Музыка — Helloween—Final Fortune
— Эрик, что это? — взгляд панически касается его холодных глаз, в которых отчетливо проявляется нехороший блеск. Сжав губы так, что они превращаются в бледную полосу, он оборачивается назад. — Пригнись, живо! Попробуем оторваться, — от режущего слух окрика я мгновенно ныряю за спинку кресла, и очень вовремя — в нас снова начинают стрелять. Пули сочно бьют в багажник и корпус внедорожника, прошивая металл. Вдавив педаль до упора, Эрик резко выворачивает руль, уводя машину с линии огня, а меня мотает так, что плечо больно врезается в дверь. Сжимаю зубы изо всех сил, чтобы не пищать, тело пробирает крупной дрожью от ощущения нависшей над нами опасности, а лидер только морщится — само спокойствие, ничем не прошибешь. Я снова оборачиваюсь, пытаясь высмотреть, кто там за нами пристроился. От громкого звука выстрела лидерского пистолета закладывает одно ухо, но ответная стрельба заставляет меня пригнуться, так толком ничего и не успев разглядеть. Лидер продолжает закладывать крутые виражи, и машину жутко заносит на мокром разбитом асфальте, отчего мне кажется, что мы вот-вот куда-нибудь вмажемся. Твою ж мать! Несколько пуль попадают в лобовуху, испортив видимость, по салону летят осколки стекла. Я захлебываюсь хлынувшим в лицо потоком влажного воздуха, а потом внедорожник, видимо, попадает колесом на ухаб, и нас подбрасывает так, что потроха тошнотворной волной подкатывают в глотке. Колесо, кажется, пробило, и Эрику приходится сбрасывать скорость — теперь далеко не удрапаем. В голову лезут самые паршивые мысли, и сделать я с ними ничего не могу. Еще один резкий поворот — дохлые покрышки визжат, кое-как удерживаясь и пожирая серую ленту дорожного полотна. Секунды ожидания растягиваются в бесконечность, когда выстрелы ложатся где-то над моей макушкой. Я втягиваю голову в плечи, прикрывшись руками. Нет, так дело не пойдет, нужно отстреливаться! Но преследователи не дают и высунуться, обстреливая виляющую машину, а с моих губ слетает нервный смешок. Что-то много мне сегодня всего и сразу, как бы не сдохнуть от счастья! Напряжение так и норовит лопнуть вдребезги, погружая меня в панику по самые уши. «А ну, захлопнулась, трусливая дрянь. Потом поскулишь, сейчас не время!» — мысленно прикрикиваю я сама на себя, не позволяя взять верх страху. И вообще, не грех этим козлам по соплям надавать, а то слишком много на себя взяли. — Лидер, дай мне пистолет. Ты не можешь и вести, и стрелять, — нетерпеливо ору я, выхватывая его оружие, которое, кстати, только мешает ему держать руль. Эрик недовольно зыркает на меня волком за такую наглость, мог бы — врезал за милую душу. Забравшись на сиденье коленями, внимательно вглядываюсь назад, выискивая цель. Дождь льет как из лейки, затрудняя обзор, но даже через пелену воды мне удается наконец рассмотреть, кто именно за нами гонится. Это же… Да быть не может! — Эрик, это же грузовик Дружелюбия! — негодующе сообщаю лидеру. — Мать твою, вижу. Не слепой. Не вздумай высовываться! — не терпящим возражений тоном сухо отбивает он. Крепко стиснув в руках тяжелый лидерский Desert Eagle, занимаю более удобную для стрельбы стойку и, размеренно дыша, чтобы унять сильное сердцебиение, тщательно прицеливаюсь. Погнали, черти! Палец плавно нажимает на довольно тугой спусковой крючок — ахает мощный выстрел крупного калибра, закладывая уши звоном, и тяжелый запах пороха наполняет легкие. — Вот это я понимаю, оружие! — не без восхищения восклицаю я, когда сильная отдача подкидывает мои руки, чуть не врезав по носу. Еще выстрел — пуля вихрем уносится в сторону высунувшегося над кабиной грузовика стрелка в непонятном одеянии. Изгои? — Целься по водителю и колесам! — выворачивая руль, грозно и нравоучительно бросает мне Эрик, старательно удерживая выходящую из-под контроля машину на крутом повороте. — Да знаю я, не тупая, — отдуваясь, пыхчу я, снова заваливаясь плечом на дверь. — Держи ровней. Бросив на меня короткий взгляд, лидер еще сильнее вдавливает педаль газа в пол, пытаясь оторваться от маячившего на хвосте грузовика, который никак не отстает. Я отстреливаюсь, ругаясь сквозь зубы, потому что внедорожник швыряет по всей ширине дороги из стороны в сторону, не позволяя мне толком прицелиться. Как и быстро отщелкнуть магазин, чтобы забить в него переданные Эриком патроны. Короткая очередь снова прорезает воздух — замешкавшись с перезарядкой, я не успеваю вжаться под сидение, и в этот момент огребаю свою порцию гостинцев. Правое ухо обжигает острой болью, заставляя меня резко отдернуться, чуть завалившись назад. По шее стекает что-то теплое, а я с перепугу не сразу понимаю, что это кровь, пока не чувствую ее запах… Меня что, всё-таки подстрелили? Все это происходит на самом деле? До слуха долетают обрывки слов