Охота на Арлекина, или тройное сальто над костром

      Я разочарован. Я хотел кролика, а вместо этого мне приходится созерцать долговязую курицу, сосредоточенно хлопающую себя руками по загривку. Длинные и широкие рукава взметаются, аки крылья несушки. И что вы мне там, Высочество, вещали про дрессированный огонь?       Я решаю оскорбиться в лучших чувствах. А заодно придать сцене завершенности. Как насчет капельки унижения, Вашество?       Пока толпа орущей челяди суетится и машет носовыми платками (что совсем не способствует уменьшению высоты костра на одеждах Айдэ), я проталкиваюсь обратно в классную, хватаю тазик для омовения рук, о котором отчего-то никто и не вспомнил, и, отпихнув задом какого-то лакея с опахалом, с огромным удовольствием выливаю его содержимое на голову Великому Инквизитору.       Наступившей тишиной можно смело заколачивать гвозди. Придворные, словно по команде, откатываются назад, образуя что-то вроде пятачка, на котором стою я с медным орудием преступления в слегка дрожащих руках, да святой отец довольно жалкого вида.       На дорогущей черно-золотой шляпе «чудотворца» в живописном беспорядке лежат ароматные цветочные лепестки, с длинного носа и упрямого подбородка срывается веселая капель, а взгляд его… Нет, это непередаваемо! Безумный взгляд паленой мокрой курицы! Да, за этот бесценный момент я готов медленно поджариваться на вертеле в подвалах инквизиции! Но вот рыжие глаза его начинают приобретать осмысленное выражение. Ах, что сейчас будет! Он прикажет схватить меня или убьет на месте голыми руками?       Медленно, очень медленно Отец-Инквизитор обводит взглядом застывшую публику и особенно пристально рассматривает меня. Ну давай, родной, кушай меня с потрохами. — Стыдно, чада мои, — голос его хриплый и тихий в начале, крепнет и набирает силу. — Стыдно, что никто не подумал о такой простой вещи, о которой додумалось бездушное и малоразумное создание. Я обиженно икаю и очень стараюсь не добавить по его твердому черепу тазом, чтобы это моченое хамло тоже стало слегка малоразумным. Желательно до состояния гадящего под себя овоща. Но мне жалко таз. Не надо смеяться надо мной. Такое тоже бывает.       Он протягивает мне руку за тем, чтобы я помог ему подняться с кресла. Я с большой опаской гляжу на протянутые когти этого стервятника, но и на меня , затаив дыхание, смотрит целый двор с Эдвиком во главе. Я должен быть благоразумен. — Хвала Господу нашему, что направил эту руку на мое спасение! — каркает Преосвященство, когда его цепкие пальцы намертво обхватывают мое запястье. Больно! Только бы он не решил оторвать его, чтобы присовокупить к обширной коллекции церковных святынь, вроде чьих-то истлевших одежд или черепов. Внезапно инквизитор притягивает меня к себе, и я слышу его едва различимый шепот: — Ты пожелал убедиться, правда ли то, что говорят люди? Для этого не нужна горошина. Достаточно было попросить меня. Уж тебе я бы не отказал. Он смеется, а я как стою, так и замираю от невообразимой жгучей боли, охватившей запястье там, где он его держит.       Айдэ убирает руку. Боль остается. Он проходит мимо меня с гордо вскинутой мокрой головой. А я стою посреди классной ничего не видя, не слыша, и не понимая. Больно. — А я думал, ты его ненавидишь, — задумчиво изрекает Эдвик, мешая ложечкой чай. — Ну мало ли... — я стараюсь, очень стараюсь отвечать ровным и беспечным голосом. — Что же мне было стоять и смотреть, как человек заживо горит? И уж, извини, я не очень верю в чудеса. Часто это только искусственная иллюзия. Иллюзия… Запястье охвачено пламенем. Мне хочется выть и кататься по полу, кусая до крови губы. Вместо этого я пожимаю плечами, улыбаюсь, наливаю в чашку сливки и весело похрустываю тонким ореховым печеньем. Что он сделал? Внушил мне эту боль или в самом деле обладает какой-то сверхъестественной силой? Я хочу отгрызть свою чертову руку. Нет, скорее всего, это - обычный, хоть и очень искусный, гипноз. Я выдержу. Как там говорится? Назвался груздем… Кто бы мне только объяснил, что такое "груздь"?       