Холодок

Я вежливо обратился к доктору: - Извините, вы бы не могли оставить меня наедине с моей любящей роднёй? А то мне уже страсть как интересно послушать полную версию событий. Врач кивнул, попытался улыбнуться, но напоролся на холодный взгляд Пригова, кашлянул, сказал: «Конечно-конечно», – и вышел. А из-под кровати вылез Мурик – как ни странно, в футболке и шортах. Склад у него там, что ли? Как ни странно, ни Пригов, ни мама на появление Мурика никакими особыми эмоциями не отреагировали, только мама сказала: - Здравствуй, Тимур. Пригов же ограничился кивком, впрочем, вполне доброжелательным. Меня весь этот праздник добра и толерантности начал слегка напрягать, и я спросил: - Ну, так что же это было… с мамой? Что это за штука? - Это бес, - вздохнула мама, - во всяком случае, я это так воспринимаю. Тимурчик тебе лучше объяснит, что это такое, я только расскажу, как всё это началось… После гибели Мити… ну, то есть, тогда все решили, что он погиб, в конце концов, поиски тел свернули, я вернулась в наш с Митей дом… Но там уже был его отец. А отец Мити был очень жёсткий человек, ему изначально не нравилось, что его сын выбрал нищую невестку… Он меня частенько называл «дворняжкой»… и едва терпел. Только ради Мити. А вот когда Мити не стало… Он не счёл нужным церемониться со мной. Велел собирать вещи, выметаться и забыть о Митиных деньгах… А я тогда о деньгах и не думала. Я беременна была, но рассказать о ребёночке отцу Мити не смогла – он мне и слова вставить не дал. И я пошла пешком с сумками под дождём через парк на автобусную остановку и всё думала, куда же мне деваться – одной, без денег, без квартиры, беременной… Единственный человек, которого я могла попросить о помощи, был Саша Холодов. Я знала его домашний номер, но для того, чтобы позвонить, мне нужен был телефон. А мой сотовый остался в нашем… то есть... уже не нашем доме... там был Митин отец, и вернуться я не могла, он бы меня просто не пустил. Оставалось только надеяться, что мне удастся позвонить из телефона-автомата на остановке – тогда, почти двадцать лет назад, мобильники были далеко не у каждого. Так вот, я шла пешком, с сумками, под дождём… И вдруг я почувствовала жуткую боль в животе. Я бросила сумки и опустилась на траву, было такое чувство, что у меня внутри что-то колючее переворачивается. Я поняла, что теряю тебя, Славочка… Теряю то, единственное, что осталось у меня от Мити… Я уже тогда любила тебя. Я попыталась подняться, позвать на помощь, но не могла. И тут… тут у меня в голове прозвучало: «Впусти меня…» - Кто ты? – прошептала я. «Неважно. Ты ведь хочешь сохранить своего детёныша, самка? Впусти меня, и он выживет… Я дам тебе силы… десять лет… целых десять лет ты будешь счастлива…» - А потом? Что будет потом? «Потом в твоём теле буду жить я… Мне интересно, какие ощущения может испытывать ваша раса… Но тебя это уже не касается. Ты впустишь меня?» - А если я откажусь? «Твой детёныш погибнет… И ты тоже, сейчас ты слишком слабая. Впусти меня, и я обещаю тебе десять лет счастья… Целых десять лет…» И я… Я согласилась. И боль сразу прошла, мне стало легче. Я добралась до остановки, позвонила Саше. Он тут же приехал за мной, и всё было хорошо… Я совсем не ощущала в себе постороннего присутствия, и со временем мне стало казаться, что это просто была галлюцинация, вызванная сильным стрессом. Саша… Он был хорошим человеком. Он сделал меня счастливой, так что в определённом смысле эта тварь не обманула. А потом… когда тебе исполнилось десять лет… последнее, что я помню – что легла спать. А очнулась уже в кабинете Мити и не могла понять, почему ты, Славочка, такой взрослый, и что вообще происходит. Мне Антоша с Тимуром рассказали, что было за эти восемь лет, которых я не помню… Это ужасно, просто ужасно… Прости меня, Славочка… - Мама, - тихо сказал я, - перестань. Всё это делала не ты. А эта странная гадость. Кстати, Мурик, ты так лихо с ней