Султанские пленники, или Необыкновенные приключения японцев в Стамбуле

Свадьба Михримах-султан и Хидэ-бея должна была состояться через месяц. Султанша летала по дворцу как на крыльях, и её лицо сияло. Слуги и наложницы удивлялись такой перемене в настроении госпожи и перешептывались: «Вот что с ней сделала любовь к этому японскому бею! Раньше она всегда ходила как в воду опущенная… А сейчас… ну просто расцвела!» Во дворец Топкапы доставили лучшие ткани, и Сюмбюль-ага пришёл в покои луноликой, чтобы известить её: — Госпожа, только что во дворец доставили самую дорогую парчу, шелка, драгоценности… — Хорошо, — улыбнулась Михримах-султан, — Я сейчас приду и взгляну на них. Спустившись в то крыло дворца, где располагался гарем, Михримах оглядела привезенные ткани. Её взгляд остановился на дорогом синем шелке. — Скажите портным, чтобы из этой ткани сшили кафтан для Хидэ-бея, и не дай Аллах, если он ему не понравится! — луноликая перевела взгляд на красивую ткань персикового цвета, — А из этой ткани пусть сошьют для меня свадебное платье! Всё поняли? — Как прикажете, госпожа. Михримах-султан нырнула в свои покои и попросила Гюльбахар, чтобы та заварила ей успокаивающий травяной сбор: предсвадебные хлопоты отнимали много сил и нервов. Вскоре к ней зашла Хюмашах-султан. Её живот уже немного выдавался: срок был уже 5 месяцев. — Мама, как вы? — спросила девушка, — Надеюсь, вы в добром здравии? — Да, моя дорогая Хюмашах, всё хорошо, — Михримах-султан как умела скрывала своё волнение. — Мама, вы чем-то взволнованы? — Это всё предсвадебные хлопоты, Хюмашах. Не я одна переживаю: Хидэ-бей сам как на иголках, повелитель переживает из-за того, на сколько гостей будет праздник, портным морока: надо сшить свадебные кафтан и платье! — женщина перевела взгляд на уже заметно выросший живот дочери, — А как там наш маленький шехзаде? — Хорошо, только доставляет много неудобств: вчера первый раз толкнулся, но ощущение, что внутри маленький арбуз, хотя шестой месяц уже пошёл! Стало тяжелее… Хорошо, что Мана-паша рядом: ни на минуту не оставляет, держит руку на пульсе, если вдруг что… — Материнство — это всегда тяжело, Хюмашах. Но ты же внучка великого султана Сулеймана и хасеки Хюррем-султан! И ты справишься со всем! — С вашего позволения я вернусь к Мане-паше, он меня уже, наверное, потерял… — Конечно, иди! — Михримах обняла дочь и, дождавшись, пока за Хюмашах закроется дверь, посмотрела в окно. Как же ей хотелось приблизить самый важный день в её жизни!

