Султанские пленники, или Необыкновенные приключения японцев в Стамбуле

На радостях, что у него родились дети, Мана-паша закатил пьянку в покоях, некогда принадлежавших покойной хасеки Хюррем-султан. — Ну вот видишь? А ты боялся! — улыбнулся Хидэ, — Маныч, у тебя сразу ДВОЕ! — Признаться, я этого не ожидал, — отозвался уже изрядно подпитый адмирал, — Я пипец как испугался! Но радует, что малыши здоровы! Но радость Маны-паши была недолгой. После родов Хюмашах-султан всё ещё лежала без сознания. Клаха-ага позвал к ней главного лекаря, а сам помчался к Мане. — Мана, друг… — начал Клаха, — я хотел тебе сказать… — парень опустил голову. Мана сердцем почувствовал, что случилось что-то плохое. — Клаха, не молчи, говори, что стряслось! Мана и так уже весь на нервах! — Ками взял руку Маны в свои и крепко сжал, — Не подливай масла в огонь! — Хюмашах-султан… всё ещё не приходит в сознание. Я позвал к ней лекаря, он сейчас делает всё, чтобы вернуть её к жизни. — Беги к Михримах-султан и сообщи ей! Немедленно! — вскочил Хидэ-бей, — Она, как мать, должна знать о состоянии здоровья своего ребёнка! — Сейчас, — Клаха вылетел из покоев и побежал к Михримах-султан.