расправился, может, и меня просветишь? - Да просто всё, - сказал Мурик, - никакой это, конечно, не бес, а что-то вроде эфирного мозгового паразита. Такой концентрированный злобный разум, который жаждет обрести тело. А если он ни в кого не вселится – попросту погибнет. Я ведь жил у мага, помните, ребята? У него я всякой пакости навидался, в том числе и этой. Маги, кстати, вывели особую породу этих паразитов – они не разумны, но питаются мозговыми излучениями жертвы и ограничивают какую-либо её способность. - Твой колпачок? – спросил я. – Это и был такой паразит. - Ну, да, - кивнул Мурик, - когда я удирал, маг шарахнул по мне заклятьем, которое содержало этого паразита. Вот я и оказался котом в колпаке – паразит блокировал мою способность оборачиваться. Сам я его снять не мог, а вот вы, с вашей, на тот момент, почти неограниченной силой справились играючи. Но тот паразит, который был на мне, ни в какое сравнение не шёл с тем, который умудрился вселиться в твою маму, понимаешь? - Но почему именно в маму? Не в миллионера, не в правителя какого-нибудь? Если ему власти хотелось… - Не власти. Эти сущности коллекционируют новые ощущения. Им нравится делать гадости, плести интриги, но не только это… Любые приятные ощущения – хороший секс, вкусная еда, красивая музыка, тонкий аромат… Всё это можно испытать, даже не находясь на вершине власти. К тому же среди всего населения вашего мира с паразитом могут быть совместимы от силы… ну, человек пять-десять. Понятно, что, скорее всего это будут самые обычные люди. И ещё - паразит не может войти в тело носителя без формального разрешения. Так что этой гадости твоя мама была просто необходима – недомогание он, скорее всего, и наслал. И дал такой большой срок свободы, не напоминая о себе – видимо, ему срочно нужен был носитель – время поджимало. В общем, хорошо, что я уничтожил эту пакость, он бы пожил ещё в своё удовольствие, а потом… Потом стал бы себе искать другого носителя… Или покинул бы тело Вероники Юрьевны и отправился бы в другой мир – за новыми ощущениями. - А мама? Мурик вздохнул: - Такое действие всегда смертельно для носителя. Вот так. - Ничего себе… - выдохнул я. – Вот это история. И только тут я заметил, что Пригов и мама совершенно спокойно слушают рассказ Мурика, не называя его бредом и не требуя вызвать психиатра. Интересно… - Ну, да, - вздохнул Антошка. – Пришлось кое-что рассказать твоей маме и господину Пригову. Они нам в первый раз не слишком поверили, пришлось Мурику перекинуться для убедительности. - Никогда бы не подумал, что такое возможно… - вздохнул Пригов. – Но твои друзья обладают редким даром убеждения, Мстислав. К тому же то, что произошло у меня в кабинете, в их рассказ вполне укладывается. Но теперь… Я хочу знать, что ты скажешь, Мстислав. - Что я скажу? – удивился я. – Вы о чём? - Что будет дальше. Видишь ли… - тут Пригов как-то странно замялся, а потом нерешительно проговорил, - я… я очень много неприятностей вам принёс. Я – преступник, ибо за действиями этого шакала Валика стоял я. И если ты скажешь, что я должен пойти в полицию и всё им рассказать – я пойду. Наказание – так наказание… Но… знаешь… я хотел бы исправить содеянное. Я понимаю, что Сашу уже не воскресить, и с этим мне придётся жить… но я никогда не переставал любить твою маму… И если говорил гадости – это всё от ревности, от отчаяния, от бессилия… Я хотел бы позаботиться о ней. И о твоей сестре тоже… - То есть вы хотите жениться на маме? – поразился я. - Вряд ли она захочет за меня замуж после всего, что я наворотил. Просто общаться с ней, со Светой, с тобой… Это всё, чего я хочу. - Ты прав, Митя, в одном, - вздохнула мама, - я не пойду за тебя замуж… и вовсе не из-за твоего лица – думаю, что хорошая пластика всё исправит, да и не важно мне, как ты выглядишь… Дело в том, что наворотил не ты один. Я предала собственного сына… и чуть было не предала дочь. И не надо успокаивать