The face of God

Энн занесла свою руку над дверью уже третий раз за последнюю минуту. Выпытав новый адрес своего сына у Лэсли, она незамедлительно поехала к дому Джоди. Все, чего ей хотелось — это увидеть сына, рассказать ему о наболевшем, обнять его как в детстве и долго гладить по мягким кудрям, сидя в тишине. Она снова потянулась к звонку сбоку от старой двери и, резко выдохнув, будто стеснительная школьница, отпрыгнула назад. Она сто раз прокляла эту идею, ведь то, что Гарри ушел — во многом ее вина, и нет никаких гарантий, что он захочет ее выслушать. Каждую ночь, оставаясь наедине с собой, она проклинала себя за то, что не смогла держать рот на замке, и теперь их семья разваливается на кусочки. Дверь открылась, и перед ней появилась женщина с ярко-рыжими волосами. — Здравствуйте, — как-то неуверенно протянула Энн. — Здравствуй, милая. Чем могу помочь? — задорно спросила Джоди, отряхивая свой фартук. — Я мама Гарри. Могу я его увидеть? Настрой хозяйки квартиры тут же сменился на более серьезный. С одной стороны, перед ней женщина, которая допустила то, что ее родной сын оказался на улице, которая не смогла принять своего ребенка таким, какой он есть, но с другой стороны, перед ней стояла такая же, как она, мать. И раз она каким-то образом здесь (с учетом того, что Гарри контакты оборвал и где живет, не говорил), то она заслуживает шанса. Наверное, вообще каждый заслуживает его. — Я Джоди. Проходи, дорогая. — Энн… Он дома? — растерянно спросила женщина. — Нет, я отправила его отнести кексы мальчикам… То есть Луи, Зейну и Лиаму. Пойдем, у меня еще много, выпьем чаю, — она подхватила Энн за руку, — более того, нам есть что обсудить. Они прошли внутрь. Сразу же повеяло каким-то домашним уютом. Здесь была средних размеров кухня с большим столом, что по цвету походил на волосы хозяйки, посередине. В доме царил легкий беспорядок, но во многом именно это позволяло чувствовать себя в нем менее скованно, чем обычно, когда впервые приходишь в чужой дом. Запах свежей выпечки заставлял мгновенно почувствовать голод. Энн осторожно прошла и присела. Ей правда не нравилось, что эта женщина отправила его сына разносить кексы, а больше всего ей не нравилось, что он пошел к этому Луи. Но, так или иначе, благодаря ей, ее сын спит не на улице и не в кровати вышеупомянутого. Джоди молча налила чай, пододвинула тарелку с кексами и уселась напротив. — Гарри… — начала Энн, — когда он вернется? — Не знаю, обычно до полуночи он возвращается, раньше я его не жду. Я ведь не его гиперзаботливая мамочка, не так ли? — усмехнулась Джоди. — По… полуночи?! — Милая, он подросток. Если он возвращается домой не под кайфом, это уже хорошо. — Много ли вы знаете о современных подростках? — возмутилась Энн. — Побольше многих. Но речь сейчас не обо мне и, не обижайся, не о тебе. Речь идет о Гарри и, может, это не мое дело, но, кажется, ты его сильно обидела. — Я знаю, — женщина вздохнула. — Но как теперь мне его вернуть домой? — Ты и твой муж должны принять его таким, какой он есть. Гарри нравится здесь, и знаешь, почему? — она накрыла ее руку ладонью, — Здесь его никто не осуждает за то, что он гей. Вообще за то, кто он. — Я не осуждаю его, клянусь, я готова принять его, решить проблемы с его отцом, я все сделаю, но, — Энн запнулась, и ей действительно не хотелось говорить об этом человеке, но он и был главным камнем преткновения, —, но этот Луи, он такой взрослый, он практически в отцы ему годится. — Брось, ему всего двадцать восемь. — Но Гарри шестнадцать, он ребенок. — Вспомни время, когда тебе было шестнадцать. Вспомни, а теперь представь, что на тебя посмотрел такой горячий и опытный парень, как Луи. Разве ты не влюбилась бы без памяти? — Господи, — Энн опустила голову, — но ведь он мой сын. Не могу же я просто оставить это как есть. — А что ты можешь сделать, Энн? Можешь залезть в его голову и перетряхнуть