Эрик
— …останови машину, — упрямо произносит она, а мне хочется разом покончить с этим. Все ни к черту, и едва ли не впервые в жизни я понятия не имею, что со всем этим делать. Из логичной и упорядоченной, однако довольно грязной и пошлой в своем эгоизме жизнь превратилась в череду абсурдных событий, источник которых сидит рядом со мной и пытается диктовать мне какие-то условия. А меня это бесит… и притягивает одновременно. — Даже не рассчитывай на то, что я стану тебя удерживать, — твержу, убеждая в этом в первую очередь самого себя. Потому что вздумай она снова проявить свое ослиное упрямство — прыгать мне на этой чертовой дороге до ночи. — Останови! — повторяет Финн, и я резко бью по тормозам. Сейчас она готова к такому повороту и упирается в торпеду руками. Сдавлено выдыхаю, — лёгкие печет, словно дышу раскаленным воздухом, — и не моргая смотрю на дорогу, сдерживая эмоции в узде, чтобы избежать членовредительства. Ну почему нельзя проявить хоть каплю благоразумия и просто молча доехать до города? Обязательно нужно намеренно усложнять нашу и так не особо простую ситуацию на фоне не очень-то радужных событий? Повернув голову в её сторону, смотрю, как она возится и пыхтит на пассажирском сидении, и чувствую страшную усталость. Я дико устал от этой беготни. Суеты. Неопределенного будущего. Устал копошиться в мелких и глупых, чаще всего надуманных проблемах ничего не подозревающих о грядущей катастрофе неофитов. Устал от того, что все нутро каждый раз обрушивается в бездну, когда Финн снова и снова встревает в неприятности, и, рискуя жизнью, играет со мной в свои детские игры. Мне хочется, чтобы она перестала. Я устал отталкивать ее, пусть уже она сама поймет, что ей это все не нужно. Устал от черноты внутри и постоянной угрозы… Да что ты за сопливый ублюдок?! Финн все возится, и я понимаю, что она сняла обувь и деловито избавляется от верхней одежды. Пытаюсь осмыслить ее действия и соотнести с ее поведением и словами. Но у меня не получается. Она в очередной раз делает совершенно непредсказуемые вещи, и я устал от того, что не знаю, как реагировать на ее спонтанность. — Ну, чего сидишь? — бросает она мне дрожащим голосом. — Раздевайся. Вот сейчас и проверим кого и что интересует! Закончив возню с одеждой, она решительно забирается на меня и устраивается сверху. Я чувствую ее тяжесть на себе и ничего не делаю с этим. Сижу и пялюсь, как неофитка стягивает майку через голову, явив моему взору две аккуратные груди — один из сосков поколот. А перед глазами, вместе с разноцветными пятнами мелькают картинки того, что я сделать должен. Что сделал бы настоящий Эрик? Мать его, лидер Бесстрашия. Монстр. Сукин сын. Я должен был спихнуть ее себя, сказать что-нибудь скабрезное и обидное, высмеять ее попытку казаться смелой и взрослой. Саркастически сообщить, что ее потуги меня соблазнить нелепы, а желание доказать, что она значит для меня больше, чем я показываю ей, тянут лишь на влажные мечты сопливой неофитки. Обозвать в который раз шлюхой, лидерской подстилкой и вот тогда можно было бы начинать свою карьеру ублюдка с самого начала. Потому что мне нечего ей предложить. Более того, я не могу себе позволить даже на секунду усомниться в сложившемся на данный момент статусе кво: я — лидер на не очень-то хорошем во фракции счету, она — неофитка, поставившая эту инициацию на уши. Когда в последний раз падал в омут ее шоколадного взгляда, я уже проделал с ней такое — назвал шлюхой, — и все сработало. Второй раз должно было быть легче. Это все равно придется сделать, не сейчас, так позже. Но я просто сижу и впитываю в себя каждый сантиметр ее тела. Ссадина на плече. Множество царапин. Россыпь свежих и старых синяков, пожелтевшее пятно на животе. Красавица. Волосы всклоченные, вид воинственный и неуверенный одновременно. Я должен прекратить все это. Принять независимый вид, напустить высокомерия и отчуждённости, презрительно скривить губы и расписаться в собственной напыщенности. Но я устал. Устал доказывать всем вокруг и себе в частности, что я урод. Что мне никто не нужен. Что мелкая и неугомонная неофитка