Канон покаянный

Гвельвет все-таки не пришлось его искать. По возвращении с рубежей Нданиалм указал коридор, ведущий к тронному залу, и в нем-то Глорфиндел и наткнулся на троих стражей, еле тащивших ноги от усталости. - Мне все-таки кажется, что-то изменилось, - говорил один из них, совсем юный пепельноволосый синда. – Надежда появилась в воздухе, Лес повеселел, точно что-то знает… - Король просто отдохнул и встретил нас не такой встревоженный, как обычно, - возразил ему другой, утирая лицо рукавом. – Вот только более раздраженный. Гвельвет, что это он так напал на тебя и что за ерунда про какие-то древние камни в постели? - Догадываюсь, - вздохнул знакомый голос. – Но не понимаю, откуда он узнал… - Я ему сказал, - спокойно ответил Глорфиндел, шагнув им навстречу. – Надо было сказать. Он ожидал, что она либо сдержанно поприветствует его, либо бросится на шею. Она не сделала ни того, ни другого. Застыла, точно суслик на камне, тревожно втянула воздух, принюхиваясь… - Лорд Нолдо, - склонились оба стража, безошибочно распознав его народность и звание. Обменялись удивленными взглядами. Ну что ж, хотя бы таращиться на Гвельвет, как на двухголовую, не стали, спасибо и на том. Ороферион, гаденыш, нашел на ком сорвать зло! Храбрости не хватило выставить его за порог, так досталось Гвельвет, которая не ответит! Приступ бешенства был неожиданным: он ведь заранее знал, что ей предстоит. Если на то пошло, только сам и виноват в обиде, причиненной его большеглазой лесной мыши. И что это с ней такое происходит? Взгляд у нее был странный: остановившийся, устремленный в никуда. На похудевшей мордочке темнели неотмытые полосы – стражи раскрашивали лица, чтобы сливаться с лесными тенями. С наплечника куртки соскользнула толстая черная коса, развернулась до рукояти клинка у пояса… Гвельвет вздрогнула, когда Глорфиндел попытался коснуться ее сознания. Вихрь кроваво-черных снов хлестнул по нему, заставив отшатнуться. Стражи растерянно отступили на шаг. Глорфиндел осторожно взял безжизненно повисшую руку. Она все смотрела в пространство, потом медленно шевельнула губами: - Ты приехал. Владыка позволил. А Лес радуется… Что будет с нами, cano? - Мир на краю гибели, Гвельвет, но это не новость, - помолчал, унимая совесть. – А я приехал к тебе. - Я не могу оставить Лес! - Я знаю, поэтому я останусь здесь, - спокойно ответил он, замечая, что у стражей глаза на лоб полезли. Ну и ладно! - Я не верю тебе, cano. Что-то страшное будет… Глорфиндел поднял руку, останавливая ее речь, как в детстве: - Неужели это все, что ты хочешь сказать мне? Гвельвет всхлипнула и уткнулась головой ему в грудь: - Ты приехал. Вот и хорошо. Мышь лесная! Зеленая и золотая! Вот и хорошо! Да, и как же хорошо! Хорошо, что стражи обалдело поклонились и растворились в полумраке коридора. Хорошо, что во дворце Трандуила тишина, только снаружи доносится лопотание ветра в густой листве. Металлические наручи врезаются в шею, толстая кожаная куртка не дает почувствовать ее тело, оружие мешает – но как же хорошо поднять ее на руках, прижать к себе и целовать до головокружения! Хорошо, что стена коридора, свитая из древесных корней, поддерживает под спину… Она вывернулась из его объятий. Косы у нее растрепались, румянец на щеках было видно даже в темноте. - Прошу тебя, уйдем отсюда! - Чего ты боишься? Кто-нибудь заметит? Гвельвет замотала головой. - Я не боюсь! Просто уйдем! Пойдем ко мне, cano, - она вдруг прижалась обратно, заглянула снизу в глаза, и он