***

А тем временем Михримах-султан сидела в своих покоях и рассматривала новое платье, которое сшили ей портные из недавно привезенных тканей. Осман, в свою очередь, примерял на себя подарок Хидэ-бея — парчовый кафтан с золотой окантовкой. — Ну как тебе обнова, мой славный шехзаде? Нравится? — Да, мама, очень! У Хидэ-бея отличный вкус! — Я знаю, — луноликая улыбнулась. — Мама, а когда я увижу своих племянников? — Скоро, Осман, очень скоро… — в покои Михримах-султан постучали. Госпожа сказала сыну: «Осман, иди к себе» и крикнула: — Да? — Госпожа… — на пороге появился Клаха-ага. — Клаха-ага, что стряслось? Говори же! — от взгляда луноликой не укрылся грустный вид слуги. — Хюмашах-султан… до сих пор не пришла в себя. У неё сейчас Юсеф-эффенди, он делает всё, что в его силах, для того, чтобы вернуть её к жизни… Михримах-султан сорвалась с места и на всех парусах помчалась в покои дочери. Увидев плачущего Ману, она и сама еле сдержала эмоции: ей было очень жаль бедного пашу, который мог овдоветь с минуты на минуту. Женщина неуверенно, будто стесняясь, погладила Ману по плечу. — Паша, как она? Я только что узнала… — Плохо, — сквозь слёзы ответил Мана, — У неё жар, невесть откуда взявшийся. Юсеф-эффенди осмотрел неподвижно лежащую Хюмашах и сказал: — У госпожи родильная горячка. Жар нужно сбить немедленно, иначе она не протянет и до вечера… Сейчас я сделаю ей лекарство против жара… Клаха-ага! — обратился лекарь к старшему слуге, — Будешь давать это лекарство госпоже, и она придёт в себя. А эти травы завари и дай выпить Мане-паше, чтобы он успокоился и смог нормально поспать, а то на него страшно смотреть… Юсеф-эффенди был прав: за последние несколько ночей Мана-паша совсем сдал. И никто не мог на него повлиять: адмирал был непоколебим. Весь вечер и всю ночь он вместе с Михримах-султан сидел у постели Хюмашах, не сомкнув глаз. Видеть её в таком состоянии не могли оба. Мана-паша плакал без остановки, и у луноликой появилось ощущение, что его сердце вот-вот разорвётся на куски. — Паша, может, вам лучше выйти на свежий воздух? Я же вижу, что вам нехорошо. — Нет, госпожа, я останусь! — Мана слегка успокоился, — Я… Я просто боюсь: а вдруг Хюмашах придёт в себя или, не приведи Аллах… — паша замолк, слово «смерть» он не мог произнести, — а я об этом не узнаю? — Паша, вы узнаете об изменениях в состоянии её здоровья от меня! Уверяю вас, я ничего не буду скрывать! Мана-паша вышел в коридор и направился в сторону балкона. Боль сковывала его сердце, и каждый пройденный шаг давался ему с огромным трудом. Дойдя до балкона, он упал на колени, задышал часто и глубоко и громко закричал, царапая ногтями дворцовый пол. В этот момент ему казалось, что он остался совсем один в этом мире, и никто не может помочь, никто не может облегчить его боль, никто не слышит крик его души. Внезапно Мана почувствовал, как кто-то подошёл сзади и положил руку ему на плечо. Он обернулся и увидел Ками-пашу. — Мана… Бедный Мана! На тебя больно смотреть… Ты совсем осунулся! — Я уже давно потерял сон и покой, — слёзы снова начали душить Ману-пашу, — Если Хюмашах-султан умрёт, то я не знаю, как один с двумя детьми буду… Они потом обязательно спросят: «Где наша мама? Почему она не рядом?» Что я им скажу? — паша не выдержал и заплакал, положив голову на плечо друга. — Мана, поплачь… Хюмашах-султан не умрёт. Лекари знают, что делают, и вернут её к нам! Мана вернулся в покои Хюмашах-султан и увидел, что Михримах-султан прикорнула около её постели. Позвав Клаху, паша отдал приказ, чтобы госпожу увели из покоев. Слегка потряся женщину за плечо, Клаха-ага сказал: — Госпожа, вам нужно отдохнуть. В ваших покоях вас ждёт Хидэ-бей. — Скажи ему, что я сейчас подойду, — Михримах-султан наклонилась к дочери и, поцеловав её, вышла. Мана остался с Хюмашах наедине. Слёзы немного облегчили его боль, но видеть жену при смерти он не мог. Клаха заварил для него травяной сбор, и в эту ночь Мана-паша наконец-то смог уснуть. Но сон его был крайне тяжёлым и беспокойным. На следующий день адмирал проснулся спозаранку. Оглядевшись, он увидел с другой стороны кровати Михримах-султан и Хидэ-бея, которые о чём-то шептались. Заметив Ману, Хидэ расплылся в улыбке: — Проснулся! Вот теперь у тебя совсем другой вид, а то ходил по дворцу, словно тень… — Матсумото перевёл взгляд на Хюмашах, и его улыбка сменилась выражением ужаса, — Мана! Михримах! Мне кажется, или она не дышит? Михримах-султан кинулась к дочери и стала пристально всматриваться в её лицо. Мана-паша не находил себе места. Хидэ-бей быстро взял себя в руки и помчался в лазарет. Вернулся он уже с Юсефом-эффенди. Лекарь взял маленькое зеркало и приложил его к губам Хюмашах-султан. — Хидэ-бей не зря испугался: госпожа не дышит. — Сделайте же что-нибудь! — отчаянно закричал Мана-паша и выбежал из покоев, чтобы никто не видел, как он плачет. В коридоре его нагнали Ками и Хидэ. — Мана, ты должен быть сильным! Я же тебе говорил, что Хюмашах-султан не умрёт! Лекарь её спасает, так что верь в лучшее! И молись, чтобы Аллах даровал ей ещё долгих лет жизни! — Ками прав. Мана, молись за здоровье Хюмашах-султан! Аллах тебя услышит… Адмирал вернулся в покои Хюмашах-султан и, пока лекарь пытался реанимировать её, упал на колени и стал молиться за жену. И вот, наконец… — Госпожа! Паша! Аллах явил чудо: Хюмашах-султан пришла в себя! — Бисмиллях! — облегчённо выдохнул адмирал. Мана кинулся к жене. Хюмашах приоткрыла глаза и едва слышно проговорила: — Мана… Ты здесь… — Я здесь, солнце моё, рядом с тобой… — А где… дети? — За ними присматривает повитуха… Мелек-хатун! Принеси Хюмашах-султан детей! — Слушаюсь, паша. Хюмашах не могла оторваться от своих детей. Мелек хотела забрать их, но Мана жестом остановил ее: — Мелек-хатун, я сам присмотрю за близнецами. Дети должны быть с родными матерью и отцом. — Как прикажете, паша. Мана вышел из своих покоев и направился к повелителю, чтобы обсудить с ним обряд наречения детей именами и день, когда лучше его провести. Боль, щемящая и разрывающая его изнутри, исчезла, словно её и не было, и, казалось, что человека счастливее его на свете не существовало.