Эроменос

Вторая встреча с Лаэртом произошла на следующий день. Он вошел в комнату Кассандра почти сразу после того, как Рес оставил воспитанника и поспешил на Агору. Юноша облегченно вздохнул, когда остался один, и невольно нахмурился, услышав шаги — неужели свобода так быстро закончилась? Но в дверном проеме, отодвинув в сторону ткань, стоял Лаэрт и улыбался: — Хайре! Ты свободен, Кассандр? — Да, а что? — Отец сказал, что боги одарили тебя прекрасным почерком, — приближаясь и обнимая юношу за плечи, начал Лаэрт, — он показал свитки и я понял — только ты можешь мне помочь! Понимаешь… я хочу, чтобы ты кое-что переписал. Я упражнялся в стихосложении этой ночью, Эрато посетила меня, Кассандр, и то, что нашептала Муза, я записал, но не могу передать адресату… Мои руки привычны к мечу, но не к палочке для письма, — Лаэрт показал Кассандру ладони, — ты поможешь? — Конечно, — улыбнулся тот, почему-то сожалея о том, что Лаэрт убрал руку и отодвинулся, — давай свиток. — Я продиктую тебе, потому что продраться через накорябанные мной буквы ты не сможешь, а смысл исказить нельзя никак. Давай же, бери чистый лист, и приступим, — тут Лаэрт присел на стул рядом с юношей и добавил, понизив голос, — я хочу сохранить это в тайне от отца, не говори ему, прошу тебя. — И не собирался, — Кассандр обмакнул палочку в чернила и приготовился записывать, надеясь, что стихотворение окажется не слишком коротким. Общество Лаэрта не стесняло нисколько, скорее вызывало совсем иные чувства, а запах благовоний, которыми тот пользовался очень щедро, почему-то начинал кружить голову. — И вот еще, потом ты скажешь, насколько хорошо это вышло, и не вздумай солгать! — сдвинул брови Лаэрт, но карие глаза по-прежнему искрились смехом. — Готов? Тогда начнем: Лука Эротова тень над моей головой промелькнула, Сердце пробито стрелой, тесно и больно в груди. Ночи бессонной жестокую пытку на ложе широком Я выносить не могу, тенью по дому брожу. Вижу улыбку — два ровных ряда драгоценных жемчужин, Золотом сам Аполлон волосы красил тебе. Тело укутать желаю тончайшим хитоном из ласки, Пить поцелуев твоих вкусный горячий нектар. Славу Эроту телами воздать, оказавшись на ложе, Пьяными сделаться вмиг, вовсе не трогав вина. Я Прометеем тебе своё жаркое пламя дарил бы, Каждую ночь до утра жгли бы светильники мы. И, окунаясь в глаза глубиной с Посейдоново царство, шёпотом жарким твоё имя мольбой повторю. Лаэрт декламировал стихотворение медленно, чтобы Кассандр успевал записывать, а тот аккуратно выводил буквы, всё сильнее желая узнать — кому же посвящены эти строки. Какая из дочерей Афин удостоилась любви Лаэрта? Чем сумела прельстить и зажечь такой пожар в душе и теле, что родились слова, заставившие сердце Кассандра забиться чаще. Они показались юноше прекрасными, ничем не уступающими стихам, которые читал он в школе кифариста и тут, у Реса — большого любителя творений, вдохновленных Эрато. — Всё настолько плохо? — осведомился Лаэрт, видя, что юноша уже закончил писать, но не сказал ни слова по поводу стихотворения. — Говори же, не молчи! И не бойся меня обидеть, я правду хочу знать, а не слышать поток лести, тем более адресовано это, как ты понимаешь, важному для меня человеку. Всё ужасно, Кассандр? — Вовсе нет, я читал множество стихов, но эти… Скажи, тебя в Академии научили такому? — Нет, — Лаэрт поймал восхищенный взгляд и улыбнулся, — это приходит само, приходит, когда меньше всего желаешь подобного. Влюбленное сердце поет, Кассандр. Неужели ты не знаешь, как это происходит? В ответ юноша отрицательно покачал головой, губы почему-то не слушались, а запах благовоний, казалось, усилился, или это просто Лаэрт придвинулся ближе, внимательно всматриваясь в лицо отцовского воспитанника: — Не может