там все? Нет, — Джоди не собиралась сейчас на словах жалеть мать Гарри, только потому, что действительно хотела помочь. — Можешь запереть его под замком, чтобы обезопасить от всего на свете? Нет. Но ты вполне можешь постараться исправить то, что произошло по твоей вине. И, да, пытаться исправить надо не тех, кто любит кого бы то ни было, а тех, кто ненавидит. Кому надо вправить мозги, так это твоему мужу, но никак не мальчику. — Мы разводимся, — строго произнесла женщина. — И я не хочу вправлять ему мозги, вообще больше не хочу слышать его мнения по поводу ориентации моего ребенка. Это отныне не его дело. Слезы отчаяния подступили к глазам. Ей страшно. Вся эта счастливая семья вмиг разрушилась, когда каждый из ее членов показал свое истинное лицо: сын – гей, муж — изменник и она, потерянная и разбитая. Женщина расплакалась прямо на глазах у Джоди. Просто потому, что нельзя было больше держать это в себе. Рыжеволосая женщина обняла ее, пытаясь утешить. — Все наладится. У тебя ужасно умный и талантливый сын. Ты видела его рисунки? Ты должна им гордиться. Важно то, что он создает удивительные вещи и то, что он хороший человек, а не то, на девочек ли он засматривается или мальчиков, пойми, — она продолжала поглаживать её спину. — Он просто чудо. И он простит тебя, он не сможет быть жесток. Вы обязательно помиритесь.

***

Тем временем тот самый ребенок, оставив адрес Луи напоследок, оказался в кабинке лифта, что везла его наверх, к самому желанному месту в мире. Он ожидал, что обязательно встретит в квартире какого-нибудь парня, с которым ебется Луи, но его это не волнует, потому что главное — это увидеться с ним. Он был взволнован, потому что у него был сюрприз для Томлинсона. Что-то получше кексов от Джоди, хотя он никогда не посмеет сказать ей это в лицо. Автоматические двери распахнулись, и он поплелся к квартире, как-то уж совсем неуклюже переставляя ноги. Он увидит Луи после целых двух недель, когда они виделись лишь урывками в кафе, где работает Гарри. Наедине. Дверь оказалась не заперта, значит, Луи дома. — Луи? — позвал Гарри, проходя внутрь. — Солнышко! — театрально воскликнул Томлинсон, делая из простой клички едкое оскорбление одним лишь своим тоном. — Как смешно, унижайте все маленького тинэйджера глупой кличкой, — разворачиваясь лицом к Луи, ответил мальчик. — Ты опоздал буквально на полчаса, — обходя кухонный стол, сказал мужчина, — мог бы поучаствовать в моих играх. — Воздержусь от чужой компании. — Зря. С чем пожаловал? — Вот, — он протянул коробочку с кексами, — Джоди просила передать тебе это и послание, — Гарри прокашлялся, — цитата «Съешь все и не будь невыносимым ублюдком. Люблю, целую». — Это в ее стиле, — он выхватил коробку и открыл ее. — Странные вы… Все вы, — протянул Гарри. — Есть немного, — он вытащил один и слизнул сливки, — хочешь? — он поднес сладость к губам мальчика, размазывая остатки по уголкам. — Похоже на дешевое порно, — протянул он, облизываясь. Но Луи не позволил Гарри самому слизывать эти сливки. Дешевое порно — как раз то, что надо. Что если ему самому хочется слизать? Они на секунду застывают друг напротив друга: Луи смотрит на его губы, а Гарри чуть краснеет под таким пристальным взглядом. Его собственные чуть трепещут, и мальчик пытается как-то совладать с собой, когда рот мужчины оказывается слишком близко и языком тот слизывает остатки сливок. Этот жест перетекает плавно в поцелуй с ярким привкусом сладости и неимоверного желания, которое исходит от них обоих. Луи засасывает нижнюю губу с громким звуком, что сводит Гарри с ума и заставляет его буквально дрожать от предвкушения чего-то большего на этот раз. Он ведь пришел с надеждой именно на это. Где-то в получасе езды на кухне сидит его мать и рассказывает Джоди о том, что ее сын — искушенный развратом жизни ребенок, а он стоит здесь по своей воле, искушая мужчину гораздо