Эльфийка

       Утром в субботу Кристина проснулась рано. И пока пила чай и завтракала, раздумывала, не совершает ли она ошибку. Идёт домой к незнакомой девушке, чтобы фотографироваться обнажённой. К тому же, эта Кира весьма странная. И намекнула ей, что она ей нравится. Немного успокаивало, что это всё же за деньги, пусть и действительно, за чисто символическую плату. Вчера она посмотрела цены на фотосессии в интернете и убедилась, что те стоят раз в пять дороже, чем предложили ей. Красивых фотографий хотелось, но она искренне считала себя совершенно нефотогеничной. Все подружки нормально получаются на фото, такие симпатичные, и лишь она одна — как чучело. Собравшись, она сказала маме, что идёт в гости к подружке и вышла на улицу. Погода не радовала. Бабье лето уже прошло, и на деревьях лишь кое-где остались жёлтые листья. Несколько дождливых дней, и от золотой осени остались одни воспоминания. Посмотрев на небо, затянутое тучами, Кристина вдохнула стылый сырой воздух и пошла по продиктованному ей вчера адресу. На звонок в домофон ответили быстро, впустив её в чистый и уютный подъезд, на подоконниках которого даже были цветы. Поднявшись, она вошла в крохотную прихожую. — Привет. Раздевайся, — поздоровалась с ней хозяйка, снова разглядывая её, чуть склонив голову набок. Рыжие волосы слегка пушились, а знакомая «кошачья улыбка» блуждала, то появляясь, то исчезая на губах. Кристине даже стало интересно, как Кира это делает. Вроде и улыбается, а вроде и нет. Квартира оказалась однокомнатной, не очень большой, но какой-то одновременно просторной из-за свободного места в центре, светлых обоев и мебели орехового цвета. На торце встроенного углового шкафа было огромное зеркало от пола до потолка, также расширяющее пространство. Мебель была расставлена по периметру и только по одной стене: желто-коричневый диван «уголок», компьютерный стол и кровать. Почти на всех свободных стенах висели пейзажи в рамах. — Это вы рисуете? — кивнув на картины, спросила Кристина. — Сами? — Давай на «ты», — попросила её хозяйка. — Да. Это я. Сама, всё сама, — и тихо усмехнулась. — Вы где-то выставляетесь? — поддержала разговор она, разглядывая чужое творчество. — Я в этом мало разбираюсь… — Мгм. Выставляюсь. Сейчас почти все мои работы на персональной выставке в одном городе нашей области. Не важно, разбираешься ли ты в искусстве. Любой обыватель может сказать, нравится ему или нет. Трогает ли. Берёт ли за душу. Для этого не обязательно знать, как называется это направление или какие краски использованы. Когда ты смотришь на танец, тебе же не важно, как называются использованные в нём движения: «па-де-де», «вертушка» или «закрытая петля». Ты просто смотришь и всё… — Да, наверное. Ты права, — немного расслабилась Кристина, улыбнувшись. — Боди-арт — тоже одно из направлений художественного искусства, просто вместо бумаги или холста использовано человеческое тело. — Я видела в интернете, — согласно кивнула она. — Там человека или нескольких раскрашивают, сажают в какую-то позу, и получается рисунок. Типа панорамный пейзаж, или мотоцикл, или животное… — Да, и это возможно. Но это направление подразумевает, что будет сделана одна единственная фотография. Я предпочитаю сессию образа, — встряхнула рыжими волосами, закалывая их заколкой-крабиком, Кира. — Ты — эльфийка, дриада, нимфа. У тебя такой типаж. Тебе не подойдёт ничего агрессивное. Это возможно, но тогда образ придётся коверкать и подстраивать в угоду фотографу, и это будешь уже не ты. Выкладывай косметику и всё остальное, что принесла, на стол. — Мне кажется, что я не фотогеничная. И очень плохо получаюсь на фото, — призналась она, доставая из сумки расчёску, тушь, карандаш, помаду и разные тени. — Знаешь, я тем, кто считает себя нефотогеничным, говорю, что у меня после трёхсотого кадра фотогеничными становятся абсолютно все. — Трёхсотого? — с удивлением переспросила она. — Мгм. Опыт показывает, что люди к трёхсотому кадру перестают зажиматься. Расслабляются и, наконец, начинают получать удовольствие от съёмки. И, что удивительно, перестают прикрывать глаза, морщиться, что-то