быть! Ты говоришь неправду, — нахмурился он, осторожно забирая папирус, — неужели Эрот… — Предпочитает другие цели, — наконец-то нашелся Кассандр, — я уверен, что твоя избранница оценит стихотворение. Да что там, она будет от него без ума! — Ты думаешь? — теперь красивая черная бровь Лаэрта изящно приподнялась, а губы тронула улыбка. — Надеюсь, ты не лжешь! — Я никогда не лгу, — Кассандр сглотнул, сдерживая странное волнение, сушащее губы и волнующее кровь, — никогда и никому. — Вот как? А ты действительно не такой, как бывший отцовский ученик, — улыбка молодого афинянина превратилась в презрительную усмешку, — тот был изворотлив, лжив и куда менее красив. Не раз я спрашивал отца, зачем он взял на воспитание этого мальчишку, но так и не получил вразумительного ответа. Я рад, что сейчас его тут нет, а с тобой… с тобой у нас может получиться стать хорошими друзьями, такими, как Ахиллес и Патрокл. Сказав это, Лаэрт так же быстро покинул комнату, как и появился в ней, а Кассандр задумчиво смотрел ему вслед, пытаясь понять, что скрывалось за последними словами. Намек? Или это просто разыгралось воображение, вдохновленное благовониями Лаэрта? Но ведь каждому юноше Эллады известно, что Ахиллеса и Патрокла связывала не только дружба, но и нечто большее, сделавшее горе Ахиллеса от смерти возлюбленного столь огромным, что великий герой мог думать только о мести троянцам, и если Лаэрт упомянул именно эту историю, то… «То хватит выдумывать то, чего на самом деле нет!» — одернул себя Кассандр и раздраженно сломал в пальцах палочку для письма, сорвав на ней неизвестно откуда взявшуюся злость на… себя самого. Нашел время предаваться фантазиям и мечтам, забыл что ли — его наставник не Лаэрт, а Рес, не вызывающий ничего, кроме страха и пока что слабого отвращения. Да и разве можно любить или даже уважать того, кому ты обязан подчиняться? Пока у Кассандра это не получалось, и юноша очень сильно сомневался в том, что сумеет научиться. Из монотонных и долгих лекций наставника он уже понял: добиться положения в обществе можно либо при помощи денег, чего у Кассандра не имелось, либо — благодаря особым талантам, в наличии которых юноша тоже сомневался, или же — опираясь на могущественных и состоятельных покровителей. Однако даром ничего никто никому не давал, даже боги награждали смертных за подвиги и особые заслуги, и точно так же обстояло дело в афинском обществе. Кассандр уже успел принять как данность, что Афродита была щедрой, одаряя его красотой, но от мысли использовать дар богини, дабы обеспечить себе положение и состояние, юношу тошнило. Слишком уж это было похоже на то, чем занимались проститутки, а такой судьбы Кассандр не желал. Не раз и не два доходили до него слухи, что завидного положения и известности добиваются единицы, остальные женщины медленно, но верно опускаются все ниже, доживая свой век в самых дешевых диктерионах. То же самое, только еще быстрее, происходило и с юношами, оказывавшими подобные услуги гражданам Афин. Красота и молодость — товар, слишком быстро приходящий в негодность. Бесконечная череда симпозиумов, обилие вина и бессонные ночи ставили на свежих лицах и телах несмываемые клейма. Тела, через которые проходили многие, старели гораздо раньше, чем задумано богами — это была плата за вроде бы беззаботную жизнь, погружаться в которую Кассандру вовсе не хотелось. Для себя юноша уже решил, что и дальше будет исполнять обязанности писца, раз уж боги наградили его этим даром — красивым почерком. Это куда более достойное дело, хоть богатым так никогда не стать, но разве в деньгах счастье? Разве десятки или даже сотни талантов могут дать настоящую любовь? Подарить верных друзей? Сделать бессмертным? Нет. Так какой смысл гнаться за ними? Кассандр