Это напоминало игру, которая называется «китайской головоломкой»; состоит она в том, что из деревянных дощечек складываются различные фигуры. И Кай тоже складывал фигуры, одну затейливее другой.
Г. Х. Андерсен, «Снежная королева»
2188_11_05 // KITHOI WARD, Citadel Station, Widow System
Джесс открыла бутылочку с соевым соусом, и от его запаха, острого, горького и сладкого одновременно, у Йосена потекли слюнки. — Дай понюхать, — попросил он. — Странный ты, — Джесс покачала головой, но бутылочку протянула. — Все саларианцы, которых я знала… — А я не такой, как все. Ммм! Поглаживая бутылочку, он смотрел, как Джесс ловко переворачивает овощи в тяжелой раскаленной сковороде. Жонглирует ей, как фокусник. Оп, оп! Перец злобно шкворчал в масле. Кусочки лука перекатывались с одного бочка, уже золотистого, на другой, еще не прожаренный и белый. — Йосен, лапша! Помогай! Бренькнул таймер — сварилась соба. По счастью, кастрюли были не такими тяжелыми, как сковородки, так что Йосен без труда опрокинул лапшу в дуршлаг. Что было дури втянул густой, ароматный пар ноздрями и чуть не обжег себе глотку. — Сыр убери! Эй, слышишь, ты, наркоман несчастный? Точно! Йосен отставил подальше пиалу с тертым сыром, чтобы не расплавился ненароком. Пока он возился с лапшой, Джесс уже выключила огонь под сковородой и перекладывала овощи в коробку, рассматривая каждый ломтик: не подгорело ли? Потом они вывалили туда лапшу, перемешали все вместе, добавили сыр и засыпали кунжутные семена. Влажная гречневая лапша была похожа на червяков. Семена — на черные панцири крошечных жучков. Подтаявший сыр — на желтоватую слизь. Словом, невероятно вкусно! Йосен был самым счастливым и самым несчастным саларианцем на Цитадели. Счастливым — потому что он беззаветно любил кухню пришельцев с Земли и ему повезло получить работу в ларьке «Нежная соба». Несчастным — потому что его нежный желудок отторгал все, что родилось и выросло за пределами родного Сур’Кеша. Джесс запечатала коробочку с дымящейся лапшой и поставила на нее кулек с двумя юэбинами: подарок. Вообще-то их ларек едва сводил концы с концами и потому не делал подарков покупателям, даже очень обаятельным старушкам или родителям с маленькими детьми. Но в этот раз все единогласно решили, что к лапше нужно приложить хоть какую-то мелочь: например, кукурузные палочки или медовые шарики. Потом сошлись на пряниках. Кулек был скучного темно-серого цвета, и Джесс обвязала его мятой розовой ленточкой. — Как думаешь, ей понравится? — Уверенность: непременно. Ирония: если бы Шепард не нравилась наша лапша, она бы не заказывала у нас в третий раз. — Я про печенье, Крааш. Шарики слаще, они… — Усталость: медовые шарики просрочены, Джесс. Приказ: оставляй юэбины. Под бдительным взглядом Крааша, вложившего в этот ларек год своего времени, две трети накоплений и целую душу, она упаковала две порции лапши с юэбинами в рюкзак и помогла Йосену надеть его. Тонкие лямки пребольно впились в ключицы, но Йосен мужественно сделал вид, что все в порядке, и выдавил улыбку. В конце концов, идти было недалеко: казино «Серебряный берег» стояло в дальнем конце квартала, а сразу за ним начинался бульвар Сильверсан. Десять минут очень быстрой ходьбы — и вот уже башни Тиберия. Не стоило даже брать кэб. Крааш пошлепал губами. — Предупреждение: не вздумай просить селфи. — Напоминание: южная башня, сорок второй этаж! — вторила ему Джесс. Йосен сделал им ручкой и отчалил, на ходу подсовывая салфетки под садистские лямки. Помогло, но не очень. Все-таки этот рюкзак, купленный Джесс на распродаже, был предназначен для кошелька и датапада, а не двух порций отличной гречневой лапши. А нормального рюкзака, с термопрослойкой и широкими лямками, у них не было. Понимаете, у них ведь и курьерской доставки не было. Крааш покупал ларек, рассчитывая на туристов, которым не по карману еда в казино или обед в ресторане с видом на башни Тиберия. Но когда командир Шепард — лично! — покупает у вас лапшу, а потом, съев всю порцию за облупившимся столиком, спрашивает, доставляете ли вы еду на дом, вы не можете сказать «нет». Вы говорите: «конечно!» и стоите с открытым ртом, как дурак, а после рвете салфетки, чертите крест на одном из клочков, бросаете в сумку и тащите наугад. Ах, как Йосену повезло, что сегодня бумажка с крестом досталась именно ему! И он был твердо намерен попросить Шепард о селфи. Южная башня Тиберия, напомнил себе Йосен. Сорок второй этаж. Бульвар Сильверсан, брызжущий светом и музыкой, встретил Йосена так же, как и всегда: с равнодушием. Объективы камер проследили за ним и отвернулись. Голографические ленточки, кружившие под потолком, не снизошли, чтобы