лидера, но из-за грохота перестрелки разобрать ни черта не удается. Нас несет среди полуразрушенных остовов старых зданий уже практически на неуправляемом внедорожнике, дорога в этой части города прямая — мы как на ладони. Свернуть некуда, а с пробитым колесом уйти без шансов. Значит — принимаем бой здесь и сейчас. — Эрик, притормози! — перекрикивая рычание мотора и свистящего в салоне ветра из-за наполовину вынесенного лобового стекла, прошу я лидера. Он бьет по тормозам, даже не уточняя, чего я там задумала, и машина замедляется на раздолбанном асфальте жутко трясясь. Страшным усилием воли заставив себя успокоиться, прикрываю один глаз и прицеливаюсь в водителя несущейся на нас трехтонки. Сперва мажу, никак не совладев с отдачей пистолета, стреляю снова, еще… Готов, голубчик! — Достала. Я его достала! — воплю я, чуть не подпрыгивая на сидении. Сердце заходится в жутковатом азарте, подавая в кровь новую порцию адреналина. Эрик жмет на газ, проезжая вперед, чтобы не попасть под таран оставшегося без водителя грузовика, который сносит с дороги. Подскочив на очередной выбоине, тяжелая махина уходит под плавный откос и врубается в полуразрушенное здание с такой силой, что кабина с лязгом складывается. — Сиди, не вздумай лезть! — гневный оклик летит мне в спину, когда я сайгаком выпрыгиваю из притормаживающего внедорожника, и, сломя голову, бегу к покореженной трехтонке. «Кто сиди? Я?! С ума он сошел, что ли? Я только в раж вошла! И вообще, где у меня еще такая практика Бесстрашной будет? Уж точно не с Фором на тренировочной площадке!» Но моим героическим грезам не суждено сбыться, потому что не успеваю я добежать до грузовика всего несколько метров, как из кузова, перевалившись через борт, выбирается парочка в грязных лохмотьях. Да сколько же их? Один резвый, сразу шмыгает между зданиями, а второй, покачиваясь, поднимает оружие. Меня будто в грудную клетку ударяют, сложно становится вздохнуть. Много ли шансов увернуться от очереди, способной за раз выкосить несколько человек? Ни одного. Но выстрелы не раздаются, и я всё ещё стою, часто дыша, растерянно глядя на заваливающегося на землю изгоя, из глаза которого торчит рукоять ножа. Того самого, что сегодня днем воткнулся в дверь возле моей головы! Пока я зависаю от такого зрелища, Эрик уже забирает из моей похолодевшей руки свой пистолет, про который я как-то позабыла, оказавшись под дулом, и приказав мне вернуться к внедорожнику, бесшумно уносится следом за беглецом. Я медленно оглядываюсь по сторонам, охваченная с головой самыми противоречивыми эмоциями: это и страх от близкой смерти, и смятение, и безграничная радость, что все обошлось, и… и, черт возьми… Да что ж такое… Дышать нормально не получается. Согнувшись пополам, стискиваю перепачканные кровью ладони коленками, чтоб не дрожали. Ужас от пережитого ползет холодком по позвоночнику, покрывая кожу мурашками. Так и стою какое-то время, медленно втягивая носом воздух, принуждая себя хоть худо бедно успокоиться, пока среди пустых коробок разрушенных зданий не гремит приглушенный небольшим расстоянием выстрел. Весь ступор с меня слетает за секунду. Стараясь не смотреть в лицо мертвого изгоя, я выдергиваю из его глаза нож, порываясь бежать на звук выстрела, но тут из-за ближайшего здания появляется лидер, таща за шкирку раненного в плечо афракционера. Я с облегчением выдыхаю, запрокинув голову, и емко ругаюсь, ощущая, как едва не лопнувшее на куски сердце встает на место. Эрик сводит брови, желваки прокатываются по его скулам, однако все комментарии он пока оставляет при себе, сосредоточив внимание на пленном изгое. Тот пребывает в сознании и не оставляет своих жалких порывов вырваться из крепкой хватки лидера, на что Эрик лишь неприятно кривит рот, и одним мощным ударом отправляет подстрелыша в полный аут. Потом, нагнувшись над поверженным, скручивает ему впереди руки и, отшвырнув от себя бесчувственное тело, направляется проверить развороченную кабину грузовика. Пользуясь тем, что Эрик занят, благополучно про меня подзабыв, я по-тихому пробую слинять к его внедорожнику, пока еще чего-нибудь не отчебучила. Но стоит мне сделать осторожный шажочек в направлении отдекорированного под дуршлаг транспорта, как вслед раздается лидерский окрик: — Куда это ты намылилась, я с тобой еще не закончил! — и приближающиеся шаги за спиной. Не самая лучшая идея нарываться на не привыкшего церемониться в гневе лидера, поэтому я послушно замираю, решив побыть покладистой девочкой, чтобы его лишний раз не нервировать. Состряпав моську поневиннее, без резких движений поворачиваюсь к Эрику. Блин, смотрит так, будто это я в него стреляла. Сощурился зло… — Что, снова бить будешь? — насупившись, спрашиваю я. — Буду. И башку откручу за самодеятельность! — Норма-альный ход… Я