Эроменос

— Отец мой в щедрости своей взял его в наш дом и сделал своим учеником, — полный возмущения, горя и благочестивой печали голос Лаэрта разносился по гелиэе. — И за доброту свою был подло убит. Я взываю к вам, граждане Афин, и требую справедливой кары для нарушившего законы гостеприимства! — Эвмел, сын Атрия, что скажешь ты в свою защиту? — спросил председатель у отца Кассандра и тот заговорил горячо и торопливо: — Мужи Афин, я не снимаю с себя вины за поступок сына, хоть видят боги, приложил немало усилий, чтобы воспитать его достойным гражданином! Я учил его почитать богов и слушать старших, не прекословя. Я, отказывая себе в последнем, отправил его в школу, после — в палестру, и даже хотел послать в гимнасию, но мой друг… мой дорогой друг Рес пожелал заняться воспитанием Кассандра, взять на себя заботу о нем, оказав мне этим немалую честь. Если бы знал я тогда, чем заплатит мой сын за доброту наставника, лучше бы отказал, пожертвовал дружбой, но сохранил жизнь тому, кого уважал и ценил! Однако я не смог увидеть будущего и дал согласие, и вот чем все обернулось! Мужи афиняне, если бы знал я — почему Кассандр убил, тот час же поведал бы вам, однако боги отняли у него речь, уже покарав, — тут Эвмел указал на сидящего на скамье равнодушного к происходящему Кассандра, — а потому я не могу ответить на вопросы суда и хоть как-то оправдаться в глазах ваших. Стыд, стыд одолевает меня, — говоря это, Эвмел запустил пальцы в густые поседевшие волосы и силой дернул, — я не знаю, как смотреть в глаза сыну моего убитого друга? Чем могу я заслужить его и ваше прощение? Отдать свою жизнь взамен его? Но тогда сиротами останутся другие мои сыновья, на их совсем еще юные головы падет мой позор, а разве будет это справедливо?.. Почему за грех одного, — мужчина гневно ткнул пальцем в Кассандра, — должны платить другие, виновные лишь в том, что у них один отец?.. — эти слова заставили юношу поднять опущенную голову, но губы его остались сомкнутыми. — Мужи Афин, — снова заговорил председательствующий Агенор, когда Эвмел замолчал, — за эти дни мы слышали достаточно, пришло время принять решение. Прошу вас голосовать. Пока гелиасты подходили и бросали нужный камень в амфору, Кассандр сожалел только о том, что ему нет восемнадцати, и осудить на смерть его нельзя. Это означало, что мучения не закончатся после того, как поднесут чашу цикуты, а будут продолжаться до тех пор, пока богам не будет угодно прервать их, или пока он сам не оборвет свою бессмысленную жизнь. — Эвмел, сын Атрия, суд признал тебя виновным в убийстве Реса, сына Оригена, — наконец объявил Агенор, когда все голоса были подсчитаны. — Какую кару потребуешь ты, Лаэрт? Смерти Эвмела или же иной расплаты? — Моего отца могут вернуть только боги, — со слезами на глазах заговорил Лаэрт, — только им такое под силу, а смерть этого человека его не воскресит. Я внимательно слушал то, что говорил ты, Эвмел, сын Атрия, и подумал, что отец мой не одобрил бы, потребуй я твоей смерти, ведь тогда я сделал бы сиротами твоих сыновей, как осиротил меня ты. Но я уже давно не ребенок и не юноша, в отличие от твоих детей, а потому… Я готов простить тебя, после того, как ты уплатишь мне десять мин. Таково мое решение, мужи Афин. — Благородно, — произнес Агенор и обратился к обвиняемому: — Что скажешь ты, Эвмел, сын Атрия? — Я уплачу эту сумму, хоть собрать ее мне будет нелегко, и буду вечно молить богов за тебя, Лаэрт. Благородство твоего отца перешло к тебе, благодарю тебя за милосердие и доброту, — чуть не плача, заговорил Эвмел, а Кассандр не смог сдержать невеселой усмешки, услышав отцовские слова о благородстве Лаэрта. На беду усмешку эту увидел Эвмел, и слезы тут же исчезли из глаз и голоса мужчины: — Но прежде, чем я покину эти стены и возвращусь к своим детям, я хочу, чтобы вы, мужи афиняне, знали, этот юноша, — он указал дрожащей от гнева рукой на Кассандра, — больше не мой сын. Я отрекаюсь от него и запрещаю ему возвращаться в мой дом. — Это твое отцовское право, — почему-то хмурясь, сказал Агенор, — раз стороны пришли к согласию, я объявляю дело закрытым. Благодарю всех, кто принял участие в заседании, боги да благословят вас.