обвиться короной вокруг его маленьких рожек. Полотна с рекламой наморщились рябью и включили для турианца, шедшего следом, рекламу вип-залов арены «Армакс». Йосен невольно вжал голову в плечи и припустил трусцой мимо элитных бутиков, виртуальных театров, зон отдыха, лаундж-баров, клубов, танцполов и ресторанов, где крошечная тарталетка стоила в десять раз больше, чем порция собы от Джесс. — Простите, — бормотал Йосен, задевая прохожих то рюкзаком, то локтями. — Извините меня. Пропустите, пожалуйста… Несмотря на космические цены, бульвар был забит до отказа. Зеваки глазели на вывески. Туристы, кто побогаче, — маялись в очередях на вход, надеясь пройти фейс-контроль. Фанаты и репортеры сидели в засаде на звезд, держа наготове инструментроны с улучшенной функцией записи. А перед ареной «Армакс» была настоящая пробка: фасад, облицованный голографическими панелями сверху донизу, превратили в экран, и те, кому не хватило билетов, смотрели матч прямо с бульвара. С трудом растолкав болельщиков, Йосен пробился к лифту. — Я не смог найти ваше имя в списке жильцов или гостей. — Консьерж-ВИ не просто говорил, а будто бы окутывал посетителя бархатом своего баритона. — Уточните, пожалуйста: вы по приглашению? — Южная башня Тиберия, сорок второй этаж, — выпалил Йосен. — Я к командиру Шепард. Я ужин. В смысле, я привез ей ужин. Заказанный. Это гречневая лапша с… — Пожалуйста, заходите. ВИ распахнул двери лифта, и Йосен с опаской шагнул внутрь. Про консьержей, охранявших холлы и подъезды элитного жилья, ходило множество занятных слухов. Говорили, что такие ВИ напрямую подключены к расширенной базе СБЦ и присылают жильцам полное досье на гостя, прежде чем тот сделает шаг в вестибюль. (Если так, то Йосен надеялся, что командир не удостоит его досье вниманием. Его самым возмутительным проступком был просроченный штраф за неправильную сортировку вторсырья, однако Йосену все равно не хотелось, чтобы Шепард об этом узнала.) Утверждали, что ВИ никогда не отказывают подозрительным гостям, а просто отвозят их на технический этаж, в объятия вооруженной охраны. (Йосен сомневался, что с ним это произойдет, и все же нервно переступил с ноги на ногу.) Сплетничали, что Вандерлу, известный блогер и скандалист, снимавший квартиру в этой же башне, заплатил круглую сумму, чтобы смоделировать ВИ на базе известного порноактера, и якобы — если знать ключ — можно остановить лифт и попросить консьержа о виртуальном… — Сорок второй этаж, — оповестил ВИ, и двери распахнулись. — Спасибо, — выдохнул Йосен, делая шаг в вестибюль. — Вы не подскажете, как… Створки закрылись, и лифт вместе с ВИ уехали без единого слова. Йосен боялся, что не найдет нужную дверь, но Джесс уверяла его: «Ладно тебе, не заблудишься!» Теперь понял почему: похоже, что на этаже была лишь одна квартира. Йосен представил себе, сколько могла стоить аренда, и зажмурился от ужаса. А ведь тут на этаже была еще и частная парковка! Правда, Шепард не повезло: ее парковка была закрыта. Освещение приглушили, вход перетянули голо-лентами с алой надписью «Внимание! Идут работы!», а на экраны вывели объявление. Поломка, скорейшие сроки, хранители, примем все меры, — всякое вот такое. В стенах парковки ковырялся хранитель. Он выпучил на гостя глаза, не переставая завинчивать облицовочную пластину. — Здравствуйте, — сказал Йосен. Не потому, что обычно здоровался с хранителями, а от нервов. Он делал три вещи сразу: вытряхивал салфетки из-под лямок, скачивал обновление для камеры своего старенького инструментрона и вспоминал, что собирался сказать самой Шепард. Салфетки порвались в его пальцах и осыпались на пол, обновление зависло, а вместо заготовленной речи в голову лезла глупая песенка, которую мурлыкала Джилл, когда дразнила его: ты можешь драться, как кроган, как леопард бегать, но не стать тебе круче, чем та самая Шепард… Йосен не сразу заметил, что с перекрытой парковки вышел рабочий в оранжевом комбинезоне, с эмблемой сектора на засаленном рукаве. Ругаться будет, подумал Йосен. Намусорил я тут, конечно. — Простите. Сейчас подберу. Рабочий молчал. Он шел к Йосену быстро, но тихо, и что-то в нем было странным. Может, он и не рабочий вовсе, а сотрудник охраны, с ужасом подумал Йосен. Что, если я не на сорок втором этаже, а на том самом, секретном, куда свозят для разбирательств непрошеных гостей? — Я к Шепард, она сама заказала доставку… Зачем ему маска на все лицо? — Извините, а вы… Все заняло ровно миг: удар в висок, слабость в ногах, и вжух — темнота. Не раздавить бы пряники, падая, думал Йосен.Хосе Аркадио, ТИХУАНА, МЕКСИКА, 10 лет
