***
А тем временем праздник в гареме продолжался. Наложницы танцевали, им раздавали подарки и деньги. Хюррем-султан сидела на верхнем этаже и открыто радовалась происходящему. Вдруг Хюмашах-султан, которая уже успела вернуться от Маны-паши, заметила, что к входу в гарем движется чья-то тень. К ужасу наложниц и хасеки, в гарем вошла Хуриджихан-султан, вся потрепанная и в синяках. Посмотрев сначала на Хюррем-султан, а затем и на Нурбану, султанша открыла было рот, чтобы что-то сказать, но в это самое мгновение потеряла сознание. Подлетевшие Клаха и Сюмбюль взвалили на себя бездыханную госпожу и понесли в лазарет. Хуриджихан была жива, но травма, нанесенная ей, была очень тяжёлой. Лекари сказали, что госпожа вряд ли дотянет до следующего утра. Клаха решил, что шехзаде Баязид обязан был узнать о произошедшем, и побежал в его покои. После долгих празднеств Баязид приходил в себя, лёжа на роскошном диване. Алкоголь, которым его угостил Селим, быстро растекался по его телу. Стук в дверь вырвал его из истомы. — Да? — Шехзаде, пришёл Клаха-ага, просит его принять. — Впусти. Запыхавшийся Клаха на всех парусах влетел к шехзаде Баязиду и согнулся в поклоне. По его взгляду шехзаде понял, что что-то не так. — Клаха-ага, не молчи, говори, что случилось? Ты же не просто так сюда пришёл! — Верно, шехзаде. — Так что у тебя? — Вы обязаны это знать… Хуриджихан-султан… сильно избита. Травма настолько тяжёлая, что лекари говорят, что она… просто… не доживёт до утра… — Клаха всхлипывал. Баязид сорвался с места и помчался в лазарет. Хуриджихан по-прежнему была без сознания. С ресниц шехзаде сорвалась крупная слеза: он очень боялся потерять любимую. Шехзаде схватил главного лекаря за локоть и спросил: — Её ведь спасут, Юсеф-эффенди? Можно что-либо сделать? — Госпожа очень плоха, шехзаде. Молитесь, чтобы она протянула хотя бы эту ночь… Стоящий у входа Клаха-ага отвернулся, чтобы никто не видел, как он плачет. Парень не мог принять того, что цветущая, полная сил Хуриджихан-султан может не дотянуть даже до ночи, и разделял боль, которую испытывал шехзаде Баязид. «Мало того, что Мана-паша ещё не совсем здоров, так теперь и с Хуриджихан-султан такое случилось…» Для себя Клаха решил: «Пусть лекари говорят всё, что угодно! Я сам выхожу госпожу, и она будет жить!»***
Хюррем-султан не находила себе места и металась по покоям, отирая со лба пот. Она не понимала, кто и зачем покусился на жизнь её невестки и племянницы повелителя. Михримах попыталась успокоить мать, но всё было напрасно. И внезапно хасеки вспомнила важную деталь: когда Нурбану-султан вернулась во дворец, она была какая-то чересчур весёлая, глаза бегали туда-сюда, и у неё… не было одной серьги! Хюррем-султан подумала, что Нурбану-султан, возможно, была в этом замешана, однако верить в это ей не хотелось. В дверь постучали, и хасеки слабо проговорила: — Да? — Госпожа, пришёл Ками-паша, он ждёт за дверью. — Зови. Паша в буквальном смысле слова ввалился в покои Хюррем-султан и согнулся в поклоне. Хасеки посмотрела на него затуманенным взглядом. — Госпожа, я и ещё пара слуг осмотрели дворцовые коридоры. И я нашёл это, — Ками протянул хасеки серьгу. — Судя по всему, в нападении на Хуриджихан-султан замешана какая-то женщина, но кто она — пока остаётся тайной: я опросил всех возможных свидетелей, но никто ничего не видел… — Паша, у вас всё? — Пока что да. — Можете идти. Михримах, дождавшись, пока за пашой закроется дверь, взяла найденную серьгу из рук матери и внимательно её разглядела. — Я… Я вспомнила! Не так давно шехзаде Селим поручил лучшим ювелирам империи сделать эти серьги для Нурбану-султан! — То есть, ты думаешь, что… — Да, мама. Кроме Нурбану-султан, напасть на Хуриджихан-султан не мог никто… Особенно если учесть, что они враждовали! Слова дочери огорчили Хюррем-султан. Она не могла поверить в то, что её невестка, которой она доверила шехзаде Селима, могла совершить такое страшное преступление. Она решила вызвать к себе Нурбану и поговорить с ней начистоту.