Охота на Арлекина, или тройное сальто над костром

      Огненные языки танцуют на алтаре, медленно подбираясь к неподвижно лежащей ритуальной жертве, завернутой в разноцветные покрывала. Ни звука вокруг, лишь мерное потрескивание костра, да едва различимый шепот далекого моря. — Старейшины ожидают наше решение, Айдэ. — Разве ответ не очевиден? Огонь. Священное пламя и острый клинок очистит землю от человечьей заразы. — Но можем ли мы оспаривать их право на существование? — Долг, Саринэ. Прежде всего перед народом, который мы поклялись оберегать. — Однако люди не вступают в открытую конфронтацию с нашими племенами. — Люди — жадная тля. Они расползаются по территориям, как вредные насекомые по листьям. Им всегда мало, они не способны контролировать свою алчность, а все, что попадает в их руки переделывается под их нужды… Земля, животные и даже… Ты помнишь что стало с эракири? Коренным народом тех мест, что сейчас являются сердцем их королевства? — Эракири добровольно смешались с людьми. Они уже шли по этому пути, утратив знания, что сохранили мы. — Но с естественным ходом событий все произошло бы гораздо медленнее, поэтому я назову это целенаправленным истреблением! Карийцы тоже исчезнут, если позволим людям осквернить острова своим присутствием. — Эракири могли производить потомство от людей. Карийцы — нет, следовательно, им не грозит растворение в роде человеческом. — Тогда люди точно попытаются уничтожить нас, потому что их примитивные умы не в состоянии допустить мирное сосуществование с тем, что не сможет исчезнуть в их бездонных утробах. Они даже друг друга норовят сожрать! — Значит ты не видишь мирного решения, Айдэ? — Нет, Саринэ, не вижу. Мы не можем создать между нашими видами такую связь, чтобы сохранить их оба. — Давай подождем. Поспешное решение может принести больше вреда, чем пользы. — Только не слишком долго, брат мой, племя уже отдало нам самую красивую невесту. Мы должны соблюдать закон. — Я знаю, Айдэ. Жертва не будет напрасной. — Приступим же.       В святилище ворвалась струя холодного воздуха. Пламя вздрогнуло и, казалось, съежилось, но в следующий миг огонь поднялся почти до потолка, подался вперед и, словно волной, накрыл беспробудно спящую, стараниями местного шамана, девушку. Опоенная зельем, она вряд ли ощущала свою смерть. Сделано это было вовсе не из сострадания, просто старейшины племени считали, что предсмертные крики жертвы оскорбят слух духов-хранителей.       Шум реки не в силах заглушить голоса в моей голове. Лунный свет, пробивающий узорчатую ткань шатра, раздражает не меньше назойливо звенящих комаров, но стоит повернуться на бок и накрыть голову одеялом, как оказываюсь в плену воспоминаний о теле и запахе зеленоглазого хищника с острым, как бритва, языком. Его бесстрашие не просто возбуждает, оно сводит меня с ума. И чем дальше, тем больше. После нашего первого соития я, испугавшись силы своего влечения, старался избегать Арлекина, ища способы усмирить свою греховную страсть, но тщетно, ибо даже осознание того, что он находится в одном со мной здании… Сколько раз мне хотелось подстеречь его в галерее, куда он бегает плакаться на свою горькую участь бестолковому Пьеро! Но я не имел права идти на поводу низменных инстинктов, позволительных лишь дикарю…       А теперь, кажется, случилось непоправимое. Он сам может не понимать, что он делает, но я понимаю. Его глаза, кожа, запах — они сказали мне все. И, боюсь, я не ошибаюсь. Память с непристойным хохотом выворачивается наизнанку, издевательски вытаскивая на свет Божий все, что следовало забыть. Однако, это означает, что Арлекин пошел на крайнюю меру. Почему? Ему так невыносима жизнь в качестве куклы или же отвратителен факт получения удовольствия со мной? Возможно. Он