Какая длинная и ужасная ночь. Ужасная в первую очередь тем, что длинная. А еще тем, что внушение Отца-Инквизитора никак не желает покидать мой мозг. Рука… Что рука? Рука в порядке. Лежит себе на моем пузе теплая, розовенькая, а что прикоснуться к ней невозможно, так это моя дурная голова выкрутасничает. Идиотов всяких слушает... Сколько там часов? Четверть первого... Еще часов восемь себе эти речи утешительные помурлыкать, а там и утро наступит. А вот дальше что? Перестанет болеть? А если нет?.. Это мне что же к этому идти и извиняться? Ага! Ну-ка, морда, громче тресни! Стану я извиняться! Скорее Второе Пришествие настанет! А-а-а-а-антошка, Антошка, пойдёоооом копааааать кааааартооооошкууууу! Благо у меня хватает еще сил не орать эту бессмысленную песенку вслух. Эдвик точно решит, что в меня вселился дьявол. Или что я тронулся умом на почве «любви» к Его Преосвященству. Моя хворая конечность вызывает у меня искреннюю ненависть. На часах без десяти два… — Почему ты ничего не ешь? — спрашивает Эдвик. Его высокий голос раздражает меня. Раздражает стук чайной ложечки о блюдце, невыносимая белизна салфеток и блики на серебряном молочнике. — Прости, — мне с огромным трудом удается говорить спокойно. — Но что-то аппетита нет.       Принц пожимает плечами и продолжает свой завтрак. Какое счастье, что он промолчал. Я боюсь, что не сдержался бы и накинулся на ребенка. Будь ты тысячу раз проклят, Енакарра! Я готов уже не то, чтобы извиняться. Я готов лизать его сапоги от каблуков до самых голенищ, лишь бы только он освободил меня от удушающей боли. Видит их Спаситель, никогда еще я так не ждал начала урока богословия. — Как уехал?! — вскрикиваю я так отчаянно, что у Эдвика открывается от изумления рот. — Прошу прощения? — переспрашивает он таким тоном, словно не верит собственным ушам. Я бы на его месте тоже не поверил. Монах, заменяющий сегодня Отца-Инквизитора, глядит на меня с равнодушной доброжелательностью. — Я…я просто хотел получить у Его Преосвященства комментарий на одну строфу из Священной книги пяти пророков, — выдавливаю я, борясь с желанием разбить голову о ближайшую стену. — Вы можете задать этот вопрос мне, — сухо предлагает он. — Не смею, беспокоить вас, — униженно кланяюсь я. — Его Преосвященство не одобрит, если я обращусь за подсказкой к пресветлой братии. Монах кивает, удовлетворенный моим ответом. На его постном лице жирными буквами написано, сколь неприятно ему общаться с такой грязной тварью, как я. Это, впрочем, взаимно. — Его Святейшество вернется во дворец завтра к вечеру, — снисходит он до пояснения, истолковав мою унылую рожу, как выражение великой скорби от невозможности постичь смысл божественных строк без помощи духовного наставника. А вот интересно, сколько раз обернется веревочный пояс вокруг толстой монашеской шеи? Так хочется проверить…       Я дергаюсь от боли, когда принц берет меня за руку и от этого немного прихожу в себя. Святой Отец действительно мастер своего дела. Или оголтелый маньяк. Одно другому не помеха. Мне срочно нужен придворный врач. — Вы уверены, что они болят? — недоверчиво качает головой доктор Уинтер, постукивая устрашающим стальным крючком по безупречно белой эмали моих зубов. — Угу, — жалобно подвываю я; уж притворяться мне нет никакой нужды, запястье словно перемалывается в какой-то жуткой невидимой машине. - Должно быть я съел вчера за ужином чересчур много шоколадных конфет. — Прискорбно, что вы не заботитесь о гигиене ротовой полости, — укоризненно говорит врач, бросая инструменты на полотенце. — Нельзя полагаться только на восстановительные пилюли. Вопреки обыкновению, язык плохо слушается меня, поэтому я ограничиваюсь виноватым кивком. — Что