Охота на Арлекина, или тройное сальто над костром

      Бесконечные, серые и гулкие своды главного храма, свет и чад тысяч свечей, сотни жаждущих (или умело делающих вид) очищения от грехов душ, душечек и душонок. Голоса хора уплотняют и без того густую атмосферу Божьего дома. И я во главе всего этого… Пастырь. Посланник Божий на земле. И внемлют они словам моим, как гласу Всевышнего, и просветленной радостью наполняются их сердца.       Мое же сердце, каждый мой нерв, каждая фибра души стонут от немыслимого напора пламени, что сжирает меня изнутри. Но никому не дано увидеть этого. Отец духовный не может явить чадам своим слабости перед грехом, ибо тогда на землю придет Бездна.       Я был вместе с ним в его сне. Проклятое наследие прошлого, кое я изживал в себе такими муками, о которых невозможно вспоминать без содрогания. Гнусно усмехаясь, оно вернулось, чтобы показать мне, кому на самом деле принадлежит кукла. Не телом, но сердцем. И это не Его юное и наивное Высочество. А я… я всего лишь «Сгиньте, Преосвященство». В тот самый момент, когда я спасал жизнь этой зеленоглазой скотине! Когда соединившись с ним губами, подарил ему избавление от смертельной лихорадки. И он принял его с радостью и жадностью. Но только и меня приняв за кого-то другого…       Из своего сна, из стертой жизни, о которой и сам ничего не знает. Когда я выходил от него, ни одна собака не могла бы заподозрить меня в желании разнести все замковое крыло, чтобы камня на камне не осталось! Это был голос моей крови.       По ходу молитвы я возлагаю руки на золотую статую Спасителя человеческого, установленную на алтаре. Небольшая, по локоть мне, сияющая в свете свечей фигурка юного и прекрасного бога. Но он не воспламеняет ни кровь, ни воображение. Да и не должен. В этом боге я искал и продолжаю искать покой и ясность рассудка, мудрость и покаяние, целомудрие и вечность…       Но сейчас я не способен найти ничего. Выражение кротости на божественном лице подменяется озорной и злой улыбкой, глаза вспыхивают греховным изумрудом, а тело источает соблазн. Я продолжаю читать молитву, и руки мои касаются податливого тела Арлекина. Его вкус на языке, смешанный с каплями эликсира… стоны, волосы, разметавшиеся по простыне, и изящные руки с невыразимой нежностью обнимающие меня за шею. Не меня… Неизвестного… соперника? Вряд ли… Арлекин принадлежит только мне. Мне одному! Пусть он лучше ненавидит меня, чем шепчет слова любви своему лихорадочному мороку. Ты мой! Только мой!       Ослепительно белое пламя вспыхивает между моих ладоней, моментально охватывая идол. Я почти не слышу криков благоговейного ужаса, волной пронесшегося по храму.Что скажешь, человеческий бог? Буду ли я наказан за то, что попрал тебя на глазах сотен верующих? Буду ли я наказан, если ревущее пламя гигантским чудовищем рванется и пожрет блаженное стадо твое? Если струи огня выбьют цветные витражи и поднимутся на самый высокий шпиль с твоим символом? Позволишь ли ты совершиться святотатству здесь? Уничтожить всех до единого? Столпы ревущей смерти рвутся вверх, уничтожая все на своем пути — камень, стекло, металл, город, небо, звезды. Золотая статуя плавится в моих руках. Карийский огонь способен обратить в пепел все. Что ему какой-то золотой истукан? Он мог бы сразить живого бога! Что же я творю?!!!       