Я сидел в своей комнате и делал уроки, когда папа вошел и сказал, что началась война. Я сразу испугался, но не за себя, а за Тапию и Нурпала — моих лучших друзей. Я познакомился с ними благодаря нашей школе, которая участвует в галактической программе обмена. Сначала ребята с Палавена и Ируны прилетели к нам в гости. Мы проводили для них экскурсии по древним городам майя, вместе ездили в Мехико и Акапулько и гуляли в Медном каньоне. А через несколько месяцев наш класс полетел на Ируну, и мы с Тапией и Нурпалом подружились уже по-настоящему, когда они пригласили меня кататься над пустыней на дирижаблях. С тех пор мы созванивались каждый день, а когда началась война — даже чаще. У волусов очень маленькая армия: они предпочитают переговоры и торговлю, а не сражения. Но Жнецы не хотели торговать. С ними нельзя было сесть за стол переговоров, и они не боялись экономических санкций. Родной мир моих друзей был бы беззащитным перед лицом опасности, но на помощь волусам пришли турианцы. Пока их дредноуты закрывали небо над столицами, фрегаты отвлекали на себя внимание Жнецов, а солдаты ценой своей жизни защищали мирных жителей, спешащих в убежища, объединенный галактический флот нанес противнику сокрушительное поражение в битве при Цитадели. Благодаря героизму офицеров, пилотов и рядовых мои друзья живы и скоро приедут ко мне в гости, а их родители помогают восстанавливать Ируну, чтобы она была еще прекрасней, чем до войны. Когда я вырасту, я стану солдатом, чтобы в трудную минуту я тоже смог защитить своих друзей.2188_11_05 // KITHOI WARD, Citadel Station, Widow System
— К вам курьер, — сообщил «умный дом». Ирма махнула рукой: — Пропускай. Пусть оставит еду у двери. И вернулась к письмам. Предполагалось, что школьники сочиняли их сами. Об этом уверяли организаторы конкурса и свидетельствовали фотографии, приложенные к рассказам. «Джейсон, Ванкувер, 11 лет». «Ольга, Москва, 12». «Анри, Кейптаун, 8». Но многие эссе, похоже, отредактировала пристрастная учительская рука: вымарав слишком личное, детское, откровенное, она добавила в текст «доблести», «отваги» и «героизма». Никто из школьников не писал, что хочет стать рядовым, как любимый герой «Космического десанта» (звездный состав, первое место среди подростковых ситкомов, продлен на шестой сезон). Или: «Я убегу в Альянс от отца-алкоголика, а мамы у меня нет». Или: «Я подал заявку на участие в конкурсе, потому что за первое место поездку на Цитадель дадут». Или: «Я стану военным, потому что им разрешено безнаказанно убивать людей». Последнее было бы глупо, но честно: Ирма нередко встречала новобранцев с болезненной тягой к оружию и характерным блеском в глазах. Вскоре эти ребята либо сбегали в наемники, сообразив, что армия на девяносто девять процентов состоит из муштры, а не из боевых действий, либо срывались, и — трибунал, пожизненный срок, тюрьма. Каждый подобный случай провоцировал то, что Доннел Удина, мир его праху, называл «дерьмоштормом». Пиар-служба Альянса извивалась как уж, профессиональные переговорщики обсуждали отступные с родственниками жертв, генералы на камеру торговали лицом — и летели погоны. Тесты для рекрутов становились все сложнее. Солдат будущего должен быть способным на то, чтобы взять пистолет и без раздумий выстрелить в ближнего своего… Но только ради высокой цели. И — без лишнего энтузиазма. Ирма подозревала, что не прошла бы тесты, если бы поступала сейчас. Пиар-служба Альянса просила Ирму выбрать сочинение, в котором она бы «узнала себя двадцать пять лет назад». Но десятилетняя Ирма не хотела становиться солдатом. Она видела себя на стоящей на пьедестале, пока глава олимпийского комитета под восхищенным взглядом миллиардов землян вешает ей на шею золотую медаль. До этого она хотела стать врачом — когда еще не слышала о клятве Гиппократа и думала, что врачи сами принимают решения о том, кому выписать рецепт, а кому — направление на эвтаназию. После — судьей; и непременно — той, которая судит самых жестоких преступников. Но — увы — препоны и тут: на смертную казнь, атавизм прошлого века, был наложен мораторий… Словом, Ирма не узнавала себя ни в ком из этих детей. Но она вообще почти никогда не узнавала себя в других людях. Порой она сомневалась в том, что окружена живыми — такими же, как она, — мыслящими существами из плоти и крови. Ей казалось, что мир населен очень сложными, тонко сделанными андроидами, которые до мельчайших деталей имитируют сознание, не имея его, и в иные дни ее рука самовольно тянулась к кобуре, ведь у людей, подцепленных на крючок страха за мгновение до смерти, что-то менялось: в теле, в лице, в глазах. Ровно на миг, пока не раздастся выстрел… Отец был прав, настаивая на том, что Ирма должна бросить курсы при