тут, дура, радуюсь, что ты живой, и даже не ранен, а вместо… Эрик! — всполошившись, я испуганно хватаюсь за свое ухо, вытаращив на лидера глаза. Боль накатывает неожиданно, но, кажется, просто задело по хрящу ушной раковины. Кажется… А вот крови — будто собираюсь на тот свет отъезжать. — Только не говори, что мне ухо отстрелили. Пожалуйста! Там ведь ничего серьезного? — Лучше б мозги вышибли, а так всего лишь царапина, — безразлично, будто не о ранении разговариваем. Зато потом в голосе звучит чистая сталь, отчего мне плохеет: — Если еще раз ослушаешься моего приказа, сверну шею. Не вынуждай меня, ясно? Киваю, окончательно поникши, пока Эрик отбирает свой нож. Потом он сгребает меня за грудки, встряхнув, и принимается осматривать моё ухо. — Спасибо, что не позволил… убить меня, — бормочу я, когда с осмотром покончено и лидер не обнаруживает в ране ничего страшного. — Ты снова меня спас, который раз… Эрик, я тебе жизнью обязана! — «Спасибо, что не дал сдохнуть», — отвечает он как бы между прочим, но на пределе серьезности. — Что? — изумляюсь я странной фразе. — Так принято у Бесстрашных благодарить, — просто поясняет Эрик. — Это что-то вроде девиза, как Бесстрашные не сдаются! — Правда? Ну… Тогда спасибо, что не дал сдохнуть! — говорю я, и губы трогает невеселая улыбка. — Просто сделай для меня то же самое. Я хотела было уточнить, не является ли его ответ второй частью сакральной фразы, как пленный начинает подавать признаки жизни и тяжело стонет. Лидер берет его за шиворот, ставя на колени. Притащив из внедорожника планшет с картами, разворачивает его и сует под нос раненому изгою. — Расскажешь без выебонов в какой дыре вы скрываетесь, значительно облегчишь свою участь, — очень убедительно сообщает Эрик и ухмыляется на непонимающий взгляд замершего перед ним изгоя. Который, видимо, непроходимо глуп или же очень храбр, раз не выдает расположение своего лагеря чуть раньше, пока лидер не потерял еще терпение. — Так или иначе, мудила, ты все равно мне расскажешь, — пожав плечами, многообещающе продолжает Эрик, не дождавшись ответа. Изгой с недоумением и страхом во взгляде следит за нарочито неспешно, почти лениво склонившимся над ним лидером. Тот нехорошо усмехается, и я не очень хочу знать, чему Эрик радуется. Что он вообще задумал предпринять? Здесь явно что-то не так, и я, невесть зачем, желаю убедить себя, что все правильно и совершенно понятно, как кажется на первый взгляд. Эрик пристально смотрит на пленного, механически крутя в пальцах собственный окурок, и, вдруг резко вытянув руку вперед, вдавливает остаток от сигареты в плечо изгоя. Прямо в кровоточащую огнестрельную рану! Последующий за этим жуткий вой боли заставляет меня отшатнуться на пару шагов, залепив себе рот ладонью, чтобы самой не вскрикнуть. Вот черт, какого хрена он делает?! — Ты напугал ее, — почти с завораживающей лаской, доверительно проговаривает Эрик, не отрывая своих глаз от корчащегося в его ногах афракционера. — А вот меня просто невъебенно выбешиваешь своим молчанием. Может, тебе сразу язык вырезать, чтоб не впустую было, а? — предлагает он, добавляя изгою коленом в лицо. — Будешь показания письменно давать, пока я тебе все пальцы не отрежу. Пленный оказывается не робкого десятка — страдает, морщится, пытается сцепить зубы, чтобы не радовать своего палача криками, и посылает лидера на хер. С холодящей мои внутренности мягкостью Эрик повторяет свой вопрос о местонахождении базы. Изгой молчит, его грязное лицо покрывается испариной и кровью из разбитого носа. Лидер кивает, и выражение его глаз не сулит ничего хорошего. — Ладно. Значит будем говорить по-плохому. Ты же в курсе, на чью машину напал? Знаешь, кто я? — афракционер выдавливает из себя проклятия, больше похожие на досадливое сетование. — Знаешь. Ну вот и хорошо, — негромко подытоживает Эрик. Он кажется расслабленным, но полностью сосредоточен, словно опасный хищник, выследивший свою добычу. И тут я начинаю с опозданием подозревать — все, что мне довелось познать в сочетании «Эрик» и «жестокость», это лишь бледная тень в сравнении с реальностью. — Эрик, — поколебавшись, тихо зову, не осмеливаясь сделать лишнее движение. — Позволь мне задать ему один вопрос. Всего один, пожалуйста. Это важно. — Он оборачивается, взглянув на меня так, будто уже забыл о моем существовании, но в итоге делает приглашающий жест рукой. Хоть и нехотя. Боясь, что лидер передумает, я спешно присаживаюсь перед пленным на корточки так, чтобы наши глаза были на одном уровне. — Эй, посмотри на меня, — прошу я мужчину. Господи, только бы он не стал упрямиться! — Просто посмотри, я ничего тебе не сделаю. Два глаза секунду смотрят прямо на меня, и снова его взгляд упирается под ноги. — Вы угнали грузовик Дружелюбия. Я точно знаю, чей он, — тыкаю