По пальцам текут тягучие раскаленные струи. Народ замер в немом оцепенении. Король, восседающий тут же на роскошном троне, уже наклоняется к главе личной гвардии. Проклятый Арлекин! Огонь взрывается разноцветной вспышкой, и с моих рук взмывает священная птица — голубь, что возвестила Первым пророкам о пришествии Спасителя в наш мир. Сияющая птица летит над прихожанами, и ужас на лицах постепенно сменяется робкими улыбками и восторгом. — Благословен час, когда Всевышний явил нам чудо сие! — нарушаю я тишину, воздевая руки вверх. — И благословляю вас, чада мои, именем Божьим! Птица возвращается к алтарю, и вот на месте статуи из золота теперь красуется прекрасный лик Спасителя, сотканный из мягкого белого сияния. Король перестает шептаться, и его лицо также озаряет счастливая улыбка. Фух, выкрутился Айдэ Енакарра! А то попал бы на собственную дыбу к вчерашним своим ученикам, кого самолично посвящал в сан. Недостатка в заместителях у нас не наблюдается. А что личико Спасителя слегка на куклу его Высочества смахивает… Так это ещё приглядываться надо, да и по мне оно куда симпатичнее, чем у золотой статуи… — Явил чудо? — я недоверчиво фыркаю в рукав. — Это какое? Кувыркнулся три раза через алтарь и ускакал верхом на послушнике? — Не так интересно, конечно, —улыбается Эдвик. — Всего лишь воспламенил молитвой статую Спасителя, а затем превратил пламя в летящего голубя. — Балаганный фокусник, — заключаю я. — А кроликов из шляпы он не доставал случайно или может распилил кого-нибудь на бис? — Не слышал, — хихикает принц. — Но отец обязательно рассказал бы мне. Я подаю ему расшитый серебряными нитями жилет. — Как ты себя чувствуешь? — Уже гораздо лучше, — заверяю я мальчика. — Но было бы ещё лучше, если бы Его Преосвященство явил чудо исчезновения, и вместо его занятия мы погуляли бы в парке. — Тебе ещё нельзя гулять! — притворно строго говорит принц. — Но можешь остаться здесь, с Дидре. — Вот ещё, — капризно задираю нос. — Я рассчитываю на кролика из шляпы! В коридорах сегодня не протолкнуться. Словно вся челядь, обитающая в многочисленных строениях замкового комплекса столпилась именно здесь, возле классных. В кои-то веки я не удостоился никакого нежелательного внимания. Сегодня гвоздь ярмарки уродов у нас Всемогущий Отец-Инквизитор. Да, удивительное чудо! Пожег статую, наверняка сделанную из сахара или воска, установленную загодя беспрекословными монахами. А в широких рукавах его сутаны легко спрятать не только коробок спичек, но и труппу акробатов с ученой собачкой. Только вот странно, зачем ему это все? Рейтинг его среди народа и так заоблачен. Скорее всего какие-то внутренние махинации. Как обычно.       Несмотря на скопление публики, билеты на «представление» достанутся только нам с Эдвиком. Не думаю, что Отец-Инквизитор позволит хоть чуть-чуть нарушить заведенный им распорядок.       В классной, действительно, пусто и тихо. Преосвященство, как всегда, степенно поднимается из-за стола и приветствует принца. Его кукла тут же. Быстрое, незаметное движение головой, обеспокоенный взгляд, бледное нервное лицо и… черные нитки. Вот маньяк! Интересно, бедняге хотя бы удается поесть? Я также неуловимо быстро киваю, показывая, что со мной все в порядке и продолжаю разглядывать несчастную собственность Айдэ Енакарра.       Нет, в фигуре вроде не потерял. Кисти рук не стали костлявее, кожа не высохла. Такое ведь даже пилюлями не замаскируешь. Здесь другое. Хуже. Унижение моральное. Но кто цель? Непокорная собственность или… я? Он же точно знает, как оскорбительно для меня звание бесправной вещи. А тут на тебе! Смотри, отродье, кто вы есть без протекции сильных мира сего!       