В прятки со страхом

      Осень восхитительна!       Редкие деревья уже окрасились в лёгкий багрянец, а свои листья раскидали по вытоптанным тропинкам и растрескавшимся от времени дорожкам. Воздух свеж и прохладен. Шорох листвы под ногами приятно отдаётся в ушах.       Жаль, что не так много людей любят осень. Природа не меньше, чем летом, радует своей красотой. Лимонная листва летит и летит печальным дождем, хочется подставить ладони и поймать хотя бы один листок. Но вот когда солнце заходит, все чудеса так же быстро исчезают, как появляются… А вечером можно наблюдать сказочный закат, завораживающий своими красками, не было такого ни разу, чтобы картинка повторялась. Когда солнце уходит, то в небе зажигаются мириады звезд. Они — словно лампочки гирлянды, опутавшей тёмное небо, каждая звезда сияет ярче другой, освещая путь отряду неофитов, следующему вдоль заброшенного парка и старых полуразрушенных строений. Впереди расстилается море крошащегося бетона и разбитого стекла. Тишина в этой части города стоит жуткая, словно в ночном кошмаре.       Кристина и Уилл идут впереди, размахивая нашим захваченным флагом, Эдвард с Майрой, держась за руки, переходят каменный мост, протянутый через болото, и о чем-то громко спорят.       Смешные, молодые и влюбленные…       Я же, повиснув на каргашках у Ала, уже минут десять слушаю его нытье по поводу нашего проигрыша. В него попало сразу несколько нейростимуляторов в начале боя, и он очень расстроился, что практически все время провалялся, толком не поучаствовав в перестрелке.       — Да, да, — поддакиваю я его жалобам. — Против тебя сговорился весь мир!       Он только тяжело вздыхает на мои слова, а мне становится стыдно. Ал — хороший парень, но слишком мягкий для Бесстрашия. Однако он мой друг, и мне не следует его обижать.       — Вот не пойму, чего ты так переживаешь? Одно испытание ничего еще не решает, — решаю я загладить свою резкость. — Зато ты отлично машешь кулаками и всем покажешь себя на ринге.       — Угу, — тянет Ал, повесив нос, — если не вылечу. Не думаю, что Эрик так легко простит нам проигрыш.       А вот с этим утверждением я полностью согласна. Выгнать, конечно, не выгонет, но наверняка впереди нас ожидает несколько весьма насыщенных событиями дней. Однако предаваться пессимизму точно не мое, да и Альберта подбодрить не помешает.       — Брось. В конце концов Эрика подстрелили по моей вине, и спрашивать, если что, он станет с меня.       — Я не дам тебя в обиду! — весомо заявляет Альберт. Гляньте-ка, только что пребывал в унынии, а теперь — герой.       — Ну вот и договорились, — лыблюсь я до ушей. — И вообще, никаких угрызений совести по поводу проигрыша я не испытываю, и считаю, что лидер виноват сам. Он же опытнее нас, должен был предвидеть всевозможные варианты атаки!       Вокруг полным ходом идет обсуждение недавнего боя. Переходники и урожденные неофиты неплохо между собой ладят, судя по раздающимся то тут, то там взрывам смеха. Я верчу башкой по сторонам, разглядывая ребят. Но мирная идиллия прерывается на подходе к рельсам Питером и его прихвостнями, накинувшиеся ядовитыми замечаниями на Кристину. Крис с легкостью заткнет их языки, и я не особо переживаю, но Ал, скинув своего седока, уже спешит на помощь и становится рядом с Уиллом по обе стороны от нее. «Дьявольское трио» ретируется. А я удираю в начало перрона, вдоволь наслушавшись нахлобучек по поводу своего «мокрого» вида.       Попробую залезть в самый первый вагон, он всегда пустует, и мне это только на руку. Так хочется побыть в тишине и спокойствии. Слыша, как поезд приближается, начинаю разгоняться и, к своему удовольствию, успеваю запрыгнуть в желаемую дверь, почти с самого края обрывающейся платформы.       «Фух, замечательно, что никто не успел сюда пробраться!» — радуюсь я, пока не натыкаюсь взглядом на недовольного лидера.       По всей вероятности, не только мне пришла в голову идея побыть в одиночестве. А уж не понаслышке зная о добродушии нашего командира, бочком, бочком, тихо шмыгаю в начало вагона, плюхаюсь на пол подальше от хмурого серо-стального взгляда.       Поискав что-нибудь, на что можно отвлечься, я то и дело исподтишка поглядываю на отражение Эрика в окне. Напряженная спина, расправленные плечи и руки с выступающими даже через кожу куртки мускулами. Вздернутый вверх подбородок и сжатые в линию губы. Вся его поза просто кричит о том, как он раздражен.       Я встречаюсь в отражении с его внимательным взглядом и понимаю, что он подловил меня на рассматривании себя любимого.       — И долго ты пялиться собираешься? — сухо спрашивает он.       Я молчу. Ну, а что? В точку. Опустив глаза на мыски довольно грязной обуви, разумно решаю, что чего-чего, а провоцировать Эрика не стоит. Так и сижу, не шевелясь, под мерный стук колес и ковыряюсь в своих ногтях, пока не раздаются шаги и, к моему изумлению, лидер усаживается рядом со мной.       «Не, ему что, других мест мало? — бурчу я про себя. — Или поболтать захотелось?»       — Ты выбрала неплохую огневую позицию, — уже спокойно говорит он. — Но все испортила, подставившись под пули. В настоящем бою тебе бы это стоило жизни.       — Я тебя прикрывала, от Фора, — зачем-то оправдываюсь я. — В настоящем бою я могла бы спасти чью-то жизнь. И потом, это ненастоящая война, это всего лишь игра.       — «Всего лишь игра»? — переспрашивает он, скептически вскидывая брови. — Для Бесстрашного победа — это не только дело чести, это ещё вопрос выживания всего города. Если ты еще этого не поняла, то ты не нужна нашей фракции. Нам не нужны слабые и безвольные отбросы.       — Эй! — одергиваю я лидера. — Тебя, между прочим, тоже подстрелили, и нечего всю вину валить на меня! — Терпеть не могу, когда из меня делают козла отпущения! Но тут вдруг вспомнив, что командир подставился под пули, спасая меня, продолжаю: — Спасибо, что поймал и не дал разбиться.       Он презрительно фыркает, будто я пытаюсь ему впарить какую-то ерунду.       — Я не должен был отвлекаться на тебя, и тогда мы не проиграли бы. Нужно было позволить тебе разбить свою бестолковую голову. От тебя одни проблемы. — Отличный ответ, даже глазом не ведет.       «Ого!» — удивляюсь я, и неприятный холодок бежит по спине, а руки начинают подрагивать. Этот его твердый взгляд из-под бровей… умей он им убивать, осталось бы от меня лишь мокрое место.       — Ты серьезно? — вскакиваю на ноги, ошарашенно глядя на Эрика. — Серьезно? Ты готов пожертвовать чужой жизнью, ради своего дурацкого самолюбия? Ты должен быть защитником и опорой для своих подчиненных. Ты лидер Бесстрашия, а не капризный мальчишка.       — Сука поганая! — рявкает он, вставая, что у меня от его галантности уши глохнут. — Не тебе говорить, что я должен! — Эрик делает шаг ближе, заставляя отступить назад. — Бесстрашные — от природы воины, сильные и отважные. Им неведом страх. Мы готовим солдат, а не…       — Ты готовишь убийц! — не выдерживаю я. — Твоя жестокость порождает насилие и безжалостность.       — Все сказала? — его голос снижает громкость, перерастая в холодящий душу шепот, и прежде, чем я успеваю что-то понять, Эрик хватает меня за шиворот и замахивается. Железо жалобно тренькает возле моего уха от удара кулака в стену вагона, а потом наступает давящая тишина, нарушаемая лишь прерывистым дыханием.       Проходит, кажется, целая вечность, на деле же — секунд пять, пока я не начинаю различать хоть какие-нибудь звуки, проклиная в душе свое неуемное стремление выделываться.       — Открой глазки, — голос Эрика внезапно становится мягче, с едва ощутимой хрипотцой, и тем не менее в его интонациях все еще слышится толика угрозы. — Открой.       Подчиняясь, я бегло облизываю пересохшие губы, сильно опасаясь получить люлей от лидера. И небезоснавательно. Однако Эрик просто нависает надо мной, не предпринимая никаких попыток навредить. Глаза его кажутся темными из-за расширившихся зрачков. Небольшие и насмешливые. Хищные глаза. Он пугает, как пугает все неизведанное и тайное. Его помыслы и желания слишком неясные.       Эрик делает шаг вперед, прижимая меня к стене, и накрывает мои губы своими. А вопреки страху, на меня накатывает какое-то дурацкое ощущение… когда не знаешь, чего больше хочется — отпихнуть человека или… ответить на поцелуй? Странно, а раньше у меня при одном его приближении душа в пятки сигала.       Его губы неожиданно оказываются мягкими, сминающими всякое сопротивление, а поцелуи напористые и властные, требующие полного подчинения. Безоговорочного. «Ты привык всегда получать, что хочешь? Ты не принимаешь отказа и непокорности, я права?»       Дрожь прокатывает по всему телу волной, я растерянно стискиваю пальцы в кулаки, иначе их сейчас просто из суставов повыворачивает. Сильные руки, сжимающие мои плечи, плавно спускаются ниже, а у меня сердце разгоняется в груди, что вот-вот выскочит в горло, когда я прижимаюсь к его губам, поддавшись порыву, и отвечаю на поцелуй, осторожно вдыхая чуть разбавленный табаком запах мужчины. Он замирает на секунду, не ожидая от меня ничего такого, наверное… я и сама от себя не ожидала…       Вкус чужих губ такой необычный, и я не знаю что с ними делать… И как… И для чего… Судорожно втянув носом воздух, Эрик еще сильнее вжимает меня в стену, навалившись всем телом, что позвоночник ноет, и беспардонный язык нагло проникает глубоко внутрь, задевая серьгу пирсинга. И я пугаюсь, обрывая поцелуй, довольно жестко кусая Эрика за губу, поспешно пытаясь вывернуться из его рук.       