***
На следующее утро, когда мы, зевая, вползаем в тренировочный зал, нас ведут в зал с большими деревянными мишенями для метания ножей. Эрик стоит у стола с ножами в напряженной позе — кажется, будто кто-то заменил его позвоночник металлическим стержнем. При виде его хмурого выражения лица воздух в помещении становится тяжелее и давит на плечи, потому что недовольство лидера очевидно. Интересно, это ему нас так невмоготу видеть или вызвано чем-то другим? — Неофиты, внимание. Завтра будут возобновлены зачетные поединки, — безо всяких приветствий объявляет Эрик. — И, как я уже говорил, ваши ранги будут пересматриваться с учетом приобретенных боевых навыков. А сегодня вы будете учиться целиться и метать ножи. Разбирайте инвентарь, — даже позабыв уже традиционно обласкать новобранцев для устрашения крепким словцом, указывает лидер на стол, и мы поспешно расхватываем учебные клинки. — Смотрите внимательно, когда Фор будет демонстрировать правильную технику броска. Следите за его руками. — Кажется, он сегодня в плохом настроении, — бормочет мне на ухо Эдвард. — А что, бывает в хорошем? Вот бы взглянуть, — изумленно шепчу я в ответ, однако и так понятно, что Эд имеет в виду. Судя по тяжелым взглядам, которые Эрик бросает на Фора, когда тот не смотрит, они опять повздорили. Об их непростых отношениях по Бесстрашию ходит множество слухов, которые успели дойти и до неофитов: Фор был первым в инициации, а Эрик вторым, и давнее поражение до сих пор гложет лидера больше, чем тот показывает. Быть непобежденным — дело чести, а честь важна для Бесстрашных. Важнее, чем разум и здравый смысл. Обступив инструктора, неофиты сперва разучивают правильную стойку перед броском, и только потом Эрик командует занять места перед мишенями. Большинство ребят сразу же приступают к метанию, но, как говорится, спешка хороша при ловле блох. На деле это упражнение не такое легкое, как кажется — вся сложность боевого метания заключается в том, что недостаточно бросить нож в цель сильно и точно, надо еще и уметь управлять его полетом, — поэтому первые несколько минут я ищу наиболее удобную для тела позу и подбираю нужный хват, как учил меня Джордж. Эрик расхаживает за нашими спинами, заложив руки за спину, будто всем своим видом показывая, что ему не интересно и совершенно ничего нового он здесь не увидит. Однако пока не подгоняет, просто наблюдая. — Похоже, коротышку слишком часто били по голове! — замечает мои действия Дрю, стоящий через несколько человек. — Эй, пигалица! Забыла, как выглядит нож? Ох и мерзкий же он парень все-таки, слов нет. Но посылать его в задницу при командовании совсем не обязательно, посему, стараясь не обращать внимания ни на него, ни на приостановившегося позади меня лидера, продолжаю тренироваться с ножом в руке, многократно повторяя типовое действие, чтобы довести метательное движение до автоматизма. — Ты до вечера тут отплясывать собираешься, или уже приступишь к тренировке? — мрачно интересуется Эрик. Вот что за человек, досадую я про себя, делая первый пробный бросок — нож вращается на лету и врезается в мишень. Не посередине, а намного ниже, но и не улетает мимо, как у некоторых неофитов. Отсутствие практики и большой перерыв между тренировками неминуемо сказываются, зато после того, как мне удается приноровиться, второй и третий ножи поражают мишень уже ближе к центру. — Отлично, — одобрительно подмигивает мне Эд, радуясь моему успеху. Я едва не лопаюсь от гордости, оглядываясь на лидера, однако вместо скупой похвалы он смеривает меня таким красноречивым взглядом — мол, было бы чем хвастаться, — что сразу хочется если не провалиться под землю от досады, то закрыть лицо руками точно. Ну да, раскатала губу… Вот если бы я тут пришпилила кого-нибудь к мишени за ухо, или на худой конец за ладонь, он, быть может, и оценил бы. Через полчаса Ал остается единственным неофитом, у которого никак не получается даже