невообразимо горд. Я даже завидую ему. — Мы недооценили их. Людская сила растет с каждым днем. Они становятся все наглее и нетерпеливее. Кровопролитие неизбежно. — И мы обязаны предотвратить его, Айдэ. — Разумеется. Люди не успеют даже помыслить о дурном, как ветер понесет их серый пепел над морем. — Твоя жестокость ужасает меня. — А твое неуместное милосердие мешает тебе трезво оценивать угрозу со стороны человечества. — Отнюдь. Мой взор не замутнен ненавистью, что позволяет мне помнить о проклятии, на которое будут обречены оберегаемые нами. Мы должны хранить мир, а не разрушать его. — И что же ты предлагаешь? Принять людей с распростертыми объятиями? — Ты снова неправ. Я предлагаю обезвредить людей, не принося никаких жертв со стороны карийского народа. — Внимательно слушаю тебя, Саринэ. — Это просто, мой милый. Ты принесешь в жертву одного меня.       Не в силах бороться с бессонницей, я выхожу из шатра и направляюсь к реке. Услужливые братья, дежурящие на пороге, устремляются за мной. Луна светит так ярко, словно решила состязаться с солнечным светом — факелы моих сопровождающих бесславно меркнут под натиском невесомого серебра. Мелкий белесый песок так и приглашает плюхнуться на него. Но мне не позволено так делать, я сажусь в удобное плетеное кресло, которое монахи волокли за мной. Я делаю им знак удалиться на положенное расстояние и складываю руки в молитвенном жесте. Но вместо утешительных священных слов я проговариваю про себя слова, что были сказаны много лет назад и тогда они были моей молитвой. — Из нас двоих, безумие обычно приписывают мне, Саринэ. То, что ты предлагаешь — немыслимо! — Отнюдь. Если мы хотим уберечь наш народ от людей, то лучший способ делать это изнутри. Их собственными руками, тогда сопротивление будет минимально. — Допустим, но как твой поступок поможет осуществить задуманное, особенно, если ты отдашь им себя, а значит и свою силу, которую они смогут использовать нам же во вред? — А вот чтобы этого не случилось, Айдэ, позволь мне указать на твою роль в моем замысле. — Я весь внимание. — Ты придешь к ним, как новообращенный и приложишь все усилия, чтобы принять послушание. Далее тебе останется проявить свой талант красноречия, может быть чуточку интриганства, и ты сможешь без труда пробиться к самой вершине религиозной иерархии и будешь без усилий сдерживать людей, используя мою силу. Таким образом, ты будешь рядом со мной, а люди будут подчиняться нам обоим. — Ну-Ну! Иногда я думаю, что ты бог коварства, а не домашнего очага. — Просто я каждое мгновение живу среди своего народа, учу его, а он учит меня. — Как скучно! — Хм, мне кажется, тебе тоже стоит взять пару уроков. — Непременно, но теперь, когда план в общих чертах ясен, нужно решить еще один вопрос. — Какой же? — Нам нужны живые тела.       Комар впивается в обнаженное плечо. Я почти ничего не ощущаю, но монахи наверняка думают, что это моя легендарная выдержка. С другой стороны, волдырь на моей гладкой коже… Мертвый, сожженный изнутри, комар уносится дуновением ветерка. Много ли надо такому ничтожеству? Это тело слишком красивое, чтобы его портили всякие кусачие твари. За исключением, разве что Арлекина, которому я по странной прихоти позволяю кусаться. Впрочем, ему позволил бы и прежний владелец моего тела, здесь наши предпочтения вполне совпадали. — Кажется, ты уже сделал выбор. Верно? — Зачем далеко ходить? Мне по вкусу верховный шаман. Он молод, силен, красив и достаточно вынослив, чтобы выдержать мою сущность. — А еще он порочен, высокомерен и жесток… — О чем я тебе и говорю! Эишар Енакарра — само совершенство! А его добрый, кроткий и скучный брат как раз для тебя, Саринэ. — Зенехие не по годам мудр, и из него вышел бы прекрасный шаман. Но только… если я