— Сколько раз я просил тебя не делать этого, Идей! — притворно-сурово воскликнул Кассандр, просыпаясь от того, что по лицу и шее, а после и по плечам что-то ползало, щекоча и порождая странную смесь улыбки и раздражения.
— А я что? Я ничего, — расплылся в улыбке раб, недостаточно быстро пряча за спину руку с ярким петушиным пером. — Это мухи, Кассандр!
— Совсем недавно эта муха кукарекала за окнами! — все же фыркнул юноша, садясь на постели. — Ты специально злишь меня с самого утра?
— Если бы ты на самом деле злился, — серьезно начал Идей, размахивая пером, — я будил бы тебя иначе.
— И как же?
— Поливал из чаши водой, которую до этого как следует охладил! — расхохотался мальчишка.
— Твоей смелости могут позавидовать герои, — поднимаясь с ложа и протягивая руку к хитону, сказал Кассандр, — равно как и твоей мудрости…
— Мудрости?
— Ты не рискнул сделать этого! — подмигнул юноша. — Кто сегодня нуждается в моих услугах — Астин или сам дикаст?
— Господин Агенор уже ушел в гелиэю, а молодой хозяин ждет тебя к завтраку, — доложил мальчишка, — так что давай, торопись.
— Спасибо, — улыбнулся Кассандр, направляясь к купальне и радуясь тому, что и этот день проведет с Астином — разбирая дела, записывая то, что будет диктовать молодой мужчина, слушая его голос и втайне наслаждаясь этим.
Впрочем, последнее юноша заметил за собой не так давно. Заметил потому, что как-то провел целых десять дней, отдыхая и праздно бродя по дому. Астин с отцом уехали в Фивы, никаких заданий юноша не получил, а потому мог распоряжаться собой, как угодно. Однако очень скоро Кассандр понял, что ему не хватает разговоров с Астином, беззлобных шуток молодого хозяина, его улыбки и теплого взгляда. Понял и похолодел, ощутив, как кожа становится гусиной, несмотря на то, что день был по-летнему жаркий.
Боги, неужели Эроту было мало подшутить над ним однажды! Нет, нет и еще раз нет! Быть того не может! Просто Астин очень добр, разговаривает как с равным, несмотря на то, что сейчас положение Кассандра немногим лучше рабского. Но сына дикаста это не смущало нисколько, для него вообще мало что означали положение в обществе и размер состояния. Астин был совершенно не таким, как Лаэрт, не походил на тех богатых афинян, которых Кассандр встречал в доме Реса и самого Агенора. И, вероятно, поэтому юноша и потянулся к нему, сам не заметив, как это случилось. Благодарность, привязанность, дружба — именно это он и чувствует всякий раз, когда смотрит в светло-карие глаза Астина. Именно это. А Эрот и его стрелы тут вовсе ни при чем!
Однако слова значат так мало, так же мало, как воля человека, против воли богов. Даже Одиссей не смог совладать с ними и жестоко поплатился за брошенный в безумной гордыне вызов. Десять долгих лет искал он дорогу в родную Итаку, до которой было всего-то девять дней пути… Кассандр, убеждавший себя, что Астин — всего лишь его господин, дающий работу, пищу и кров, помчался встречать его, как только узнал от Идея, что оба хозяина вернулись. Тогда юноша выскочил в андрон и замер у одной из стен, наблюдая за тем, как Астин переступает родной порог, как шумно втягивает ноздрями воздух и говорит отцу:
— Боги, как же приятно пахнет у нас ячменными пирожками! Нигде больше не ощущал я такого аромата!
— Не удивительно, — улыбнулся Агенор, — твоя мать печет их лучше всех в Афинах.
— Я знаю, — улыбнулся Астин и тут заметил стоящего у стены Кассандра. Их взгляды скрестились на миг, а потом юноша так же стремительно исчез, как и появился.
Вернувшись в свою небольшую комнату, Кассандр вытянулся на ложе и закрыл глаза, пытаясь унять сердце, едва не выскакивающее от радости из груди. Теперь жизнь снова обрела яркие краски и пронзительные ароматы, время тоски миновало. Однако… неужели он так радуется возвращению Астина-друга, а не Астина…
Слово «возлюбленный» юноша произнес гораздо позже, да и то — мысленно, беззвучно шевеля губами в мягкой темноте афинской ночи. Это случилось спустя год после того, как он поселился в доме дикаста, и было так сложно признаваться себе, что не сдержал данную еще на суде клятву — больше никогда и никого не любить. Да и что стоит клятва человека по сравнению с волей бога? Разве можно противиться тому, что горит в груди золотой стрелой? И чудится среди облаков лукавая улыбка Эрота, прячущего лук за спину…
Он снова попал в цель, так стоит ли сопротивляться? Не проще ли признать, глядя в ночную темноту, что теперь Астин для тебя не просто хозяин, а и эроменос… Возлюбленный. Но тайна эта должна так и оставаться тайной ото всех, кроме богов, так будет лучше. Приняв такое решение, Кассандр наконец-то смог уснуть, надеясь увидеть во сне то, чего никогда не случится на самом деле.