увидел в ее взгляде прежнюю, столько лет не виданную зелень. – Я так скучала по тебе! - Уйдем, - встряхнулся, пытаясь унять вспыхнувшие образы перед глазами. – Веди. Глорфиндел удивился, когда она не повернула к выходу из подземного дворца. Насколько ему успели объяснить, только командиры стражи жили здесь же, чтобы всегда быть под рукой. В тихой, крошечной комнатке на стене висела карта Эрин Гален, утыканная булавками с цветными камнями, на столе лежали какие-то бумаги, стило и два наконечника для копий. Узкая постель у другой стены была аккуратно накрыта одеялом из волчьих шкур, на котором стопкой лежала смена одежды. Земляной пол выскоблен до чистоты, в умывальнике стояла свежая вода: кто-то следил за тем, чтобы стражам было куда возвращаться. Даже светильник уже горел, разгоняя по углам темные тени. Ее тут ждали. - Ты теперь еще и командир стражи? – задал он ненужный вопрос на пороге этой строгой рабочей комнаты. – Я правильно запомнил, что у вас пять сотен постоянных стражей, разделенных на десятки? Ты сотник? Она кивнула, снова заливаясь краской: - Одна из пятерых, получила сотню после отъезда принца. У нас не так много тех, кто вообще чему-то учился… - И совсем мало тех, кто учился так же хорошо, как ты. Я очень рад, что Ороферион оценил твои умения по достоинству. У тебя, наверное, уже свои ученики, верно? Она совсем смутилась, отворачиваясь и кивая. Скинула с плеча ремни, прицепила на крючок возле двери лук в налучи и колчан, прямо на них повесила плащ за капюшон. Прошла по комнате, касаясь вещей бессознательным жестом ласкового приветствия. Воин, вернувшийся с рубежей, краткая передышка, минута отдыха между боями… Сколько дней она не была дома? Как она провела эти дни? - Какая же ты умница! - вырвалось у него. – Как же я рад, что вижу тебя, что ты жива, и с тобой ничего не случилось! Гвельвет изумленно обернулась: - Cano? Глорфиндел шагнул к ней, расстегнул перевязь и бережно отложил в сторону клинки, подвешенные к ремням. Подхватил ее на руки. Усадил на низкую постель, расстегнул пряжки толстой куртки с металлическими нашивками. Легкая – какие-то птичьи кости. Сними с нее все остальное железо – кажется, ничего не останется. Она смотрела на него расширенными глазищами, подчинялась безвольно. - Я думала, ты будешь смеяться, - жалобно сказала она. – У нас и вправду не так много… - Почему я должен смеяться? – он взял ее руки в свои, стянул кожаные перчатки. Кольца на ее руке не было. Неудивительно, иначе Трандуил знал бы обо всем. Маленькие ладошки загрубели от оружия. На пальцах смола, на наручах – следы налипшей паутины. От куртки едва уловимо пахло паучьим ядом. Где ты была, кусачая мышь? Что с тобой было? - Я горжусь тобой, - он прижал ее сухую ладонь к своей щеке. – Неужели ты думаешь, что я могу смеяться над этим? Быстро избавил ее от наручей, высвободив хрупкие запястья. Стянул куртку и теплую поддевку с плеч, целуя гибкую шею в вырезе рубашки из простого полотна, завязанного толстыми шнурками. Удобная вещь, не стесняющая движений, отлично впитывает пот и при случае годится на повязки… Бедная мышь, небось, сама же и ткала эту мягкую и плотную тряпку! Или у нее теперь нет времени? Многолетний загар треугольником по вырезу и на руках, от кисти до локтя, четкие линии, по которым тело было открыто солнцу в жаркие дни. Есть ли у нее здесь хоть одно платье? И часто ли ей приходится надевать его? Вряд ли, судя по такому-то загару… Гвельвет тихо прикрыла глаза, пока он разминал ее усталую