выберу его… Ты знаешь, что живые тела не могут вмещать две души сразу. Эишар и Зенехие умрут. — А как иначе мы можем воплотить в жизнь твой план? Вселиться в тела первых подвернувшихся попрошаек? Мы не можем явиться к людям безвестными грязными оборванцами, Саринэ. Мы должны прийти, как уважаемые и почитаемые члены карийского народа, только тогда люди будут ценить и принимать нашу жертву. И воспринимать её, как оказанную им честь. А что до тел… Братьев Енакарра с младенчества готовили к служению нам. Они, не дрогнув, отдадут жизнь, исполняя свой долг, а Эишар к тому же успел оставить наследников, которые займут его место. Я даже предвижу, что борьба разгорится нешуточная. Кроме того, пока живы тела Эишара и Зенехие — для карийского народа живы и они сами. — Но наша миссия может длиться столетиями! — Тогда они провозгласят их, то есть уже нас, святыми. И будут недалеки от истины. — Ну что ж. Я принимаю твой выбор, Айдэ. — Вот и прекрасно, я рад, что мы все уладили. — Рад? Претерпевать страдания в смертном теле? — Страдания ведь будешь претерпевать ты, Саринэ, а я планирую хорошенько развлечься. — О, ты совершенно неисправим! — А зачем меня исправлять? Я — Айдэ. Я должен быть именно таким*. *** — А я думал ты скажешь, что он любит благотворительностью заниматься, — фыркаю я, стараясь не показывать Эдвику насколько меня на самом деле покоробило его известие. — Я ни капли не сомневаюсь, что нельзя забраться так высоко, не прибегая к разного рода нечестным приемам. — Ты черствеешь, — замечает принц огорченно. — Жалко. — Мне тоже, — вздыхаю я. — Некто в моих снах уверяет меня, что я когда-то был мягким и неравнодушным человеком. Не знаю только, насколько это соответствует истине, Ваше Высочество. Ну, так что там с Енакаррой? — Если тебе не интересно, я могу не рассказывать, — надувается Эдвик. — Нет-нет, напротив, еще один кусочек мозаики не помешает, — поспешно говорю я, сглаживая резкость тона. — Хотя картинка, боюсь, получится страшненькая. — Разумно, — соглашается мальчик. — Не стоит особенно сближаться с человеком, который, ради возможности надеть рясу послушника, вонзил жреческий нож в грудь собственного брата, предав тем самым и его и свой народ. — Я не… — я осекаюсь и пристально смотрю Эдвику в глаза. Его слова прозвучали слишком двусмысленно и мне становится интересно, не знает ли Его Высочество о моих отношениях с Отцом-Инквизитором больше, чем следует. Но спрашивать я не буду. Хочет следить за мной — ради бога! Хозяин положения здесь он, и не мне блюсти его нравственность. Я не Дидре. А вот от сказанного о Его Преосвященстве мне стало не по себе. Убить ради серой тряпки и звания раба божьего родного человека? Нет, тут не предательством пахнет, а настоящим сумасшествием. Или я чего-то не понимаю? — Чокнутый, — заключаю я. — Или беспринципный, — добавляет Эдвик. — Однако, что бы ни было причиной, его поступок нашел поддержку у короля Осберта I. Я трясу головой, полагая, что ослышался. — Прости, пожалуйста, какого Осберта? — Первого, Наследника, — повторяет Эдвик. Я опять думаю, что у меня или со слухом не в порядке или… — Это тот, который в галерее висит, сизоносый такой, в колючих доспехах, грустный, словно у него несварение? — Да-да, именно тот, под портретом которого ты задремал на чаепитии с фрейлинами Её Величества, — с невинным лицом парирует принц. — Если верить твоему учителю истории, Осберт I Наследник жил четыреста с лишним лет назад. Он Енакарре костями из гроба погремел что ли? — недоверчиво вопрошаю я. — Преосвященство рассказывал, что пригласил на аудиенцию, после которой состоялся банкет. — Ты шутишь, — убежденно говорю я. — Он не выглядит на четыреста. — Поговаривают ему больше, — пожимает плечами Эдвик. — С чего мне шутить, Арлекин? Он