С той бессонной ночи прошел год, проведенный так близко и так далеко от возлюбленного, и Кассандру пока что удавалось сохранить чувства в тайне ото всех обитателей особняка, включая вездесущего Идея. Иногда юношу посещало страстное желание признаться Астину во всем, но… Воспоминания о том, что случилось два года назад, заставляя желание это стремительно убираться туда, откуда оно появлялось — глубоко в сердце, лишившееся покоя и стучащее теперь так часто и сильно.
Кроме того, Кассандр был уверен, что совсем скоро дикаст найдет для Астина невесту, ведь тому уже исполнилось двадцать пять, а юноше не хотелось делить возлюбленного с кем-либо ещё. Кассандр понимал, что продиктовано оно ревностью, но ничего поделать не мог, таким создали его боги. Он надеялся, что со временем чувства угаснут сами по себе, тем более Астин относился к нему ровно и по-дружески и ни разу не намекнул ни взглядом, ни жестом, что испытывает что-либо к своему помощнику.
А еще Кассандр уже давно заметил странность — молодые афинянки, которых доводилось ему встречать во время прогулок, не вызывали у юноши никаких чувств. Он смотрел на женщин, оценивая словно картины или статуи, совершенно не испытывая трепета и дрожи желания, о которых читал и слышал так много. Тело оставалось холодным, его спокойствие не нарушалось лукавыми взглядами молодых гетер и юных дочерей Афин.
Однако стоило Астину положить руку на плечо или на пояс юноше, и сердце Кассандра срывалось в бешеный галоп, и было так сложно сохранять спокойствие. Это пугало юношу, не знавшего, как пояснить подобное, а боги, которых он просил ответить, молчали. Все. Даже Эрот, так любящий подшучивать над смертными.
Быстро спускаясь по лестнице в андрон, Кассандр приказывал себе как можно больше думать о делах, и как можно меньше о том, с кем будет ими заниматься. О том, кто сейчас сидел в кресле и задумчиво смотрел перед собой, и Кассандр подумал, что дорого дал бы за то, чтобы узнать, о чем размышляет Астин.
***
Поджидая Кассандра к завтраку, Астин вспоминал утренний разговор с отцом…
— Хайре, — сказал он тогда, входя в отцовский кабинет, — ты рано встал сегодня.
— Да, сын, — устало улыбнулся дикаст, которому ночь не принесла ни покоя, ни свежести, — и уже собираюсь уходить.
— Я не задержу тебя долго, — улыбнулся Астин и задал вопрос, ради которого и встал так рано: — Скажи, отец, на эту Олимпиаду мы снова отправимся вместе?
— Мне бы этого хотелось, — начал Агенор, — однако боюсь, что дорога в Олимпию в этом году покажется мне слишком долгой и тяжелой. Тебе придется поискать другого спутника или же отправляться самому, надеюсь, у тебя есть кто-то на примете?
— Да… — Астин коротко передохнул, — я хочу взять с собой Кассандра, отец.
Услышав имя их невольного секретаря, Дикаст удивленно приподнял брови, всем своим видом показывая, что ждет пояснений.
— Я просто хочу так поблагодарить его за усердную работу, — серьезно сказал молодой афинянин. — И, кроме того, он никогда не видел Олимпиаду и вряд ли когда-либо увидит…
— Вот оно что… — задумчиво протянул Агенор, внимательно вглядываясь в глаза сына. — Это единственная причина?
— Отец… — впервые за свою жизнь Астин понял, что просто не сможет сказать отцу всю правду, но и лгать не хотелось, а потому он медлил с ответом.
— Мы оба знаем, что пришлось пережить этому юноше, — осторожно подбирая слова, заговорил дикаст, — да и я не слепец, хоть достаточно стар, но я вижу, как действует на тебя его красота.
— Отец! — попытался возмутиться Астин, но был остановлен властным жестом:
— Не позволяй лжи осквернить себя и не пытайся оправдаться, особенно если ты невиновен. Иногда мне кажется, что Эрот — очень жестокий бог, — негромко продолжил Агенор, — и ему доставляет удовольствие мучить смертных, разбивая их планы в прах своими стрелами.
— О чем ты, отец? — всё же спросил Астин, воспользовавшись паузой.