поразить мишень. Все его ножи с лязгом отлетают в сторону, и пока остальные ходят за инвентарем к деревянным щитам, он ползает по полу в поисках своего, отчаянно чертыхаясь. — Смотреть противно, — комментирует очередной промах парня лидер. Альберт удрученно вздыхает. Со всех сторон сыплются шепотки с советами поправить стойку и не напрягать кисть, которые Эрик обрывает одним суровым взглядом, приказав Алу продолжать. Тот примеривается, бросает снова, но промахивается на несколько футов вправо и нож отлетает под соседнюю мишень. — И что это была за хрень, неофит? — тихо спрашивает Эрик, наклоняясь к Алу. Настороженно косясь на них, я прикусываю губу. Как бы дело не обернулось втыком и штрафной полосой препятствий для всей группы. — Он… он выскользнул, — бесхитростно отвечает Ал. — Что ж, тогда, думаю, тебе следует за ним сходить, — выслушав оправдания парня, с обманчивой невозмутимостью подытоживает Эрик. — Ты же не надеешься оставшееся время простоять тут столбом, пока вся группа тренируется? Лидер оглядывается на притихших неофитов — почти все перестали метать ножи, осторожно прислушиваясь к разговору, — и резко спрашивает: — Я объявлял перерыв? Продолжили тренировку. Новобранец, — вновь переводит Эрик внимание на Альберта, — Ты не слышал, что я сказал? — Сходить за ножом? — растерянно переспрашивает Ал лидера. — Но ведь остальные бросают… — И что? — И я не хочу, чтобы в меня попали. Эрик едва ухмыляется одним уголком губ, но его глаза остаются холодными. — Иди за ножом! Ал обычно не возражает, что бы нам ни приказывали. Вряд ли боится, просто знает, что возражения бесполезны. Однако на этот раз упрямо выпячивает нижнюю челюсть, словно достиг пределов своей исполнительности. — Нет, — так и не двинувшись с места произносит он, и довольно твердо. — Почему нет? — Эрик не взрывается на брань, лишь хищно щурится, не сводя взгляда с лица парня, точно задумал какой-то подвох. — Ты боишься? — Что в меня вонзится нож? — уточняет Ал. — Да, боюсь! Не сумев подавить судорожный вдох, я мысленно застонала. Вот дурища! Чего лидер никогда не приемлет, так это открытого признания в собственном страхе. Теперь Альберту достанется на орехи. — Прекратили бросать! — приказывает Эрик, и на площадке воцаряется звенящая тишина. Все замирают, гадая, что же лидер задумал. — Встать перед мишенью, новобранец! Будешь стоять там, пока Фор кидает ножи. Это научит тебя не отступать. Отклонишься или попробуешь увернуться — отправишься к изгоям. Бесстрашию не нужны трусы. Эрик ведь это не всерьез, недоумеваю я, глядя, как Альберт понуро плетется к мишени. Плечи опустил, сгорбился, всей своей позой выражая вселенское отчаяние и покорение судьбе-злодейке. Острый укол жалости впивается в мое сердце, когда я перевожу взгляд с широко распахнутых темных глаз Ала на его дрожащие руки, и никак не могу поверить, что все происходит взаправду. Лидер к нам, конечно, добрыми чувствами не пылает, что наглядно демонстрирует при каждой удобной возможности, однако использовать неофитов, как живые мишени — это слишком! — Помоги-ка мне, Фор, — обращается Эрик к нашему инструктору. Фору явно не нравится задумка лидера, он через силу улыбается, всем своим видом показывая, что тут, вообще-то, рабов нет. Но все-таки открыто не противоречит, берет три ножа, лишь плотнее сжав челюсти, и занимает стойку, готовясь к броску. На пытающегося хоть как-то отвернуть лицо Альберта становится просто невыносимо смотреть, всеобщее напряжение повисает в воздухе тяжелым молчанием. Фор делает замах, но, прежде чем он успевает метнуть первый нож, его прерывает раздавшийся на всю площадку голос: — Стойте! Любой может встать перед мишенью, — твердо, даже с некоей потаенной яростью, неожиданно вмешивается Трис. — Но это совершенно ничего не доказывает, кроме того, что вы нас запугиваете таким образом. Эрик поворачивается к ней, во взгляде его читается недоумение и, как ни