ведь кариец, а мы до сих пор мало знаем об их народе. И, конечно, Айдэ Енакарра, придя к нам, знаний этих не приумножил. Он вообще предпочитает темы его народа избегать, словно стыдится их варварства и того, что он сам поклонялся языческим богам. — Теперь понятно, почему попы так злы на него, — киваю я, одновременно стараясь переварить мысль о том, сколько на самом деле лет Отцу-Инквизитору. По его внешнему виду, а также интенсивности плотского интереса ко мне, я бы дал ему не больше тридцати пяти или чуть больше, а тут четыреста… Вот ведь! Как же долго живут негодяи! — А уж сколько покушений на него устраивали, — эту фразу Эдвик произносит уже шепотом мне в самое ухо. — Верно ни бог, ни дьявол не спешат прибрать Его Преосвященство. Я их понимаю, — смеюсь я. — А кто знает? — жмет плечами Эдвик. — Возможно, и тот и другой вполне удовлетворены миссией Отца-Инквизитора на земле. — Только я не понимаю, зачем же было убивать родного брата? ***       Они вошли в святилище на рассвете. Мы ждали их с нетерпением. Я невольно залюбовался Зенехие — изящным невысоким юношей встретившим не так давно свою пятнадцатую весну. Его сердце было наполнено благоговейным трепетом, когда он смотрел на нас сквозь языки пламени, а теплые золотые глаза отражали радостное предвкушение от предстоящего ему. Абсолютная верность богам и покорность судьбе. Да, он отлично подойдет Саринэ. А что же мой Эишар? Верховный шаман лишь вздернул упрямый острый подбородок, когда один из огненных языков дернулся в его сторону и лизнул обнаженную грудь, не задев при этом вычурных ожерелий из перьев и мелких пестрых раковин. Прекрасно! То, что нужно мне. — Зенехие, — голос Сарине, нежный и шелковистый, притягивал к себе одним лишь звучанием. Тысячи искр соединялись вместе, образуя сияющий силуэт. — Мой повелитель, я готов служить тебе, — отвечал юный брат шамана. — Зенехие. Лицо юноши осветила широкая улыбка, и он решительно двинулся вперед, к протянутым к нему огненным руками Саринэ. Он умирал в любви, без сомнений и страха. — Зенехие, — прозвучал в третий раз призыв Саринэ, когда он соединялся с живым существом, забирая его душу и заполняя взамен своей. Тело Зенехие скрылось в ярко вспыхнувшем пламени. Эишар молча наблюдал за обрядом, и я не услышал в нем никаких отголосков чувств, вроде сожаления о смерти брата. Улыбка Зенехие была продолжена улыбкой Саринэ, делающего свои первые вдохи в смертном теле. Он растянулся на каменном полу, с удовольствием разминая руки и ноги. — Айдэ, я жду тебя, — высокий голос Зенехие обрел шелковистость и глубину, словно именно их ему не доставало, чтобы красота юноши стала, наконец, совершенной. Надеюсь, Эишар не разочарует меня.       Не двигаясь с места, шаман затравленно смотрел, как мой силуэт собирается из мириада огненных искр. Он успел вкусить радостей жизни достаточно, чтобы не желать смиряться с подобной участью, но кто он такой, чтобы противиться воле своего бога? Восторг наполнил меня от слияния с сильным молодым телом. Я прикасался к нему, смакуя каждый миг перед окончательным соединением. Мне требовалось лишь захватить его душу, выпить её без остатка, и тело станет моим. Его знания, опыт, память перетекали сквозь меня, и я лишь расслабленно плыл по волнам чудесных ощущений, как вдруг странное сопротивление затормозило мой плавный ход, а затем и вовсе остановило. Я очнулся. Эишар передумал умирать. Охваченный священным пламенем, он рванулся к выходу, но упал, споткнувшись о каменный порог. — Струсил? — язвительно рассмеялся я, но гордец не ответил. Вместо этого чудовищная сила его духа стала отталкивать меня, выдирать из тела с болью, с муками. Он защищался от меня, словно от духов тьмы, нападающих на слабые, сомневающиеся души. Сосредоточенно, невзирая