***

Прошёл месяц. Наступил день свадьбы. С самого утра Гюльбахар-хатун и Клаха-ага готовили госпожу к этому событию: на её голову надели роскошную диадему с прикреплённой персиковой вуалью, на платье прикололи брошку-бабочку, доставшуюся Михримах-султан от матери. Сюмбюль-ага и Фахрие-калфа тем временем одевали Хидэ-бея и причесывали его: слишком длинные волосы бея не хотели ложиться так, как нужно было, но всё же Фахрие удалось привести их в божеский вид. Всё это время парень дёргался и кричал: — Ай! Фахрие-калфа, ты что, с ума сошла? Больно! — Простите, бей, но у вас слишком длинные волосы, и чтобы привести их в порядок, нужно больше времени… И так — на протяжении нескольких часов. Наконец Матсумото не выдержал и сказал: — Вы закончили? — Да, мы всё сделали в лучшем виде, — Фахрие-калфа и Сюмбюль-ага согнулись в поклоне. — А теперь оставьте меня одного. Фахрие и Сюмбюль ушли. Хидэ посмотрел в окно, и ему вдруг стало грустно. «С чего вдруг такая печаль?» — подумал бей, — «Я сегодня должен быть счастливым, как никто!» Звук шагов за спиной заставил его обернуться. В покои Хидэ-бея зашёл Ками-паша. — Ты один? Я не помешал? — Не помешал, — грустно отозвался Хидэ. — А что ты такой невесёлый? Ты радоваться должен: сам султан благословил ваш брак с Михримах-султан! — паша не мог не заметить состояния Хидэ-бея. — Ками, я… Я не знаю, что происходит, — Хидэ поднял на приятеля глаза, полные слёз, — Я рад этому браку, я долго шёл к этому, но… Я чувствую, что скоро должно произойти что-то ужасное… Не знаю, с кем именно, возможно, с кем-то из семьи повелителя, а может, и с ним самим… — Так… Всё ясно. Это у тебя просто нервы сдали от этих предсвадебных заморочек. Не переживай: ничего с нашим повелителем не случится, он ещё нас всех переживёт! Вытри слёзы, чтобы я их не видел, и жди, когда вас с Михримах-султан свяжут брачными узами! А я вернусь к Гевхерхан-султан! — паша вышел. Хидэ вытер глаза и оглядел свои покои, словно находился в них в последний раз. А вскоре за ним пришли Сюмбюль и Фахрие, чтобы отвезти на церемонию бракосочетания. Церемония прошла быстро, брак был заключён, и в столице и окрестностях начались празднества. Со всех концов империи раздавались салюты, на праздник приехали все: Хюмашах-султан и Мана-паша, шехзаде Мурад, шехзаде Селим и Нурбану-султан, Ками-паша и Гевхерхан-султан, также приехали сёстры повелителя Фатьма, Бейхан и Шах-Хубан. Празднества растянулись на 3 дня, после чего Михримах-султан и Хидэ-бея отвезли во дворец в Эдирне, чтобы они смогли там начать свой совместный путь. Придя в свои покои, Михримах-султан встала около кровати и посмотрела в окно. Хидэ-бей вошёл следом и достал из-за пазухи яд, который купил давным-давно на базаре, чтобы отравить себя, если бы повелитель не посчитал нужным одобрить брак своей дочери с ним. — Госпожа, — обратился мужчина к супруге. Михримах-султан развернулась и увидела, что Хидэ держит в дрожащей руке бутылек и намеревается поднести его ко рту, — Этот яд я приобрёл в первый день своего пребывания в Османской империи. Как вам известно, я с первой секунды полюбил вас… И если, не приведи Аллах, ваша улыбка от моих писем и от моего присутствия в вашей жизни — всего лишь видимость счастья, я прямо сейчас выпью это — и вы можете отдать приказ, чтобы моё тело бросили в море на съедение рыбам… — крупная слеза сорвалась с его ресниц и покатилась по щеке. Михримах подошла к мужу и вырвала бутылек с ядом у него из рук. — Хидэ… милый… Ну кто тебе сказал, что это только видимость? — луноликая провела рукой по волосам мужа, — Не бойся, наши чувства взаимны! Ведь ты… единственный, кто заставил меня улыбаться! — Михримах… Мне не нужно ничего: ни новых дворцов, ни новых кораблей, ни золота… Нужны только ваши объятия, широкая улыбка, приветливый взгляд и душевное тепло. Без этого я умру… — Не говори так, Хидэ… — Михримах-султан запечатала губы Матсумото затяжным поцелуем. Но уже утром луноликая получила письмо, которое заставило её забеспокоиться. Гюльбахар разбудила её и Хидэ-бея и сказала: — Госпожа! Хидэ-бей! Простите, что подняла вас так рано… Вам письмо из столицы. Женщина выхватила свёрток из рук служанки и развернула его. Письмо было написано Маной. Оно было слишком коротким, а по расплывчатой и скачущей вязи Михримах-султан поняла: Ману что-то беспокоило, и он плакал. Женщина посмотрела на мужа и дала ему прочитать. Хидэ забеспокоился. — Госпожа, я не думаю, что Мана-паша стал бы отправлять вам письмо подобного рода от нечего делать! Надо отправляться в столицу и всё выяснить: вдруг что-то случилось? — Пожалуй, ты прав… — Михримах снова позвала Гюльбахар в покои. Спустя пару мгновений девушка предстала перед луноликой. — Гюльбахар, распорядись, чтобы приготовили карету. Хидэ-бей! — она перевела взгляд на мужа, — Собирайтесь! Мы едем в Стамбул.