Султанские пленники, или Необыкновенные приключения японцев в Стамбуле

Всю ночь шехзаде Баязид был словно на иголках. Переживая смерть Раны, он всё время думал: «Как же теперь дети без матери будут?» Не меньшее потрясение вызывало у него и то, что его кузина и вместе с тем дражайшая супруга Хуриджихан-султан лежала после травмы и не могла пошевелиться. Отправленный в свои покои, он распорядился, чтобы ему принесли графин с вином, и стал заливать горе. Клаха-ага, видя состояние шехзаде, еле-еле отобрал у него очередной бокал. — Как вы можете губить себя? Не забывайте, что у вас дети, шехзаде! — Ой, Клаха, знал бы ты, как мне плохо!.. — заплетающимся языком проговорил Баязид, — Моя фаворитка пыталась убить мою собственную жену! — Да не переживайте вы так! Вот увидите: скоро госпожа вернётся к нормальной жизни! — Да?.. Ик! А ты слышал, что… ик! сказал главный лекарь? Он сказал, что госпожа может остаться овощем!.. — Так, всё, мне это надоело… — тихо, почти про себя, произнёс Клаха и поклонился, — С Вашего позволения. — он вышел. Парень быстрым шагом шёл по коридору, едва сдерживаясь от вспышек гнева. Подойдя к покоям Хюррем-султан, он постучался. — Госпожа, простите за столь позднее вторжение, но то, что происходит, уже ни в какие ворота! — Что случилось, Клаха-ага? — пытаясь подавить зевок, спросила хасеки. — Шехзаде Баязид… Он… после смерти Раны-султан и нападения на Хуриджихан-султан начал сильно пить. — Что? Ну сейчас я поставлю ему мозги на место! — вскипела Хюррем-султан, — Фахрие, принеси моё платье! Хасеки на всех парусах помчалась в покои Баязида, надеясь вразумить его. Клаха-ага, отстав от госпожи и вспомнив что-то, помчался в лазарет, взял у Юсефа-эффенди лекарство и пошёл в покои Маны-паши. Парню было тяжело следить за двумя пациентами одновременно, но Мана был почти здоров, и с ним было легче. Клаха приоткрыл дверь покоев Маны и вошёл внутрь. Он зажёг свечку у кровати паши и, осторожно приподняв его голову, влил лекарство ему в рот. Мана даже не думал просыпаться: жар был не особо сильным и почти пропал, и впервые за последние дни паша мог поспать спокойно. Клаха встал с края кровати и поправил Мане одеяло. — Спи, отдыхай… Жара у тебя почти нет, ты практически здоров… Мана лишь улыбнулся во сне. Клаха хотел было вернуться в лазарет, чтобы ухаживать за Хуриджихан-султан, но усталость буквально сваливала его с ног. Из полусна его вырвал звук шагов за спиной. Парень открыл глаза и обернулся. — Блин, Ками, напугал! Так прокрался незаметно… — Аххаха… — рассмеялся паша, но Клахе показалось, что как-то невесело, — Ну ты даёшь! Я всегда так тихо появляюсь, ты же знаешь! — Ками перевёл взгляд на Ману, — Как он? — Спит. Жара почти нет, он практически здоров… — А что с Хуриджихан-султан? Лекари что говорят? — Она пришла в себя, но любое движение доставляет ей страшную боль. Лекари говорят, что она может остаться овощем. А что касается шехзаде Баязида, то он… начал заливать горе алкоголем. — Ой, кошмар какой! — Ему сейчас так плохо, как никогда раньше не было. Он потерял одну свою женщину и чуть не потерял другую… Ой! — Клаха схватился за лоб, — Я же должен отправляться в лазарет и следить за госпожой! — А какого чёрта ты здесь прохлаждаешься? Вали давай в лазарет, я сам за Маной присмотрю, всё равно сна нет ни в одном глазу! Клаха пулей вылетел из покоев, оставив Ками с Маной. Парень склонился над другом, чтобы убедиться, что жара нет, как вдруг услышал странные звуки, похожие на женский крик и приглушенный мужской голос. Паша решил разобраться, в чём дело, и пошёл в том направлении, откуда доносились обрывки разговора. Странные звуки доносились из покоев шехзаде Баязида. — Ты что же себе позволяешь?! — неистовствовала Хюррем-султан, — Сейчас ты должен быть сильным, как никогда! И что я вижу? — Мама… ик! Я просто не вижу другого выхода! — заплетающимся языком ответил шехзаде, — Когда одна моя женщина в водах Босфора, а другая лежит в лазарете, испытывая страшную боль при любом движении… Да у меня… ик! весь мир рухнул! Дети без мамы остались, как им теперь жить?! От услышанного с ресниц Ками-паши сорвалась слеза и покатилась по щеке. «Какой же я дурак!» — думал паша, — «Послушал Нурбану-султан! Да, я её люблю… но я не должен был так поступать, не должен! Идиот! Лишил детей мамы…» Паша отошёл от дверей покоев Баязида, вернулся к Мане-паше и дал волю слезам. От громких всхлипов Мана проснулся. — Что с тобой, Ками? Я тебя последний раз плачущим видел, когда Гакт заявил о своём решении покинуть Malice Mizer… — Я… Я только что подслушал разговор между шехзаде Баязидом и Хюррем-султан. Шехзаде был пьян, госпожа сердилась, отчитывала его… А он сказал, что в вине видит спасение и не видит иного выхода! Больше всего он переживает за своих детей… Как они без мамы жить-то будут? Это же я её на тот свет отправил! — Да не убивайся ты так! По сути, ты не виноват… Не ты же ей петлю на шее затянул? — А это всё из-за любви к Нурбану-султан! Влюбился как пацан, она меня попросила спасти её шкуру, ну, я и пошёл у неё на поводу! Дурачок наивный! — Да забей уже, не убивай себя! Глаза уже как вино красные… Ты вообще спал? — В том-то всё и дело! Всю ночь совесть мучила… А что: теперь на моих руках кровь без вины виноватой! — паша снова всхлипнул и содрогнулся от плача. Мана грустно посмотрел на друга. — Да, наворотил ты дел… Лучше передохни, утро вечера мудренее. Вскоре в покои вернулся Клаха. Увидев спящего Ками и растерянного Ману, парень спросил, что произошло в его отсутствие, на что Мана ответил: — Ками пришёл в слезах… Я его таким последний раз видел перед уходом из группы Гакта. Просто он не спал всю ночь из-за угрызений совести и чувства вины перед шехзаде Баязидом, ведь, можно сказать, он лишил детей шехзаде матери… — Вот что любовь с людьми делает… — протянул Клаха. — Нурбану-султан втянула его в свои подковерные интриги! Ибо хотела спасти свою шкуру… И теперь одна её жертва пошла на корм рыбам, другая лежит в лазарете, испытывая адскую боль при любом движении, а третья потеряла покой и сон… Клаха отправился в свою комнату и свалился на узкую кровать, изнывая от усталости. Он видел, что его друзья попали под влияние двух женщин: одна — султанша по крови, светлая, с чистыми помыслами; другая же — хитрая, коварная, готовая идти по головам ради достижения своих целей… Парень видел, что двое наивных пашей просто очарованы, и всячески пытался их образумить, но оба были поглощены чувствами… Клаха решил: «Нурбану-султан ещё покажет своё истинное лицо… А Хюмашах-султан выдадут за другого… И тогда у Маны и Ками спадёт пелена с глаз! Я обожаю их обоих, но их наивность просто поражает!»