ж, я пропишу вам анальгезирующую настойку, — заключает он, — она довольно сильная, но вы должны неукоснительно выполнять мои рекомендации по гигиене и резко ограничить сладкое, иначе никакой пользы не будет. — Благодарю вас, доктор Уинтер, — хватает меня еще на одну фразу. Господин Уинтер - единственный, наверное, медик во всем этом мире, чье достоинство, очевидно, не страдает от общения с куклой. Более того, его почти отеческая ворчливость не вызывает отторжения у меня. — По пятнадцать капель перед каждым приемом пищи, — предписывает он, когда я поклонился ему, прощаясь.       Нырнув за первую же портьеру в коридоре, трясущимися руками я откупориваю пузырек и делаю большой глоток. Меня едва не выворачивает от горечи и противного травяного запаха, однако эффект наступает почти мгновенно. Я практически теряю сознание, а конечности перестают что-либо ощущать. Боль уходит. Прекрасно! Пятнадцать капель? Простите, не расслышал.       Пользуясь исключительно зрением и сохранившейся двигательной функцией, я кое-как добираюсь до жилой части дворца. Эдвик сейчас на конной прогулке с Его Величеством, поэтому ему не придется созерцать мои странные телодвижения, словно у марионетки на ниточках. Следующий шаг дается мне с трудом. Непослушными пальцами хватаюсь за тонкую мраморную колонну, но, кажется, я сейчас все-таки упаду. — Осторожнее! — чьи-то руки подхватывают меня. Должно быть, какой-нибудь лакей проходил мимо. — Тебе плохо? — спрашивает тот же тихий голос. Невероятно! Сколько тепла и участия в невинном вопросе. Я смотрю вниз, на руки, обхватившие меня под грудью, на рукава светлой лазурной сутаны. Отца-изувера нет. На его месте я бы тоже надел что посимпатичнее, чем повседневная серая роба. Нет, первое впечатление было верным. С самого первого мгновения. — Пьеро, — удается выговорить мне, и я отключаюсь.       Я прихожу в себя от какого-то странного звука. Как он резок и неприятен. Что это? Крик? Вслед за осознанием приходит чувство, что я задыхаюсь. Да это же я кричу! Прохладные руки сжали мне виски. Сквозь свои пронзительные вопли я слышу знакомый тихий голос, который говорит что-то утешительное, но я не могу разобрать ни слова из-за вернувшейся боли. Она не просто вернулась. Она разлилась уже по всей руке, захватив и добрый участок груди. Да за что же мне это?! Я стараюсь сосредоточиться на голосе. Нужно прийти в себя… Нужно перестать кричать… Эдвик не должен ничего узнать…       По лицу текут капли воды. Они попадают мне на губы, и я жадно слизываю их пересохшим языком. Мне удается замолчать, но я неимоверно вымотан. По руке пляшет целый табун Отцов-Инквизиторов. — Арлекин, — Пьеро зовет меня. Я открываю глаза. — Не разговаривай, — просит он, продолжая промокать мне лоб влажным платком. Над нами нависают зеленые ветви растений. Подо мной гладкий каменный пол. Легкий сквозняк носит по помещению цветочные ароматы. Мы в оранжерее? — Я знал, что будет, поэтому довел тебя сюда, — отвечает Пьеро на мой невысказанный вопрос. — Он уже проделывал со мной такую штуку. Очень неприятно. "Довел"? Я что сам сюда дошел? Невероятно! — Откуда ты узнал? — сиплю я. — Это было нетрудно, — в руке у Пьеро появляется мой опустошенный на треть пузырек с лекарством. — Зачем бы еще тебе понадобилась эта настойка? — Я сказал доктору Уинтеру, что у меня болят зубы. — Везет, — качает головой кукла. — Мне пришлось тайком пролезать в келью одного, страдающего мигренями, брата. Впрочем, судя по количеству бутылок с вином, мигрени там были совершенно определенного свойства… Я смеюсь, перемежая хихиканье всхлипами и стонами. — После настойки мне тоже стало значительно хуже, — делится Пьеро. — Проклятие становится только сильнее, если пытаешься заглушить боль. — Как он это делает? — спрашиваю я, тут же понимая, что кукле Преосвященства известно об этом не более, чем мне. Я исправляю свой вопрос: — Что