Odi at amo

Веры в гуманизм у Ньюта стало как-то меньше. Почти не стало. Даже больше: появилась предрасположенность к мизантропии. Скажем так, когда ты вдруг обнаруживаешь себя тем ещё «удачником», сталкиваешься со своим прошлым, становишься жертвой ограбления, теряешь уважение и доверие со стороны окружающих, и в итоге оказываешься лежачим на больничной койке, – вера в людей…. Не то что бы исчезла. Скорее, самоуничтожилась. Ну, так думал Ньют, когда ехал из больницы домой. Сегодня его выписали. Наконец-то! После двух недель лечения воспаления (о-боже-у-него-ещё-и-гланды-вырезать-надо) лёгких, его с неохотой всё же отпустили домой. А то Хорхе уже с ума сходил: они попробовали было заменить ненадолго Ньюта другим басистом, но… Фанатки были дико против этой затеи. Так что концерты пришлось ненадолго приостановить. Не сказать, что Хорхе был рад узнать об этой прерогативе. Ньют даже почувствовал себя виноватым, таким злым выглядел Хорхе, однажды заехав к нему в больницу. Ньюту льстило, что фанаты о нём не забывают: ему приносили в больницу письма и открытки с пожеланием скорейшего выздоровления. Это было очень приятно. Ребята навещали его часто, почти каждый день. То Тереза придёт, принесёт книг, бумаги и ручки, чтобы Ньют мог, «отдыхая», писать. То Гэлли, приготовив очередную «диковинку», которую Ньют, с благодарностью принимая, скармливал потом кошкам, живущим при больнице. А то и Алби, который (нет бы поинтересоваться здоровьем друга!) пересказывал Ньюту всё то, чем они занимаются, пока его нет. Однажды притащил Ньюту старую свою гитару. -Чтоб зря время не терял! А то забудешь, как играть, – говорил Алби, строго уперев руки в бока. Ньют закатывал глаза. Ну конечно, а то он тут в футбол гоняет! Как же, погоняешь, когда после короткой операции у тебя подскакивает температура аж до сорока, и ты буквально стекаешь на пол от слабости. Это ж не больница, и что это он, в самом деле? Чего это он тут дурью мается?.. Но на самом деле Ньют был предельно счастлив, когда к нему приходили друзья. Томас появлялся реже, так как до сих пор выслеживал тех гадов, которые украли «Бэкки». Он сам так загорелся потерянной гитарой Ньюта, что, приходя к нему, грозился каждый раз пришибить тех придурков. Ньют тогда округлял глаза от удивления, но ничего говорить не мог. Не в том смысле, что удивлялся так, просто действительно говорить не получалось – было больно. В общем, появлялся он редко. Но так было даже лучше, потому что Ньют всё ещё не знал, как вести себя с ним. Не сказать, что последний разговор между ними был очень приятным. А после они старались не пересекаться. И вот лишь в тот злополучный вечер Томас пришёл Ньюту на помощь. Как и в далёком прошлом. Однако если в прошлом это были простые детские трудности, то здесь добрая сущность Томаса пришлась кстати…. Короче, «Бэкки» нашли. Если это была «Бэкки»… Ньюту не стали показывать обломки, оставшиеся от гитары, которые нашли на свалке. Но факт остался фактом: гитары у него больше не было. С этим нелегко было смириться. Потому что…. Ну что такое музыкант без инструмента? И где взять деньги на новый инструмент? Ребята обещали подсобить. В общем, как только Ньют почувствовал улучшение, он чуть ли не слёзно стал просить своего врача выписать его. В конце концов, лежать с другими больными было не очень интересно и весело. Он даже по ночам спать спокойно не мог из-за дикого, сотрясающего стены храпа, доносящегося со всех сторон. Врач сжалился и отпустил с миром, строго-настрого наказав соблюдать постельный режим и вообще распорядок дня, который он тут на досуге составил для него, Ньюта. Тронут этим Ньют не был, так как не по себе, по другим знал, что