шею. Дышала часто, неглубоко, вздрагивая. Пояс она теперь носила поверх куртки, и достаточно было лишь легко дернуть узелок шнурка на штанах из грубой шерсти. Узел оказался не простой – такими узлами они неизменно вязали мешки к веревкам на спусках, чтобы дернуть – и сразу высвободить. Он невольно заулыбался и потянул ее рубашку наверх, вытаскивая из штанов. - Отпусти, - тихонько попросила Гвельвет. – Я умоюсь… Неделя на рубежах… Я вся… - Тихо, - прервал он. – Думаешь, я не понимаю, как ты провела последние дни? Дай посмотреть на тебя, дай убедиться, что с тобой ничего не случилось. Она криво улыбнулась, подняла руки. Прямо под ключицей у нее был старый, почти совсем уже исцеленный шрам от полукруглых паучьих челюстей. На боку – свежий багровый синяк, точно она ударилась всем телом о дерево. Должно быть, так оно и было. От ее кожи пахло дымом, немножко – потом, а еще усталостью. Глорфиндел провел руками по ее телу, унимая боль и стирая следы ушибов. Она вздохнула и откинулась на постель, на мягкий мех волчьих шкур – интересно, с обычных волков, или все-таки нет? Руки его соскользнули по ее бокам, по полукружью ребер – худенькая! Ушла и та неуловимая мягкость, которая была в этом теле в тихом Имладрисе. Даже под белой кожей впалого живота чувствовались твердые мускулы. Гладкие бедра, с которых он осторожно стянул штаны вместе с исподним, круглые колени – все в синяках и мелких царапинах… Досталось ей в стычке с пауками! Сапоги у нее были отличные, хорошей кожи, удобно сидящие, давным-давно обмявшиеся по ноге складками на голенищах. Вот так, вместо невесомых сандалий из перекрещивающихся ремешков или вовсе босых ног, чувствующих мягкую траву – потрепанные, промазанные жиром сапоги и умело намотанные портянки. Командир. Сотник. С ума сойти можно… Что сделала с миром проклятая Тьма? Почему хрупкие, мечтательные, большеглазые nissi носят доспехи и командуют сотнями? И чертят карты, втыкая булавки с цветными камнями, обозначающие логова темных тварей – его взгляд упал на противоположную стену, когда он повернулся, чтобы поставить стянутые с нее сапожки в сторону. - Cano… - Тише, Гвельвет. Встань-ка… Тебе не холодно? Вообще-то в крошечной комнате было тепло. Но вода в чаше умывальника успела остыть, и, когда он взялся за губку, обтирая ее тело, гладкая кожа покрылась мурашками. Он гнал все ненужные, лишние мысли, желая как можно скорее уложить ее в постель под мягкий мех, согреть собой, снова почувствовать грудь грудью, губы – губами. Пусть даже она будет спать, она ведь так устала, но она будет рядом. Гвельвет покорно стояла на коленях, запрокинув голову. Он промывал ей волосы, стараясь не смотреть на приоткрывшийся рот, на устремленную вперед грудь с маленькими, аккуратными, съежившимися от холода сосками, на длинную шею с треугольником загара между ключицами и на гладкую спину, переходящую в крутой изгиб зада, до которого падали мокрые черные кудри… Выкрутил тяжелый жгут волос, отжимая их над чашей. Косы у нее всегда сохли быстро, но воду набирали – что твоя губка, и даже после мытья не распрямлялись. Не жалея рук, растер ее с головы до ног и закутал большим рушником. Поднял на руки, не удержался, притиснул к груди почти невесомый сверток, целуя закрытые глаза. Гвельвет сонно вздохнула, закинула руку ему на шею, попыталась подставить губы. - Нет уж, спи, - он встал коленом на постель, откинул меховое одеяло. Она зябко ежилась и прятала руки между коленями, пока он не разделся и не улегся рядом. Притянул