меня не интересует. До чёртиков устал бороться с собой и… с диким, просто вышибающем рассудок желанием ее трахнуть. Взгляд то и дело цепляется за колечко в соске, но я принудительно отвожу глаза, и снова смотрю ей в лицо. Она истолковывает мой усталый вид по-своему, и закрывает мне рот ладонью. — Скажешь какую-нибудь гадость, я тебе язык оттяпаю! Если бы я сейчас мог говорить. Я могу только дышать, медленно проталкивая воздух в лёгкие. Могу только чувствовать ее близость, и неожиданную покорность, которая обескураживает похлеще ее взбрыков. Когда она порывалась сбежать и совала мне в челюсть свои кулачки — выглядела куда привычнее. Целую ее в ладонь и прощаю торжество во взгляде. Она действительно победила, разгром по всем фронтам. Полная и безоговорочная капитуляция… Нависая надо мной, смотрит пристально, чуть приоткрыв рот, и убирает руку, неторопливо, неуверенно, словно подсознательно оттягивая момент активных действий. Невесомо проводит пальцами по губам. Чуть наклоняется вперёд, касается моих губ своими, и терпеть это, ничего не предпринимая, выше моих сил. Разум вопит остановиться. Тело просит обратного. Сознание заволакивает тревожность, что все это нереально. Как во сне. Опасение, что она сейчас начнет исчезать или отстранится и примется орать на меня не своим голосом, чтобы я проснулся, заставляет крепко обхватить ее руками, вжимать в свое тело до хруста, лишь бы она не исчезла. Но она резко выдыхает полустоны мне в рот и чуть отстраняется, хватая воздух. Широко распахнутые глаза полны не то испуга, не то удивления, но я ничего не объясняю. Сам ловлю ее ускользающие губы, и она, разомкнув их, позволяет мне скользнуть языком внутрь, неизбежно толкается в меня упругим шариком пирсинга. Нереальность происходящего подкупает. Кажется, можно делать все, что угодно, ведь об этом никто не узнает, в том числе и она сама. Ее сочные прихватывания на грани откровенности, ерзание по моей ширинке — что сводит с ума больше всего, гортанные стоны, стирающие неловкость и оставляющие только острое, пряное, оголенное желание касаться. Быть ближе. Настолько близко, насколько это возможно. В реальность возвращает резковатая боль, и я никогда так не радовался ей, как сейчас. Губа саднит от страстного укуса, а я лишь откровеннее отвечаю на избыточные поцелуи, поскольку боль и говорит об одном — это все по-настоящему. Она реальна. Реальны ее ссадины, царапины на нежной коже, синяки. Реальны пульсирующая от возбуждения едва заметная венка на шее и повлажневший взгляд. Припухшие от невоздержанных поцелуев губы и совершенно мокрое белье, которое стягиваю с нее, как только она принимает удобное для этого положение. Спрятать в карман эту тряпочку и усмехнуться — отдельный вид удовольствия. Поймать ее горячий взгляд — все что нужно сейчас. И пусть эта какая-то иная реальность — это происходит, обрушивается, засасывает в омут и не оставляет шанса…Эшли
Музыка: Imagine dragons — Nothing left to say
Голова идёт кругом, и я стремительно теряю чувство связи с реальностью, даже не пытаясь за него цепляться, сдавшись на милость нашей разгоряченной одержимости. Это как нажать на спусковой механизм: всего-то одно слово, один незначительный шаг или движение, даже просто взгляд — решают абсолютно все. Безумие. Просто поразительное сумасшествие… Эрик не произносит ни слова, но ответ я несомненно знаю: все наши бесчисленные словесные пикировки, маневры с вызовами, взгляды, с бессловесными танцами вокруг друг друга неизбежно привели к тому, чего мы оба неосознанно все это время так хотели. Я медленно убираю ладонь от его рта, чувствуя кожей горячее дыхание, обнимаю Эрика за крепкую шею и накрываю осторожным поцелуем его губы. Он настойчиво отвечает, и это вызывает одурманивающую вспышку в голове, напрочь выбивая из нее все колебания. Черт, сколько же времени потеряно зря на бессмысленные препирательства и взаимные упреки! Губы у него одновременно и удивительно нежные, и требовательные, заставляющие сладко дрожать под своим напором. Делая поцелуй еще откровеннее, я приоткрываю рот, позволяя его языку проникнуть глубоко