юридическом и поступить на службу. Эссе не кончались: за одной ложкой сиропа про «служение» и «доблесть» следовала другая. Ирма зевнула. Вспомнила о лапше, заказанной в элькорском ларьке. Наскоро пролистнула десяток сочинений, пока не зацепилась за взгляд пацана откуда-то из восточной Европы: насупленные брови, жесткая линия рта. Этот бы написал, если бы только дали, хмыкнув, подумала Ирма — и выбрала его текст, не читая. Отметила, как тихо в квартире: слышался лишь плеск воды, стекавшей по коридорной стене, и гул далеких машин за стеклом. Похоже, что «умный дом» сам опустил жалюзи и включил шумоподавление, решив, что, раз хозяйка сидит за ноутбуком, нужно создать «рабочую атмосферу». Слишком он умный, подумала Шепард. Надо бы отключить. Пакет с лапшой ждал у дверей, как она и просила. В этот раз ребята из ларька перестарались: завернули еду так тщательно, словно это был ценный груз, и вдобавок перевязали ее розовой ленточкой, закрученной в кривоватый бантик. Что-то здесь было неверным. Что-то было не так. Шепард рванула за ленточку. Следом рванула световая граната.Мизуки, ФУКУОКА, ЯПОНИЯ, 13 лет
В детстве меня много раз спрашивали, кем я хочу стать, и я всегда давала разные ответы. Я собиралась то лечить животных, то возить людей на другие планеты, то снимать фильмы, то жить затворницей на далеком острове, то открыть свое кафе и ранним утром угощать прохожих маковыми булочками. Встречаясь с людьми разных профессий, я мысленно примеряла их работу на себя, и все они казались мне одинаково интересными. Я мечтала вырасти и как можно скорее попробовать себя в преподавании, программировании и журналистике не в школьном классе, а «по-настоящему», и найти, наконец, свое призвание. Я мечтала вырасти, но не так. Во время войны я просыпалась под звуки новостных передач и засыпала, прочитав последнюю сводку событий. Я выучила названия всех планет и колоний, оказавшихся на линии фронта. В те дни я поняла, какой ценой дается малейшая победа в кровопролитных битвах и сколько людей трудятся над тем, чтобы сделать ее возможной. Это авиаконструкторы, которые проектируют военные корабли. Это инженеры, которые подчиняют своей воле нулевой элемент. Это пилоты, которые управляют шаттлами, и навигаторы, которые прокладывают курс. Это бронники, которые разрабатывают новые бронежилеты, и оружейники, благодаря которым винтовка не дает осечку. Это операторы, вооруженные лишь микрофоном и камерой, и репортеры, рискующие своей жизнью ради сводки свежих новостей со фронта. Благодаря им солдат, оказавшийся на острие битвы, быстро и эффективно делает свою работу. Благодаря им спасены тысячи жизней. Я все еще не знаю, кем стану через десять лет. Но теперь я уверена: мое призвание — служить в Альянсе Систем.2188_11_05 // KITHOI WARD, Citadel Station, Widow System
У Ленга была прекрасная память: на цифры, события, лица. И на места, кстати, тоже. Два года назад он уже взламывал эту квартиру, чтобы напичкать ее жучками. Тогда в ней жил Дэвид Андерсон, занявший мутную должность на политической сцене: не то посредник, не то посол, не то советник Удины. Квартира была слишком шикарной для бывшего солдафона. Джакузи? Покерный стол? Мазня из арт-галереи с претензией на искусство, серьезно? Позже Ленг понял, что Андерсону принадлежали только книги, датапады и разбросанные по спальне носки. Ну и медали, конечно, — Ленг повертел их в руках, прежде чем неохотно вернуть на каминную полку. Все остальное, от бара до модной стены с водопадом, шло в комплекте с квартирой. Коробочное решение. Конура для подхалима от Совета. С тех пор сменились и система охраны, и жилец, но квартира осталась прежней, и даже барные стулья стояли на тех же местах. Странно. Ленг думал, Шепард из тех, кто все хочет сделать своим, начиная с трусов и заканчивая пространством. Он убедился, что умный дом спит в режиме «не беспокоить», кинул взгляд на часы и отправился на прогулку. Одна только спальня оказалась просторней и больше, чем все каюты и студии, в которых Ленг жил, пока работал на «Цербер», а про казармы Альянса или тюремные камеры и говорить было нечего. И все это место — зачем? Поставить траходром и две вазы? Ленг завалился поверх одеяла в грязном комбинезоне, не снимая ботинок, и вздохнул полной грудью. После побегов, краж, подработок, вымогательства денег, ночевок в трущобах на холодном полу, мутных сделок и дней, проведенных в засаде, — Шепард принадлежала ему. Хороший план оказался со световой гранатой. Два года назад, на Тессии, Ленг вступил c Шепард в схватку — и победил; и убил бы ее, если бы не Джеймс Вега и не сучий турианец, пришедшие на подмогу своему командиру. Ближний бой никогда не