— Если я сейчас скажу, что нашел для тебя невесту и в следующем месяце состоится свадьба, что ответишь мне ты? — вдруг требовательно спросил дикаст, заставляя сына похолодеть и ответить:
— Да, отец, твоя воля — закон.
— И ты даже не спросишь меня, кто она?
— А зачем задавать вопрос, если не важен ответ?
— А если я скажу, что собираюсь отправить Кассандра в дом одного из своих друзей, ты тоже промолчишь?
— Нет, я буду просить тебя не делать этого, — понимая, что не сможет обмануть отца, негромко произнес Астин.
— Об этом я и говорил, спрашивая тебя о причине выбора спутника, — усмехнулся Агенор.
— Ты запрещаешь мне ехать с ним? — как можно спокойнее спросил молодой мужчина.
— Нет. Зачем мне делать это? Я просто прошу тебя — не соверши ничего, о чем потом пожалеешь.
— Отец, клянусь водами Стикса, что не сделаю ничего дурного, я помню, что говорили нам учителя в Академии об Эроте и его причудах, и не стану уподобляться Аполлону, преследуя того, кому противен, — пылко заверил Агенора Астин и все же спросил: — Сказанное тобой о свадьбе — правда?
— Пока нет. Сейчас ни одна женщина Афин не сделает тебя счастливым, а потому я не стану спешить связывать тебя узами брака.
— Благодарю тебя, — порывисто схватив отцовскую руку, Астин благодарно поцеловал ее: — Так я могу сообщить Кассандру о поездке?
— Да. Ступай, догоняй свое сердце, — вздохнул дикаст, отпуская сына, и спустя мгновение Астин уже спешил в андрон, надеясь, что Кассандр не заставит себя долго ждать.
***
Легкие шаги юноши заставили Астина повернуть голову, стряхивая воспоминания, и улыбнуться:
— Хайре.
— Хайре, — с такой же улыбкой ответил Кассандр, — Идей сообщил, что сегодня тебе нужна моя помощь.
— Да, нам нужно закончить дела до того, как пустимся в путь.
— В путь? — приподнял бровь Кассандр, устраиваясь на ложе напротив Астина.
— Завтра мы отправимся в Олимпию, чтобы успеть к началу игр, — сообщил молодой афинянин и увидел, как удивленно расширились и вспыхнули радостью синие глаза юноши.
— Ты возьмешь меня с собой? — переспросил Кассандр, не веря услышанному.
— Да, мы поедем вдвоем, — принимая от рабыни поднос с завтраком, сказал Астин. — Ты же умеешь ездить на лошади?
— Да, — улыбнулся юноша, кроша кусочки хлеба в вино, — благодарю тебя.
— Не стоит, ты хорошо работал все это время и заслужил отдых как никто другой, а что может быть лучше для эллина, чем возможность увидеть игры?
— Ты прав, я буду счастлив сопровождать тебя.
— В таком случае, не будем тратить время на разговоры, — Астин глотнул вина из чаши и приступил к завтраку.
***
Всё время, пока они занимались делами, Кассандр думал о том, где взять силы, чтобы не выдать себя, когда они с Астином будут только вдвоем, как удержаться от слов, которые могут оскорбить его? Да и что может быть хуже ненужных признаний? Они порождают неловкость и способны разрушить дружбу, а как раз этого Кассандру хотелось меньше всего.
Но где взять силы, чтобы оставаться по-прежнему улыбчивым и спокойным, когда вокруг будет только теплая летняя ночь? Когда пламя костра будет отражаться в глазах Астина, а его голос — касаться самого сердца, так давно лишившегося покоя? И даже рабы не будут невольной преградой между ними, потому что Астин решил не брать в эту поездку никого больше. Хватит ли сил — вот о чем размышлял Кассандр, выполняя поручения молодого хозяина.
— Ты не рад поездке? — спросил Астин перед тем, как отпустить юношу.
— С чего ты взял это? — изумленно приподнял бровь Кассандр.
— С самого утра ты не произнес ни слова, сверх необходимого, хотя что-то не дает тебе покоя, — начал молодой афинянин, целый день наблюдавший странное смятение на лице помощника.
— Тебе показалось, — улыбнулся Кассандр, — я просто не ожидал получить столь щедрый дар.
— Вот оно что, — облегченно вздохнул Астин, — в таком случае все в порядке, а теперь ты можешь идти, завтра нам предстоит ранний подъем и долгая дорога.
Отправив Кассандра отдыхать, Астин пошел в купальню, решив посвятить вечер не только приведению в порядок тела, но и подготовке к предстоящему разговору с юношей. У них будет целая неделя по пути в Олимпию, неделя, которая решит все и все изменит. «Догоняй свое сердце», — сказал отец, а Астин всегда был послушным и почтительным сыном, не собирался изменять этому и сейчас.
