Охота на Арлекина, или тройное сальто над костром

      Целый день идет снег. Я лежу на животе на широком подоконнике и смотрю как пышные хлопья укрывают деревья в парке, крышу королевской оранжереи и неподвижные силуэты стражников внизу.       У Эдвика гости. По традиции молодые люди из знатнейших семейств королевства навещают наследника каждое утро святой недели, поэтому я предоставлен на несколько часов сам себе. Ещё в самом начале мы договорились, что мне не обязательно сопровождать принца на всех подобных мероприятиях. Я гораздо старше Эдвика и в компании его сверстников стану, мягко говоря, лишним. Кроме того, появление меня в качестве друга, а не игрушки не будет встречено двором с одобрением. Впрочем, сам наследник это тоже понимает, поэтому разрешает мне оставаться в его личных покоях до своего возвращения. Покидать комнаты мне не запрещается, но я и сам не стремлюсь разгуливать по этому красивому, но враждебному месту.       То, что оно враждебное, я понял после попытки смотрителя спален изнасиловать меня, когда я по просьбе Дидре бегал за забытым в классной учебником Эдвика. Низкорослый, широкий, как комод, толстяк в пышном берете с эмблемой смотрителя спален ловко схватил меня за запястье и втащил в темный закуток в коридоре. Он задрал мне рубаху и приложился к голому животу толстыми слюнявыми губами. Сначала я опешил от такой наглости и от облака пыли, взметнувшегося от тяжелых портьер, которыми этот закуток непонятно зачем был завешен, но быстро пришел в себя и изо всех сил двинул кулаком по беретоносному отростку (называть это место головой у меня до сих пор язык не поворачивается). — Ты что?! — шепотом завопил смотритель, когда боль от удара наконец добралась до его крошечного мозга. Я ещё раз сопоставил свой кулак с содержимым берета, полагая, что с первого раза меня не поняли. — С ума сошла, кукла проклятая! — зачем-то рассвирепел смотритель и попытался уронить меня на пол с помощью подножки. Получив по голове в третий раз и в первый раз по коленке, дяденька понял, что его план, кажется, проваливается. Он тоненько заскулил и уселся на пол, тиская отбитую конечность. — Я пожалуюсь Его Высочеству, что вы отвлекаете меня от выполнения его поручений, — высокомерно сообщил я. — Да кто тебя послушает! — толстяк уставился на меня маленькими злыми глазками, а в глубине этих глазок, между тем, мелькнула неуверенность. — Уж будьте покойны, послушает. И вряд ли вам придутся по душе последствия, — уверенно сказал я, давая понять, что запугать меня не удастся.       Возможно я очень рисковал. Смотритель вряд ли сможет придушить меня в этом закутке, но расправиться со мной как-нибудь иначе — с помощью яда, например, вполне. Иногда приходится делать максимальную ставку, чтобы добиться лучшей позиции, а она мне была тогда очень необходима. Смотритель ещё раз окинул меня злым взглядом и, похоже, решил, что игра не стоит свеч. — Подумаешь, — фыркнул он, вставая. — Нашелся герцог Недотрога. Когда Его Высочество наиграется, отправишься из этих покоев прислуге на потеху, тогда и меня вспомнишь. — Когда-нибудь, — ослепительно улыбнулся я и вышел из закутка, оставив толстяка отряхиваться, да поминать матушку. ***       В часовне прозвонил колокол. Время очередной долгой и скучной службы. Мне даже немного жаль Эдвика, который вынужден их посещать. Чад от тысяч свечей, заунывный вой хористов и вопли бесноватого оратора в сутане, сулящего адские муки грешникам. Нет, меня ни разу не приглашали на службу — двери святой церкви закрыты для куклы, но я имел возможность лицезреть сие действо из окна верхней галереи, где Дидре выгуливал меня в ожидании Его Высочества.       