Он шипит от боли, слегка дернувшись, а через секунду я получаю болезненный укус в ответ, и чувствую во рту медный привкус нашей крови. Вкус страха и желания. Он присасывает мою губу и резко отстраняется, когда я толкаю его в грудь. Эрик состоит из сплошных мускулов, развитых, мощных и отлично тренированных. По его грудной клетке, наверное, можно долго бить кувалдой, прежде чем нанести ощутимый урон. Но сейчас он отступает, позволив мне сбежать в другой конец вагона, где я забиваюсь в угол, заливаясь краской до самых ушей. А ручки-то трясутся от странного и приятного волнения… Да черт подери, что я творю?       Эрик стоит у открытых дверей, держась за ручки по обе стороны прохода, широко раскинув руки, и наклоняется вперед, так что его тело в основном находится снаружи вагона, и только ступни твердо стоят внутри. Ветер треплет его распахнутую куртку. За окном простирается ночной город, он смотрит в открытый проем вагона, а потом неожиданно прыгает в пустоту.       «О, черт», — я срываюсь вперёд, вглядываясь в мелькающий темный пейзаж.       — Сволочь! Боже, какая же сволочь! — вырывается у меня, когда я понимаю, что впереди вот-вот закончится крыша нашей штаб-квартиры. Он не предупредил, что пора прыгать, а если я останусь в вагоне — вылечу из фракции. Черт!       — Решайся же! — подгоняю я себя.       Прыжок, мимолетное ощущение невесомости и…       Мои ноги не чувствуют опоры, только руки цепляются за небольшой выступ края, а колени больно врезаются в стену. Мое тело чуть отбрасывает от удара, немой крик застревает в горле, вырвавшись наружу неясным сипением.       «Еб твою мать!» — бьется в мозгу.       «Ты же не сдашься? Не смей. Борись!» Я сильней стискиваю пальцы и подтягиваюсь, увидев, что ко мне уже спешит Фор, и одним рывком выдергивает на поверхность крыши. Пытаюсь что-то сказать, но от страха зуб на зуб не попадает. Размазываю по щекам слезы ладонью, пока никто не замечает. Да-да, сука, слезы, злые такие. Перепугалась до потери пульса! Отомстил мне лидер, стало быть, скотина. То орет, то целует… сплошная этажерка с головоломками, а не человек.       — Все хорошо! Успокойся, — как можно уверенней говорит Фор, вглядываясь в мое лицо, будто хочет там все прочесть. — Эшли, что случилось?       — Я… Я недостаточно разбежалась, — хриплю в ответ, не решаясь нажаловаться на Эрика. Толку от этого не будет, а проблем прибавится и у меня, и у Фора. Как еще голос не дрожит, фух…       Меня кто-то обнимает, что-то говорит, спрашивает, но я отмахиваюсь от ребят. Нужно успокоиться, прийти в себя. Как можно сильнее обхватываю свои плечи руками, чтобы замедлить пульс, и дышу.       Глубоко, медленно, долго.       Мне удается взять себя в руки в то время, когда урожденные зазывают неофитов с собой, на очередную авантюру в стиле Бесстрашия. Приключений у меня и так сегодня за глаза, а все равно ловлю себя на мысли, что не против пойти с ними, но мой отмерзший зад не позволяет отправиться за дополнительными развлечениями. Хватит с меня на сегодня. Пробираясь за спинами ребят, я быстро сворачиваю в ближайшую дверь и бегом припускаю в направлении нашей спальни.       Стянув, наконец, с себя мокрые вещи, сваливаю их в бесформенную кучу на пол и, подхватив полотенце, шлепаю босыми ногами в душевую, радуясь, что от души можно понежиться в горячей воде в полном одиночестве. Оглядываю свои ободранные коленки, и остаётся только злобно чертыхаться, но губы до сих пор печет от поцелуя, вызывая тоску и отчаяние.       — Пошел он к черту, — вздыхаю я, желая услышать собственный голос. Слышу, но бодрости это не прибавляет, потому что звучит он весьма жалко, а я по-прежнему не понимаю, что произошло в поезде.       Шум льющейся воды действует на меня успокаивающе, и даже проржавевшие вентили, закрывающиеся с противным скрипом, не нарушают мое душевное равновесие. Но за обманчивым умиротворением я не сразу замечаю сквозняк, обдавший прохладой мои ноги. В дверях, привалившись к косяку плечом, стоит… Он! Разглядывает меня изучающе, не спеша, в темных, почти черных глазах плещется адское безумие. Жуткая тревога выпихивает мою душу в пятки, сердце колотится отбойным молотком, волна мурашек разбегается от позвоночника, и каждый волосок на теле встает дыбом…