я пальцем в покореженные останки трехтонника. — На нем я училась водить, но это неважно… Важно только то, что вы сделали с водителем? Скажи мне, что вы сделали с Джорджем? Пожалуйста, ответь. Подстрелыш шумно вздыхает, но и не отмахивается от меня. Еще бы! Я же ему не угрожаю и не бью по роже. В моем затылке начинает свербить от пристального взгляда: «Фракция выше крови» — вот что сейчас думает мой лидер. Да черта с два. Если тебе кто-то дорог, то неважно, кто он и в какой фракции живет. Вот неважно, и все тут! — Джордж мой друг, — выдыхаю я еще тише, надеясь разговорить этого заартачившегося барана по-хорошему. — Тебе, конечно, наплевать. Но ведь это совсем не та информация, которую стоит скрывать, правда? Молчишь? Чихать ты хотел на мои слова и на меня? А мне на тебя чихать. Будет ли он бить тебя, — показываю я на прислушивающегося к моим словам лидера, — пытать или резать по кусочкам, чтобы добиться ответов — мне все равно. Изгои убили моих родителей, навредили моему другу, принесли мне столько страданий, что твои покажутся сущей ерундой. Но ведь ты можешь просто ответить и избавить себя от лишних мучений, которые этого не стоят. Я думаю уже, что он так и не ответит, чтобы хотя бы таким способом взять маленький реванш, но изгой разлепляет спекшиеся от крови губы и говорит: — Водилу просто вырубили, — слова даются ему с трудом, сказывается ранение и потеря крови, но я почему-то верю. Поднявшись с корточек, снова отхожу на несколько шагов, стараясь не встречаться взглядом с Эриком. И так понятно, что лидер меня осуждает. — Жди в машине, — не говорит, а холодно приказывает он, и в его широкой ладони сверкает лезвие ножа. Не смея в данный момент возражать, я быстро ретируюсь, вполне догадываясь, что он намерен делать. Но так и не понимаю, почему этого изгоя нельзя арестовать и доставить во фракцию? Там-то он, осознав, что деваться больше некуда, наверняка все расскажет как миленький! Я в курсе, что нападение на Бесстрашного карается смертью, особенно вооруженное и на лидера фракции, только ведь Эрик не торопится казнить изгоя. И дело вовсе не в умалчивании о местонахождении логова заговорщиков! Он будто играет, оттягивая момент и наслаждаясь безраздельной властью над чужой жизнью, чувствуя свое полное превосходство! Такие резкие изменения в любимом мужчине меня пугают ни на шутку. Оказавшись один на один с этим ужасающим пониманием, я не в силах даже ничего поделать, будто придавлена тяжелой окружающей действительностью. Могу просто наблюдать за проходящим допросом из машины — и наблюдаю, чувствуя, как первобытный ужас, топивший в себе все остальные эмоции, вымораживает мою грудную клетку. Поначалу даже отказываюсь верить своим глазам, когда Эрик принимается резать изгоя, постепенно выдавливая из него ответы на свои вопросы, и действительно упивается чужим бессилием и страданиями. Сердце сворачивается в клубок от каждого истошного вопля боли, я нахожусь почти на грани, что приходится прикладывать усилия, чтобы усидеть на месте и не сойти с ума, не в состоянии принять этого свирепого изуверства над жертвой. Зачем это все, разве нет других вариантов? Что ему стоит просто оставить изгоя дознователям, не мучая? Бесстрашные воины, а не садисты. Вскоре меня накрывает какая-то нездоровая горячка, в сознании все путается, а я не могу уже толком распознать, что в действительности происходит там, на дороге, а что лишь воспаленный плод моего обезумевшего воображения, но… Но от того человека, который еще каких пару часов назад целовал меня, был со мной нежен — не осталось ни малейшего следа, одна телесная оболочка. А внутри нее… Теперь это очень опасный, бесчеловечный зверь, со смаком издевающийся над своей жертвой. Холодный, зародившийся где-то под сердцем ком расползается в разные стороны, заполняя душу отчаянием, и в какой-то момент я выскакиваю из машины, больше не в силах мириться с этой жестокой мерзотой. Хотя дурости в этом решении оказывается куда больше, чем здравого смысла. Ну что, что я могу сделать?! Как заставить лидера остановиться?! При ближайшем рассматривании пленный изгой выглядит еще крайне паршивее, чем мне казалось, затравленно и обреченно следя за нависшим над ним палачом уже заплывшими от пришедшихся по ним ударов глазами, блестящими от навернувшихся слез боли. Весь в крови от десятка поверхностных порезов. Как сознание еще не теряет? На сунутую ему лидером под нос карту Чикаго он смотрит так, будто не понимает, что это вообще такое, а потом все же тыкает пальцем, оставляя на бумаге кровавый след, и обессиленно зажмуривается, будто попросту не может и дальше удерживать заплывшие от побоев глаза открытыми. Эрик хмыкает, разглядывая показанный на карте участок и резко бьет изгоя по ноге тяжелым берцем. Глаза тот все-таки открывает и