был ее коньком. Она полагалась на внезапность, тактическую маскировку, холодный расчет и управление отрядом. Но теперь Ленг не хотел рисковать: по сравнению с далекими церберскими деньками он хреново питался, еще хреновее спал, лишь один раз решился посетить костоправа с жалобой на боль в пояснице и потратил все деньги на взятки, — и потому для верности добавил электрошокером, когда Шепард, оглушенная, упала ему на руки. Если бы Ленг располагал временем, он бы уделил больше внимания маскировке и заметанию следов. Однако ходили слухи, что Шепард покинет Цитадель буквально через несколько дней, а у Ленга не было ни денег, ни терпения, чтобы ждать, пока она вернется с очередной миссии. Желание поставить точку в этой истории жгло его изнутри, мешало засыпать ночью и стискивало грудь каждый раз, когда ему мерещилось носатое лицо в кадрах очередной новостной передачи. С этим требовалось покончить — и как можно скорее. Покончить в прямом смысле слова. Долго лежать было скучно, Ленга клонило в сон, так что он встал и пошел в душевую. Запоздало подумал, что ванная и джакузи — отличное место для пыток, но, к сожалению, привязывать Шепард там было ну совсем не к чему. Фиксация этой сучки вообще оказалось мелкой, но досадной проблемой: в квартире не было человеческих стульев, только крутящиеся кресла, диваны — и табуретки. После недолгих раздумий Ленг поднял Шепард на галерею и примотал к скульптуре на втором этаже. Если что, решил он, позже перенесу ее в ванну. Можно налить воды и пытать ее током. За душевой — гардероб. Ленг распахнул две крайние створки, выгреб все белье на пол, разворошил ногой. Ничего интересного: белые майки с футболками, невзрачные спортивные топы и с десяток носков. Вдруг среди них — клякса цвета: оранжевые трусы с фиолетовыми огурцами. И вторые: с ханарами. Третьи — с голографической надписью «Ну тебя в жопу» на жопе. Ленг вспомнил, что выебать Шепард в жопу было бы очень неплохо. На вешалках болтались джинсы, брюки, какие-то блузочки, целый набор жакетов и пара коктейльных платьев. Бренды Ленг не узнал — но, кажется, дорогие. И зачем они Шепард? Дефилировать перед Советом? Ленг видел ее в броне, в форме и вовсе голой, но в платье — нет, никогда. Мысль о Шепард в платье казалась немного странной. Жаль, что нельзя заставить ее переодеться, нацепить шпильки, стоящие тут же, в шкафу, и устроить модный показ, переходящий в стриптиз под угрозой ножа. В коридоре у дизайнера закончилось вдохновение и он, приставив к стене пару диванов и полки, назвал это место «лаундж-зоной». Андерсон хранил здесь книги, но Шепард переложила большую часть из них в ящики, стоявшие тут же, в углу, — как будто хотела выкинуть, но затем передумала. Полки остались голыми. На низком журнальном столике стояли банка «Тупари» и модный шахматный куб. Ленг провел пальцем по крышке; пыль. К чему Шепард головоломка — и азарийская вроде, — в которую не играют? Память об этой… Т’Сони? Последней на этаже была комнатка для гостей, но Ленг, переступив порог, сразу понял, что Шепард обосновалась тут сама. Она заправила одеяло по-армейски, — а не так, как обычно делают горничные с уборщиками, — набросила пиджак на спинку стула и выставила на тумбочке отряд тюбиков с женскими штучками: крем для лица, масло для тела, эссенция для ногтей… Ленг открыл один наугад. Понюхал. Пахло жасмином. На столе тлел экран ноутбука — запароленного, к сожалению, а у Ленга не было ни времени, ни толковой программы, чтобы подбирать ключ. Под столом громоздились два ящика с маркировкой Альянса, и, раз они не были заперты, Ленг снял с верхнего крышку. Звезда Терры. Медаль за отвагу. Знак отличия им. Ю. Гагарина за «открытие новых миров». Эти награды — и с десяток других, выданных не только Альянсом систем, но Советом Цитадели, Турианской иерархией, Азарийской республикой и даже кланом Урднот, — кучкой валялись на дне. Медаль клана Урднот была сделана из приклада винтовки. Ленг открыл второй ящик, но там лежал всякий хлам: косметичка в цветочек, офицерская пряжка, томик батарианской поэзии в подарочном переплете, переведенный на турианский язык. Кружка с надписью «Лучший папа!», щербатый брелок с овчаркой, сделанный из стекла, полупустой флакон азарийских духов и браслет-унисекс, модный лет десять назад, — он отслеживал пульс и превращал настроение в стильный аксессуар. Застыл в желтом цвете: «страх». Фляга, игральная карта, паяльник, смятый билет в кино… Ленг был уверен, что видит эти вещи первый раз в жизни, но чувствовал в них что-то смутно знакомое. Не мог понять, откуда взялось дежавю, и с раздражением копался в ящике, пока не наткнулся на зажигалку в ромбовидных насечках, напоминающих