***
Прайм перезаряжался – Рэтчет потребовал от него этого: после такой растраты энергии ему нужно было чаще отдыхать, к тому же все пока было тихо. Эта тишина во время отдыха превращалась в кошмары, столь реальные и болезненные, что Прайм не ощущал облегчения от перезарядки. Рэтчет стоял и смотрел на него снизу вверх с таким выражением, что Прайм предпочел покориться и пойти снова отдохнуть после нескольких суток тренировок и планирования: процессор был перегружен. Он только сбросил часть процессов, как ощутил рядом чужие поля, но зажигать оптику не стал – Джаззу можно, он наверняка чувствует отголоски его усталости. За это было стыдно как командиру – самого Оптимуса связь не нагружала почти ничем новым, небольшие шумы первое время не в счет. Неожиданностью стало то, что лейтенант влез на платформу и прижался капотом куда-то под Искру, и стало странно тепло и действительно спокойно: он закрыл его от всего остального. – Спи, мой командир, – черные пальцы трепетно провели по граням толстой нагрудной брони, на большее Джазз не решился. Ему вернули жизнь, надежно сковав с тем, в кого он был влюблен; потеря близнеца рвала Искру, но новая связь, на которую он сам охотно откликнулся, заглушала это. Ему позволили жить, даже любить себя – на ответ он и не надеялся, но сделает все, чтобы командир через эту войну прошел целым и снаружи, и в Искре. То черное, холодное в нем, что порой дотягивалось до Джазза ночами, он сдержит. На автоботской «базе» было спокойно: Юсс – старый, надежный город, его стены нерушимо хранили тех, кто пришел под их защиту; но скоро покой был нарушен воем тревоги и топотом собирающихся солдат. Площади и посадочные площадки с трудом выдерживали трансформы огромных шаттлов, мир наполнился лязгом и ревом турбин – но это были звуки жизни.***
Сенат не знал, что среди них предатель, не знал и истинную силу тех, кого породил Золотой век. Десептиконы, явившиеся к стенам города из ниоткуда, как скраплеты поглощали расстояние от окраины к зданию сената. Они обрушивали трассы и мосты, из глубин поднимались еще и еще солдаты, предатели из горожан вливались в эту массу, как ржавчина разбухающую и такую же беспощадную. Никто не успел эвакуироваться. Ударный отряд Мегатрона ворвался, просто сметя разбитые отряды сенаторов, не было в них единства; и вот он предстал перед ними – облитый энергоном, оскаленный и безумный в своей жажде покарать. Он должен был что-то сказать тем, кто вершил их судьбы, решал за них, уродовал новые Искры, но лишь отразил клинком выстрел чьего-то плазмагана и сорвался в атаку – нет, бойню, просто раздирая чужие корпуса, такие бесполезные против него. Это был сигнал: десептиконы утопили это место в энергоне, здесь выплеснулись копившиеся безумие и боль. – Отходим! – хрипло выкрикнул Мегатрон: Прайм уже скоро будет здесь, но город Мегатрону не нужен, ему нужно нечто большее, само сердце, сам источник их жизни. Еще немного… Нижние врата распахнулись – первым это ощутил мнемохирург: он достаточно давно находился тут, чтобы ощущать это место, его истрепанная Искровая связь сделала его чутким до изменений, оголенным по самую Искру. – Выпусти этого полупроцессорного, – Лоуб пришел к Фарме; тот поднял взгляд от планшета и разблокировал бокс-одиночку. Рыжий меха, что принес им темную весть, спарклинг, не желающий превращаться в винтик системы – он приглянулся им, и посланца убивать или сводить с ума не стали. Он им еще пригодится, решили они тогда, и время пришло – они должны полностью блокировать это место, но сделать это можно только с двух сторон; Фарма, как летучий, им не подходил, а отряду, что бдел у самого компьютера, они не доверяли. – Пора погеройствовать, Хот Род, – ему отдали ключ, что поможет отрезать их со всех сторон толстенными материнскими плитами от мира, легкий гонщик доберется до внешнего терминала – а Лоуб рухнул в кресло возле внутреннего. – Давай – мне, кажется, настает конец. Ты же не хочешь сменить один террор на другой, Искорка? Хот Род многозначительно покрутил пальцем у процессора и посмотрел на ключ блокировки. – Сделаю, я вам не ровня, – гонщик шустро заторопился по коридорам. Фарма влил в магистрали Лоуба еще стимулятора: он как врач видел, что происходит, и очень опасался, что Трепан действительно жив, и если его как отмычку притащат сюда, он не справится с Лоубом. У них оставались секунды; гонщик едва не налетел на десептиконов, он обошел их, не замеченный лишь за счет стоящего тут фона; до терминала он все-таки добрался и ввел ключ. «Готов, теперь вы, а я сваливаю». Лоуб начал вводить код, но в Искре словно что-то взорвалось; он услышал крик – нет, это было внутри него, крик его страдающей пары. Фарма попытался встряхнуть его. – Скорее! – Фарма не мог ввести код, это должен был быть кто-то из мнемохирургов: увы, система с этой стороны была иной. – Трепан, – Лоуб слепо тянулся… Летун сжал кулаки, а потом бросился из пультовой: он тут погибать не собирается, а этого… уже не спасти. Надежда теперь только на сопротивление внизу, а тут сейчас разверзнется плавильня. Оверлорд волок за собой пленника – тот висел словно сломанная моделька, только звал, всей Искрой звал того, с кем един до конца. Лоуб встретил их у полузакрытых створок второй линии; автоматическая система попыталась уничтожить древнее чудовище, но тот только рассмеялся и в несколько залпов разрушил пушки, даже не выпуская из манипулятора хрупкий корпус: Трепан еще силился поймать в фокус Лоуба. Шоквейв вышел вперед – желтая линза смотрела с каким-то презрением на переломанное своей же зависимостью существо. Он молча направился к створкам; направленный в него плазмаган беспокоил его не более, чем пульсирующий жар просачивающегося через трещины горячего металла. Он одним движением целого манипулятора подал сигнал Оверлорду – раздался тихий треск. Лоуб остался один на один с сотворенным его иглами чудовищем. Пламя от взрывающихся механизмов обороны, запах энергона – и он. На выкрик кодов, тех, что должны были остановить любого измененного его иглами, его наотмашь ударили дулом. – Убей! – в процессоре только крик партнера, рвущая Искру боль; Трепан был удивлен, погиб быстро – раз, и угас. Оверлорд, его ухмылка – «он хотел спасти тебя»… Шоквейв – как всегда, бесстрастен, молча отвернулся от мнемохирурга, а Лоуб взвыл, падая на колени, и попытался сам вскрыть себе процессор, рыдая. «Не могу, хочу», – смерть как благодать, он уже раздавлен… Горячий ствол обжег щеку; Лоуб поднял разбитую оптику, смотря в единственную линзу. Он уже не сможет его изменить, не сработали заложенные коды подстраховки… – Кричать нелогично, – произнес ученый, и грянул выстрел, разнося на части шлем и большую часть грудного отсека, – быстро умер, запчасти. Еще не посеревший корпус был сброшен в расплав: Шоквейв за собой дезактив не оставлял – нерационально. Последней преградой на пути десептиконов остался лишь фемский отряд, но что-то неладное происходило с ними, теми, что были практически у ядра системы. Сигма, как и любая цельная система, готовилась защищаться, используя то, что было некогда сотворено ею.