвался Га-Ноцри. - Мошенник! – хрипло заключил Гестас, облизывая рассохшиеся губы. - Что говоришь ты? – спросил Дисмас по левую руку от Иешуа у взбунтовавшегося смертника. – Мы здесь по заслугам получаем за наши деяния, а в чем виноват тот, что висит ближе ко мне? Гестас не отвечал. Иешуа старался не прислушиваться к жалобному плачу, доносящемуся из-за валунов. Он знал, что его мать не отступила и проводила своего сына до самой смерти. Га-Ноцри радовался, что мать не видит, как он уходит из этого мира. «Не плачь, матушка», - пересохшие губы не слушаются, вместо слов хрип. Когда совсем становилось плохо, смертник поднимал взгляд к наползающей на Ершалаим черной туче. Словно голодная хищная птица, она вихрилась по краям, обнимая призрачными когтями раскаленное солнце, стремящееся убежать от нее за цепь гор, к морю. - Эй, Га-Ноцри! – лениво окликнул Иешуа один из легионеров. – Выпей. – Солдат поднес смоченную в воде губку, нанизанную на копье. – Славь прокуратора! - Славься, прокуратор иудейский Пилат Понтийский, - задыхаясь, просипел умирающий. – Вечная слава прокуратору… Голова распятого склонилась к груди, спутанные волосы бросили тень на запавшие щеки и потрескавшиеся губы, которые, как ни странно, слегка растянулись в счастливой улыбке. Иешуа вспомнил о поцелуе, украденном перед казнью. - Славь игемона! – теперь питье подносили Гестасу. - Будь проклят ваш игемон, - зло прохрипел умирающий, вцепляясь в мокрую губку зубами. Легионер в ярости продвинул острие дальше, так, что наконечник проткнул горло извергу. Алая кровь оросила подножие креста разбойника. - Рука дрогнула, - невозмутимо пояснил солдат центуриону. Тот лишь махнул рукой. - Славь игемона! – питье поднесли Дисмасу. - Славься… - последний из распятых испустил дух, так и не вкусив питья. Иешуа вздрогнул, в агонии, раскрыл помутневшие глаза, смотря в небо. Грозовая туча пожирала солнце, накрывая город Ершалаим Тьмою. Мгновенье распятый безумно улыбался. - Что мне смерть, когда я смел касаться тебя?! – выкрикнул он, судорожно делая последние вдохи перед концом. – Будь проклят Ершалаим, погубивший веру отца моего! Легионеры, было, подняли копья, но Иешуа, выдохнув последний раз, уронил голову на грудь под душераздирающий вой Марии, утонувшем в раскате первого грома. Солдаты поднялись со своих постов, торопливо снимая тела умерших с крестов, мечтая убраться поскорей с Голгофы в гарнизон. В полутьме дворца лихорадочно блеснули глаза прокуратора, сжимающего собственный меч. Черная буря унесет с собой всех виновников в смерти Иешуа. Пилат воображал, как серебристое лезвие клинка пронзает одного за другим: Вар-раввана, Иуду, Каифу. Представлял, как буря пожирает ненавистный город, стирая его с лица земли. Первые тяжелые капли дождя ударились о камень площади, когда неизвестный занес кинжал над помилованным ранее разбойником. - Славь Иешуа Га-Ноцри, невинно казненного за твои грехи! – раздался на пустых улицах холодный голос убийцы. Лезвие сверкнуло в отблеске молнии, Вар-равван упал на колени, беспомощно глядя на острие орудия. Крик его потонул в раскатах грома.