складки на ферромагнитной жидкости. Бренд — «Джилли Ворн». Какого?.. …Он собирался спросить, какого черта, но губы не слушались его. Хотел уйти — ноги не тронулись с места. Распятый и лишенный языка, Жнец разговаривал тысячей чужих голосов, так хорошо знакомых Ленгу по бессонным ночам на больничной койке. Эти голоса обещали блаженство и битву, забвение и рай, невыносимые пытки служения — и щедрое воздаяние за них, и Ленг, забывшись на секунду, потянул навстречу Жнецу свою новую блестящую руку. — Он мертв, — сказал Призрак из темноты. Чиркнул зажигалкой «Джилли Ворн» в ромбовидных насечках, напоминающих складки на ферромагнитной жидкости. Вспыхнула сигарета. Ленг лишь тогда встряхнулся и почувствовал, что взмок: рубашка прилипла к лопаткам, холодная испарина щекотала виски. Вот оно что. Это не хлам, а трофеи. В семьдесят третьем году, когда колонистам Идена Прайм вздумалось выйти из Альянса Систем, Ленг был в составе отряда, посланного «для разведки и поддержания порядка». Силы сепаратистов состояли из биологов, инженеров и агрономов, которые прошли краткий курс военной подготовки и с трудом отличали дробовик от автомата, а острый конец ножа от тупого, но среди них попадались и профи: наемники, перебежчики, офицеры в отставке. Один из них убил рядового из Альянса Систем и придавил трупом мину. Ленг не повелся и не стал трогать тело. Тогда дезертир напал со спины, вооруженный «вилкой» — тройным резотроном с зубцами. Пренеприятная штука. Ленг выиграл в рукопашной, поставил дезертира на колени и выстрелил ему в спину. Он убивал не впервые, но именно тогда почувствовал жгучую необходимость забрать что-нибудь на память, хотя и не знал, зачем. Проверил карманы — пусто — и взялся за ордена, висевшие у сепаратиста на груди. На этом его застали товарищи и командир отряда. В тот раз Ленг отделался выговором и больше не обшаривал трупы — хоть руки, бывало, чесались. А вот Шепард не отказывала себе в удовольствии прикарманить чужое. Ленг перевернул ящик вверх дном и разбросал трофеи в поисках своих вещей: книги «Искусство войны», ножен или хотя бы деревянной расчески «Из Сибири с любовью», — но ничего не нашел. Он задумался, что взять на память, когда с Шепард будет покончено. Жетоны, Звезду Терры, платье — или именной пистолет?Галсан, ГОМЕЛЬ, БЕЛАРУСЬ, 14 лет
На свете существует много разных профессий. Например, мой папа — инженер. Он строит скоростные поезда. Мама — начальник. Она руководит отделом в банке. А дядя много учится, чтобы получить диплом стоматолога и выращивать для людей здоровые зубы взамен больных. Каждая профессия интересна и важна по-своему. А поиск призвания, то есть дела, которое получается у человека лучше всего, может занять долгие годы или даже десятилетия. Вот почему родители говорят, что мне не стоит торопиться с выбором профессии. Но я твердо знаю, что вступлю в Альянс, как Ирма Шепард, когда вырасту. Я говорю это не потому, что хочу славы. Прославиться могут и актриса, и журналистка, и учительница младших классов, как наша мисс Киннен, которую выдвинули на премию «Педагог года». И не потому, что хочу спасать людей: ведь этим каждый рабочий день занимаются и полицейская, и пожарная, и медсестра скорой помощи. Я хочу стать бесстрашной, неподкупной, скромной, честной и строгой по отношению к другим, но в первую очередь — по отношению к самой себе. Твердой и бескомпромиссной с врагами, но преданной с друзьями и близкими. Способной принимать сложные решения и нести за них ответственность. Я хочу стоять на передовой, чтобы принять на себя удар, и уходить в тень, когда выполнен мой долг. Я хочу служить и защищать, искать и бороться, а еще — никогда опускать руки, если постигла неудача. Я хочу стать офицером Альянса, потому что быть им — это быть человеком будущего.2188_11_05 // KITHOI WARD, Citadel Station, Widow System
— Ты пытала людей, пока служила в Альянсе? Шепард ничего не сказала. Но Ленг и не ждал ответа: он заранее, пока не очнулась, заклеил ей рот промышленной клейкой лентой. — А когда была Спектром? На втором этаже квартиры стояла большая и на редкость безобразная инсталляция, слепленная из разных геометрических форм. Издалека она смахивала не то на трехногую корову, не то на человека, поставленного на колени, но Ленг разбирался в современном искусстве достаточно, чтобы знать: скульптура могла оказаться всем, чем угодно, от воплощения стойкости перед угрозой Жнецов до пивной отрыжки художника. Сейчас, например, скульптура была частью пыточной. Или как посмотреть: может быть, это пытки были частью искусства. — А во время работы на «Цербер»?.. Нет, сам ответил Ленг. «Нормандию» нашпиговали жучками. Раза