больше, чем он сам мог себе представить. Луи откладывает коробку с кексами и обхватывает мальчика за талию. Тот вздрагивает, но жмется еще сильнее к мужскому телу. Вскоре его подхватывают, и он оказывается усаженным на кухонный стол. Луи устраивается между его ног, все еще сжимая талию, и теперь уже жадно целует шею. Он двигается отточено, но плавно, будто каждое его движение — часть большого танца, который он репетирует годами. По сути, поцелуи в шею приносят больше удовольствия тому, кто их получает, но сейчас Луи в равной мере наслаждается тем, что он проделывает сам. Его сводит с ума только одно прикосновение губами к этой нежной коже. Она как шелк. Несмотря на все ночи, что Гарри провел в компании Найла и его друзей, отрываясь в клубе в последнее время, от него все еще пахнет той самой невинностью, что кружит голову Томлинсону. Каждая клетка тела мальчика реагирует даже на малейшие прикосновения, и это вовсе не из-за отсутствия опыта. Просто когда сексуальное влечение и влюбленность объединяются, это заставляет мозг отключаться, отдаваясь одним эмоциям, которые хлещут через край. У него есть сильные чувства — это уже залог хорошего секса. Луи стягивает с него свитер и начинает с еще большим напором целовать его ключицы. Они так же прекрасны, как шея. Появляется неимоверное желание укусить мальчика, что он себе позволяет. Когда тот поднимает левую руку, в глаза Луи сразу же бросается маленькая татуировка с изображением звезды. Он тут же отрывается от своего дела и изумленно смотрит на мальчика. — Что это? — спрашивает он, касаясь рисунка кончиками пальцев. — Это ты, — опуская глаза, отвечает Гарри. — Я? Что-то не очень похоже. — Ты — звезда, до которой я должен дотянуться. А пока ты побудешь на моей коже. — Ты сумасшедший ребёнок, — он тут же поцеловал его. — Тебе ведь нравится это…– сквозь стон прошептал мальчик. Конечно, это нравилось Луи, но он никогда не произнесет это вслух и не признается даже самому себе. Он говорит «спасибо» на своём языке. Мужчина подхватывает кудрявого одним движением и прижимает к себе. Гарри хватается руками за его шею и понимает, что они идут по направлению к кровати. Перед глазами все плывет. Когда Луи аккуратно укладывает его на спину, он обхватывает его лицо руками, чтобы поймать взгляд любимых глаз. Он не может разглядеть в них ничего, кроме темноты, которая пришла на смену ясной голубизне. Луи чувствует, как какие-то нити внутри него рвутся. Возможно, это остатки здравого смысла расходятся по швам. Этот мальчик стучится в его стены, хочет сломать их, но они возведены слишком добротно. Мужчина поднимает его левую руку, чтобы поцеловать место, на котором навсегда запечатлены чернила. Он обводит языком контуры маленькой звезды, засасывает чувствительную кожу, снова и снова целует это место. — Тебе нравится? — смущенно спрашивает Гарри снова. — Великолепно. Луи снимает свою футболку, прежде чем снова оказывается прижатым к Гарри. Он опускает руку к его паху, чтобы удостовериться, что мальчик готов к действию. Через ткань джинсов он чувствует твердый член. Гарри тут же реагирует на этот жест громким стоном. В привычной для себя манере он закусывает нижнюю губу и сильно зажмуривает глаза, по телу пробегает дрожь, и он пытается ухватиться за Луи. Но тот непреклонно стимулирует тело, продолжая заставлять мальчика стонать. Гарри открывает рот, прося об очередном поцелуе, но мужчина отказывает ему в такой роскоши. Он засовывает пальцы в его рот и тот жадно начинает их сосать от переизбытка эмоций и чрезмерного возбуждения. На лице Луи расцветает самодовольная улыбка, он довел мальчика до такого состояния, когда хочется выть от чрезмерного возбуждения и хоть чем-нибудь занять свой рот. Вскоре, оказавшись абсолютно голыми, они начинают снова страстно целоваться. Их тела движутся в унисон и кажется, будто границы между ними стерлись, всякое