Султанские пленники, или Необыкновенные приключения японцев в Стамбуле

Так прошло уже несколько месяцев. И однажды Хюррем-султан заметила на своём теле какие-то странные высыпания. Сначала она подумала, что это на нервной почве в свете последних событий (смерть Рустема-паши, тайный никях Хюмашах-султан и Маны-паши, вражда Селима и Баязида, которая обострилась), но шло время, а странная сыпь не проходила, а только начала нарывать. Видя состояние госпожи, Клаха-ага пригласил к ней главного лекаря. Осмотрев её, Юсеф-эффенди заявил: — Госпожа больна. Её болезнь, увы, неизлечима. — Мы в первый раз с таким сталкиваемся, — ответили ещё два лекаря, — но одно можем сказать точно: это дурная болезнь, которая не поддаётся излечению. Клаха, Фахрие и Сюмбюль отказывались верить в то, что сказали лекари. Они приглашали лучших врачей из окрестностей Стамбула, из Манисы и Измира, но всё они твердили как один: этот недуг не лечится. Хюррем-султан была очень расстроена. Её печалило не столько то, что она попала в лапы коварного недуга, сколько невнимание и недоверие султана Сулеймана. Он давно уже был с ней холоден, ведь однажды он застал её в тайной комнате, из которой она подслушивала все заседания и после этого даже сослал её в Кютахью к Баязиду. Даже сейчас она не была уверена, что чувства Сулеймана, когда он узнает о её болезни, вспыхнут вновь. Хуриджихан-султан медленно, но верно шла на поправку. Движения больше не причиняли ей боль, память частично вернулась: единственный момент, которого она не помнила — человек, который на неё напал. Но Нурбану-султан это сыграло на руку: так она могла избежать суровой кары в дальнейшем. Пока Хуриджихан лежала в лазарете, она невольно прониклась симпатией к Клахе. Симпатичный слуга не отходил от неё ни на шаг, и Хуриджихан благодарила его за то, что осталась в живых. Но сам Клаха не спешил отвечать на чувства султанши: ему хватило и того, что Ками и Мана «попали под каблуки», а присоединяться к наивным пашам он не собирался. Расстроенный Клаха, узнав о болезни хасеки, шёл по длинному коридору, словно тень, направляясь в покои повелителя. Остановившись у дверей, он сказал: — Локман-ага, скажи повелителю, что я пришёл. Спустя какое-то время Локман вышел и сообщил, что повелитель ждёт. Клаха, осторожно ступая, вошёл в покои. Султан Сулейман сидел, отрешенно смотря в сторону. — Повелитель, — Клаха начал всхлипывать, — Я хотел сообщить вам… — Клаха-ага, успокойся и скажи, что случилось, — спокойно произнёс султан Сулейман. — Повелитель, хасеки Хюррем-султан… Она попала в лапы неизлечимой болезни. — Что? — султан как будто очнулся, — Немедленно пригласи к госпоже лучших врачей, пусть начинают лечение! — Мы с Фахрие-калфой и Сюмбюлем-агой уже приглашали их, повелитель. Но они все говорят в один голос, что сия болезнь не поддаётся излечению… — Клаха, ты можешь идти! — парень поклонился и ушёл. Сулейман вскочил с места и направился к Хюррем-султан. Вытирая слёзы, Клаха шёл куда глаза глядят, лишь бы страшные, дурные мысли от него отстали. Перед его глазами была непонятная пелена, и он не заметил, как налетел на кого-то в коридоре: — Клаха, мать твою! Ты бы хоть смотрел, куда идёшь! — Ой… Ками, прости, я тебя не заметил, — Клаха изо всех сил пытался сделать вид, что всё в порядке. — Так… — от пытливых глаз паши не укрылось паршивое настроение Клахи, — рассказывай, что происходит? На тебе лица нет! — Хасеки Хюррем-султан заболела неизлечимой болезнью. Её тело покрывают странные нарывы, которые не сходят. Ками схватился за стену, чтобы не упасть от неожиданности. — Что? — Ты не ослышался. — Так нужно пригласить всех лекарей империи! Они наверняка знают, как помочь госпоже справиться с этим. — Уже звали. И все твердят как один, что это не лечится. Они согласились помочь на время блокировать эти симптомы, но сказали, что Хюррем-султан осталось минимум месяц-два. — Ты сообщил повелителю? — Сообщил. Он идёт к госпоже.

***

Хюррем-султан сидела в своих покоях и примеряла доставленные ей новые наряды. Так она могла отвлечься от мыслей о своей болезни. Она не хотела умирать, не сказав султану Сулейману последних слов любви. Она рассматривала свои драгоценности и размышляла: «Это кольцо перейдёт к Нурбану. А вот эта брошь достанется Хюмашах… хотя у неё этих брошек много: Мана-паша всегда просит об этом лучших ювелиров империи!» Из размышлений её вывел голос Сюмбюля-аги: — Дорогу! Султан Сулейман-хан Хазретлери! Султан влетел в покои хасеки и печальным взором посмотрел на жену. — Моя Хюррем… — султан обнял женщину. — что бы ни говорили, я найду способ вытащить тебя и вернуть к нормальной жизни! — Ты всё знаешь? — спросила Хюррем-султан. Сулейман взглянул на неё и ответил: — Я приглашу во дворец всех лучших лекарей! Они искоренят этот коварный недуг. — Сулейман, свет моего сердца! Все врачи, что меня осматривали, в один голос заявляют, что эта болезнь неизлечима… Но я благодарю этот недуг за то, что он вернул мне тебя! Новость о болезни Хюррем-султан облетела столицу и окрестности за считанные дни. Шехзаде Баязид прибыл в столицу, как только его верный лала передал ему письмо от повелителя. Михримах-султан едва сдерживала слёзы, когда султан рассказал ей, что болезнь матери неизлечима. Шехзаде Селим, как всегда, пьянствовал в объятиях своей наложницы Мелисе, но к нему зашёл Газанфер-ага и сказал: — Шехзаде, Вам письмо из столицы. — Давай сюда. Мелисе-хатун, ты можешь идти. Газанфер-ага, останься, — наложница ушла, а шехзаде Селим развернул свёрток. «Шехзаде, у меня для вас очень плохие новости. Уже по всему Стамбулу и окрестностям разошлось сообщение о болезни достопочтенной хасеки Хюррем-султан. К ней пригласили лучших врачей империи, но все они сказали, что болезнь нашей госпожи не поддаётся излечению. Уже несколько дней во дворце все плачут. Хасеки Хюррем-султан, по прогнозам лекарей, осталось совсем недолго: месяц-два. Пишет вам ваш несчастный покорный слуга Ками-паша.» Шехзаде ещё раз перечитал письмо, прежде чем до него дошёл смысл написанного. Сердце его сжалось, а боль настолько сковала его грудную клетку, что Селим даже не мог выдохнуть. Увидев состояние шехзаде, Газанфер спросил: — Шехзаде, вам плохо? — Всё… нормально… — с трудом проговорил Селим, боль уже слегка ослабла и отпустила его, — распорядись, чтобы готовили карету. Мы едем в столицу.