надрывно стонет, уже не сводя с лидера умоляющего взгляда. — Разве я разрешал тебе выходить из машины? — сквозь зубы роняет Эрик, почувствовав за спиной чужое присутствие. — Не советую испытывать мое терпение, пошла вон. — Что ты творишь? — выдавливаю я из себя сипло, в горле словно моток колючей проволоки застрял. — Хватит, Эрик, так же нельзя… Зачем все эти пытки? Разве ты не узнал, что хотел? — Ты не станешь Бесстрашной, если будешь жалеть своих врагов. Он и его дружки напали на нас, чтобы убить. Тащить его с собой в Бесстрашие — только время терять. Так что никаких других альтернатив тут быть не может, — так и не глядя на меня говорит лидер и снова обращается к изгою: — Больше ничего не хочешь добавить? А я вот на сто с хуем процентов уверен, что ты пиздишь! — усмехается Эрик и, игнорируя исступленное протестующее отрицание пленника, прикладывает острое лезвие своего ножа, полностью раскрашенного в крови к кисти изгоя, которой тот опирается об грязный асфальт. Притихший было афракционер, оторвав от лидера полный ужаса взгляд, словно не до конца еще веря в происходящее, следит, как пугающе медленно и неотвратимо по запястью его левой руки, скованной наручниками, проходится клинок, надрезая кожу. А через мгновение, низкое завывание отвернувшегося от собственной руки пленника разом становится вдвое громче и истошней, когда лезвие ножа с резким размахом сильно рубит по его запачканным пальцам. — Да заткнись ты, ебаный урод, — поморщившись, сплевывает лидер, с явным удовольствием любуясь на свою работу. Сдавленный вой афракционера, осмелившегося все-таки взглянуть на покалеченную кисть, мгновенно послушно затихает до скуления. — Эрик, прекрати… — прошу я, согнувшись пополам и стиснув ладонью рот, боясь, что меня сейчас попросту наизнанку вывернет от ужасного вида отрубленных пальцев. — Ты уверен, что все мне рассказал? Я ведь могу и продолжить, — не обращая никакого внимания на мои взывания, усмехается Эрик под затравленным взглядом отчаянно кивающего головой пленника. Ботинком раздраженно отогнав от себя подбирающуюся по разбитому асфальту лужицу свежей крови, лидер заходит за спину своей жертве, а меня вновь охватывает предательское бессилие вместе с приступом панического удушья, вынуждая позорно отвернуться и заткнуть уши руками. Только это никак не спасает от мучительного крика, раздавшегося буквально в следующую минуту. В голове крутятся разные мысли, меняя друг друга с каждой секундой, но то, что лидер делает, оказывается более жутким, чем я себе могу представить. Когда вопли изгоя становятся обрывистыми, начиная затихать, я заставляю себя повернуться обратно и едва сдерживаюсь, чтобы не рвануть бегом как можно дальше. Крупная дрожь бьет каждую клеточку тела. Нет-нет-нет! Боже ты мой! Это ужас, блядь, катастрофа. А-а-а! Пленный еще жив. Широко распахнув налившиеся слепым ужасом глаза, он смотрит на меня в немом призыве о помощи. Кровь стекает по его грязным одеждам, по рукаву и скованным рукам, образуя небольшую лужицу на земле, в которой небрежно валяется человеческое ухо… Эрик, гребаный ублюдок! Психопат, садист! Приглушенно вскрикнув, тут же хватаюсь за грудь и ссутуливаюсь, пережидая, пока вспыхнувший там пожарище не притихнет и не позволит снова вдохнуть. Это страшно, очень… У меня сердце сейчас лопнет и вытечет по ногам! Не сводя настороженного взгляда с лидера, стряхивающего с окровавленного лезвия ножа капли, я медленно-медленно начинаю пятиться спиной к обочине дороги, точно каждое незначительное движение дается мне с непомерным трудом. Глухое отчаяние, смешанное с горечью, затапливает до краев. — Вот теперь я точно знаю, что ты не соврал, — довольно говорит Эрик, бросая на свою измученную жертву насмешливый взгляд. — Неужели больно? А я и не ожидал, что ты станешь вопить как баба. Тьфу, разочаровал ты меня, — сообщает он нарочито печально, перерезая изгою горло. Последнее, что я слышу, это гортанный хлюпающий хрип и тишина.***
В голове полное отупение, я смотрю вокруг и не понимаю, где я нахожусь. Все как в тумане, воспоминания последних событий всплывают, пугая своей резкостью, словно желая добить недобитое, а потом снова уплывают в туман. Но непреодолимое желание спрятаться толкает меня в спину, заставляя бежать без оглядки, повинуясь взявшему верх над остальными чувствами инстинкту самосохранения. Я знаю, что он преследует меня, крадется следом вышедшим на охоту зверем, хоть ничего и не слышу кроме собственного пульса в висках и сбитого дыхания. Перед глазами мелькают облупленные фасады заброшенных зданий, образующие тупик — и ни единого прохода, чтобы укрыться. Хочется кричать от бессилия, и я прикусываю предательски дрожащую нижнюю губу, отчаянно оглядываясь по сторонам, неизбежно попадая в стальную хватку сомкнувшихся вокруг