меня, что я не отдавала себе отчёта в том, что творила – да, я не помню своих поступков. Но, наверное, во мне изначально было что-то такое, из-за чего меня эта гадость выбрала. Так что и с меня вину снимать не стоит. Я смотрел то на маму, то на Пригова и ловил себя на мысли, что не могу их ненавидеть. Никак. А значит… - Знаете, хватит уже танцев с бубнами. Не могу сказать, господин Пригов, что питаю к вам тёплые чувства, но мне ваши действия понятны, хотя сам я и не стал бы так поступать… хотя, что я говорю… не знаю я, как бы поступил, окажись на вашем месте. И мне кажется, что вы и так уже наказаны осознанием того, что фактически убили человека, который был вашим другом и заботился о вашем сыне, как о родном. Не нужно полиции… сами со своей совестью разбирайтесь. А общаться с вами… я не готов. Уж извините. Пригов опустил голову, но ничего мне не ответил. А я продолжил: - Мама, скажи, ты любишь Светочку? Ты ведь ничего про неё не знаешь, не помнишь… - Это неважно, Славочка, - ответила мама. – Я всё равно чувствую, что она моя дочь. Я её люблю. Я виновата перед тобой… перед Сашей, но я хочу заботиться о Светочке. Понимаешь? - Понимаю, - вздохнул я, - вы уж разберитесь друг с другом сами, ладно? И желательно без жертв и разрушений. И помните – Светочку я в обиду не дам, если что. Мама, я тебя простил. А сейчас – можно я с ребятами пообщаюсь, ладно? - Да, - вздохнула мама, - конечно… Она погладила меня по голове и вздохнула: - Какой ты всё-таки взрослый, Славочка… Сколько я пропустила. До свидания, сынок, завтра мы со Светой придём. Она про тебя спрашивала. Ты ей понравился. Я кивнул, чувствуя, как защипало где-то в горле, мама поднялась с кресла, Пригов коротко кивнул мне и ребятам и открыл перед мамой дверь палаты. Они вышли, и мы слышали, как мама некоторое время разговаривает с доктором. Потом всё стихло, доктор заглянул в палату и заявил: - Через полчаса – отбой, идите домой, парни, видите – всё в порядке с вашим другом. - Ну мы ещё полчасика, - умоляюще произнёс Мурик, - и сразу же уйдём, как вы скажете… Но на доктора это не подействовало: - Нет уж. Сейчас ужин - это необходимо, ваш друг несколько дней не ел, потом гигиенические процедуры, а потом – спать. Завтра с утра наговоритесь. И вообще – если всё будет нормально – дня через три выпишем пациента. Так что давайте - домой, домой, домой… И не ушёл ведь, зараза, пока Антошка с Муриком не покинули палату. Потом пришла медсестричка с тарелочкой какой-то жуткой на вид, но довольно приятной на вкус смеси, так что я съел всё, потом две санитарки отвели меня в ванну… и я с радостью отметил, что ноги мне повинуются, хоть и дрожат от слабости, потом добрый доктор осмотрел меня, дал несколько разноцветных таблеток и велел выпить, а потом сказал, что на первый взгляд со мной всё в порядке и что завтра меня осмотрит заведующий отделением, потом мне нужно будет сдать все анализы, и если результаты будут удовлетворительными, то я действительно через три дня отправлюсь домой. Это известие меня обрадовало, и, когда доктор покинул палату, выключив свет, я долго смотрел на лунные блики на потолке и не заметил, как задремал. И мне приснилось Море, и мы с Антошкой, плывущие над колыхающейся массой разноцветных водорослей. И я понимал во сне, что вряд ли вернусь в другой мир, и от этого грустил… Но вот когда я проснулся, произошло нечто странное… Я открыл глаза, увидел знакомый белый потолок, сел на кровати, и… И моя рука вдруг сама схватила карандаш, лежащий на тумбочке, и стала строчить в лежащем там же блокноте – видимо, это забыл кто-то из предыдущих пациентов. Рука моя написала несколько фраз, потом выпустила карандаш, и он упал на пол, а я с изумлением уставился на выведенные на листочке фразы. «Хранители – это навсегда. Талисману нужны Хранители». Мои дорогие читатели, автору интересно знать ваше мнение - вернётся Холодок в другой мир или останется в этом?