внутрь, скользнуть по моему, задержавшись на пирсинге. Воздуха перестает хватать, но мне не хочется оставлять его губы хоть на мгновение. Сильная, тяжелая рука с пружинистыми трассами вен всей пятерней поглаживает меня вдоль позвоночника, отчего там разбегаются маленькие импульсы удовольствия. Сколько раз Эрик делал так? И почему это сводит меня с ума снова и снова? Внутри всё томится от желания, и мне приходится закусывать его губы в грубоватом поцелуе, чтобы удержать рвущийся из груди стон. А он рассматривает меня пристальным взглядом, будто открывая для себя совсем что-то новое и неизвестное, разорвав поцелуй лишь затем, чтобы позволить мне жадно вздохнуть и помочь ему снять куртку. Погладив его напряженные плечи, тяжело вздымающуюся от неровного дыхания грудь, я забираюсь ладонями под ткань футболки, неторопливо потянув ее вверх. Эрик больше не помогает, позволяя мне самой раздевать его, и воспользовавшись маленьким мгновением, когда он оказывается связанным и ослепленным собственной одеждой с поднятыми вверх руками, я провожу языком по украшенной татуировкой груди, выдергивая из своего лидера первый судорожный вздох. О, так он, оказывается, совсем не такой каменный, каким предпочитает казаться! Терпкий запах мужского тела будоражит сознание, и я вдыхаю этот возбуждающий аромат, нарочно ёрзая по Эрику, делая вид, что пытаюсь устроиться на нем поудобнее. Его горячие, крупные ладони оглаживают мое тело, прижимая к себе еще ближе, губы касаются шеи, прихватывают бьющуюся там жилку, целуют ямку под ключицей, постепенно добираясь до моей груди. Он откидывает назад спинку водительского кресла, оставляя больше свободы движениям, гладит подушечками пальцев проколотый сосок, мгновенно твердеющий под этими ласками. Бросив на меня хитрый взгляд, ловит его губами и втягивает в себя. Легонько покусывает, перемежая свои действия дразнящими касаниями языка, срывая с моих губ рваные вздохи. Все, терпеть больше невозможно… откинув голову назад, я закусываю костяшку большого пальца, чтобы так откровенно не всхлипывать, и полностью отдаюсь этим восхитительным ощущениям. Но Эрик вдруг прерывается, проводит пальцами по моей щеке, обводит вспухшие после поцелуев губы, и видя его затуманенные страстью глаза, чувствуя под собой напряженную упругость мужского тела, его тепло, все теснее прижимающую к себе руку, я осторожно всасываю его пальцы, касаясь их языком и пробуя на вкус. И по звукам чужого хриплого дыхания понимаю, что все делаю правильно. Что Эрику нравится эта странная ласка. Сознание заволакивает тягучим сладким маревом, когда его пальцы перемещаются ниже по вздрагивающему животу и забираются под бельё, туда, где тело уже рождает свою горячую влагу. Они поглаживают, раздвигая складки кожи, скользят, покрываясь тёплым и… о-ох, проникают в меня со сводящей с ума неспешностью… Я вздрагиваю от новых ощущений и выгибаюсь навстречу движениям. Запускаю пальчики в его пряди волос на затылке, тянусь к Эрику за поцелуем, который становится все нетерпеливее и жарче. Протяжный стон в чужие губы. Судорожный вздох. Просто удивительно, какими нежными и обходительными могут быть его руки, сдерживая невероятными усилиями свою мощь и даря мне такую обескураживающую неторопливость. Это совершенно не то, чего я ожидала. Даже боялась. Его прикосновения не демонстрируют требования безоговорочного подчинения, они доставляют удовольствие, заставляя стонать и тихонечко ахать. Меня бросает то в дрожь, то в жар, пьяное наслаждение течет сквозь мышцы, стучит в висках ускоренным пульсом. Эрик сдавленно выдыхает, чувствуя откровенную реакцию на свои ласки, другой рукой притягивает меня к себе за шею, принуждая смотреть в темные, внимательные колодцы его глаз, в которых я тону, не надеясь на спасение… Да и не хочется. Все, чего я хочу — только его, полностью. И немедленно! Кажется, я говорю ему это прямо в губы, глушащие мои слова поцелуями. Кажется, он успевает их расслышать и именно поэтому так самодовольно улыбается краешком рта, посвёркивая притаившимися в глазах искорками. А мне дыхания катастрофически не хватает, какая-то бесшабашная