из себя строить, криво улыбаться, вставать в одну и ту же, как они считают «красивую» позу. Становятся настоящими. Но, думаю, ты сможешь раскрыться раньше, Кристиэль, — усмехнулась Кира. В её руках, словно сам собой, появился большой фотоаппарат. — Сначала я просто взгляну на тебя через камеру. Через неё все люди немного другие. Вставай вот сюда, — ей указали на свободную стену у зеркала. Чёрный объектив, как живой, прицельно смотрел в лицо, и у Кристины словно случилось дежавю. Точно так же на неё смотрела Кира в фитнес-центре. Раздались быстрые щелчки. — Мгм, — глубокомысленно резюмировала фотограф. — Всё ясно. У твоей мамы что, что-то с передними зубами? — А? — вытаращилась она на Киру, которая неожиданно для неё, удачно сыграла в Шерлока Холмса. — Д-да… А как ты?.. — Элементарно, Ватсон, — словно подслушав её мысли, вновь усмехнулась та, отложила фотоаппарат и подошла чуть ближе, коснувшись кончиками мизинцев уголков своего рта. — Ты зажимаешь губы и, даже улыбаясь, отводишь уголки вниз. Между прочим, это не так-то просто сделать. Нужны годы упорной тренировки, чтобы так испохабить улыбку. Так обычно делают люди, у которых проблемы с зубами. Типа прячут свою проблему, стараясь не улыбаться. У тебя с зубами всё в порядке. Но все дети копируют своих родителей. Девочки — мам. Слова, поступки, жесты. Даже улыбку. Отсюда и вывод... — Я никогда об этом не задумывалась, — выдохнула Кристина. — Тебе стоит переучиться. Я даже не представляю, сколько мышц ты напрягаешь, чтобы так улыбнуться, вроде и улыбнулась, но уголки внизу. Потренируйся перед зеркалом потом, на будущее. И, кстати, когда ты улыбаешься не специально, такого нет. Но как только на тебя направлен объектив — появляется эта жуть. — Понятно, — она была в шоке. А ведь действительно, её мать… — Давай приступим, — отвлекла её от мыслей Кира. — Раздевайся сразу догола. Если ты стесняешься, то мы можем не фотографировать тебя ниже пояса, но трусики всё равно сними, чтобы не было следов от резинки на коже. Сначала я поработаю впереди, потом сделаем причёску, а затем раскрашу спину. Возле кровати стоял низкий журнальный столик на колёсиках, на котором лежала россыпь разных тюбиков, маленьких баночек и кистей. Кира скрылась за дверями на кухню и послышался плеск. Вернулась хозяйка с литровой банкой, наполненной водой. Кристина переборола краткую вспышку стыда и быстро разоблачилась, скрестив руки, прикрывая пах. Но Кира лишь мазнула взглядом по её телу и смотрела только на лицо. — Ложись сюда, — художница села на табуретку и погладила кровать, высокую, как кушетка в больнице. — На край, чтобы мне было удобней. Могу тебя прикрыть, разных тряпок полно. Кристина прошла до кровати и легла, вытянув руки по швам. На бёдра упал какой-то шарф или узкий отрез ткани, и она почувствовала себя уверенней. Взгляд сине-зелёных глаз пытливо скользил по её коже, от этого снова появились мурашки. — Замёрзла? — удивлённо спросила художница. — Вроде тепло, и окна я закрыла. — Нет. Просто непривычно, — ответила она. — Надеюсь, ты не боишься щекотки. Кто-то говорит, что когда водят кистью по телу, это щекотно. А некоторые считают, что это приятно, — отвернувшись к столу и замешивая краску, своим завораживающим голосом, не спеша промурлыкала Кира, снова улыбаясь по-кошачьи. Широкая кисточка мазнула по телу. Сначала ощущения были странными. Непривычными. Кристина сосредоточилась на лице художницы, которая задумчиво, словно в каком-то трансе, раскрашивала её. Если судить по точным и почти непрерывным движениям, довольно быстро. Рыжая чёлка оттеняла бледную, почти белую кожу, и Кристина вспомнила, что в раздевалке фитнес-центра очень удивилась, увидев Киру впервые. Она не встречала человека со столь белой кожей очень давно. Всё равно люди загорали, ходили в солярии, или были темнокожими только какими-то местами, из-за того, что провели лето на работе, а не где-нибудь на море. А Кира была такой, словно вообще не бывала в ультрафиолете. — А сколько времени уходит на раскрашивание? — спросила она, чтобы не молчать. — Вся фотосессия обычно занимает три-четыре