ни один нормальный не станет соблюдать лечебный режим, если не хочет остаться без крыши, без работы и без еды. Хорошо ещё, что на работе к Ньюту относились неплохо, поэтому он без проблем получил больничный. Но всему ведь есть предел, верно? Сотрудники не станут терпеть такой наглости и, в конце концов, выгонят его с работы, если он соберётся следовать врачебным листовкам. Но как послушник, клятвенно всё же побожился, что денно и нощно будет следовать всему, что говорил ему врач. Так или иначе, а Ньют уже подъезжал к дому. Проезжая по улицам города, он с радостью видел выпавший снег и уже кое-где развешанные рождественские вывески. Конечно, всё это уже через день-другой растает. Но хоть какое-то подобие предрождественской погоды. Расплатившись с шофёром, который услужливо помог достать ему спортивную сумку, набитую разными шмотками (видимо, подозревая, что парень на своих двух нитках не будет в состоянии этого сделать), Ньют поспешил забежать в подъезд: всё-таки он давно не был на холоде, и мороз неприятно теперь холодил кожу. Ну и потом Ньют действительно был обеспокоен своим ещё неокрепшим здоровьем, и боялся снова простудиться. Для неокрепшего организма – это раз плюнуть. Однако, поднявшись на свой этаж, Ньют замер, чувствуя неладное: из его квартиры доносился аромат чего-то очень вкусного. Да ну, быть такого не может! Неужели друзья в очередной раз приготовили для него какой-то «сюрприз»? Ньют, сглотнув, всё же ещё раз принюхался (вдруг, запах идёт не из его квартиры?), но тонкий нюх не обманул его. Тогда Ньют стал открывать дверь ключом, он не собирался звонить. Он как будто бы боялся, что это обман или нереальность какая-то, или просто сюрреалистический сон. На удивление, дверь открылась легко. Юноша тенью проскользнул в собственную квартиру, чувствуя себя полным придурком. Однако ощущение страха, что в его квартире кто-то есть, только усилилось, заставляя всё сжаться внутри, максимально напрягая органы зрения и слуха. Он слышал голоса на кухне, но из-за кипящих и свистящих кастрюль и сковородок не мог разобрать, кому они принадлежали. Сквозь характерный булькающий звук, принадлежащий подпрыгивающей крышке кастрюли, Ньют расслышал знакомый голос, принадлежащий… Томасу? Стоп. Что он делал в его квартире? А кто тогда с Томасом? И что они забыли здесь?.. Вопросы осиным роем проносились в голове юноши, когда вдруг Ньют замер, услышав женский приглушённый смех, принадлежащий, несомненно, его…. Матери?! Он не заметил, как быстрым шагом преодолел расстояние до кухни и встал как вкопанный в проёме, с недоумением глядя на возившуюся возле плиты мать и Томаса, моющего посуду и весело что-то щебечущего. Вдруг женщина повернулась и тоже замерла, издав какой-то полузадушенный возглас. В следующие мгновения Ньют был зажат в её объятиях, стиснут, как птичка, попавшаяся в сети. Он не пытался вырваться, но чувство нереальности происходящего не отпускало его, поэтому он стоял, не в силах обнять её в ответ, и только был вынужден слушать её причитающий голос и чувствовать её горячие слёзы на своей щеке. Наконец, он всё же осторожно обнял её, привлекая к себе, позволяя себе на мгновение снова стать маленьким мальчиком и отпустить холодного, жёсткого и язвительного Ньюта. Краем глаза он заметил, как Томас, скрывая улыбку, стороной обходит их, направляясь к выходу. Ньют хотел было уже оттолкнуться от матери и наградить Томаса совсем не благодарной речью, однако его мама, заметив, что сын косится назад, сбивчиво заговорила: -О Ньют! Томас такой молодец, что позвонил мне и привёз сюда! Мы хотели сделать тебе сюрприз и заехать за тобой в больницу, но ты так неожиданно вернулся, что я… Что