одержимость сносит напрочь все барьеры, заставляя уже не просить большего, а почти требовать. Я на ощупь нахожу пряжку ремня, отстегиваю ее и спускаюсь ниже, чувствуя сквозь грубую ткань форменных брюк жар напряженного члена. Легонько сжимаю его пальцами, нетерпеливо поглаживая и едва уловимо улыбаясь, когда Эрик шумно сглатывает и неразборчиво чертыхается сквозь зубы. Оказывается, лидеру не очень-то нравится, когда его так дразнят, но убираю я руку только когда не получается справиться с тугой молнией, позволяя Эрику самому командовать. Кровь приливает к моим щекам, и низ живота наливается сладкой тяжестью, когда он приподнимает меня, помогая сесть боком, чтобы освободить от белья. Подцепляет тонкую ткань пальцами и стягивает… Неужели целым останется? Эрик усмехается, поймав мой заинтересованный взгляд, и демонстративно прячет клочок материи в карман своих брюк. — Надеюсь, мне потом не придется отбирать их с боем? — изображая наигранную подозрительность, прищуриваюсь я, облизывая губы. — Поёрничай мне еще, — пересадив меня на соседнее кресло, невозмутимо фыркает Эрик, быстро расправляясь с остатками своей одежды. — Все, теперь сюда иди. Я вижу, чувствую, как он возбужден, его тело такое горячее и твердое… Нет, второй раз уже не должно быть так больно, но меня неожиданно охватывает какое-то подсознательное опасение, толкая в панику, что не остается для Эрика незамеченным. — Просто доверься мне, ладно? — заглянув мне в глаза, говорит он, крепко и мягко обхватывая мою талию, чтобы усадить на себя сверху. Положившись на него, я судорожно втягиваю в легкие воздух и обнимаю его за татуированную шею, пытаясь расслабиться. И Эрик действительно никуда не торопится, давая мне привыкнуть к тому, что он теперь так близко. Рассудок отключается, мысли вспыхивают обрывочными пятнами и тут же исчезают — он сначала поглаживает меня легкими прикосновениями, вызывая в моем теле новые приступы озноба, настойчиво приникает к губам, и только потом направляет мои бедра, стараясь войти как можно осторожнее, чтобы не причинить боли. Полностью ощущая себя в чужой власти, я откидываю голову назад, медленно принимая в себя каждый сантиметр его горячей плоти, прислушиваясь к необычному контрасту ощущений. Переместив ладони мне на спину, Эрик начинает плавно двигаться, и вскоре отголоски легкой боли истаивают, а на каждое его ускоряющееся проникновение внутри меня что-то сладко пульсирует, отзываясь внизу живота жаркой дрожью и заставляя желать следующего толчка. Сильнее, глубже, подаваясь навстречу до болезненного предела, чтобы острее прочувствовать это волшебное ощущение обладания любимым мужчиной. И задыхаться, прикусывая его губы в запальчивых поцелуях, впиваясь ногтями в широкие плечи, в взмокшую от напряжения спину, словно со стороны слыша собственные стоны наслаждения и срывающийся голос: «Хочу тебя… еще… еще!» Эрик откликается глухим стоном, двигаясь все быстрее и ритмичнее, стискивает меня руками так сильно, что я скулю и захлебываюсь в накатывающих волнах удовольствия, ощущая внутри себя жаркую пульсацию его члена. Как он становится все горячее и тверже, демонстрируя приближение к разрядке — это понимание заставляет меня задохнуться от ощущения запредельной близости, отгородившей нас от остального мира в свой собственный, в котором больше ничего и никого не существует. О-о, черт, сейчас… прямо сейчас, сию минуту, или я умру… пожалуйста! И он все чувствует, ускоряя темп, не заставляя себя упрашивать слишком долго, а меня обдает горячей дрожью, всю, до кончиков пальцев. Низ живота раз за разом сводит в сладком спазме неведомого прежде наслаждения, заставляя беспорядочно цепляться за Эрика руками. Стоны и вздохи срываются с моих губ вместе с его именем… Напряженные мышцы подрагивают, возвращая телу чувствительность вместе с истомой, и я обессиленно опадаю на плечо Эрика, пытаясь отдышаться. Он с присвистом втягивает воздух глубокими вдохами, крепко обхватывает мои бедра, насаживая на себя и не думая останавливаться, пока его сильное, натренированное тело не вздрагивает в оргазме, добавляя нового удовольствия