упоминала, что их умудрились засунуть в даже в приклады винтовок и детали брони. Если бы Шепард пытала кого-то, это бы оказалось в досье. Но — ничего подобного; единственное, что отметила бдительная Миранда, — избирательная жестокость убийств. — Я всегда думал, что пытки — «не мое». Но в «Цербере» научился. И знаешь, что оказалось? У того, кто не любит пытать, получается лучше всех. Шепард смотрела мимо него спокойно и безучастно, словно не понимала вопроса. Из-за вспышки? Нет, вряд ли. Солдатам давно устанавливали имплантаты, смягчающие действие светозвуковых боеприпасов, и замешательство Шепард, когда рванула граната, длилось не дольше пары коротких мгновений. Этого едва хватило Ленгу, чтобы оглушить ее — электрошокером в незащищенную шею, — но с тех пор прошло больше часа, так что Шепард все слышала, видела и понимала, хоть и делала вид, что мешанина пятен на соседней картине интересней, чем Ленгов пыточный арсенал. А арсенал был внушительный. Часть инструментов, вроде ножа, Ленг заранее взял с собой, часть позаимствовал у инженера вместе с ремонтным ящичком — например, плоскогубцы, — а остальное нашел на месте, пошарив по дальним ящикам кухонного стола: соль, перец чили, орехоколка, длинный и прочный провод. Он бы хотел, чтобы среди них лежала ампула с фата-морганой, но, увы, на Цитадели наркотика не осталось, а искать в Системах Термина не было ни терпения, ни денег. — Служили у нас два штурмовика… Бывшие офицеры Альянса, кстати. Мастера своего дела. Но увлекались в процессе и забывали про нейроглушилки. Шепард была в клетчатой рубашке, небрежно застегнутой на животе. Ленг раскрыл ворот, сбросил бретельку футболки с плеча и прижал пальцы к ключице — туда, где внимательный взгляд мог различить белесые крапинки шрама. — А я помню, где твоя. Забыв про силикоплоть, он ожидал, что почувствует: тепло ее тела, гладкость умасленной кожи, легчайший вдох, с которым вздымается грудь. Но нервная ткань «граблей» годилась только на то, чтоб понять: да, палец во что-то тыкает. Не то в кость, не то в пластмассу, не то в силикон туго надутой секс-куклы, исполненной в натуральную величину. Ленг схватил нож, прижал его острие к коже и, не задумываясь, полоснул. Брызнула тонкая струйка. Она прочертила дорожку по телу, нырнула между грудей и расплылась по футболке неряшливой алой кляксой. Вид крови привел Ленга в чувство, ударил, как кулаком под дых, — глушилка, удалить, живо! Чип был под кожей — неглубоко. Вцепился в ключичную кость рядом с нервным сплетением. Ленг сковырнул его лезвием и потянулся за медигелем, но баллон выскользнул — твою мать! — из искусственной пятерни. Кровь хлынула Шепард на грудь: уже не струей, а водопадом она пропитала ткань, спустилась по животу и расцвела разводами на тонких домашних брюках. Ленг матернулся, ловя баллон на ковре. Поймал, встряхнул наспех — и распылил над порезом. Гель загустел, схватился, затянул рану тонкой стерильной пленкой, и Ленг с вытер испарину со лба несвежим рукавом. Еще не хватало дарить этой сучке легкий путь на тот свет! Полгода назад, очнувшись на станции «Лазарь» со спущенными штанами и синяком на виске, Ленг рассудил, что Шепард вернется за ним: приедет сама или пришлет отряд. Он готовился к новой стычке, чинил оставшихся ботов и спал на полу диспетчерской нервным, прерывистым сном, чтобы не пропустить прибытие корабля, но вскоре понял, что никого не дождется. Шепард в очередной раз обманула его, оставив на «Лазаре» подыхать. Если она и прилетит, то через год или два, чтобы узнать, что он выбрал: пулю в лоб, шаг в пустоту со смотровой галереи следом за Налани Перез —или голодную смерть возле опустевшей кладовой. А после он обнаружил, что и разбитый шаттл «Кадьяк», оставленный Шепард в посадочной зоне «Лазаря», и церберовский шаттл, стоящий в ремонтном доке, протянут до ретранслятора, если их подлатать. Что это было — ее просчет? Или часть хитрого плана? Ленг думал об этом, ковыряясь во внутренностях двигателя. Думал, чтобы отвлечься, когда церберовский шаттл уносил его все дальше от «Лазаря» и любая дрожь корпуса могла оказаться последней. Думал в очереди к ретранслятору, пока контрольный пункт проверял его поддельные документы, а после решил, что это совершенно не важно. Главное — он был жив и свободен. А значит, он отомстит. — Как ты? — заботливо спросил Ленг. — Чувствуешь что-нибудь? Шепард не подала виду, но Ленг неспроста поглядывал на часы: он ждал, когда развеется действие нейроглушилки и разморозятся болевые рецепторы — им предстояло как следует поработать в ближайшие два-три часа. Когда Ленг покинул «Лазарь», он, опасаясь погони, несколько раз обшарил и шаттл, и