моего тела рук. Настигнув, Эрик с силой вжимает меня спиной в холодную стену, едва не до хруста костей. Он все-таки догнал меня и теперь не отпустит… Я крепко зажмуриваю глаза, вытягиваясь в напряженную струну под тяжелым мужским телом, всем весом притискивающим меня к сырому бетону. Ладно. Хорошо. Добился своего. Что дальше? Во рту растекается мерзкий вкус страха, заставляя замереть в ожидании своей участи. Вымученно выдыхаю, запрокинув голову, когда моей щеки касается что-то холодное. Нож. — Боиш-шься меня? — от этого вкрадчивого шипения я мгновенно вся сплошь покрываюсь мелкой дрожью, и слышу, как он ухмыляется, чувствуя мою беспомощность. А ведь совсем недавно я трепетала совсем от другого рядом с этим мужчиной! Лезвие неторопливо движется к виску, надавливая, но не раня. С ножом этот сукин сын обращается как Бог! — Открой глазки, — продолжает он, а в памяти всплывают обрывочные вспышки воспоминаний, от которых я столько отмахивалась, старательно заглушив: холодный кафель душевой, крепко удерживающие за шею пальцы, боль и унижение от чужого физического превосходства… И тот, казалось бы, изжитый ужас вновь рвется наружу, обволакивая, лишая воли и сковывая своими липкими лапами. Темно, холодно, и безумно стучит сердце. — Убери нож, Эрик. Ты меня пугаешь, — открывая глаза, вышептываю я непослушными губами, не справившись с севшим голосом. Его лицо, в подсохших капельках крови своего пленного, в каких-то дюймах от моего. Верхняя губа кривится, делая презрительную ухмылку похожей на звериный оскал. Дыхание тяжелое, ноздри хищно раздуваются, будто Эрик к чему-то принюхивается, и мне невозможно хочется закрыться от него руками, чтобы отгородиться от опасности хотя бы таким образом. Резко вздохнув, я часто-часто моргаю, стараясь развеять нагнанные разыгравшейся фантазией видения. Это не со мной происходит. Это все не со мной! — Я же предупреждал, что пожалееш-шь, — не отводя от меня сощуренных глаз, говорит он с таким ядом, растягивая шипящие звуки, что я снова вся содрогаюсь, холодея изнутри. — Все, что обо мне говорят — чис-стая правда. — Знаю, — горько усмехнувшись, отвечаю я, задерживаясь взглядом на его глазах, из которых, притаившись за серой радужкой, на меня смотрит нечто темное, хладнокровное и безжалостное, вводящее в оцепенение своей силой и властью. — Теперь знаю. Только я ни о чем не жалею. Я вспоминаю, каким он может быть, и в моем тихом голосе невольно появляется тепло, которое неожиданно находит в нем отклик. В чертах лица Эрика на какую-то секунду сквозит что-то родное и такое живое, но тут же вновь сменяется угрозой. Прижатое к виску лезвие, чуть касаясь, начинает спускаться, принуждая меня еще сильнее запрокинуть голову, полностью открывая беззащитную шею. Взгляд у Эрика пристальный и жуткий, как у готовящегося к атаке зверя, точно каждая клеточка моего тела — его, и только ему решать, что делать со своей добычей. И мне совсем не хочется позволять ему распоряжаться моей жизнью, ощущая себя уже приговоренной жертвой, поэтому, не выдержав больше достигшего крайней степени напряжения, я сама не пониманию зачем, но тянусь к его губам, осторожно их целуя. Если Эрик и удивляется моему отчаянному порыву, то виду не подает, но шумно вздыхает, не проявляя никакой агрессии. Даже нож убирает, точно опомнившись наконец, что перед ним стою я. Не враг. А потом буквально впивается в мой рот, грубо и страстно, отвечая так напористо, что я начинаю задыхаться от нехватки воздуха. Язык скользит по моим губам, приоткрывая их, чтобы проникнуть внутрь и добраться до пирсинга. Кажется, к нему лидер очень не равнодушен... Я резковато прихватываю его нижнюю губу зубами от вдруг и совсем не к месту вернувшегося возбуждения, разметавшего из головы все мысли, и подрагиваю от прикосновений теплых больших ладоней, гуляющих по моему телу. Дыхание Эрика срывается, поцелуи становятся все более жадными и обрывистыми, будто он отпускает на волю свои тщательно утрамбованные внутрь эмоции, такими яростными, от которых полыхают губы. Это хорошо, что он меня держит, не давая сползти на землю… Ну вот почему я так на него реагирую?! Каких-то пару минут назад боялась его до чертиков, до оторопи, а теперь доверчиво отдаюсь в эти сильные руки, поскуливая сквозь поцелуи. Вздохнуть… Дай же мне вздохнуть! Чтобы отстраниться, приходится упереться ладонями в мощную грудь, ощущая даже сквозь мышцы, как торопливо в ней бьётся сердце. Взгляда на Эрика не поднимаю, просто глубоко дышу, пытаясь совладать с засевшим внутри острой занозой страхом. А он запускает вдруг пальцы по шее, мне в волосы, вверх по затылку, прижимает мою голову к себе и выдыхает прямо в ухо: — Ты не должна была этого видеть, — я внимательно вслушиваюсь в его голос с хрипотцой, говорящий таким тоном, будто Эрик и