странно, радость. Может, он думает, что Трис сейчас совершает ошибку и он сможет от нее избавиться… Скосившись на Фора, я замечаю, что инструктор досадливо цокает языком. Вот чего цокает, лучше бы заступился! — Тогда тебе не трудно будет занять его место, так ведь? — Эрик ведет пирсингованной бровью, явно предвкушая, как Трис пойдет на попятную, но она не доставляет ему такого удовольствия, и, словно маленький, смелый воробушек, встает к мишени вместо Ала. Свист в воздухе, затем приглушенный лязг — нож вонзается в доску аккурат над головой бывшей Отреченной, выбивая щепки. Я упираюсь лбом в плечо Эдварда, не хочу смотреть на затеянные лидером игры со смертью. Трис этого не заслуживает. Никто не заслуживает, чтобы над ним издевались, подвергая бессмысленной опасности. Второй нож, судя по сохраняемому присутствующими молчанию, тоже входит в мишень, не задев девушку. А после третьего звука соприкосновения лезвия с деревом, тишину нарушает рваный беспокойный ах Кристины. — Что произошло? Все плохо, он попал в нее? Попал? — придушенным шепотом спрашиваю я Эдварда, отлепляясь от его плеча. Вопреки моим нехорошим подозрениям, Трис, на первый взгляд вполне целехонькая, так и стоит у мишени, а вокруг ее головы торчат три рукоятки. Однако стоит хорошенько приглядеться и становится очевидно, что Фор всё-таки слегка задел ножом ее ухо. Вот же ж, чёрт! Крови совсем немножко, но она есть. — На сегодня, пожалуй, достаточно. Проваливайте, — ровным голосом произносит лидер, наградив, однако, при этом Трис дополнительными очками. Складывается ощущение, будто он остался доволен результатом, а вот я его радости как-то не разделяю. В отличие от тех же Дрю и Питера, которые, стоит группе покинуть Яму, сразу начинают подначивать Ала. — М-да-а, Грейс, — насмешливо кривясь, парирует Дрю. — Ты не только знатно облажался, так еще и подарил убогой свои дополнительные баллы! — Завидуй молча. Между прочим, Трис их заслужила, — перебивает его Кристина. — И что? — невозмутимо хмыкает тот. — Кажется, вы забыли, что не все новобранцы получат место в Бесстрашии! А ты, Ал, смотрю, уже и не намерен тут оставаться? — Никакие баллы не стоят того, чтобы за них рисковать своей жизнью, — явно задетый подначкой Альберт прячет глаза. — Лучше я заработаю их на ринге, чем буду подставляться под нож. — Просто признай, что ты зассал! — хохотнув, подхватывает идущий впереди Питер Хайес. — И ладно бы Эрик заставил бросать в тебя ножи нас, но ты же видел, как с ними обращается Фор. Он бы не промазал. — Скажи это Трис, которую Фор как раз повел в лазарет, чтобы обработать оставленный им порез, — ну как же, разве я могу промолчать? Питер зубоскалит, что бывшей Отреченной пошло бы и без уха, прямо-таки лопаясь от пренебрежения в адрес Трис. — А что же ты сам тогда не встал вместо Ала, если считаешь, что в ее поступке нет ничего особенного? Неужели испугался? — И на хрена, скажи? — обернувшись, Питер аж приостанавливается, пропуская всех ребят вперед, и наигранно-изумленно разводит руками. — Зачем мне подставляться ради кого-то? — Ну, — я даже немного теряюсь, сбитая с толку реакцией Хайеса. — А если бы это был твой друг, ты бы тоже остался в стороне? — Ты правда такая дура или просто прикидываешься? — хмыкает Питер. — Нет, серьезно? Ладно, так уж и быть поясню для тугодумов. Твои друзья остались в Дружелюбии, а здесь мы все, — он указывает пальцем в сторону скрывающихся на лестнице остальных неофитов, — соперники, которые борются между собой за право остаться во фракции! И я своего никому уступать не собираюсь, чтобы не произошло. А раз ты и твоя убогая подружка этого до сих пор не понимаете, то очень скоро отправитесь к изгоям. Выпендрившись, невозможно довольный собой Хайес разворачивается, направляясь вслед за группой, оставляя меня в легком недоумении. — Ах, вот оно что! — пожимаю я плечами, делая вид, что до меня дошел его посыл. — Дружить, помогать и поддерживать