Виктор. Виктор. Только имя и призрачный образ. Но в душе уже нет такой беспросветной муки. Он рядом со мной, в моей памяти. Пусть без подробностей. И даже хорошо, если без них. Разочарование — это для меня сейчас самая страшная боль. Урок начинается. Ничто в поведении Отца-Инквизитора не намекает о вчерашнем событии в храме. Он лаконичен, сух и одержим темой своего предмета. Все как обычно. Гипотеза о внутрикелейных разборках представляется все более реальной. Ну вот зачем бы ему демонстрировать чудеса с голубями при Эдвике? — Пьеро, Четвертый том Жития святого Оркидия, — командует Преосвященство. Я вздрагиваю. «Пьеро». Это ведь тоже из моего мира. Это я помню точно. Откуда же, Ваше Преосвященство? Черная шапочка, белая роба, печальная улыбка. Пьеро. Серая сутана послушника, золотые искры из-под капюшона, черные линии держащие взаперти улыбку. Тоже Пьеро. Живой, осязаемый и чем-то неуловимо похожий на персонажа пьесы. Правильно. Мы ненастоящие. Наши жизни украдены, и имена у нас должны быть ненастоящие.       Глаза Пьеро прячутся в тени, но он видит мой взгляд, и тайная улыбка адресована мне одному. Черные капканы не могут удержать её. Крохотные капли крови сползают по подбородку. Пьеро молниеносно стирает их рукавом и бросается исполнять распоряжение Отца-Инквизитора.       Каков подлец! Все свои бесстыжие глаза смозолил об этого слизняка. И хоть бы раз на меня посмотрел. Ну ничего, я не гордый. Любуйся Пьеро. Любуйся и зверей. Вот так, как сейчас. Кулаки сжались у тебя. Во взгляде страдание и злость. Замечательная идея оказалась. Действенная. Посмотрим, как тебе будет идти на ум твой воображаемый любовник. А то зашел с блаженной рожей, словно кот после тарелки сметаны. Давай, шаг за шагом. Подходи ближе к краю пропасти. И когда ты туда сорвешься, мои заботливые руки поймают тебя.       Ловлю себя на том, что изо всех сил, до боли сжимаю кулаки. Нужно взять себя в руки. Но Пьеро! Бедный Пьеро! Инквизитор разглядывает его, как… Лучше не думать об этом. У святых людей такого взгляда быть не должно. Откуда у тебя может быть дар, чудовище? Ломать чужие жизни у тебя дар. А огонь... Это просто огонь.       За учительским креслом в углу на полочке стоит зажженная лампада. Нетрудно догадаться, что зажжена она в честь «чуда». Крошечный язычок пламени изящно танцует на фитиле, опущенном в масло. На него можно смотреть вечно. Урок подходит к концу, и все откровеннее становятся взгляды Преосвященства, и ниже опускается голова Пьеро. Он собирается повторить акт разврата, даже когда за дверями стоит толпа челяди? Похоже, что да. Я должен что-нибудь предпринять. Рукой я незаметно ощупываю карман штанов. Как кстати! Конечно на уроке географии стрелять сушеным горохом по глобусу, чтобы тот вращался, довольно забавно, но вот проверить насколько подконтрольны «чудеса» Его Преосвященству, согласитесь, куда интереснее… Надо только дождаться подходящего момента. Точнее сквозняка, чтобы все выглядело случайностью. Я же не настолько дурак, чтобы подставляться под плеть ещё раз. — Урок окончен. Мое благословение, Ваше Высочество. Все идет нормально. Печальный Пьеро направляется к пюпитру с книгами, капюшон скрывает его лицо, а значит он не увидит и меня, а если и увидит, то не выдаст. Он довольно наелся "блаженства" от своего хозяина.       Под мышкой левой руки зажаты учебные принадлежности в раскладной кожаной папке. Правая крепко сжимает стеклянную трубочку. Маленькая сморщенная горошина зажата передними зубами. Мы минуем занавеси прихожей, Дидре, услышав снаружи наши шаги, открывает дверь. Я чуть задерживаюсь, дожидаюсь, когда из коридора ворвется тонкая холодная струйка сквозняка, затем быстро оборачиваюсь, и вот мой крошечный снаряд стремительно летит к своей цели. Мне кажется, что время и пространство вокруг меня стали вязкими. Я отворачиваюсь, но успеваю увидеть, как чашечка лампады, сбитая горошиной опрокидывается, масло загорается, и струя ожившего пламени проливается за шиворот Его Преосвященству. Ну, Ваша Спесивость, я жду кролика.