к только что мной пережитому. Подавшись в меня до упора, Эрик хрипло взрыкивает и стонет так, что от одного этого звука меня с головы до ног вновь окатывает горячим ознобом, а потом валится на приопущенную спинку кресла. Сбитое дыхание с трудом возвращается в норму, грудина его высоко вздымается вверх-вниз, шумно втягивая воздух. Устроив свою голову на раскаченном постоянными тренировками плече, неторопливо глажу Эрика по затылку, виску, ласково ероша пальцами влажные от пота волосы. — Ого! Так вот оно, как… это… — все еще оглушенная произошедшим, шепчу я потрясенно, когда ко мне немного возвращается способность владеть голосом. — И стоило столько времени выделываться? — смешок с нотками превосходства куда-то мне в макушку. — Даже не знаю, кого именно ты об этом спрашиваешь: меня или себя? — блаженно жмурясь, я удобнее устраиваюсь в теплых объятиях. Мы медленно приходим в себя, все еще разгорячённые и очумевшие после близости. Легкая дрожь гуляет по его телу запоздалым ознобом, и чувствовать, что это реакция вызвана мной… наверное, самое лучшее, что может быть на свете. Постепенно накрапывающий дождик тарабанит по железной крыше внедорожника, принеся с собой свежесть с огромным количеством ароматов опавшей листвы и прелой древесины. В приоткрытое окно пробирается прохлада, и я глубже зарываюсь под мужскую тяжелую руку, ощущая себя маленькой и абсолютно защищенной. Наверное, потому, что теперь это мой мужчина. По-крайней мере, мне нравится так думать. — Замерзла? — приоткрыв глаза, спрашивает Эрик. — Нет, — бурчу я, чмокая его в подбородок. — Ты теплый. И такой огромный! — его грудь неровно вздрагивает от беззвучного смеха. Поверить не могу, полнейшая идиллия. Ни споров, ни препирательств и напускной суровости, ни грамма агрессии в мою сторону. Может быть, давно нужно было трахнуть лидера? Смотри, какой покладистый становится… Правда, сомневаюсь, что буйный нрав Эрика удалось усмирить надолго, но мне с ним хорошо… пусть не легко и понятно. А ведь я опасалась, что он будет грубым, просто взяв что хочет и как привык брать то, что приглянулось. Только он вдруг повел себя совсем не так, как я предполагала, открываясь для меня совершенно с другой стороны.***
Мы приводим себя в надлежащий вид и собираем из разных, самых невообразимых уголков автомобиля свои вещички. Дорога во фракцию проходит в молчании, но не в тягостном, а в приятном, когда говорить не хочется. Да и сил уже нет. Моя «проверка» пришлась Эрику по душе, судя по затраченным на нее времени и энергии. Что будет дальше и как нам теперь общаться? Не знаю. Но забота и нежность уже покинули моего мужчину, вернув на его место грозного лидера. Поэтому, когда мы проезжаем ворота Стены, Эрик нарушает молчание и говорит: — Надеюсь, ты не думаешь, что теперь ко мне можно подваливать в любое время, как к своим дружкам? — и бросает в мою сторону предостерегающий взгляд. — Я что, похожа на самоубийцу? — изумленно округляю я глаза. — Эрик, я помню, что ты мой лидер! Молчит, хмурится и посматривает оценивающе — можно ли мне верить? Ох, вот сейчас выбесит же. Распроклятый бесенок внутри меня так и подзуживает подколоть его… Нет, не сдержаться. Ну, как сдержаться? — Милый! — скроив томную мурзилку и похлопывая ресничками, выдаю я ласковым голоском, и тут же сама не сдерживаюсь, начиная хохотать над его офигевшим выражением лица. Раздраженно закатывая глаза, Эрик чертыхается, видимо, решив, что это именно те слова, которые положенно говорить девушке после секса, но вдруг принимается пристальней вглядываться в зеркало заднего вида. Боковым зрением я улавливаю, как он открывает кобуру и чуть выдвигает пистолет, слегка отодвинув край куртки. На лице его при этом ничего не отражается, еще больше нагоняя на меня тревожного сметения. Как-то не хочется верить, что мне опять посчастливилось куда-то вляпаться, посему быстро оборачиваясь, я стараюсь высмотреть хоть что-то подозрительное на дороге, как раздается звук автоматной очереди. Заднее стекло автомобиля покрывается трещинками, словно паутиной, и часть его разлетается мелкой крошкой по асфальту и салону.