Что примечательно — Отец-Инквизитор тоже присутствовал в зале, однако он не утруждал себя проповедью, а уютно восседал на богато украшенном кресле рядом с троном Эдвика. Должно быть, его услуги предназначались исключительно для королевской часовни, которую тоже было видно из окна покоев принца. Я позволил себе лишний раз порадоваться, что мне не нужно там находиться.       Открывается дверь, и я чуть было не прикусываю себе язык, ибо вспомнишь дерьмо — оно и является. В покои чинно вплывает Его Преосвященство собственной долговязой персоной. Обведя небрежным взглядом комнату, Отец-Инквизитор направляется к гардеробной и собирается открыть её. — Его Высочество принимает гостей, — робко сообщаю я. Преосвященство и ухом не ведет, зато решительно берется за ручку двери. — Его Высочество сейчас в большой гостиной, вам чем-нибудь помочь? — снова подаю голос я, полагая, что Отец-Инквизитор меня не расслышал. Отнюдь. Все он прекрасно расслышал, ибо выпрямляется и, глядя прямо перед собой, отчеканивает: — Я не спрашиваю вещи.       Во мне все закипает. Очень хочется расквасить этой самодовольной твари рожу, но, увы, мне для этого понадобится, как минимум, стремянка. Поэтому мне не остается ничего иного, как спрыгнуть с подоконника и подойти к Его Преосвященству. Он стоит ко мне спиной. Интересно, сколько ткани уходит на пошив одеяний для такой огромной фигуры? — Я не вещь, — спокойно с достоинством говорю я. — Что? Медленно он разворачивается ко мне. Хищная его физиономия перекашивается в усмешке. Яркие глаза изучают меня, как бабочку, приколотую к доске. — А что же ты тогда такое, позволь спросить? — его голос — гармоничное сочетание меда и яда. — Разумное существо! Пленник вашей треклятой страны! — с вызовом отвечаю я. — Вот как, — он даже прищуривается, как довольный кот. — А вот эта книга, — он показывает на пухлый томик в своей руке, — говорит, что ты — лишенная души вещь, греховное отродье Бездны… — Вы бы знали, Ваше Преосвященство, что мне сказал о Вас забор напротив нашего магазина! — меня прорывает, и я позволяю себе неслыханную дерзость. Физиономия Отца-Инквизитора темнеет, но он прекрасно держит себя в руках. — Что взять с бездушного отродья? — снисходительно фыркает он. — Я прощаю тебя. Он таки дергает дверную ручку и проверяет гардеробную, хотя уже и сам сообразил, что принца здесь нет. Но он должен держать лицо. Как глупо. Меня, впрочем, больше занимает высказанное им в мой адрес оскорбление и край длинного подола изысканной черно-алой рясы. Я наступаю на него ногой.       Когда Преосвященству надоедает валять дурака, он направляется к выходу, демонстративно игнорируя меня, и ужасно удивляется, когда нежный материал одеяний с треском рвется, обнажая его длинные ноги до самых колен. Я возвращаю ему недавнюю наглую усмешечку и невинно хлопаю глазами. — Простите, — пищу я. — Но что взять с бездушного отродья? На лице преподобного отражается довольно-таки разнообразная гамма чувств. По большей части, это недоумение. Ещё бы! Он не привык получать отпор от «вещей». — А ты весьма своенравная игрушка, — произносит он, обращаясь не то ко мне, не то к куску своего подола. — Интересно, почему они так плохо обучили тебя? — А я индивидуальное изделие, — хмыкаю я. — Не для слабохарактерных… Договорить мне не удается — Инквизитор подходит ко мне и хватает за подбородок. — А твои раны уже зажили, — говорит он, странно глядя на меня. — И следа не осталось… Мне становится не по себе. Хватка у Преосвященства стальная. Я раздумываю, не оторвать ли ему на всякий случай рукав. — И следа не осталось, — повторяет он, затем наклоняется и обводит кончиком языка мои губы.       