получается — проявление слабости. А вот рвать друг другу глотки, подставлять, лишь бы самому не оказаться в дураках, или запугивать и всячески издеваться, как это делает Эрик, для Бесстрашия самое то… — О, да ты, оказывается, не такая и безнадежная, раз втупила, — раздается с лестницы ржач Питера, оценившего мой выпад. — О, да ты, оказывается, прям под стать нашему лидеру, — не желая оставаться в долгу, огрызаюсь я на Хайеса. — Такой же козел! Не успеваю я и сделать пару шагов к лестнице, как меня резко отдергивают назад. — Что ты сейчас пизданула? — Прежде чем осознать, что происходит, слышу я вкрадчивый, полный угрозы голос, а взгляд выхватывает затуманенные яростью глаза возвышающегося надо мной человека. Сердце мое падает, попросту куда-то в пятки моментально уходит, и я дергаюсь изо всех сил, даже не отдавая себе отчет, но оказываюсь безжалостно схвачена за шиворот. — Ничтожество, — шепчет появившийся, кажется, прямо из ниоткуда Эрик, и я понимаю только одно — сейчас он меня по всему коридору размажет. — Я вырву твой язык и заставлю его сожрать, чтобы ты больше не могла разевать свой поганый рот. Нехорошо вышло, все-то он слышал. В груди образовывается болезненный комок, словно сердце на миг перестает биться, я пытаюсь отшатнуться хоть куда-нибудь от разъяренного моим неосторожным высказыванием лидера, но он намертво меня удерживает. Выдавить из себя хоть слово не получается. Да и не станет он слушать мои оправдания. Пришибет, и все тут! — Мелкая тварь, я тебя уничтожу, — проговаривая каждую букву, обещает мне Эрик, и я ему на слово верю. Его огромная ручища стискивает воротник моей куртяшки прямо-таки стальной хваткой, из которой не выдраться, а потом вздергивает меня над полом, будто я совсем ничего не вешу. Ткань трещит, собираясь вокруг моей шеи плотной кожаной удавкой, практически перекрывая доступ кислорода. Мамочки, так и придушить недолго. А Эрик вдруг ухмыляется, страшно и по-звериному сощурив глаза, наблюдая, как я безрезультатно пытаюсь поймать ртом глоток воздуха. Сообразив, что дело добром не кончится, а испытывать на себе всю полноту лидерского гнева мне совершенно не хочется, я резко изворачиваюсь, вонзая зубы прямо в его ручищу, расписанную затейливым лабиринтом. Эрик, видимо, ожидал от меня чего угодно, но только не этого. Подавшись вперед, он впечатывает меня спиной в стену, но это нисколько не мешает мне, почувствовав хоть какую-то опору, порывисто подтянуть свои колени к груди и от души пнуть лидера в живот обеими пятками. И как только смелости хватает? От неожиданности Эрик ослабляет хватку настолько, что к своему неудовольствию выпускает меня-таки, а я, ощутив твердую землю под ногами, вскакиваю и незамедлительно бросаюсь к спасительной лестнице. В моем случае против лидера куда эффективнее побег, чем все вместе взятые боевые искусства. Но не тут-то было. Нащупав руками в темноте холодный металл перил, успеваю перемахнуть несколько ступеней, когда чувствую сомкнувшиеся на щиколотке цепкие пальцы. Эрик тянет меня обратно, похоже, все же твердо намереваясь прибить выбесившую его неофитку. Однако я хватаюсь за перила, как за спасательный круг, и наугад бью свободной ногой в пустоту за спиной. Снова и снова… Позади себя слышу яростный рык, но это только придает еще больше безумной отваги, и продолжаю брыкаться, пока не попадаю по цели и не чувствую свободу. Ступеньки, коридоры, проходы, снова коридоры — я бегу без оглядки, боясь, что лидер меня догонит и теперь уже точно размажет по стенке, пока окончательно не теряю ориентиры. Разобраться в переплетениях ходов штаб-квартиры, если и в половине их еще не был, невозможно, посему приходится помыкаться наобум, разыскивая путь до столовой. Правда, при одной только мысли, что Эрик с меня теперь голову снимет, аппетит начисто пропадает, и все последующее тренировочное время, я в панике жду появления лидера. Однако он так и не торопится