расстояние уничтожено, и они теперь одно целое. Луи берет в руки тюбик смазки и крутит между пальцами, но Гарри резко перехватил инициативу в свои руки. — Можно, — он запнулся, — можно я сам? Луи ничего не сказал, лишь передал тюбик в руки мальчику и начал наблюдать за ним. Тот взял презерватив с тумбы и посмотрел Луи в глаза. В них читалась заинтересованность и ужасное желание. Он аккуратно натянул презерватив на уже давно стоящий член. Затем он взял кисть Луи и поднес пальцы к губам, в его глазах было столько восхищения и покорности по отношению к этому мужчине. Мальчик начал целовать каждый палец на его руках, так нежно, ласково, мягко, что у Томлинсона приоткрылся рот от такого прекрасного зрелища и ощущений. Он выдавил на эти пальцы немного смазки и сел прямо на его пах. — Сделай это, — прошептал он. Луи незамедлительно ввел два пальца в узкое колечко мышц, отчего пальцы на ногах Стайлса поджались и он оперся руками о спинку кровати. Томлинсон начал водить пальцами внутри, каждый раз заставляя мальчика кричать с такой силой, что он не понимал: это боль или наслаждение. Гарри, уже порядком вспотевший, но жаждущий продолжения, остановился. Луи убрал руку и удобно лег на спину. Потерявший всякое терпение, Гарри насадился на член и дал себе несколько секунд, прежде чем начать активно двигаться. В его движениях была животная страсть, которая никак не вязалась с образом, который он являл собой пару десятков минут назад. Весь его пыл был направлен на движения вверх вниз. Он запрокидывал голову и громко стонал, похрипывая. На глазах давно проступали слезы, но движение не прекращалось. Луи в свою очередь сжав пальцы на талии, громко стонал, испытывая неимоверное наслаждение. Он громко матерился, и это смешивалось со стонами, рвущими грудь мальчишки изнутри. Это навсегда отпечаталось в голове у Гарри: учащенное дыхание, урывки слов, руки, больно сжимающие тело в области живота, и член, который двигается внутри него, который он мог сам контролировать и направлять так, чтобы каждый раз он попадал по простате. Еще один звонкий стон раздался, и Луи, готовый кончить, еще раз взглянул на Гарри, который с таким остервенением прыгал на его члене. Он кончил в презерватив. Стайлс остановился, и Луи заметил, что Гарри тоже кончает ему на живот, ни разу не прикоснувшись к своему стояку. Он упал прямо на мужчину, вспотевший, обессиленный и абсолютно счастливый. Гарри лежал на нем, прильнув губами к плечу и вдыхая запах пота и самого Луи, его волос, ключиц. Этот запах любимого человека он не променял бы ни на что в мире, но он не уверен, что Луи чувствует хоть что-то отдаленно похожее на это. Темнота обволакивала двоих, делая атмосферу в комнате ещё более интимной. Гарри все ещё лежал, плотно прижавшись к голому телу. Он смотрел перед собой и видел огни ночного Лондона сквозь стекла практически от потолка до пола. Впервые он понял, зачем Луи такая квартира. Ему хотелось спать, а Луи все не переставал перебирать его кудри. Они мечтали никогда не вставать с этой кровати. Но вдруг раздался звонок в дверь. — Это ведь шутка? — рассмеялся Томлинсон. — Похоже, что нет. Открой. Гарри нехотя отпустил Луи, который, к слову, даже не удосужился надеть футболку, только джинсы, еле висящие на бедрах. Через приоткрытую щель стеклянного проема Гарри мог видеть все, что происходит у входа. Луи открыл тяжёлую дверь и увидел мужчину. Он ничуть не удивился тому, что Луи слегка не одет. — Сынок, — произнёс мужчина. — Пап, что тебе нужно? — Не предложишь пройти? — Я не один. — С девушкой? — ухмыльнулся мужчина. — Я вам не помешаю. Луи впустил его внутрь. Его сердце чувствовал что-то неладное. Отец никогда не заявлялся просто так сюда. Неужели ему снова нужны деньги? Со стороны это выглядит так, будто Луи неблагодарный сын старого отца. Но каждый из них знает, что их отношения далеки от подобного шаблона. Мужчина присел