Острые ощущения пронзают меня. Леденящий ужас и пламенный жар одновременно сплетаются в тугой комок в груди. Я пытаюсь вырваться, но сумасшедший священник не дает мне такой возможности. Более того, он свободной рукой хватает мое предплечье и заламывает его за спину. Любое дальнейшее движение причиняет мне сильнейшую боль. Я замираю, позволяя ему изучить каждый миллиметр моих губ. — Открой рот, — требует он, и, не ожидая моего согласия, сдавливает пальцами мою нижнюю челюсть, вынуждая мои губы разомкнуться. Это сон! Это все просто очередной плохой сон, убеждаю я себя, как убеждал много раз там, в больнице. Но его язык такой горячий, ненасытный… Он жалит меня снова и снова… Наказывает за мою дерзость…       У меня подгибаются ноги… Но если кто-то войдет? Например, Эдвик? Меня словно обдаёт ведром ледяной воды. Я с силой кусаю Отца-Инквизитора за нижнюю губу. — Что? Испугался? — смеется он, продолжая удерживать меня. — Не так ты и смел, отродье. Он целует мою нижнюю челюсть, опускаясь ниже, на шею и ключицы, торчащие в вырезе рубахи. — Принц может войти! — шиплю я. — Как вы думаете, что станет с вашей, без сомнения, безупречной репутацией? — Тебе больше стоит опасаться за свою репутацию, создание, — издевательски говорит Отец-Инквизитор. — Ты напал на меня. За это можно легко оказаться там, куда никто не желает попасть по доброй воле. И там уже никто не защитит тебя от справедливого наказания. — В вас больше грязи, Ваше Преосвященство, чем в хлеву, — взволнованный и рассерженный, ну никак не могу я удержаться от «комплимента». — Не искушай меня, — на секунду святой Отец прижимает меня к себе. — Это грех, который непросто будет искупить. — Да, большой у вас «грех» — кисло соглашаюсь я, ощутив предмет, упирающийся мне в живот. — Подите помолитесь что ли, для успокоения. Дело принимает скверный оборот, поэтому я вынужден притормозить. Я слегка обмякаю в его руках, демонстрируя, что сдаюсь.       Некоторое время он изучает меня своими огненными глазами и, наконец, отпускает. Я отскакиваю от Преосвященства на безопасное расстояние. Открывается дверь, и в покои входит Эдвик со своей обычной свитой, возглавляемой бессменным Дидре. — Ваше Преосвященство, — принц слегка склоняет голову в знак приветствия и тут замечает кусок ткани, валяющийся на полу. Он недоуменно переводит взгляд с Отца-Инквизитора на меня. Но у меня слишком колотится сердце, чтобы сказать хоть слово, а Его Преосвященство не намерен посвящать принца в подробности. — У вас здесь слишком много цепляющихся предметов, — своим обычным резким голосом отчеканивает он. — Я ожидаю вас на урок. Будьте любезны не задерживаться.       С этими словами он разворачивается и идет к выходу. Свита принца чуть ли не разбегается от одного только его взгляда. Дидре по знаку Эдвика закрывает двери. — Зачем он приходил? — без обиняков спрашивает мальчик. — Его Преосвященство не счел нужным отчитываться кукле, — отвечаю я как можно беззаботнее. — И решил ему показать, что ты не пустое место? — голос принца строг, но в глазах пляшут веселые искорки. — Это вышло почти случайно, — улыбаюсь я. — Впервые вижу человека, который не умирает от страха перед нашим святым отцом, — признается Эдвик. По его тону я понимаю, что он и сам недолюбливает Отца-Инквизитора. — Дидре, позаботьтесь об этом, — Эдвик кивает на кусок подола все ещё валяющийся на полу. Дидре подбирает мой боевой трофей и уносит его. Эдвик подходит ко мне и обхватывает обеими руками за пояс. — Никогда, слышишь, никогда так больше не делай, мой милый, глупый Арлекин! — просит он. — Его Преосвященство не знает ни жалости ни прощения! Я не хочу, чтобы ты попал в беду. — Я уже и так в ней по уши, просто потому, что я здесь, — мягко говорю я. — Но постараюсь не провоцировать святого отца, если это тебя расстраивает. — Уж постарайся, — сердится Эдвик. — Ты дорого стоишь!