ближе прохладное снаружи и теплое внутри тельце. Она беспокойно завозилась, откидывая мокрые волосы, подняла голову. - Теперь я задолжала тебе ответ, да, cano? Я не ношу кольцо, потому что… - Не объясняйся, я все понял, как только попал сюда, - мягко ответил Глорфиндел, заворачивая ее в одеяло. – Прости меня. Гвельвет часто моргала, раскрывая слипающиеся глаза: - Cano, я очень просила Валиэ Ниэнну простить мне те мысли… Она ведь не хотела обидеть меня, правда? Бедная замученная мышь! Еще и себя сделала виноватой!.. Силой уложил ее голову к себе на плечо: - Прости, что заставил тебя разгадывать загадки, предназначенные мне одному. Но, быть может, ты лучше поняла ее замысел. - Ты знаешь, что это значит? – голос был такой сонный, что казался каким-то бесцветным. - Нет. Но сейчас мне это не важно, - он поцеловал ее в макушку. – И ты не думай об этом. Спи. Она улыбнулась, ткнулась носом ему в плечо и почти сразу задремала. Глорфиндел отвернулся, чтобы не поддаться искушению и не лишить ее мирного сна – самой желанной вещи для воина. Карта на стене оказалась интереснее всех рассказов стражей. Вот Лесная, вот место впадения Зачарованной. Сколько же у них логовищ этой многоглазой дряни и как близко от королевских чертогов… Ого! Обозначили направления ветра. Готовятся к лесным пожарам? Правильно. И хорошо, что они уже об этом подумали. Даже прямо разметили основное место, которое придется оборонять. Отлично, но что же здесь можно сделать? Гвельвет тихонько вздохнула и вытянулась возле него на спине, согреваясь и ровно посапывая. Он подгреб ее поближе и погладил по влажным кудряшкам: спи, девочка. К рассвету светильник угас – кончилось масло. Но карта была выучена наизусть, и чертеж обороны Леса в голове почти сложился. Когда Гвельвет проснется, нужно будет кое-что у нее уточнить… Рука под ее головой занемела от неподвижности, и он повернулся, чтобы поменять положение. Она спала так сладко, что ей ничуть не мешал свет занимающегося дня. Крепкий, покойный сон стер вчерашнюю усталость с острой мордочки, на щеках появился легкий румянец, длинные ресницы чуть вздрагивали от видений. Глорфиндел мысленно обругал себя: дурень, первая ночь за много лет, когда ты рядом со своей лесной мышью, и, может статься, последняя перед Тьмой, которая накроет мир, а ты собрался разбудить ее, чтобы расспросить про укрепления! Время будет. А вот на то, чтобы подарить ей добрые сны, его может уже и не быть… Погладил ее по голове, коснулся сонного разума, совсем легко – так, чтобы не разбудить. Заглянуть в чужие сны невозможно, как невозможно проникнуть в замыслы Ирмо Лориэна, но и без того было ясно, что ей сегодня не снились кроваво-черные кошмары. Провел ладонью по гладкому плечу. Отбросил с шеи уже просохшие вьющиеся прядки. Гвельвет сонно вздохнула, чему-то тихо улыбаясь. Что тебе снится, большеглазая мышь? Он знал ее наизусть, каждый кусочек нежной кожи, каждый вздох и каждое движение. Вот только уже забыл, как это приятно – знать и пользоваться своим знанием… Гвельвет слегка шевельнулась, подставляя упругую грудку под трепетное касание. Пока трепетное. Нестерпимо хотелось разбудить ее, запустить пальцы в черные кудряшки, прижаться губами к губам. Но было жаль чарующей прелести ее теплого, расслабленного сна. Над изгибом верхней губы у нее выступила легкая испарина, тело стало ощутимо горячее. А может, это ему стало жарко, потому что она сонно откинула руку поперек его живота и удовлетворенно вздохнула, словно убедившись