вправду жалеет о свидетельстве своих зверств, и больше не улавливаю в нем никакого странного шипения. Почудилось с перепугу? Слишком много впечатлений для одного дня, психика не справляется… — Я же сказал сидеть в машине, но ты опять не послушала, сунувшись туда, куда не стоило! Пойдем, — он берет меня за локоть, словно опасаясь, что я начну вырываться, намереваясь вновь сбежать, и ведет за собой. Всю дорогу до внедорожника мы идем в молчании. Эрик то и дело бросает на меня тревожные взгляды. Может, думает, сорвусь, закачу истерику с припадком и стану топать ногами… Но я молчу, безучастная ко всему, и не смотрю в его сторону. Ни тогда, когда он сажает меня в раздолбанную машину и уходит разбираться с телами. Мне все равно, что он там делает. Ни когда он возвращается и, достав рацию, сообщает о происшествии в штаб-квартиру, вызывая Бесстрашных. Молчу, когда лидер зажимает между моими пальцами зажженную сигарету и так же молча курю, уставившись в одну точку. А когда обрабатывает прихватившуюся коркой крови рану, скопившийся внутри ком неожиданно лопается и меня прорывает — слезы застилают глаза, текут на щеки. Пытаюсь их проглотить, загнать поглубже, но выходит плохо. Совсем плохо. Никак не выходит, если уж честно. — Так, посмотри на меня. Больше нигде не задело? — спрашивает так, словно мне что-то оторвало. Ухо немного щиплет, а мне хочется, чтоб еще больнее… ну, пожалуйста. Чтоб из сердца вся боль выветрилась. — Ответь мне, слышишь? Но я не могу. Не могу и не хочу. Эрик больше не говорит ничего, просто позволяет чувствовать у себя на спине его горячую ладонь, пока всхлипы не становятся короче, а вдохи между ними длиннее. Голова разламывается от пережитого стресса и усталости. Душа просто вдрызг. Что с ним такое происходит? Откуда в нем столько неоправданной жестокости? Это суровая действительность Бесстрашие наложила свой отпечаток, стесав с Эрика человечность? Обхватив себя за плечи руками, считаю в уме до полумиллиона, чтобы успокоиться.***
Запах паленого мяса от сжигаемых тел забивает ноздри, но я все равно выбираюсь на улицу и, вытащив у лидера из зубов сигарету, устало облокачиваюсь на изуродованный внедорожник. Эрик с заметной печалью оглаживает дырявые после стрельбы борта и тяжко вздыхает. Охренеть, ему кусок железяки жалко, а людей нет! — Теперь такой тачкой девок в койку не затянешь, а? — ехидничаю я, случайно отломав покосившееся зеркало бокового вида, и с ужасом разглядываю свое отражение. Бледная, без кровинки в лице, глаза воспаленные… Эрик косится на меня как-то странно, будто подозревает во всех смертных грехах. Да не зыркай ты на меня так, попустило, и больше рыдать не собираюсь. А за ножичек ты мне, сволочь, ответишь. Сокровище, конечно, очень добрая девочка — зла не помнит. Она его записывает. Кряхтя на всю округу, я забираюсь на капот, единственное что не пострадало после нашей поездки, и усаживаюсь там, свесив ноги. Наверное, я до конца еще не осознаю всю глубину увиденного сегодня допроса. Умом я понимаю, что так надо, но принять не выходит. Нет ни сил, ни желания что-то делать и о чем-то думать. Эрик, громко матерясь, ковыряется в багажнике своей консервной банки, спустя несколько минут появляется рядом и буквально силком всучивает мне в руки пузатую бутылку. Приложившись к ней, я морщусь от оказавшегося слишком крепким алкоголя и передаю ему бутылку обратно. Жадно делает парочку больших глотков и закуривает. — Ты молодец, — нарушает он затянувшуюся тишину, желая меня приободрить, видимо. — Неплохо держалась. Угу, неплохо… Интересно, что именно из всего произошедшего сегодня он имеет в виду? — Эрик, ты можешь узнать, в порядке ли пострадавший водитель Дружелюбия? — собравшись с духом, осторожно интересуюсь, опасаясь навлечь его гнев. И так до сих пор не отошла, а если уж он сейчас рявкнет или просто резко пошевелится, снова начну нервно дергаться. Лидер недовольно хмурится, выдыхая сигаретный дым, и растирает ладонью подбородок. Кажется, теперь он полностью держит себя в руках — ни за что не скажешь, что запугивал меня ножом. Господи, он сам-то осознает, чего творил? С минуту внимательно вглядывается в мое лицо и совершенно серьезно изрекает: — Переживаешь за дружка? Это он тебя учил драться? — Да, — дернув плечом, отвечаю на оба вопроса разом. — Джордж бывший Бесстрашный, именно благодаря ему я впечатлилась этой фракцией и перешла из Дружелюбия. Эрик приближается ко мне почти впритык, насколько позволяет капот внедорожника, хватает меня за запястье, сцепляя на нем крепкие пальцы так сильно, что я морщусь от боли, и вкручивает в меня свой стальной взгляд серых глаз. — Никто и никогда бы не заставил тебя стремиться к своей цели, если бы ты сама этого не хотела, — говорит сурово, но немного ослабляет свою хватку. — Так что