приходить. Фор показывает новые приемы и захваты, но я все никак не могу сосредоточиться — разыгравшееся воображение подкидывает жуткие и самые разнообразные картинки собственной казни. — Эшли. Ты меня слышишь? — строго хмурится Фор. Он сегодня более раздражителен, чем обычно, а я умудрилась прохлопать полтренировки ушами. — Простите. Я задумалась, — пытаюсь хоть как-то оправдаться. Инструктор передергивает плечами, недоволен. Видимо, сегодня у меня талант — наживать неприятности. — Ладно. Закончили, — заключает день Фор, не забыв наградить меня за невнимательность: — Эшли! Десять кругов вокруг площадки, чтобы не отвлекалась. — Но… — теряюсь я от такой подачи. — Пятнадцать. Вот черт! Ну надо же так! Делать нечего, поэтому бодренько двигаю вокруг зала, пока все расходятся на ужин. Мысли о моей дальнейшей судьбе не отпускают, так что вынужденное голодание не шибко расстраивает. Еще неизвестно, чем лидер ответит на мою выходку. Вышвырнет из фракции, и всё тут! Или вообще устроит несчастный случай с переломом шеи. Как-то глупо надеяться, что он благополучно забудет об этом инциденте. Но вот что-то до сих не появляется… Хотя, вполне вероятно, что я просто себя накручиваю. Ну в самом деле, какой смысл Эрику связываться с новобранцем? Кто он, а кто я? Мелкая сошка. Переходник. Трусиха, помирающая от страха в ожидании уготовленной мне участи. Так, может, это и есть его наказание? Ведь неизвестность пугает намного больше! Иначе, я б к изгоям еще после обеда отправилась. Немного себя приободрив, заканчиваю пробежку и возвращаюсь к матам за оставленной курткой. И замираю, как мышь под веником — на ринге, вальяжно развалившись, сидит человек. — Ну что, успела соскучиться? — тянет он с ухмылкой, напоминающей оскал, и сердце моё, в который раз за день, уходит в пятки.Глава 3. В эпицентре
28 октября 2014 г. в 21:07
День посещений — единственная возможность для переходников увидеть своих родных до конца инициации. Гвалт множества голосов разносится по бесконечным помещениям Ямы, но только в нашей спальне сегодня тихо. Мы собираемся молча. Все знают, что можно весь день вглядываться в лица пришедших, но так и не увидеть родного.
Расчесываюсь, собирая волосы в аккуратный высокий хвост на затылке, и оглядываю себя в зеркало. Глаза оттеняет свежий синяк на скуле, нос припух, а бровь разбита. Красотища! Это результат тренировочного боя с Уиллом. Вчера Фор был единственным судьей нашего поединка, и, возможно, только поэтому я не оказалась в лазарете. Бой остановился, когда я несколько раз безуспешно пыталась встать на ноги после отличного нокдауна. Мне повезло, что лидер в то время присутствовал на занятиях урожденных Бесстрашных и меня не пришлось окончательно вырубать. Теперь Уилл чувствует себя немного неловко за то, что я вся в синяках, тем не менее правила есть правила.
Вбежав в Яму, я принимаюсь вертеть головой, с надеждой рассматривая собравших посетителей. Их одежды разных цветов фракций — синие, белые, черные, и даже мелькает серый цвет Отречения. Сердце предательски грохочет в груди — оранжевой одежды не видно. Не то чтобы я особо рассчитывала, однако моему другу Джорджу, увы, не позволили навестить меня, потому что он мне не родич. Интересно, а что помешало приехать моим сводным братьям? Постулат — фракция выше крови?
Впрочем, ничего удивительного, они все уже взрослые и у каждого своя жизнь. Ко всему прочему мы не являемся кровными родственниками, просто вместе росли в патронажной семье, но ближе от этого не стали. Нет, отношения у нас складывались довольно теплые, а мои родители вообще были замечательными людьми, и я могла похвастаться самым прекрасным детством… до определенного момента. Однако по мере взросления наши с братьями дороги разошлись. Старший уже как девять лет сменил фракцию, отправившись в Эрудицию, остальные же выросли непоколебимыми приверженцами Дружелюбия, и своим выбором остались крайне довольны.