***

Зал опустел удивительно быстро, словно все эти мужчины стремились поскорее покинуть стены, ненадолго объединившие их с убийцей. Прошло совсем немного времени, и в зале остался только Кассандр. Юноша продолжал сидеть на месте, пытаясь представить себе, что делать дальше: куда идти, где искать ночлег и еду, как вообще теперь жить, и ни на один из этих вопросов ответов он не находил. Из задумчивости, все больше похожей на оцепенение, его вывела рука, опустившаяся на плечо, и незнакомый мужской голос: — Кассандр, меня зовут Астин, я сын Агенора, председателя сегодняшнего заседания. Я пришел сказать, что понимаю, почему ты это сделал, но не знаю, на что пошел бы сам, чтобы спасти возлюбленного. На этих словах глаза Кассандра расширились, юноша резко поднялся со скамьи, не сумев овладеть собой вовремя, но даже сейчас не разомкнул губ, просто смотрел на молодого мужчину, которого уже однажды видел в камере, и ждал. — Эрот беспощаден, — продолжил Астин, — он поражает сердца, не считаясь с волей, разумом и законами, он заставляет любить тех, кого нельзя. Таков он, златокудрый юный бог, и если ты в чем и виновен, так это в том, что он избрал тебя своей жертвой. Сейчас ты смотришь на меня и думаешь — зачем я пришел и говорю все это? Почему не оставлю тебя в покое, наедине с болью, которой полно твое сердце, что ж… я скажу. Фемида, которой служит мой отец и буду служить я, требует, чтобы наказаны были виновные и прощены — невинные, однако ты… твой случай особый, Кассандр. Твои руки обагрены кровью наставника, но вложил в них стилос… Лаэрт. — Неправда! — слово вырвалось и тяжело упало между ними, разбив тишину опустевшего зала. — Это я убил учителя, жаль только, что мне нет восемнадцати, иначе я уже выпил бы смертную чашу! — Боги, как же сильно ты любишь того, кто предал тебя суду и совсем скоро женится! — покачал головой Астин, а Кассандр вдруг замер на месте, только гнев в глазах сменился на изумление, но лишь для того, чтобы тут же стать отчаянием. Губы, так долго молчавшие, произнесли беззвучно: — Как?.. — Я расскажу тебе, как все это было, — указал рукой на скамью Астин и юноша послушно на нее опустился, почти рухнул, не отрывая взгляда от собеседника. — Твой наставник собирался передать всё имущество младшему сыну, а Лаэрту это стало известно, но точно так же он знал, что за отцеубийство будет казнен, вот потому и убрал препятствие твоими руками. — Неправда… — еле слышно сказал Кассандр. — Разве? Тогда почему ты сейчас здесь, а не на его ложе? Юноша открыл рот, чтобы ответить, но слова так и не родились, потому что Астин произнес вслух то, что не давало Кассандру покоя с самого заключения под стражу. Теперь всё встало на свои места — его просто-напросто использовали. И осознание этого сломало что-то внутри юноши, он закрыл лицо руками, судорожно вздохнул, моля богов даровать силы для того, чтобы не уподобиться девице и не дать слезам показаться из глаз. — Я говорил с отцом сегодня, — продолжил Астин, — если бы мне удалось найти доказательства вины Лаэрта — чашу подали бы ему, но… — У тебя их нет, — наконец-то отнимая ладони от лица, обронил Кассандр, — а значит не стоит продолжать этот разговор. Иди своей дорогой, будущий дикаст Афин, не пристало тебе водить знакомство с преступником. — Дослушай! — Астин поднял руку, останавливая поток пропитанных горечью слов. — Отец сказал, что может помочь тебе — как раз сейчас он ищет секретаря для меня, а писаные тобой свитки мы с отцом видели не раз и восхищались умением твоих рук. — Вот как? — иронично приподнял бровь Кассандр, ощущая, как в груди рождается новое, неведомое ранее чувство. Темное и тяжелое, оно заливало сердце и заполняло легкие, как заполняет их вода, если Посейдон разгневается на пловца и решит не отпускать из своих владений. И было оно таким же горько-соленым на вкус, как воды Эгейского моря, только вот выплюнуть это было нельзя. Антэрот — обратная сторона любви. В тот миг, когда Кассандр понял, для чего на самом деле был нужен Лаэрту, любовь его умерла, убитая черной стрелой Антэрота. И вместе с этим в юном теле воскресла жажда жизни, Кассандр снова ощутил запахи, услышал щебет птиц, доносящийся из окон, и почувствовал нестерпимый голод. — Забыл сказать, Идей при виде тебя будет прыгать от счастья, словно козленок на зеленом лугу! — улыбаясь, добавил Астин. — Идей? — Да, это он поведал мне о твоей страсти к Лаэрту, вложил в мои руки кончик нити, которая вывела из лабиринта лжи, возведенного твоим бывшим возлюбленным, — пояснил Астин, — теперь Идей служит мне так же, как служил Ресу. А Лаэрт… клянусь водами Стикса, рано или поздно он ответит за то, что сделал с тобой! Эринии будут преследовать его до тех пор, пока предатель не отправится в Тартар. — Ты спасаешь мое тело и душу… — задумчиво протянул юноша, — зачем? Я ничем не смогу заплатить, кроме вот этих рук, — показал свои пальцы, так умело обращающиеся со стилосом. — Мне этого хватит, — снова улыбнулся Астин, — а теперь идем, пора покинуть это место.