мы… Томас, ну куда же ты? А как же обед? -Как-нибудь в другой раз! – мягко обронил тот, уже натягивая на себя шарф. – Вы давно не виделись, так что вам нужно много времени, чтобы пообщаться. Ньют, я заеду к тебе как-нибудь, ладно? Ньют только сложил руки на груди и послал Томасу пристальный взгляд, как бы говоря: «Мы ещё вернёмся к этому разговору!». Как бы его мама ни пыталась остановить Томаса, через несколько минут его уже как будто ветром сдуло. Первое время в компании матери Ньют ощущал себя очень странно: ему было будто бы неловко, что она приехала к нему, что она находится в его личном пристанище. Ньют боялся, что каждая мелкая деталь в его квартире могла выдать какие-то тайны и секреты, которые он в течение долгого времени прятал от неё. Внезапно единственное место, где он всегда чувствовал себя защищённым, превратилось в открытое пространство, доступное остальным. Ньют чувствовал себя беззащитным ребёнком, который потерялся в огромном магазине. Ему казалось, что он ведёт себя неестественно, машинально отвечая матери на её вопросы о своём самочувствии, машинально беря в руку ложку или вилку, или так же машинально улыбаясь и смеясь. Он чувствовал, что это настолько веет фальшью, что ему просто хотелось встать и уйти. Но он этого не сделал. Конечно же, нет. Это была его мама. Единственное родное существо, которое жизнь бы отдало за него самого. Осознание это, кажется, должно было смягчить Ньюта, однако он ещё больше напрягся. В конце концов, доев и поблагодарив её, Ньют сказал, что хотел бы отдохнуть. Она, конечно, тут же подорвалась с места и побежала в комнату, чтобы разложить диван, но тут Ньют вынужден был её остановить и напомнить, что он сам в состоянии расстелить кровать. Матери только дай возможность поухаживать за собой, и тут же она решит, что ты маленький и неспособный ребёнок. Такого Ньют бы никогда не допустил по отношению к себе. Просто не обязательно знать его матери о том, что он и из более тяжёлых ситуаций выбирался без её помощи. Ладно уж, если она хочет поухаживать, пусть делает это, только не переходя за границы возможного. -Ты как отец! – вздохнула с укором она, приседая возле него на стул. – Слишком самостоятельный. К тебе уже не подступиться никак нельзя. Ньют лежал на боку и смотрел на её осунувшееся лицо. Когда-то давно она могла позволить себе одеваться роскошно и выглядеть великолепно. Когда-то давно они имели возможность жить на широкую ногу и не беспокоиться о том, что завтрашний день может изменить всю их жизнь. Когда-то давно…. Впрочем, это действительно было «когда-то», но сейчас всё изменилось. Сейчас на Ньюта смотрела уставшая и сильно постаревшая женщина, в которой он едва ли узнавал свою всегда величественно молчаливую и статную мать. И, несмотря на это, он начинал любить её ещё больше. Раньше она казалась ему просто красивой женщиной, светской дамой, прекрасно умеющей преподнести себя. Сейчас же он будто увидел её нутро: она была настоящей перед ним, и вела себя совершенно по-другому. -Не беспокойся, мама, – проговорил он. – Ты же знаешь, что я могу постоять за себя. -Знаю, но от этого мне только тревожнее на душе, – она грустно опустила глаза на свои руки. Ньют проследил за её взглядом. Когда-то её руки были тонкими и будто прозрачными, и сквозь бледно-матовую кожу виднелись голубые реки вен. Сейчас же руки были высохшими, и Ньют внезапно почувствовал себя виноватым, будто это он погубил её. -Я так рад, что ты приехала! – сказал он, дотрагиваясь до её рук. Они и на ощупь были шершавыми. -Рад? – она встрепенулась и снова подняла на него влажные глаза. – А сперва и не скажешь по тебе. -Просто я не ожидал, – он пожал плечами, мол, не