же мне теперь делать? Пьеро с сомнением и жалостью смотрит на меня. — Тебе не понравится ответ. — Да мне и вопрос уже не нравится, — обреченно говорю я. — Но если ничего не предпринять, я скоро начну кидаться на людей. Эта боль, она просто с ума сводит. — Его Преосвященство получил массу удовольствия, глядя как я ползал по полу, моля о милосердии, — с ненавистью говорит мой собрат по несчастью. — Я был наказан за то, что отказался зашивать сам себе рот после пары дерзостей в его адрес. — Лучше бы он себе уши зашил, — злобно шиплю я, вполне разделяя чувства Пьеро. — Не представляю, что он потребует от тебя за прилюдное купание, — продолжает он. — Ведь в этом все дело? Как неблагодарно с его стороны. Если бы не ты, его ожоги оказались бы куда серьёзнее… — Он пострадал? — спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал не слишком злорадно. — Меньше, чем стоило, — сердито отвечает Пьеро. Некоторое время мы молчим, погруженные в собственные мысли. У меня начинает затекать от холодного пола спина. — Я немного оклемался, думаю мне стоит вернуться в покои Его Высочества, пока меня не хватились, — с сожалением говорю я. — Давай помогу, — Пьеро просовывает руку мне под шею, обхватывает плечи и тянет вверх. Боль в руке взрывается фейерверком. Я открываю рот для крика, но тут же оказываюсь заглушен губами и языком куклы Его Преосвященства. Журчит вода в декоративном фонтанчике. За дверями слышны чьи-то шаги.       Так странно. Сладко. Тепло. Неправильно. Но мне ли удивляться? В этом месте со мной постоянно происходит что-то неправильное. Правда, не всегда это неприятно. Сейчас я скорее смущен. Никто не увидит нас за надежным укрытием из густых зеленых ветвей, но какой-то восторженный ужас поднимается во мне от мысли, что ни один власть имущий королевства не одобрил бы то, чем я здесь занимаюсь. А особенно - Отец-Инквизитор. Я целуюсь с его куклой. Я перебираю золотые волосы и, кривясь от боли, торопливо дергаю шнуровку сутаны. Сегодня нет гадких черных ниток. Сегодня никто не будет насиловать Пьеро. Он знает это и с той же нежностью отвечает на мои ласки. Ах, если бы не эта боль… Она мешает сосредоточиться на медовой сладости его рта. Я опьянен, я не могу заставить себя оторваться, но…       Пьеро с величайшей осторожностью отстраняет меня. — Подожди, — его глаза жаждут продолжения, но он знает, что каждое движение причиняет мне невыносимые страдания. — Тебе нужно уговорить его снять проклятие. Ты будешь здоров, и тогда… Молю тебя, потерпи. Он вернется уже меньше, чем через сутки. — Я умру раньше, — мрачно отвечаю я. — Просто знай, что я рядом, — твердо говорит Пьеро. — Как и ты был со мной там… Я чувствовал твое присутствие и желание вступиться. — Прости, что не помог тебе, — пробормотал я горестно. — С некоторыми вещами приходится мириться, — улыбнулся он с преувеличенной беззаботностью. — Что проку глупо умереть на плахе? Если можно получить кое-что получше…       Он дотронулся пальцами до "стен" нашего импровизированного шатра. Я не мог не согласиться, что перспектива последующих встреч здесь выглядела очень заманчивой. Настолько, что у меня в горле пересыхало. Принц Эдвик - мой друг. Мой милый заботливый друг, который никогда не поймет до конца весь ужас нашего положения изувеченных иномирцев. В отличие от Пьеро, который для меня «свой» до мозга костей. Который знает, как цепляются за бинты нитки от швов, как угнетает беспомощность распятого под слепящим светом ламп пленника, как «образец номер...» растягивает твое тело там, где не должно быть никаких лишних отверстий. Виктор — мой странный призрак прошлого. Прошлого, которое потеряно для меня на неопределенный срок. Станет ли Пьеро моим настоящим? Сможем ли мы избегать всевидящих глаз и всеслышащих ушей? И самое главное: сможем ли мы обвести вокруг пальца самого страшного хищника с пронзительными рыжими глазами?