Малявка

Бегут дни, за днями — недели. Земля уже промерзла практически насквозь, даже кое-где покрылась бледным налетом снега. Мне кажется, именно так и можно сказать о наших отношениях с малявкой. Мы никогда не разговариваем сверх необходимого. Он не смотрит на меня, не разрешает помогать, не позволяет провожать до дома. Мне только и остается, что разглядывать его затылок, профиль, любоваться чувственными губами и — да! — теми самыми тонкими ключицами, что я запомнил еще с давних пор. Смотри, смотри! Но прикасаться не смей. Не смей, слышишь? Капай слюнями на парту, на пол, заливай тетрадь. Только прикасаться не смей. Я не чувствую себя в силах заговорить с ним, предложить себя в качестве партнера или друга. Просто не ощущаю, что ему это надо. Наверное, такое поведение недостойно альфы. По идее, я должен схватить его за руку, завалить себе на колени и отшлепать за игнор и пренебрежение. А потом трахать до стертых коленок, до сорванных связок и звезд в глазах. И пометить его — зубами, запахом, засосами по всему телу. Но кто я? Я долбаный рыцарь. И дело даже не в Лукасе, хоть мне и страшно представить, что будет, если он решит, что я обидел малявку. Нафига я буду набиваться человеку, которому не нужен? Да, его запах — самое прекрасное, что я чувствовал когда-либо. А это значит что? Что он мой Истинный. Но какой от этого толк, если малявка думает иначе? Не чувствует, сопротивляется, а может, у него уже есть альфа, которого он выбрал сам. Я не знаю, не спрашивал, да и не у кого было спрашивать. И все, что остается — сжигать пожухлую траву и листья в надежде почувствовать хоть нотку того запаха, что так будоражит мою душу.

***

Малявка уже второй день не появляется в школе. Не удивлюсь, если он простыл при такой непонятной сырой погоде. Надеюсь, ничего серьезного с ним не произошло. Стоит ли зайти и поинтересоваться здоровьем? Все же он меня сильно беспокоит. Конечно, есть двое отцов, чтобы позаботиться о нем, но... Инстинкты кричат, что нужно проверить все самому. Так, может быть, стоит хоть раз довериться им и повести себя как нормальный альфа, для которого забота о своем омеге — необходимость?

***

Я все же решаюсь и после уроков иду к малявке. Уже на подходе к дому мое беспокойство усиливается. Но вот чего я совсем не ожидаю — так это того, что случится после. Я как раз прохожу мимо окна малявки, когда оно с треском распахивается. На меня обрушивается просто убийственный в своей интенсивности аромат течного омеги, а сам малявка, потный, раскрасневшийся, смотрит на меня безумными глазами, расцарапывая себе в кровь руки и не замечая этого, и кричит хрипло, с надрывом, будто давно сорванными связками: «Ни-и-ик! Ни-и-ик! Помоги мне, Ни-и-ик!» Альфа во мне мгновенно сходит с ума. Мало того, что у моей пары течка, и инстинкты требуют сейчас же взять его, сделав своим. Вдобавок чувствуется, что моему омеге плохо, больно, и я, лишь я могу и должен защитить его и помочь. — Открывай дверь, я сейчас приду, — получается выдавить у меня высохшим из-за обуревающих чувств горлом. Я закрываю дверь не глядя, пинком, одновременно лихорадочно роясь в сумке. Выдавив таблетку противозачаточных — спасибо тебе за них, папа! — из алюминиевого блистера прямо в рот малявке, оглушенному запахом сильного альфы, заставляю запить водой из стакана прямо из моих рук. И уже буквально через несколько секунд стою в комнате маленькой квартирки, надежно прижимая собой тельце малявки к стене и жарко целуя сладкие податливые губы. Мои руки скользят по его горячей спине, то лаская, то сжимая собственнически. Мое тело, мой зверь буквально воет от возможности наконец-то присвоить партнера. А душа поет от восторга: можно прикасаться, можно собирать губами любимый запах с бледной шеи, ласкать языком тонкие ключицы. Можно, придерживая за влажные ягодицы, вжимать в себя маленького, хрупкого и оттого еще более желанного мальчика. Можно ловить его восхитительно сладкие вздохи и наслаждаться ответными жадными ласками, хриплым голосом, сбивчиво шепчущим в нетерпении. Теперь уже все можно. И я не верю, что в мире есть что-то прекраснее, чем горячая теснота, сжимающая сначала мои пальцы, а потом и член, чем раскрасневшиеся щеки моего омеги, чем его глаза, подернутые пеленой желания и цедящие слезы наслаждения, чем долгий сладкий судорожный вздох, перешедший в громкий крик облегчения и удовольствия. После, заново учась дышать, смывая с обоих пот и смазку, нежно втирая мазь в его кровоточащие царапины от острых ногтей, я впервые чувствую себя настолько настоящим и живым.

***

Это продолжалось два с половиной дня. Мы занимались любовью, принимали душ, перехватывали что-то на кухне, не в силах оставить друг друга ни на минуту. И я был совершенно не готов к тому, что наутро после течки малявка посмотрит на меня взглядом, режущим осколками льда, и скажет: — А теперь уходи.