на претерпеваемые страдания, применял он знания, дарованные нами же. И жажда жизни, кипевшая в нем, заставила меня преисполниться глубочайшего уважения к Эишару Енакарре. Распутный, жестокий, неукротимый, как огонь, он словно губка впитывал учение предков, взрастив себе силу, способную сопротивляться даже мне. Но… все-таки он простой смертный и лишь недолго продлил свою жизнь, прежде чем я отобрал её после краткой, но изнурительной, признаю, борьбы. Я умею ценить духовные сокровища и умею их сохранять. В отличие от доброго, но бесперспективного Зенехие, смерть Эишара не стала окончательной. Было бы жаль уничтожать столь уникальную личность, и я оставил жить огонек его души, соединив со своей бессмертной сущностью. Мы вышли из святилища и объявили народу наши новые имена. Отныне нас должны были называть Саринэ Енакарра и Айдэ Енакарра, как символ великого благословения и расположения богов. И никто не заметил подмены ни в лицах наших, ни в том, что мы говорили, лишь глаза наши сияли золотом ярче, чем у других…       Рыба выскакивает из воды, поднимая столб водяных брызг. Поднимаюсь с кресла. Я так долго живу с именем чужого бога на устах, что давно предал забвению собственное, оставив от него бессмысленный набор букв. Праздность и тщета моего бытия развратили меня, заставив погрязнуть в мелочных человеческих дрязгах. Это продолжалось столетиями и могло бы продолжаться еще столько же… Но однажды в деревянном ящике приехал зеленоглазый демон и пробудил спящую душу Эишара. Теперь они вдвоем лишают меня покоя, без конца терзая напоминаниями мне о том, кого я оставил за ничтожной человеческой жизнью с её фальшивыми ценностями и благами. У бога впереди вечность, но и в ней каждая секунда может обернуться мучительными часами тоски и боли. — Готовьте мой экипаж, — коротко приказал я. — Спаситель призывает меня.       До восхода остается лишь несколько часов, когда моя карета въезжает по подвесному мосту в потаенную обитель, возведенную вокруг гробницы Спасителя. Никто не задает мне вопросов, когда я быстрым шагом направляюсь к воротам ведущим в святая святых человеческого мира. Никому, кроме меня да нескольких посвященных служителей обители, не дозволено входить сюда. Я спускаюсь по серым каменным ступеням, не пользуясь зрением, ориентируясь лишь на потоки холодного сырого воздуха в гулких пустых катакомбах.       Гробница представляет собой небольшую каменную келью, в центре которой установлен саркофаг в виде статуи Спасителя, в котором захоронены его останки. Но сейчас меня мало занимают старые кости когда-то великого, но, увы, смертного колдуна, назвавшего себя сыном божиим. Ему следовало лучше выбирать себе друзей, особенно тех, что стоят ближе всего к трону. Вот мне, например, Осберт Первый, Братоубийца не вонзил бы так просто отравленный кинжал под лопатку. Но он и не пытался. Он обеспечил мне поддержку перед Церковью, а я взамен надежно хранил его секреты, не давая иерархам начать расследование вероломного убийства их лидера. Хенильон, что получил прозвище Спаситель и стал в итоге символом Святой Церкви, не был кровным братом Осберта, но они вместе привели свой народ в наш мир, спасаясь от истребления в своем прежнем доме. Осберт считал несправедливым возвышение Хенильона засчет его волшебного дара, а наивный чародей не догадался разделить власть поровну. За что и поплатился. Когда я, без колебаний, воткнул нож точно в сердце Саринэ, Осберт пришел в восторг. Он был уже очень стар и страшно боялся, что духовные преемники Хенильона займут его место. В моем поступке он увидел себя и решил, что никто не сможет лучше удерживать аппетиты Церкви, чем братоубийца, облаченный в сутану — его второе "я", только моложе и амбициознее. Безусловно, он не