обессудь. – Кстати, как вообще всё это произошло? – он вдруг стал серьёзен. -Ты давно мне не звонил, но я не беспокоилась, думая, что у тебя концерты или много работы. Несколько дней назад мне позвонил Томас. Он сказал, что ты заболел и предложил мне навестить тебя. Конечно же, я испугалась, узнав, что у тебя воспаление! Ты же знаешь, от этого умерла тётушка Маргарет. Томас приехал за мной и сказал, что ты будешь рад, если я приеду. Я бы приехала в любом случае, но мне стало радостно, что у тебя такой хороший друг! И ведь надо же, несмотря на то, что вы не виделись со школы, вы всё так же остаётесь друзьями! Это просто удивительно! – она улыбнулась тонко. – Мы приехали несколько дней назад. У Томаса были ключи от твоей квартиры, и поэтому я решила остаться здесь на несколько дней. Он помог мне прибрать здесь всё, сходил в магазин за продуктами и помог мне всё приготовить! У тебя хорошие друзья. Он познакомил меня с твоей группой: такие славные ребята. Особенно Тереза, потрясающая девушка. Вы случайно не встречаетесь? – она с какой-то надеждой взглянула на Ньюта, но он лишь недоумённо хмыкнул: -Что ты, мама. Мы друзья. Не более. -Жаль! Между прочим, она очень волнуется за тебя. -Потому что мы друзья, мама. Обычно, это в порядке вещей. -Ньют, – она прерывисто вздохнула. – Ты знаешь, о чём я говорю. Ну, посмотри на себя: ты такой славный, милый и добрый юноша. Ты уже взрослый человек. Пора задуматься о будущем, о семье. Есть ли у тебя на примете кто-нибудь? -Ох, мама! – Ньют перебил её, взяв за руку. – Ты слишком много беспокоишься. Ты права: я уже взрослый. Так что предоставь мне возможность самому разбираться со своей личной жизнью. -Да, ты прав. Конечно, ты прав, – она смутилась под его взглядом, и вздохнула. – Просто ты же знаешь материнское сердце! – она будто виновато улыбнулась. – Только дай ему волю. -Мне очень повезло с тобой, мама. Спасибо, что приехала. Мне было очень одиноко без тебя. -Может, мне перебраться сюда? – она с любопытством посмотрела на сына. – А что? Я могла бы найти работу здесь, и тогда была бы поближе к тебе. -Мама! – он строго взглянул на неё. – Ты слишком много волнуешься. Если ты хочешь, то переезжай. Но только не нужно пытаться окружить меня заботой. Когда-то мы уже это проходили, помнишь? -Но то был университет! Сейчас совсем другое дело! -Ничего не изменилось, мама. Всё по-прежнему. И у меня всё хорошо. Не нужно зря волноваться. Честно. -Ладно, я поняла, – она с грустью вздохнула и теснее сжала его руку. Некоторое время они молчали, наслаждаясь тишиной и присутствием друг друга. Потом Ньют попросил: -Расскажи мне, как ты живёшь? Что родственники? Она молчала несколько мгновений, затем не спеша заговорила: -Сейчас я работаю у миссис Джером домработницей. Она очень милая женщина! Когда-то мы вместе были участницами светского клуба для домохозяек или что-то вроде! – она неопределённо пожала плечами, улыбаясь воспоминаниям того времени. – Я работаю шесть дней в неделю, а в воскресенье предоставлена самой себе. Хожу в кондитерскую, помнишь, недалеко от нашего дома? Там я беру горячий шоколад и несколько пирожных. Я также подрабатываю репетитором по английскому и французскому. В последнее время на меня находят тревожные воспоминания о прошлом, поэтому я записалась ещё и к психологу. Он посоветовал мне вести эмоциональный дневник. Я пишу о своих чувствах или каких-то моментах, поразивших меня. Иногда встречаюсь с твоей крёстной, тётей Самантой. Она очень добра ко мне, единственная, со стороны родственников твоего отца, которая знает, что всё это – лишь несчастный случай, который уготовила нам Судьба…. – тут она выдержала трогательную паузу и