А вот я от устоев фракции морального удовлетворения не получала, чувствуя себя не на своем месте. Окружающие меня люди казались мне ненормальными со своими излишне миротворческими убеждениями. Настолько излишне, что когда я будучи еще ребенком устроила с мальчишками небольшую потасовку, меня безо всяких разбирательств отправили в комнату наказаний, как главного зачинщика хулиганства. Пороть хворостиной, понятное дело, не стали, такие меры педагогического воздействия община не одобряет, зато вот колоть умиротворяющую сыворотку шилопопым нарушителям покоя вроде меня, чтобы гасить их необузданную энергию, принципам Дружелюбия ничего не претило. И еще большой вопрос, что на самом деле хуже.
Я не понимала этих людей, и, разумеется, для себя желала совершенно иной жизни. Такой, как у Бесстрашных: было что-то первобытно-опасное и одновременно восхищающее в их асоциальном, бросающем вызов всем и вся поведении, нескончаемой энергии, беспечной свободе. И сейчас, находясь среди Бесстрашных, становится очевидно, что именно этого мне недоставало.
— Кажется, там нет никого из Дружелюбия, — покосившись на меня, сообщает наблюдающий за своими подопечными Фор, пока я топчусь на месте, все еще стараясь высмотреть знакомое лицо.
— Выходит, ко мне никто не пришел, — излишне резко отвечаю ему, внезапно обиженная тем, что он решил заострить на этом внимание. Это даже немного нечестно. О своем переходе я не жалею, но отчего-то чувствую себя обделенной.
— Все в порядке?
— Конечно! — беспечно дернув плечом, разворачиваюсь и устремляюсь в лабиринт сплетенных между собой ходов. Пожалуй, сегодняшний день как нельзя нагляднее демонстрирует, что я всецело отношусь к другой семье, которой для меня должно стать Бесстрашие. Если осилю-таки инициацию…
Мои размышления прерываются, когда я выхожу к пропасти. На мосту сидит Альберт, его плечи опущены, а сам он кажется подавленным.
— Ты же не собираешься прыгать, Ал? — придав голосу бодрых ноток, плюхаюсь я рядом.
— Мои родители не пожелали меня видеть. Наверное, посчитали предателем, — тихонечко и с отчаянием делится он своими переживаниями.
— Альберт, — резко меняю тон на самый ласковый, пытаясь приободрить парня, — они обязательно поймут и примут твой выбор, дай им немного времени. В конце концов это твоя жизнь, и только тебе решать, кем ты хочешь быть.
— Может, ты и права, — вздыхает он.
— Еще бы, — деловито пожимаю я плечами. — Тем более, что Искренность и Бесстрашие между собой прекрасно взаимодействуют, выполняя свои прямые обязанности. Разве нет?
— С этой стороны я как-то не думал, — наконец более воодушевленно бормочет Ал, поглядывая на меня так внимательно, будто бы я единственная, кто может ответить на все вопросы. — А ты сама почему не в Яме, посещения же еще не закончились?
— А меня некому посещать. Сирота, — поясняю я. — И по собственному опыту скажу, что быть сиротой куда хуже, чем чувствовать вину за то, что не оправдал чужих ожиданий. Так что ты это… завязывай свои печали перебирать, а? Идет?
— Идет, — принимает Альберт моё предложение. — Закрываем тему.
Мы сидим в обнимку, дрыгая ногами над пропастью, соревнуемся кто дальше и смачней плюнет. Пока у нас ничья. Блин… Детский сад! Постепенно к нам присоединяются Майра с Эдом, Лукас и Трис с Уиллом и Кристиной. На общее удивление, Майра нас всех переплевывает, заткнув за пояс. Большинство ребят пребывают в смятении после встречи с родственниками, хоть они стараются и не показывать этого, однако постепенно напряжение сходит на нет, а тихие разговоры и сдержанное хмыканье перерастает в споры, не злобные пререкания и громкий хохот. Да, вот так вот! Мы живы. Мы свободны. Мы бесстрашны. Мы сделали выбор и сами строим свою судьбу.