***

— Как здорово, что Астин тебя привел! — радостно щебетал Идей, втирая в кожу Кассандра масло. — Я молил богов, чтобы он меня выслушал и поверил, я ведь не свободный эллин. — Богам все равно кто ты, — произнес в ответ Кассандр, почти засыпающий от ласковых прикосновений к чистой коже. Первое, что приказал ему Астин, когда они переступили порог дома дикаста — оправляться в купальню, месяцы, проведенные в тюрьме, не могли не оставить следа на теле юноши. — У них полно своих дел. — Ага, — так же легко согласился мальчишка, продолжая умащивать тело Кассандра, — тебе нужно будет много есть. — Это еще зачем? — Сейчас ты совсем не похож на свою статую! — укоризненно сообщил раб. — Твои кости можно пересчитать, даже не касаясь тела. — Идей, — Кассандр повернул голову и поймал взгляд мальчишки, — во имя Зевса, никогда больше не говори мне ни о статуе, ни о Лаэрте, ни о Ресе. Я молю Мнемосину, чтобы забрала у меня воспоминания. Они как пытка, как самая худшая кара, как заноза глубоко в груди, которую я не могу вырвать, а она продолжает набухать гноем и отравлять мне кровь! — Прости, — пробормотал, тушуясь, мальчик, — я не хотел причинять тебе боль. — Я не сержусь, — юноша заставил себя улыбнуться, — и благодарен за то, что ты не забыл обо мне, не возненавидел за… скалу. — Я ненавидел, — сознался не умеющий лгать раб, — пока тебя не забрали в суд. А потом… я увидел, как обрадовался твоему заключению Лаэрт, и понял, что он никогда не любил тебя, а просто обманывал. Извини, ты просил не говорить о нем… — Ты лучше скажи, дикаст очень строг? — решил сменить тему Кассандр, снова укладываясь так, чтобы рабу было удобно закончить массаж. — Он справедливый, — сообщил мальчишка, — он говорил со мной о тебе, сказал, что боги вознаградят меня за смелость. Тебе тут понравится, Кассандр, я знаю. — Умник, — улыбнулся юноша, — у меня в любом случае нет выбора: или это, или смерть, но теперь я уже не хочу умирать. — Слава богам! — не сдержавшись, воскликнул Идей. — Я боялся смотреть на тебя в гелиэе, твои глаза были такими пустыми, словно ты уже умер! А сейчас в них снова плещется море… только такое, как бывает перед грозой. Ты хочешь мести, правда? — Нет, — коротко и резко бросил Кассандр, — я уже сказал тебе, чего хочу. Забыть. Ты закончил? — Да, — немного обиженно ответил мальчик, — сейчас я принесу тебе новый хитон и сандалии. — Идей, — юноша окликнул раба, когда тот был уже у выхода из купальни, — я не хотел обидеть тебя, извини, и я благодарен тебе за всё. — Ладно, — тут же улыбнулся Идей, — я быстро. Потом Кассандр стоял напротив сидящего в кресле дикаста и молча смотрел в уже поблекшие глаза мужчины. Седина щедро посеребрила курчавые волосы, брови и бороду Агенора, загорелое лицо прорезали морщины, но взгляд по-прежнему оставался цепким и ясным. И Кассандру было очень неуютно под этим взглядом, который, казалось, заглядывал прямо в сердце и читал скрытое там так же просто, как свитки, разбросанные по столу. — Я видел переписанные твоими руками свитки, — наконец-то нарушил молчание Агенор, и голос его показался Кассандру совсем не похожим на слышанный в гелиэе. Он был мягче и значительно тише, но спокойная властность осталась прежней, — я поручу тебе вести записи судебных заседаний и допросов, если же Астина изберут дикастом — ты станешь его личным секретарем. За свою работу будешь получать по три драхмы в день, жить — пока что здесь, так будет лучше. Ты все понял? — Да, дискаст, — склонил голову Кассандр, — благодарю за то, что поверили Идею. — Мальчик только подтвердил мои сомнения, — раздумчиво протянул Агенор, — не первый год я служу народу Афин в гелиэе, но впервые видел, чтобы юноша вел себя так. Почему ты молчал, Кассандр? — А что я мог сказать, господин? Я убил наставника и кровь его на моих руках, это такая же правда, как и то, что Ахилесс — величайший из героев Эллады. Так чем оправдался бы я в суде? — Ты скрыл любовь к Лаэрту, а это могло бы пояснить многое. — Я поступил так, как считал достойным мужчины, — сужая глаза, ответил Кассандр, — и случись это снова — промолчал бы. — Вот каким создали тебя боги… — покачивая головой, протянул Агенор, продолжая внимательно изучать юношу, кроме красоты, наделенного мужеством и волей. — Хорошо, теперь ступай, Идей покажет тебе комнату. — Благодарю, — снова поклонился Кассандр, а затем последовал за рабом в небольшую комнату, обставленную не столь роскошно, как в доме Реса, на стенах не красовались фрески, да и пол оказался обычным — каменным, но юноше она понравилась своей чистотой, прохладой и светом, льющимся из окна. Оставшись один, он сначала присел на ложе, а потом лег, закрыл глаза и, впервые с момента ареста, спокойно уснул.

