Холодок

Я мысленно произнёс: «Мурик! Антошка! Заткните уши!» А потом поднёс к губам невидимую свирель… и заиграл. Я не хотел причинять вред никому из этих людей, но у меня просто не было другого выхода. Антошка и Мурик быстренько отползли в угол и зажали уши. Я ещё успел понять, что Антошка пытается связаться с Валерой, но потом… Потом музыка подхватила меня и понесла. Я видел проявляющиеся на лицах охраны страх, боль и отчаяние, здоровенные мужики роняли оружие, словно ослабев, прислонялись к стенам, кто-то плакал, кто-то бил себя по лицу, но спустя какое-то время они словно каменели – замирали в разных позах, лица становились глиняно-неподвижными, только глаза, наполненные отчаянием и мукой, продолжали оставаться живыми. Я был в шоке от того, что творил, но прекратить это никак не мог – если мелодия начата, она должна быть доиграна во что бы то ни стало. Так… Кажется, Антошка и Мурик в порядке, насчёт охраны уже можно не беспокоиться, Пригов сидит за столом, обхватив голову руками и раскачивается, как старый еврей на молитве, а вот мать… Мать сидела в кресле, удобно откинув голову на спинку, руки её лежали на подлокотниках, глаза были закрыты, и я даже испугался – а вдруг произошло что-то не то, и я просто убил маму своей мелодией? Однако с ней, похоже, всё было в порядке, судя по неопределённой лёгкой улыбке, которая, то появлялась, то пропадала на её губах. Ей что, нравится? Нравится? Вот это? И мне впервые стало страшно при взгляде на мать – да что с ней такое? Она вообще – человек? Испытанные мною эмоции тут же сказались на мелодии – она стала более затейливой, более осязаемой, что ли. Казалось, что всю комнату оплетают тонкие, дурманно пахнущие тропические лианы, они проникали в каждый её уголок, и всё происходящее вновь стало меняться на глазах. Охранники закрыли глаза, осторожно опускаясь на пол. Такое впечатление, что они все просто заснули, заснули крепким, спокойным, здоровым сном. Пригов тоже уронил голову на стол и замер. Тоже спит? Похоже, да. Но самое странное творилось с матерью. Невидимые, но как-то странно осязаемые лианы стали обвивать её тело. Сначала она никак не реагировала на это, но потом женщина открыла глаза… и тут меня просто тряхнуло от ужаса. Это не был взгляд моей мамы. Это вообще был нечеловеческий взгляд… Как я не сорвался и не прервал мелодию – не знаю и сам, но я справился. И невидимые лианы начали пеленать туловище матери. А потом… потом они вообще подняли её в воздух, перевернув на живот – похожую кошмарную сцену я видел в фильме «Экзорцист» и уже сам не понимал – то ли это всё происходит в реальности, то ли это кошмары моего подсознания, куда меня загнала столь неосмотрительно начатая мною мелодия. Но я твёрдо знал, что она уже почти закончена. А между тем невидимые лианы продолжали своё странное дело – они откинули волосы с шеи матери, словно готовясь казнить её на невидимой гильотине, и тут… тут я увидел в том месте, где затылок переходит в шею, небольшую рубиново-чёрного цвета шишку, странную пульсирующую опухоль. Что же это такое? И тут ко мне в голову проник вопль Антошки: «Холодок! Не останавливайся! Только не останавливайся! Мурик знает, что делает, он спасёт твою маму!» В этот момент мьяли метнулся быстрее молнии к неподвижно висящей в воздухе маме и осторожно полоснул когтём по странному наросту. Кожа разошлась, потекла кровь, а изнутри полезло что-то живое, мерзкое и верещащее. Но Мурик не дремал – он успел перехватить это живое и когтями разодрать в мельчайшие клочки, а потом, недолго думая, оросил эту неаппетитную кучку отходами собственной жизнедеятельности. На