собирался покинуть дом наставника как можно скорее, собирался… до сегодняшнего дня. До этой встречи с Лаэртом, почему-то смутившей и до сих пор волнующей, хоть самого молодого господина уже давно нет в комнате, только запах благовоний все еще висит в теплом воздухе, дразня и заставляя чаще биться сердце. Почему? Неужели… это все из-за стихотворения, адресованного афинской аристократке, на которой, возможно, Лаэрт скоро женится? Быть того не может, и строки эти тут совершенно ни при чем! Просто сегодня удивительно жаркий день, вот и пылает лицо, и дышится тяжело, будто все это время Кассандр не просидел за столом, выводя буквы на папирусе, а пробежал несколько стадий. Да-да, все именно так и было, а потому стоит сейчас сходить к фонтану и охладить разгоряченную кожу, опустить в прохладное серебро пальцы и посидеть так, слушая, как успокаивается сердце. Решив не откладывать более, Кассандр поднялся и поспешил в сад, надеясь, что там не окажется никого, и он сможет побыть один хоть немного. Сейчас это было попросту необходимо, чтобы разобраться с собой. И ему повезло — у фонтана действительно никого не было, а потому, быстро оглядевшись по сторонам, Кассандр сел на мраморный борт, опустил ноги в воду, а потом наклонился и поплескал в лицо холодной водой, успев увидеть собственные удивленные глаза в водном зеркале, гладь которого тут же разбил рукой. Мраморный Ганимед смотрел равнодушно и холодно на нарушителя спокойствия, но Кассандру на мгновение показалось, что губы статуи шевельнулись — словно возлюбленный Зевса собрался что-то сказать, но… это была всего лишь иллюзия, рожденная движением солнечных пятен по мрамору. Иллюзия, точно такая же, как и те намеки, которые почудились Кассандру в словах Лаэрта. — Вот ты где! — прозвучало совсем рядом запыхавшееся, и, повернувшись на голос, юноша увидел Идея. — А я тебя ищу. — Что-то случилось? — нахмурился Кассандр, садясь и надеясь, что вид у него уже не очень взбудораженный. — Нет, просто господин велел, чтобы ты, не мешкая, шел к нему, — доложил мальчишка, — скоро соберутся гости на симпозиум. — Сегодня? — не скрывая сожаления, переспросил юноша, все еще не поднимаясь с бортика. — Да, — раб уселся рядом. — Я видел, как к тебе заходил Лаэрт. Правда, он богоподобный? — Я не заметил, — отвернулся от собеседника Кассандр и поднялся на ноги, — да и не разглядывал я его, некогда было. — Врешь! — хихикнул Идей, не спуская с юноши внимательных глаз. — Всё ты заметил! Вы даже разговаривали с ним! — А ты… ты подслушивал! — теперь Кассандр уже по-настоящему разозлился. — Вороны тебя побери, Идей, кто позволил тебе следить за мной? — Никто, — тут же сник и сжался мальчик, отодвигаясь от юноши подальше и опасливо косясь на его руки, — я просто мимо шел, меня господин послал, вот и услышал ваш разговор, не ругай меня… Умоляющий взгляд больших карих глаз моментально разбил в щепки суровость Кассандра, как разбиваются о скалы корабли утративших милость Посейдона мореходов. На Идея сердиться не получалось, да и в чем была вина мальчика? В том, что случайно услышал громкий разговор?.. — Не буду, — Кассандр улыбнулся, — а ты случайно не знаешь… на ком собирается жениться Лаэрт? — Нет, — покачал головой раб, — а с чего ты взял, что он… — Ни с чего, забудь, что я говорил, а я забуду, что ты подслушивал. — Ладно, — несмело улыбнулся Идей и добавил, — господин ждет, а еще он приказал показать тебе апотеку. — Зачем? — удивленно спросил Кассандр, поднимаясь. — Ну как это — зачем? Ты же Ганимед, вот и будешь виночерпием на симпозиуме, — как нечто само собой разумеющееся пояснил Идей. — Пошли, я покажу откуда брать вино и как пользоваться кратером. — Идем, — согласно кивнул юноша, направляясь к дому следом за мальчиком.