***

Кассандр проснулся от того, что ощутил на себе чей-то пристальный взгляд. Точно так же просыпался он в камере всякий раз, когда кто-то из заключенных присаживался рядом и начинал рассматривать его, а потом — обязательно пытался завязать разговор. И вот теперь на Кассандра снова кто-то смотрел, и это заставило его резко открыть глаза. — Я не хотел будить тебя, — мягко улыбнулся Астин, видя, что юноша проснулся. — Что-то случилось? — садясь на ложе, спросил он. — Я нужен тебе или дикасту? — Отец отправился отдыхать и просил не беспокоить его, да и у меня нет никаких срочных поручений. — Тогда… — Тогда почему я явился сюда и уставился как чудо? — улыбка Астина стала еще шире. — Понимаешь, мне сейчас совершенно нечем заняться и я решил пойти в сад, но одному — скучно, вот мне и захотелось, чтобы ты пошел со мною. Там очень хорошо, Кассандр, много деревьев и цветов, тебе понравится. А потому поднимайся, умой лицо и отправимся, а завтра мы пойдем на праздник и будем веселиться, прославляя Диониса. — Мне… — Именно это и нужно! — уже серьезнее и без улыбки продолжил Астин. — Ты же не собираешься оскорблять Диониса своим непочтением? — Нет, — покачал головой Кассандр, понимая, что отсидеться в доме не получится, да и гневить богов юноше не хотелось, раз Танат пока не спешит раскрывать над ним крылья. — Я сейчас же умоюсь и пойдем. — Слава богам! — снова улыбался Астин. — Никогда не думал, что мне придется уговаривать юношу пойти со мной в сад, хотя… столь прекрасного юношу я тоже встречаю впервые. Услышав комплимент, Кассандр вздрогнул — слишком живо напомнили эти слова, нашептываемые по ночам Лаэртом, когда они предавались запретной страсти. Хотя ничего необычного в словах не было — эллины часто хвалили красоту, силу и способности друг друга. И все же Кассандр напрягся, услышав это — меньше всего хотелось ему, чтобы Эрот пустил стрелу в сердце Астина. Молодой афинянин успел понравиться юноше мягкостью и спокойной уверенностью в правоте своих слов и поступков, но это было всего лишь уважение. Потом они долго бродили по саду, и Астин рассказывал о том, какими были деревья и цветы раньше, как устанавливали статуи и устраивали фонтан. Кассандр слушал, дыша полной грудью — воздух был действительно удивительно свежим и благоухающим здесь — рядом с прекрасными цветами, которые, как он уже успел узнать, посадила мать Астина, почитавшая Деметру и любившая возиться в саду. — Ты был прав, здесь действительно красиво, — сказал Кассандр, когда они присели на траву под молодой оливой, — а у моего отца никогда не было ни сада, ни фонтанов. — Расскажи мне о себе, — попросил Астин, опираясь спиной о ствол дерева, — я хочу знать, откуда ты, как прошло твое детство, кто был твоим другом, а кто — врагом. — Зачем это тебе? — повернувшись к собеседнику и глядя в спокойные и внимательные глаза, спросил юноша. — У каждого нашего поступка есть причина, иногда сами боги руководят нами, иногда мы делаем ошибки, а потом — сваливаем их на богов, оправдывая себя. Вот я и хочу узнать о тебе побольше, чтобы понять… — Почему я убил? — невежливо перебил говорящего юноша. — Нет, чтобы понять тебя и стать твоим другом, — в словах Астина не было лжи, как и в светло-карих глазах. — Ну, ладно, — вздохнул Кассандр, тоже опираясь спиной о дерево, — тогда слушай, только это будет удивительно скучная история. — Ничего страшного, не все мои учителя в Академии умели говорить интересно, — подмигнул Астин юноше и приготовился слушать.