Небо, что увидим завтра

Занзас, прочитав написанный от руки по-английски договор со всеми его пунктами (их было не так уж и много), подписал оба листа и отшвырнул их в сторону Цуны. Сам Цуна всё так же держал за руку Кёко, которую, казалось, не трогало происходящее, чему он очень завидовал. — Цуна, не устраивай шоу, пошли домой! — недобро зыркая своими налитыми кровью глазами, внезапно и очень громко процедил Занзас по-итальянски, явно на публику. Фран весь сжался, а Скуало сглотнул. Капитан, как и иллюзионист, знали своего босса слишком хорошо. Фран уже сочувствовал своему новому знакомому. Цуна не знал итальянского, уловив из обращения совсем крупицу информации: его напрягло сокращение своего имени. Интуиция, взвизгнув где-то на краю сознания, попыталась о чём-то предупредить, но было поздно. Занзас схватил Цуну за тонкое запястье обеими руками, что выглядело со стороны довольно мило, если бы Занзас не вдавил большой палец в мягкую область между косточками чуть повыше ладони. Цуне показалось, что ему в запястье вонзили нож или воткнули несколько тысяч острых игл. Острая боль тут же сменилась онемением, как после удара током. Занзас встал, подходя к нему, и давление резко усилилось, запустив новый круговорот боли. Цуна было отшатнулся, пытаясь вырвать руку, однако ноги у него тоже онемели, он не мог подняться со стула. — Дорогая, не устраивай шоу и не позорь меня! — между тем продолжил всё так же по-итальянски Занзас. Цуне было страшно. Он не понимал, что говорит этот человек, но, по всей видимости, для зевак показывалось шоу. Цуна знал, что в Италии не принято, чтобы женщина спорила со своим мужчиной на улице, потому окружающие на него, вернее, неё, сейчас смотрели осуждающе. А если брать в расчёт то, что он не знает итальянского, то есть он не может ничего ответить Занзасу так, чтобы вывернуть ситуацию в свою пользу. Цуна сомневался, что люди вокруг хорошо владеют английским или японским. Это было бы слишком для другой страны. Всё остальное произошло слишком быстро, в мгновение ока. Сзади, на шею, Цуне легла грубая рука, в которой было столько силы, что становилось дурно. Одно нажатие — и у него свело мышцы и перехватило дыхание. Этим и воспользовался Занзас, подхватив Цуну на руки, как принято носить девушек, продолжая надавливать на болевую точку запястья. Цуна переживал гамму чувств: злость, стыд, презрение к этому человеку — он бы и сам пошёл, своими ногами, так что незачем было устраивать этот театр. Занзас просто захотел его унизить. Фран успокаивающе взял Кёко за руку. Скуало, глядя на удаляющуюся фигуру босса, достал телефон и набрал номер из списка контактов. — Пусть Лусс и портной будут готовы, — произнёс он в трубку. — Мы в пути.

***

Цуна, продолжая находиться на руках у вселяющего панический ужас человека, этого Занзаса, рассматривал окрестности, запоминая местность. Он никогда не был в Палермо, а уж за городом тем более. Ему было не очень понятно, по каким соображениям мафиози не вызвали такси, но в итоге, спустя пару утомительных часов, за которые тело успело онеметь и затечь, они оказались около массивных ворот с видео-наблюдением и охраной, а позади возвышалось устрашающее сооружение. Он даже и не знал, как обозвать эту массивную пугающую каменную махину, до которой оставалось ещё добрых полкилометра. На одном из предметов в университете аспирант проводил над Цуной и однокурсниками эксперимент, показывая фотографии самых пугающих творений человечества, среди которых были замки и дворцы со всего мира. Фасад же этого дворца — каменный и устрашающий — доминировал над ландшафтом, словно дыша непререкаемой властностью, что усугублялось эффектным чередованием закрытых ставнями окон и увенчанных полукруглыми арками апертур. Дворец, виднеющийся впереди, подавлял одним своим видом. Цуна сглотнул, когда ворота перед ними