Стреляй!

- Жень, поцелуй меня… – отчего-то шёпотом попросила Зимина, всё ещё нежись в его объятиях.       Грачёв улыбнулся уголками губ, такое простое предложение вызвало в его груди ещё больший поток нежности. Он боялся причинить Ирине боль, поэтому касался руками её тела легко, а целовал только в висок и лоб, наверное, для того, чтобы Ира чувствовала себя маленькой. Ведь в детстве, когда ребёнку плохо, его обнимают, гладят по спинке и волосам, а после целуют куда-то в районе лба.       Евгений накрыл пухлые губы Зиминой своими губами и преступил к поцелую, который взбудоражил каждую клеточку тела. Он не налегал, позволял Ирине самой управлять этим пьянящим поцелуем, но при этом чувствовал, что она готова отдаться в его власть, полностью подчиниться ему.       Подчиниться мужчине, который уже не первый раз просто обнимает после услышанной и такой ужасной правды. Мужчине, с которым хорошо даже просто сидеть на кухне, молча, без стоящих на столе дымящихся чашек с кофе или чаем. Мужчине, к которому она испытывает чувства, но сама себе боится признаться в этом. По этой причине она промолчала, когда в одну из ночей любви он признался, сказал те заветные: «Я люблю тебя».       Зимина обняла Грачёва за шею, провела пальчиками по его волосам и улыбнулась в поцелуе. Она поймала себя на мысли, что даже не спросила Евгения о том, где её сын, как он вчера провёл с ним вечер. Поэтому теперь Ирина остановилась и, положив голову на плечо мужчины, поинтересовалась: - Как себя Сашка вёл вчера? Не хамил? - Ир, у тебя прекрасный сын, который переживает за тебя. Мы с ним поужинали, даже пообщались, – вспоминая вечер, проговорил Грачёв. – Сейчас в школе парень, я его лично отвёз, а после к тебе в больницу поехал. - Понятно, – улыбнулась Ирина. – Жень, мне нехорошо, я пойду, прилягу. - Конечно, – согласился Евгений. – Мне на работу нужно будет съездить, вечером вернусь, – он поцеловал Зимину в щёку и, поднявшись, вышел в прихожую.       Ирина ушла в спальню, где выпила таблетку от головной боли и легла на кровать. Грачёв в это время сел в свою машину и позвонил своим ребятам, организовав тем самым охрану для Ирины Зиминой. Также он позаботился о слежке за Павлом Ткачёвым, так как очень боялся того, что покушение повториться и впредь это может быть не просто перерезанные тормоза, а пуля, пущенная в грудь или голову. Терять любимую женщину в планы генерала не входило.       В обед Ирина проснулась, так как услышала, что из школы вернулся сын. Он, увидев мать, молча подошёл к ней и обнял. Глаза Зиминой вмиг повлажнели, но она постаралась подавить в себе сентиментальность и возвела взгляд к потолку, чтобы непрошеные слёзы не проследовали по её щекам. Трогательный момент был прерван звонком Ирининого телефона. Звонила Измайлова и сказала, что нужно срочно приехать в отдел, чтобы подписать бумаги, иначе потом будут проблемы не только у самой Елены, но и у Зиминой. Полковник быстро оделась, вызвала водителя и, попрощавшись с сыном, поехала в ОВД.       Уже в здании отдела взгляд Ирины упал на тумбу, где стоял её портрет в деревянной рамке с чёрной полосой внизу. На тумбе также находилась ваза с двумя гвоздиками. Зимина замерла на месте, тело её будто пронзило током. Она вновь ощутила всю ту боль, что была в машине. Когда она поняла, что никто даже не подумал о том, что фото нужно убрать, так как она жива, ей стало ещё дурнее. Ирина рявкнула на проходящего мимо сотрудника, чтобы тот убрал всё. - Ир, примета хорошая… – проговорила Елена, которая встретила начальницу у дежурки. – Как ты себя чувствуешь? – позже поинтересовалась она. - Уже лучше, – ответила Зимина. – Давай я по-быстрому всё подпишу и поеду домой. - Конечно, – Измайлова быстро предоставила Ирине Сергеевне все бумаги и, не удержавшись, всё же спросила: – Ир, есть предположения, кто мог твою машину… Ну… - Есть, но я пока промолчу, – спокойно сказала Зимина и отложила ручку в строну.       Ирина попрощалась с подругой и поехала обратно домой. Всё время, что она находилась в отделе, она думала о том, как бы случайно не встретиться с Ткачёвым. Пусть и сильная женщина, но теперь она боялась его, а точнее того, до чего он может додуматься, размышляя над местью за любимую девушку.