доверял мне и до самой смерти опасался, что уже я восстану против него, и так же опасается моего мятежа нынешний король и будет опасаться будущий… Но на что мне королевский трон, когда из-за спины Его Величества я правлю людьми гораздо эффективнее? *** — Это была демонстрация твердости его желания стать одним из святых братьев, — поясняет Эдвик. — А что нельзя было просто заполнить анкету? — Прости? — Да, не знаю сам, что это значит. Вырвалось. — Земной путь Спасителя был вероломно оборван рукой предателя, — строго объясняет принц. — Монахи не могли позволить еще одной змее проникнуть в лоно Церкви. — Ничего святого у святых людей, — не удержался я от насмешки. — Преступника нашли? — Нет, — качает головой Эдвик. — Слишком мало улик, слишком много недоброжелателей… Возможно, когда-нибудь Спаситель вернется к нам и укажет на своего убийцу. — На могилу убийцы, — поправляю я. — А Енакарра с тем же успехом мог бы принести в жертву свой длинный нос или глаз, или хммм… другую лишнюю часть тела. — Нос он пожалел, — серьезно отвечает Его Высочество. — Да и вряд ли бы такая вещь побудила бы статую в гробнице Спасителя заплакать кровью. — Брр! — передергиваюсь я. — Бедный паренек, его брат, если по нему даже статуя зарыдала… Но несмотря на все сказанное Эдвиком, я не исполнился ненависти к Его Преосвященству. Быть может, эта чаша уже была полна до краев… Мне отчего-то стало жаль Айдэ. Как по-человечески жаль умирающего на заснеженном пороге нищего, ибо какое еще чувство может вызвать тот, кого бог лишил сердца? ***       Капли крови медленно стекают с пальцев застывшей в «плачущей» позе статуи, наполняя стеклянную чашу перед ней. Божье чудо длящееся уже четыреста двадцать семь лет. Я поворачиваю незаметный рычаг в одеждах статуи и, пригнувшись, вхожу в еще один коридор, ведущий в самое сердце обители. Именно там, согласно священным текстам, находятся двери в Бездну, на страже которых стоит бессмертная душа Спасителя. Ах, как вдохновенно я их сочинял! Но насчет дверей в Бездну — это сущая правда. Там действительно Бездна. Для меня.       Благодаря хитрой системе подачи масла в каменные ниши, вырубленные в стенах, здесь круглые сутки поддерживается огонь. После холодного склепа Спасителя мне немного жарко, но когда я прикасаюсь к полупрозрачным пальцам здешнего обитателя, меня пронзает настоящий мороз. Физическое тепло не может согреть тебя в твоем состоянии полужизни-полусмерти. Я становлюсь на колени и жадно прижимаюсь губами к давно не видевшей солнечного света ладони. Прости меня. Тебе понадобилось много времени, чтобы докричаться до своего оглохшего брата. Прозрачные гибкие трубочки, наполненные искрящейся алой жидкостью, поднимаются от его тела вверх, в склеп, чтобы потом излиться кровавыми «слезами» Спасителя. То был наш божественный дар на откуп жадным людям. Кровь Саринэ дала жизнь Арлекину и всем подобным ему — только так мы могли направлять разрушающее людское начало в иное русло, но ровно до тех пор, пока глупые создания не решили оставить куклам языки. Я отдал приказ об истреблении, но было уже поздно.       Раздираемый внутренними противоречиями, мятежный Арлекин не пожелал мириться со своей участью, предпочитая верную смерть бесчестью. Ему оставалось лишь зашвырнуть подальше баночку с ядом, сдерживающим превращение его в карийского полубога. Хорошо, что догадался только он, а не все те, кого успели наклепать находчивые братья Абирусы. Немые же куклы, которых обрабатывали по полной программе, даже думать не помышляли пренебрегать приемом «жизненно необходимых» пилюль. А этот… Честно говоря, я не знаю, что делать даже с одним полубогом, да к тому же с таким мерзким характером. Я поднимаю глаза на пленника обители. — Что же мы с тобой натворили, Саринэ!