в его присутствии. И – не проснулась, опять ровно задышала, только прижалась покрепче под его рукой. Интересно, что ей снилось? Глорфиндел невольно задумался, чем же были его сны все эти годы – причудами отдыхающего разума или благословением Ирмо Лориэна, позволяющим разлученным фэар иногда встретиться в мире грез? Нужно будет спросить у нее, видела ли она похожие сны… Наверняка видела! Выгнула спинку, откидывая голову дальше назад, устроила ладошку на собственном бедре. Вот теперь он действительно почувствовал, что в комнате жарко… Отбросил одеяло: он хотел это видеть. Гвельвет и не заметила, наверное, ей тоже было тепло. Коснулся ее души, все так же тихо, чтобы не будить: «Продолжай». И смотрел во все глаза. Она сонно потерлась о его тело крутым изгибом бедра, чуть раздвигая ноги, и тихо-тихо шевельнула губами: «Lauro…» Он никогда не думал, что в его имя можно вложить такое теплое мурлыканье! А еще – что так приятно смотреть, как ее рука скользит по собственной коже. Загорелая, обветренная кисть – по белой нежнейшей шкурке, вечно скрытой от солнечного света одеждой. Его любимая ласка – ладонью по низу живота, вдоль длинной, уходящей вглубь косточки к промежутку между бедрами. На миг ее пальцы дрогнули, губы сложились в грустную линию, точно она вспомнила среди своих грез, что это ее собственная рука. Он мягко коснулся ее души: «Я здесь…» Гвельвет потерлась виском о его щеку, и у него сжалось сердце при мысли о том, сколько раз она вот так прикасалась к подушке, к полотну простыней. Собственным снам он радовался, но ее одиночество… Теперь-то это было легко исправить, но зрелище заворожило настолько, что он не стал ее останавливать. Глядя, как ее пальцы медленно движутся по мягким складкам, едва сдержался, чтобы не перехватить ее руку. Погладить нежную кожу, подразнить легким поглаживанием уже набухшие створки ее входа, нащупать тягучую, обволакивающую влагу… Она выгнулась сильнее, подставляя грудь под его ладони, прерывисто вздохнула, сгибая пальчик и запуская его туда, куда он сейчас рвался всем естеством. И задела расслабленно шевельнувшейся рукой напрягшуюся головку. Он прикусил губу, но это было больно до нестерпимого удовольствия, и какой-то звук у него все-таки вырвался. Гвельвет мгновенно распахнула глаза, просыпаясь. Глорфиндел не успел остановить ее, и она отдернула руку, краснея до слез и закусывая губу. - Дай руку, - приказал он, пока она еще не успела прийти в себя и окончательно испугаться. Взял за запястье. И облизал ее палец, вздрагивая от воспоминаний о том, как она лежала в его объятиях, сонная, разметавшаяся, ласкающая себя… - Сладкая, - тихо шепнул ей на ухо. – Горячая… Она зажмурилась, не в силах справиться со стыдом, судорожно сжала колени. Испуганно пискнула, когда он стряхнул ее голову со своей руки. Глупая девочка, даже не представляет себе, до чего хороша! Рыкнул, ломая мысленным приказом ее торопливую защиту из страха и смущения: - Смотри на меня! Глазищи у нее были совершенно отчаянные. Маленькое тельце нервно дернулось, когда он втолкнул ладони меж теплых бедер, заставляя ее вновь развести ноги. Лизнул горячие, влажные складки, наслаждаясь вкусом и запахом ее желания. Обвел языком трепещущий бугорок нежнейшей плоти. Гвельвет истерически всхлипывала, желая и не решаясь оттолкнуть его. Ее душа металась, как вспугнутая птица, и чем больше пыталась вырваться, тем больше оказывалась в его власти – таял зелено-золотой свет, дрожало худенькое тело. Глорфиндел крепко сжал