брось выебываться. Не передо мной, идет? — Сильно затягивается последней затяжкой, кидает окурок под ноги. Внешне выглядит безразличным, но я замечаю, что внутри него загорается невиданный мной раньше огонек, напоминающий подобие уважения. — Кое-что я о тебе все-таки знаю. — А со мной поделиться своими знаниями не хочешь? Или снова предоставишь возможность гадать самой, лопаясь от любопытства? — недоуменно кошусь на Эрика, который явно получает удовольствие, наблюдая за моей растерянностью. Потом поворачивается ко мне спиной и, привалившись к машине рядом с моими ногами, как-то буднично пожимает плечами. — Пять лет назад отряд Бесстрашия задержал двух подозреваемых в убийстве семейной пары из Дружелюбия. Мы с Фором год как прошли свою инициацию, и были в составе карательной группы, доставившей изгоев в штаб-квартиру Искренности. Ничего нового: все те же грязные уроды, все те же преступления. Оставалось дождаться приговора суда и пустить пулю в лоб каждому ублюдку. Казалось бы, уже ничего не могло удивить. Пока Эрик рассказывает, я вся невольно сжимаюсь в комок, забираю из его рук бутылку и залпом хлебаю обжигающую жидкость, заливая подвывающую под ложечкой боль потери. Он дожидается, когда я возвращаю ему пойло и продолжает: — Кроме маленькой девчонки в нелепом оранжевом платье, с растрепанными косами и разбитыми коленками, — слышу, как хмыкает, делая еще глоток. — Которая провела всех недотеп-правдолюбов и старших членов своей фракции, незаметно пробравшись в зал суда и спрятавшись под креслами, надеясь увидеть, как будут казнены убийцы её родителей. — Так это ты меня поймал и выставил за дверь? — помолчав, спрашиваю его, перебирая померкшие за годы события того дня. — Хм… Ты уже тогда отличалась изворотливостью и кусачестью, — плечи Эрика вздрагивают от беззвучного смеха. Забавно ему, видите ли. Ну да, когда меня поймал Бесстрашный и силком выпроваживал из зала, я кусалась, щипалась, царапалась и отбивалась как могла, пока он мне не зарядил затрещину и, скрутив, не передал в руки Джоанны. — Во-от оно что! И ты меня узнал? — изумляюсь я. — Я же совсем малявка была! — Не сразу, когда чуть не придушил первый раз, — усмехается так едко, словно жалеет, что не довел дело до конца. — А я-то все удивлялась, почему ты меня тогда не прибил… — качаю головой, поражаясь судьбе-шутнице. — Стало интересно взглянуть, на что ты еще способна. — Надеюсь, не сильно разочаровала, — буркаю себе под нос, а потом, собравшись с мыслями, все же задаю мучающий меня вопрос: — Эрик, можешь объяснить, зачем нужно было отрезать изгою ухо, если он уже выдал всю информацию? Я не ради любопытства, просто не понимаю этого. Молчит. О, спасибо, милый… пожать плечами в ответ — это то, что мне нужно. — Тут такое дело, — неохотно, но отвечает Эрик, повернувшись. — Чем больше их уродуешь, тем охотнее их дружки открывают свои рты, попадая к нам. Никому не хочется долго мучиться перед смертью. А вообще, они последнее время оборзели совсем… — Отличное объяснение, с учетом того, что все тела сжигаются, а не демонстрируются другим изгоям. Но хоть не отмахнулся от меня. Он кладет ладонь на холодный от осеннего ветра металл своей раскуроченной махины, практически соприкасаясь с моей ладошкой, нервно перебирающей пальцами по капоту и дополняет: — Тебя вот подстрелили. Чего-чего? Отомстил за меня, стало быть? И ему не кажется, что он чересчур увлекся? Так увлекся, что чуть и мне за компанию не досталось. Но по взгляду Эрика понимаю, что лучше не продолжать эту тему, а вообще закрыть и больше к ней не возвращаться. Впрочем, и возможности не остается, потому что наше уединение нарушают звуки двигателей приближающихся машин Бесстрашия. Не прошло и года! Эрик передает мне алкоголь и направляется встречать прибывших бойцов. Блин, а если кто-то сейчас станет интересоваться нашей долгосрочной задержкой до нападения? Чем отвираться-то лучше всего? — Ну какого же хрена, где стреляют — там ты обнаруживаешься? — приветствует меня выскакивающий на дорогу Ворон, подозрительно приглядываясь. Наверное, высматривает сковородку©. — Крошка, ты вообще в порядке, ранена? Отсалютировав другу бутылкой, вытягиваю вперед свой кулак и поднимаю вверх большой палец. Но тут приходится срочно вспоминать о субординации, спрыгивать с насиженного места и прятать за спиной алкоголь, когда из другой машины важно высаживаются лидеры — Макс и Сэм. Пока они совещаются с Эриком у разбитого грузовика, меня запихивают в тепленький салон целого внедорожника и приказывают: «Сидеть на месте и не высовываться». От недосыпа, усталости и переживаний голова просто чугунная, в глаза как песку сыпанули горсть… Выбрав местечко помягче, сворачиваюсь на заднем сидении калачиком и тут же вырубаюсь. В сон проваливаюсь, как в пропасть — моментально.