часа. Чтобы модель не уставала, я раскрашиваю постепенно. Но в целом, на тело уходит около часа — пятидесяти минут, — ответила Кира. — Сейчас я закончу, вызову солнце, и начнём фотографировать. Сначала дриада, с распущенными волосами, а потом уже всё остальное. Фразу про солнце Кристина восприняла как шутку, к тому же вспомнив ту осеннюю хмарь, которую наблюдала по пути к Кире. Спустя минут пятнадцать сосредоточенного рисования ей разрешили встать. И неожиданно комнату залил солнечный свет. — Ну, я же говорила, — зацепила тюль выше Кира и хитро улыбнулась ей. — Сегодня очень послушное солнышко, даже вызывать не пришлось. Разглядывая себя перед зеркалом, Кристина даже ахнула. Она словно была в корсете, сотканном из растений и золотисто-голубых цветов. Грудь казалась больше, чем есть, талия тоньше, а кожа словно искрилась. Она узнавала и не узнавала себя. — Сейчас подберём украшения тебе, — за спиной сказала Кира, — и найдём подходящую драпировку. И ещё накрасим немного веки и ресницы. Иди сюда. Обернувшись, Кристина увидела разложенные на кровати украшения. И у неё разбежались глаза. Браслеты, подвески, пушистые колье из бисера, бусы, серьги. — Это всё твоё? — выдохнула она. У неё самой из украшений были лишь пара золотых серёжек, браслет и колечко, подаренные родителями на окончание школы. — Да. Большинство украшений сделано моей мамой, — кивнула Кира. — Я не ношу золота, только такие украшения. Индивидуальную бижутерию. К каждому наряду, так сказать. Некоторые настолько «круты», что их я использую только в качестве аксессуаров для фотографий. Некуда и носить-то такую красоту неописуемую… — Так у вас вся семья творческая? — спросила Кристина. Её взгляд блуждал от одного изделия к другому. — Мгм. Типа того, — хмыкнула Кира. — Давай я тебя накрашу. Кристина доверчиво подошла и закрыла глаза, уже и позабыв про свою наготу и стеснение, ей не терпелось сфотографироваться в предложенном образе, с каким-нибудь украшением. Быстро просмотрев бижутерию, и прикладывая её к ней, Кира выбрала волнистое золотистое колье, сделанное из стекляруса, и такого же цвета браслет. — Пока можешь полюбоваться на себя в зеркало. А я сделаю фон, — художница подошла к одному из длинных рулонов, лежащих на диване-уголке, и выбрала тот, что был нежно-голубого цвета. Кристина действительно залюбовалась собой: лёгкий макияж, удлиняющий глаза к вискам, сделал их загадочными, а их серый цвет каким-то мерцающим и таинственным. Как оказалось, по потолку квартиры была протянута струна, за которую Кира оперативно зацепила фон, оказавшийся длинным рулоном нетканого полотна, который разделил комнату надвое, закрыв собой несколько метров пола, и словно отразил свет от большого, на всю стену, окна напротив. У Киры нашёлся и голубой отрез шифона, из которого завернулось что-то вроде юбки. — Это если в кадр что-то попадёт, то всё будет прикрыто… — пояснила ткань художница. — Но пока будут портреты и бюсты. Чёрный объектив снова хищно уставился на неё, и раздались характерные щелчки.

* * *

Через час фотосессии, когда Кристина увидела ту самую эльфийку, которую углядела в ней Кира, то была согласна на фото в полный рост, чтобы запечатлеть эту кратковременную красоту, оплётшую её тело разноцветными лозами. Её льняного цвета волосы, которые мама запрещала стричь и красить, были заколоты при помощи шпилек в интересную причёску. Тонкие косички оплетали кок, сооружённый на макушке, а уши торчали из-за оставленных спереди длинных густых прядей. Кира сказала, что слегка вытянет их в фоторедакторе, чтобы придать образу больше «эльфичности». Во время съёмки та смешила её, подбадривала, хвалила, прыгала, приседала, даже ложилась на пол, чтобы «взять отличный ракурс», беспрестанно щёлкая фотоаппаратом. И смотрела так, что Кристина верила, что в данный момент никого нет красивее неё, значимей неё, интересней неё. Она была заворожена, околдована, раскрепощена. Она забыла о том, что считала себя толстой, недостаточно красивой, временами неуклюжей. В тот момент она была гибкой, загадочной, прекрасной эльфийкой. Кристина верила в это и жила этим моментом.