открылись, впуская на территорию. Он обернулся, желая встретиться взглядами с Кёко, и та, несколько натянуто улыбнувшись ему, помахала рукой. Для Цуны девушка сейчас была тем, что связывало его с прошлой жизнью, до того, как он очнулся в самолёте. Эдаким лучиком света, нитью реальности. — Может, отпустишь меня уже? — попросил Цуна у Занзаса. — Босс, он уже никуда не сбежит, — вмешался Скуало. — Тебе не кажется, что это слишком? А если кто увидит? Хмыкнув, Занзас отпустил руки в прямом смысле, и его ноша шлёпнулась на дорогу. Цуна охнул, познакомившись спиной с твёрдой бетонной поверхностью. Кёко бросилась к нему, но он отказался от помощи, самостоятельно пытаясь встать. Ноги тряслись, не слушались, но, тем не менее, Цуна уверенно упёрся стопами в бетон, вскидывая голову и встречаясь с насмешливо-презрительным взглядом красных глаз. Бесило, что этот мафиози продолжал считать его чуть ли не пустым местом, хотя он доказал им обратное. Отрицание было налицо. К ним бежало два человека в одинаковых костюмах, но рубашках разного цвета — в голубой и цвета бордо. — Занзас, где он? — спросил по-итальянски довольно юный парень, переводя дух после быстрого бега. Его волосы были такими же пепельно-светлыми, как и у Скуало, но отличались по длине: если Скуало походил на русала с пышной гривой, то у парня волосы не доходили до середины шеи. — Разуй глаза, мусор, — хмыкнул Занзас, толкая в сторону парня Цуну. Савада чуть не растянулся на земле, едва удержав равновесие на словно деревянных ногах. — Но, Занзас… — второй парень — черноволосый, кареглазый азиат, задумчиво почесал пятернёй короткий ёжик волос. — Как-то не похож он на Юса… Среди почти незнакомой речи мелькнуло короткое Юс. Цуна и без того понял, что речь о нём — замене, а когда мелькнуло упоминание имени Савады Юсея… — Вашу ж мать, говорите по-английски, чёрт вас дери! — не выдержал Цуна, разразившись бранью на японском. Парень в бордовой рубашке обратил на него внимание и подошёл к нему, хватая за подбородок и вглядываясь в лицо. Цуну опалило гневным взглядом; зелёные глаза смотрели изучающе. — Так это девка? Печально, хотя поправимо… «Да что с ними всеми не так?! Нафига сразу хватать за подбородок?!» — подумал Савада, с размаха врезаясь кулаком в живот подростка, так бесцеремонно разглядывающего его. — Гокудера, ты невежлив, — заметил по-японски второй парень. Цуна отметил про себя, что они оба явно моложе, чем он сам. — Прости его, — и, приветливо улыбнувшись, протянул руку. Помедлив, Цуна пожал её. Тем временем тот, кого азиат назвал Гокудерой, разогнулся, вытаскивая из карманов связку динамита. Но, прежде чем Цуна успел испугаться или как-то отреагировать, поползновение Гокудеры быстро прекратил Скуало. Савада просто стоял и растерянно наблюдал за происходящим. Фран, одарив его то ли сочувствующим, то ли меланхоличным взглядом, похлопал по плечу. Пока остальные обсуждали что-то по-итальянски, Цуна разглядывал окрестности и грандиозную резиденцию Вонголы. Ему казалось, что он попал в другой мир, что он умер, очнувшись где-то в Аду или сразу в Чистилище — до того происходящее было странным и одновременно ужасным. Кёко держала его за руку, ладонь её была холодной и мокрой, и он понял, что девушка тоже боится. — Нечего тут стоять, мусор, — сказал, наконец, Занзас и направился по дороге к резиденции. Когда все двинули за ним, Фран немного притормозил, ровняясь с Цуной и Кёко. — Эти два подростка — люди погибшего «Десятого», — шепнул он Саваде. — Хаято Гокудера — это тот, которого ты ударил, а Такеши Ямамото — второй. — Спасибо, Фран, — поблагодарил его Цуна. — Скажи, о чём они говорили? — Ну, Хаято возмущался, что «Десятого» будет заменять непонятное недоразумение, — пожал плечами Фран, гнусаво, но довольно забавно. Цуну веселило то, как Фран проговаривал слова. — Но не заморачивайся, Хаято — фана-а-атик Юсея Савады. Капитан Скуало распорядился, так что тебя в скором времени обработает наше подобие стилиста, а потом портной снимет с тебя мерки и переоденет. Цуна смерил идущего впереди Хаято оценивающим взглядом. Этого парня он собирался первым прижучить, как подвернётся возможность. Если отношение Занзаса или Скуало ещё можно было стерпеть, то этот кадр, который был моложе его лет на пять, если не больше, нарвался на промывку мозгов. Особняк, дворец, или чем там являлась резиденция Вонголы? — встретил Цуну роскошным убранством. В зобу дыхание спёрло, как говорится. Бедный Цуна, который донашивал вещи до того, как они отслуживали своё, просто терялся среди этого неприличного богатства: дорогие вазы, репродукции известных картин, статуи и старинные светильники на специальных креплениях под потолком. — За твоей девкой приглядят, — довольно агрессивно бросил Хаято, обращаясь к Цуне на японском. Как по команде две девушки в чёрной форме горничных вышли из-за угла, поклонившись присутствующим. — Цуна-кун, не волнуйся за меня, — ободряюще улыбнулась Кёко. Горничные или служанки — он не разбирался в этом — увели куда-то прочь Сасагаву, а его самого потащили вперёд, втолкнув в одну из комнат. Посреди помещения стоял мужчина, волосы которого по расцветке больше походили на попугая. Увидав Саваду, он охнул и потянул его к креслу, усадив в него. — Оставляем его на тебя, Луссурия, — бросили им, хлопнув дверью. Этот Хаято невероятно раздражал Цуну. — Ох, ты не волнуйся, я не такой, как эти злюки — босс и Ску! — рассыпался в извинениях за своё начальство Луссурия. — Расслабься. — Постараюсь, — вздохнул Цуна, действительно расслабляясь. Пока из всех, кто ему встретился, отвращения не вызывали Фран, Ямамото Такеши и этот Луссурия. Луссурия достал несколько коробок с краской и стал рассматривать их. Выбрав одну, он кивнул, подходя к Цуне. — Так, сначала снимем твой макияжик, а потом я тебя покрашу и подстригу. — Оставляю это на тебя, — устало отозвался Цуна. Ему уже было всё равно. Если честно, то больше всего ему хотелось лечь спать и хоть ненадолго отрубиться от давящей с разных сторон реальности. Ему было всё равно, что с ним сейчас будут делать, так что Цуна расслабился, отдавшись в руки этого странного Луссурии. Да и кресло было удобным. Спустя несколько часов Луссурия, покрасив Цуне волосы, состриг отросшие пряди, укладывая волосы в причёску как у Юсея Савады: едва прикрывающие мочки ушей пшеничного цвета пряди и коротко подстриженный загривок. — Готово, — улыбнулся Луссурия, немного взлохматив шевелюру Цуны. Он не узнавал себя. Цвет волос и причёска изменили черты лица. Выглядел Цуна совершенно по-иному, и его карие глаза сейчас выделялись на бледной коже, как никогда. Этот цвет спелой пшеницы сотворил с ним нечто непоправимое. Вытащил наружу всё, что Цуна прятал глубоко внутри. — А теперь пошли, я отведу тебя к портному. Луссурия вывел его из комнаты, и они поднялись на второй этаж по винтовой лестнице. Портной прочитал Цуне целую лекцию о специфике итальянских костюмов, которые всегда приталенные, сидящие, как вторая кожа, что было, в общем-то, не сильно интересно попавшему в это затруднительное положение Цуне. Сняв мерки, портной сам одел его в костюм, хотя тот всячески сопротивлялся. Цуна стоял перед зеркалом в стильном бежевом костюме с мягким плечом, в удобной рубашке цвета пламени — такой же яркой, с чёрными запонками на лацканах. Он, мягко говоря, стушевался. Из нагрудного кармана выглядывал платок под цвет рубашки — как пламень, а чёрно-бежевый галстук гармонировал с костюмом. Завершали образ новоиспечённого «Десятого» удобные чёрные мокасины. — Это не я, — грустно сказал Цуна, не узнавая себя в отражении. Из зеркала на него смотрел холёный молодой мужчина, почти ничего общего не имеющий со студентом Савадой Цунаёши.