собственное тело, пока не нащупал крошечный трекер, прилипший к протезу со внутренней стороны бедра. Вот так, получается, Шепард сумела выследить их с Налани. Но как она подсадила жучка? И главное — когда? Может, в тюремном душе? Ленг был избит и скован, и ладонь Шепард, скользкая от шампуня, спутала его мысли. Зачем Шепард вообще прилетела в «Майами»? Если она хотела договориться об очной ставке, то хватило бы и звонка. Ее появление в минуту, когда Ленг орал от боли, раздирающей плоть, и задыхался под разрядами тока, — просто случайность? Или все-таки нет? Ленг расстегнул ширинку на Шепардовых штанах и потянул их вниз. Трусы — распорол ножом. — Я выебу тебя электрошокером, — задумчиво пообещал он. — Или рукояткой твоего пистолета… Я еще не решил. Выбрать пытки непросто: чем больше Ленг думал о Шепард, тем шире становился его мысленный арсенал. Фантазии о насилии, грубые и кровавые, — сломать, разорвать, размозжить, — со временем стали изысканней: в них появились иголки, паяльники и ножи. Ленг много думал об этом, чтобы занять время, когда подрабатывал наркокурьером на Тортуге и копил на билет. Думал в трущобах Корлуса, сняв проститутку с черными волосами и крупным горбатым носом, но трахать ее оказалось не лучше, чем собственный протез, обернутый в полотенце. Думал, когда снимал угол на Цитадели, ожидая, пока Шепард вернется из очередной миссии. И понял: эта животная ненависть, стремление уничтожить Шепард, унизить, избить, запытать, поставить раком и трахнуть, множилась в нем всегда, начиная с момента, когда шаттл «Цербера» подобрал над Алчерой ее остывающий труп. Разве на миллиарды, которые стоил «Лазарь», нельзя было сделать что-то получше? Скажем, поставить Ленгу нормальные имплантаты, которые не отключились бы после исхода Жнецов. — Я отрежу тебе ноги, — медленно сказал Ленг, пальцем рисуя линии будущей ампутации на обнаженных бедрах. — Левую, потом правую. После займусь руками. И — уж поверь мне — я сделаю так, что хоть ты трижды героиня Галактики, но за протезирование того, что у тебя останется, не возьмется никакой спец. И ты превратишься в чурбан с головой, сиськами и жопой, способная только жрать, срать — и смотреть в потолок. Шепард смотрела мимо, но, кажется, в глубине ее глаз впервые промелькнул страх. Не перед болью — солдата непросто напугать болью, — но перед инвалидным креслом, которое умеет по команде выдвигать судно, и санитаром, который моет тебе промежность и подносит ложечку ко рту. «Таким ты мне больше нравишься». Сука, какая же сука. — А чтобы ты не могла попросить об эвтаназии, я отрежу тебе язык. Ленг улыбнулся впервые за долгое время. Он думал о том, как холодный взгляд Шепард, полный напускного безразличия, сменится болью и яростью, после — отчаянием, а под конец — мольбой. — И, может быть, после этого ты мне наконец понравишься, — хрипло сказал он, поглаживая Шепард по щеке. — Я взял бы тебя в путешествие. Ты как раз влезешь в маленький чемодан. Пожалуй, он был неправ. Все началось не на орбите Алчеры, а годом раньше, в тот самый день и час, когда тысячи журналистов разнесли по галактике сенсацию, новость-молнию: в должность вступил новый Спектр — и это человек! Командир из Альянса по фамилии Шепард, потомственный офицер, вот пара фотографий и краткая справка для тех, кто не помнил о батарианской атаке на Скиллианский предел. — Толку от тебя будет, правда... — задумчиво сказал Ленг. — Разве что торговать тобой где-нибудь на Тортуге, в борделе для извращенцев. Когда-нибудь бывала в таких? Нет, еще раньше: в тот час, когда Ленг сидел за решеткой, ожидая суда, а в блоке новостей показывали сюжет про Скиллианский блиц, и там, среди бывших товарищей, он в первый раз увидел эту носатую сучку с медалью на груди. Это было его, Ленга, место. Его отряд, его карьера и синяя Звезда Терры. — …А когда мне надоест, — сказал Ленг, сжимая пальцы на подбородке Шепард, — я выстрелю тебе в пизду и посмотрю, как ты истекаешь кровью. И, может быть, тогда она перестанет мешать ему, появляясь в нелепых мемах, на полосах таблоидов, на обложках журналов и в сводках новостей; в случайных разговорах прохожих, в лицах холеных кукол, выставленных на витрины магазинов игрушек, в высоких носатых женщинах, собравших заколкой волосы в тяжелый и плотный хвост; в мыслях, в мечтах, во сне. Он дернул Шепард к себе. Взгляд у нее был спокойный, собранный — но пытливый, как будто она с любопытством ждала, что Ленг сделает теперь. — Я уничтожу тебя, — сказал Ленг. Ярость вскипала в нем, сжимала сердце в раскаленной ладони и застилала взгляд. — Ты понимаешь, что я говорю, сука ты тупая? И он засунул в нее электрошокер, предназначенный для собак.