мгновение ошмётки вспенились, а потом просто впитались в ковёр, оставив на нём неаккуратное и дурно пахнущее пятно. Мурик же подошёл к маме и лизнул её в шею, отчего кровь перестала течь. На последних нотах мелодии тело мамы плавно опустилось в кресло, теперь она выглядела так же, как и охранники – спящей. Я опустил невидимую дудочку, и она тут же исчезла из моей ладони – как будто и не было её. Не расстроюсь, если навсегда. Ни за что в жизни не хочу больше делать и видеть такое. Меня тут же охватила странная слабость, ноги просто подкашивались, и Антошка, рванувшийся ко мне, сумел поддержать меня и усадить во второе кресло. Мурик встал рядом и сердито зашипел, потому что Пригов поднял голову. Мужчина окинул нечитаемым взглядом свой многострадальный кабинет, которому сейчас вполне подошло бы название: «После побоища Игоря Святославовича с половцами», поскольку он под завязку был набит лежащими телами – хорошо, что спящими, а не мёртвыми. - Что это было? – сумел построить Пригов внятную фразу. – И почему я так странно себя чувствую? Мы с Антошкой молчали, а моего биологического отца явно потянуло на разговоры: - Мстислав, прости меня… Не стоило вмешиваться в вашу жизнь… Я виноват. Тут я просто-напросто обалдел. Неужели сыгранная мной мелодия поставила Пригову на место давно съехавшие мозги? Хорошо, коли так. Однако тут открыла глаза мама. Огляделась. Торопливо вскочила на ноги и испуганно спросила: - Что здесь происходит? Мстислав… Славочка… Ты почему взрослый такой? Где я? - Вероника, - окликнул её Пригов, - ты что, ничего не помнишь? - Митя? Это ты? Ты жив? Что у тебя с лицом? Где Саша? Почему я здесь? Вчера мы отметили с Сашей десятый день рождения Славочки, потом я легла спать… А проснулась здесь… Я не понимаю… Славочка, почему ты так вырос за одну ночь? Ничего себе! Это что же за гадость Мурик уничтожил? И, получается, что она давно к маме присосалась, раз последнее, что она помнит – это мой десятый день рождения… Что делать? Надо поговорить, объяснить… Но ни поговорить, ни что-то объяснить я не успел – едва я попытался что-то сказать, как комната вокруг закружилась, словно кто-то посадил меня на огромную пластинку старинного проигрывателя, и я утонул в кружащемся многоцветье… А когда я снова открыл глаза, то вновь узрел белый больничный потолок, и меня вдруг пронзила страшная мысль – а вдруг я всё ещё нахожусь в палате реанимации, куда меня привезли после аварии, в которой погиб отец? И всё, что было потом – интернат, другой мир, возвращение домой и борьба с Приговым – всё это просто бред, вызванный комой. И я по-прежнему парализован, только вот ни Антошки, ни Мурика со мной рядом нет. Это было так ужасно, что я судорожно всхлипнул… и тут же услышал знакомый голос: - Холодок! Холодочек! Ты очнулся? Тебе плохо? Сейчас сестру позову! - Антошка… - прошептал я. – Антошка, это ты… - А кто же? – возмутился Антошка. – Думаешь от нас с кошаком так просто отвязаться? - Я не кошак, - раздалось в ответ недовольное фырканье, - я мьяли. И тут же из-под кровати вылез Мурик, явно дремавший там в кошачьем облике, поскольку из одежды на нём не было ни ниточки. - Кошатина бесстыжая, - проворчал Антошка, - хоть халат накинь. - А вы у меня уже всё видели, - невинно пояснил Мурик, - а в халате оборачиваться неудобно, если медсестра вдруг зайдёт. Я хмыкнул и заявил: - Ребята, хватит комедию ломать. Рассказывайте уже всё по порядку. Где я, что с мамой, со Светочкой? Что там с Приговым? И вообще, Мурик, я так и не понял, что ты за гадость на кусочки порвал? - Ну, вот, - прижался ко мне мьяли, - ни обнять, ни поиграть – сразу к делу. И полез целоваться, паразит. А когда он закончил своё чёрное, но удивительно приятное дело, моими губами завладел Антошка. И только раздавшиеся в коридоре шаги и знакомый голос матери заставили нас прерваться… несмотря на нехило так стоящую проблему. Мурик мгновенно обернулся котом и юркнул под кровать, я откинулся на подушки и закрыл глаза, причём для того, чтобы изобразить жертву родной медицины, мне даже не пришлось особо надрываться, а Антошка благовоспитанно опустил очи долу, не забыв перед этим бросить себе на колени лежащий на столике журнал. М-дя… похоже, проблема стояла не только у меня. Дверь отворилась, и в палату вошли. Мама спросила: - Антоша, как Славочка? Он так и не очнулся? - Он открыл глаза, но потом опять заснул, - ответил Антошка. - Не беспокойтесь, Вероника Юрьевна, - раздался незнакомый мужской голос, - ваш сын пережил сильное нервное потрясение, ему необходимо окрепнуть. Пусть спит. Но тут мне стало до жути интересно, что ж всё-таки происходит, и я открыл глаза: - Славочка! – ахнула мама. – Ты проснулся! Я смотрел на маму с некоторым недоумением – кажется, она не играла, а действительно волновалась за меня. Да и выглядела она теперь совершенно по-другому – элегантный брючный костюм, никакой яркой косметики, никаких молодёжных штучек в одежде. Сейчас мама выглядела на свои годы, но это совсем не делало её некрасивой. Наоборот, куда более жалко она выглядела, цепляясь за ушедшую молодость рядом с молодым мужем… Между тем мама присела на край постели и погладила меня по голове – так, как гладила маленького. Я невольно отдёрнулся… и она огорчилась: - Славочка… я понимаю, тебе трудно поверить мне, особенно после того, что с тобой произошло, но выслушай меня, прошу тебя… Когда твои друзья мне объяснили, что со мной творилось… а Митя рассказал, как я себя вела… Господи, это было ужасно… так стыдно… так отвратительно… и если ты и вправду не захочешь иметь со мной ничего общего – я пойму. Но сначала… Может быть, ты всё-таки выслушаешь, хорошо? Это много времени не займёт, так что выслушай меня, ладно? - Хорошо… - прошептал я. – А Светочка? Что с ней? - Светочка дома, - слабо улыбнулась мама, - с няней… Господи, я даже не сразу поняла, что у меня теперь ещё и дочка есть… такое солнышко. Хочешь, я завтра приду вместе с ней? - Хочу, - ответил я. – А как твой муж? - Этот… - брезгливо сморщилась мама, - Валентин? Господи, и как я могла выйти замуж за ЭТО? Так что он уже практически бывший муж. Митя его отпустил. И даже денег дал – кому-то из его родственников на операцию. Но им теперь пускай полиция занимается – смерть Саши я ему не прощу. И себе не прощу. - Не начинай снова, Вероника, - раздался знакомый голос, и в дверь вошёл очередной визитёр. Ага, понятно. Пригов. Лицо мужчины было забинтовано, отчего он напоминал уэллсовского человека-невидимку – полное впечатление дополняли тёмные очки и шляпа. - Не начинай снова, Вероника, - повторил Пригов. – Мы оба с тобой наворотили такого, что сразу не расхлебаешь. И у меня, в отличие от тебя, нет даже того оправдания, что в башке у меня сидела инопланетная хрень. Ну, прямо не палата, а проходной двор. Все, кому не лень, шляются. Врачу, что ли пожаловаться? Нет, что имел в виду Пригов под «инопланетной хренью»? Интересно же. И тут я рывком сел на кровати, игнорируя накатившую слабость, кивнул Антошке, чтобы он подложил мне подушку под спину, чтобы было удобнее сидеть, и вежливо обратился к доктору: - Извините, вы бы не могли оставить меня наедине с моей любящей роднёй? А то мне уже страсть как интересно послушать полную версию событий.