на диван посреди комнаты. Луи пристально смотрел на него, стараясь придать себе как можно больше безразличия. — У меня плохие новости, сынок. — Сколько тебе нужно? Давай без этой хуйни типа у тебя мировые проблемы, — раздраженно сказал Томлинсон. — Это гораздо серьёзнее, чем деньги. — Что же для тебя может быть дороже денег? — У меня рак, — перебил отец. — Знаешь, это низко для тебя, отец. — Я не вру. Мне осталось чуть меньше месяца. Не говорил тебе, потому что предвидел твою реакцию. Луи будто облили кипятком. Его отец думает, что он будет любить его после стольких лет взаимной ненависти друг к другу только потому, что он умирает? Если бы он знал, что помимо существующей между ними вражды его сын ещё и гей, вряд ли бы он пожалел его. Но и смерти своему отцу он не желал. Он бы мог просто жить, как и раньше. — Мне жаль, — сухо произнёс Луи, — есть что-то, чем я могу помочь? — Мои дни сочтены. Просто хотел, чтобы ты знал. — Что ж, я знаю теперь, но это ведь ничего не изменит. — Мама знает? — Нет. Скажу ей сегодня… Разговор становился все более неловким. Их спас телефонный звонок, который отвлек Томлинсона старшего. Он встал, поправил одежду и быстро ушёл, кинув «до встречи» и закрыв дверь. Гарри был в шоке от этой картины. Отец Луи болен, а ему все равно. Он не выглядит расстроенным. Томлинсон сразу же направился в душ, его маленькая сказочная ночь закончилась. Капли стекали вниз, и он даже сам не смог различить: вода это или слезы. Было тошно от этой ситуации, в которой ему действительно не жаль старика. Жаль только, что он никогда не узнает правду про своего сына. Тёплая рука коснулась его предплечья. Он может не оборачиваться, это Гарри. Он нежно целует шею мужчины, по которой течёт вода. Ему не важно, почему Луи так относится к отцу, почему он скрывает свои чувства, пока он сам в его распоряжении и готов принимать миллион чувств, которых он хочет ему подарить. Луи не признает, что ему плохо от сложившейся ситуации, но Гарри не нужно его признание. Он просто прижимается к его телу, крепко обнимает и не нужны никакие слова. Им не нужно ничего. Стекла запотели, а вода все продолжала стекать, как будто унося их в другую вселенную, где есть только эта душевая кабина и они вдвоём. Чувства, которые так сильно запутались, отношения, которые нельзя назвать нормальными. Гарри не хотел уезжать домой, Луи не хотел, чтобы все это кончалось. Маленькая сказка, где он впервые почувствовал себя живым. Эта долгая ночь выбила его из привычного строя. Он знает, что утром все закончится. Он снова наденет маску безразличия, притворится, что Гарри для него ничего не значит, простой трах на ночь, официант, работающий в кафе неподалеку. А сейчас он спит в его кровати, создавая какой-то домашний уют в этом холостяцком гнезде. Ночь и день в его мире всегда сосуществовали на контрасте. На жестоком для каждого, кто повелся на Томлинсона, контрасте. Но теперь он, кажется, угодил в собственный капкан, и он понятия не имеет, как разжать тиски. Мальчишка лежит на животе, и его спина вздымается при каждом вдохе. Лунный свет заливает комнату, оттеняя нежную кожу. Кудри ещё немного влажные после душа и пахнут цитрусовым шампунем, которым Луи сам помыл его. Для него все это так странно и ему страшно впускать этого ребёнка в свою жизнь. Он впервые думает не только о своем благе и не хочет отнимать у него юность, обременяя отношениями. Луи как никто другой понимает всю важность быть молодым и свободным. Он не считает себя достойным всего, что может дать этот мальчишка. Он не хочет быть его ошибкой, не хочет лишать его вещей поважнее девственности. Доверчивости, доброты, детской наивности, искренности в проявлении чувств. Луи целует его спину, прежде чем лечь и притвориться, что этого никогда не случалось. Он решает, что утром все будет как обычно. «Я люблю ночь. Время, когда он притворяется моим. » Гарри.