ее бедра, удерживая на месте. Она прерывисто вздохнула – и сдалась, закрыв лицо локтем и тяжело дыша. Жалобно скулила, чуть не плача, и сама же приподнималась, раздвигала колени, подставляясь ласкам. Нетерпеливо шевельнулась навстречу, застонала глубоким, грудным стоном, уронила руку ему на затылок. Он с трудом сдержался, чтобы не взять ее немедленно, но все-таки слишком резко втолкнул язык в мокрое горячее отверстие. Ей хватило: стенки влагалища содрогнулись, она вскрикнула без слов, выгибаясь и сжимая пальцы в его волосах. И тотчас рухнула обратно на постель с тихим плачем. Нельзя было позволить ей стыдиться удовольствия, надо было продолжить, только очень, очень осторожно, чтобы не сделать больно чувствительным сейчас местечкам… Очень медленно блаженство побеждало смущение. Зелено-золотой свет робко потянулся к нему, и он ответил ей таким же бессловесным касанием, вложив в него всю сдерживаемую страсть, и крепко лизнул ее еще раз, прежде чем поднять голову. У нее на щеках блестели светлые слезы. - Неужели… Тебе понравилось?.. Я… Засмеялся, приподнимаясь и вытягиваясь рядом. Взял ее за руку: - Сама посмотри, насколько мне это понравилось. Она испуганно моргнула, потом вдруг сузила глазищи и осторожно прикоснулась языком к его губам. Пробовала свой собственный вкус, точно вино, катая во рту капельку. Сдерживаться дальше было выше воли Эрухини, и он, зарычав, шевельнул бедрами навстречу ее ладони. Гвельвет торопливо выдернула руку, заставив его застонать от разочарования. И сразу провела ладошкой между своих бедер, одним движением смазала его член смесью своего удовольствия и его ласки. Задыхаясь, он схватил ее за плечи: - Не могу больше… Прости… Что угодно… Я не сдержусь… Остаток разума насмешливо подивился внезапной утрате lamatyave*. Ему было наплевать – Гвельвет уставилась очень серьезным взглядом и вдруг мягко толкнула в плечо, опрокинув на спину. Наплевать на все! Она была здесь, она была с ним. Черные кудри на гладких плечах, крепкие мышцы спины и ягодиц под его пальцами, круглые колени, стиснувшие его бока, твердая ладошка, прижавшая его член к скользкому входу, мягкое кольцо складочек, с трудом пропускающее внутрь любимого тела… Теперь в ее глазищах не было и капли смущения, она подставляла грудь под его ладони, слегка пошевеливая бедрами. Глорфиндел замурлыкал от удовольствия, закрывающимися глазами примечая ее торжествующий взгляд. Она медленно опустилась, не выпуская из пальцев основание члена, мокрое от ее желания. Не торопись, только не торопись. Ai, manen marie! Indo-ninya, a hurivalye iluvelvo!* Обрывки безумных мыслей, медленное скольжение и страх, что она вот-вот оставит его, трепет ее внутренних мышц и ласковой руки на средоточии удовольствия, хриплое дыхание и впитывающий его блаженство зелено-золотой мех фэа. Согласный, нарастающий ритм движений – небесный полет фэар и земная дрожь плоти, заставившая ее вскрикнуть и сжаться, выдавливая его до капли в мягкую глубину, и качнувшаяся, уплывающая земля… Черные кудряшки щекотали ему лицо так, что он едва не чихнул, замотал головой и засмеялся, прижимая к себе расслабленное тело и чувствуя себя бесконечно счастливым. Гвельвет подняла голову, глядя на него неожиданно блестящими и ясными глазами. - Проснулась? – Глорфиндел поцеловал ее в нос. Она удивленно закивала, убирая волосы с его лица. - Тогда рассказывай мне, сотник, про ваши внешние рубежи обороны, - сказал он, чувствуя вскипающий задор. – У нас не так много времени… На все.