произнесла немного дрогнувшим голосом. – В остальном, всё хорошо. -Я рад. Впрочем, Ньют солгал. Но и мама была со стороны нечестна с ним. Он прекрасно знал, как ей тяжело без отца. Как ей тяжело привыкать к новой жизни, где она обязана заботиться о себе самостоятельно. Ему было стыдно перед ней, и он действительно ощущал себя подонком, высылая ей раз в месяц то немногое, что зарабатывал сам. Конечно, теперь, когда группа заимела собственного менеджера, наверняка дела пойдут в гору. Но пока ещё они начнут зарабатывать хорошие деньги!.. Сколько времени на это уйдёт, Ньют, честно говоря, не знал. Но понимал, что это явно не месяц и не два. Врать было легче, чем говорить о проблемных вещах. Он тоже со своей стороны не говорил матери о своих неудачах, о своих чувствах и о своём положении. Ей не нужно было это знать. Он не мог допустить, чтобы её представление о нём, как о хорошем и честном человеке, разрушилось. Он слишком любил её и жалел. Поэтому он снова взял её за руку и проговорил: -В скором времени всё изменится, мама. Не нужно расстраиваться. Всё будет хорошо. Говоря это, он и сам надеялся, что вскоре всё изменится. * * * К концу очередной недели Ньют провожал маму домой. Она вынуждена была покинуть его по просьбе миссис Джером, пожив в его квартире лишь четыре дня. За это время он так свыкся с мыслью о её присутствии рядом, что испытывал на душе необъяснимое волнение и тяжёлое чувство одиночества. Она, кажется, была тронута тем, что он постоянно обнимал её или шёл под руку с ней, или смеялся и говорил о чём-нибудь. Ньют как будто понял, что теперь они остались вдвоём, и что им нужно быть вместе и держаться друг за друга, чтобы выжить. Понимала это и мать. Прощались они очень тепло. Ньют пригласил своих друзей к себе в последний вечер, чтобы его мама могла лучше узнать тех, с кем он, по сути, сроднился. От вечера она осталась в восторге. Когда они прощались, Томас вызвался проводить их на вокзал. Ньют попробовал было отказаться, лаконично и мягко, так, чтобы мама не заметила в его обращении напряжения, но она опередила его, улыбаясь радостно: -Если это не трудно, я бы хотела попрощаться с тобой, Томми! Ты столько делаешь для моего Ньюта! От этих слов покраснели и Ньют, и Томас. Прощание в тот вечер получилось скомканным, но очень эмоциональным. И друзья, и мама Ньюта, кажется, были рады пообщаться. Наутро стояла удивительно хорошая погода: солнце светило ярко, впервые за много недель, выглянув из-за туч и озарив сиянием побелевший от снега и изморози город. Ньют вытащил несколько сумок на улицу и увидел Томаса, который уже выходил из машины. -Привет! – кинул тот и подхватил одну сумку, открывая багажник. Ньют не знал, о чём говорить с ним, поэтому просто кивнул, скрывая смущение. Скоро выбежала из дома мама. -Доброе утро, Томас! – крикнула она издалека ещё. – Ох, ребята, поживее! У меня поезд уже через сорок минут! -Успеем, не беспокойтесь, – улыбнулся Томас, закрывая багажник и усаживаясь в машину. – Пробок нет, доедем быстро. Они и в самом деле доехали очень быстро. Томас выгрузил сумки, и они втроём прошли к перрону. Оставаясь в здании, Томас смущённо проговорил, обращаясь к матери Ньюта: -Я попрощаюсь с вами здесь, вы не против? Дальше вы уж сами… -Ох, Томми! – женщина обняла его крепко, поглаживая по спине. – Спасибо, что ты так помогаешь Ньюту! Я всегда знала, что вы хорошие друзья. В этом искреннем обращении было столько чувств, что и Ньют, и Томас (он был уверен), почувствовали себя донельзя смущёнными. -Ну что вы, – смутившись, пробормотал Томас. – Это вам спасибо, что приехали. Без вас Ньюту было нелегко. Женщина только ласково покачала головой. Они простились, и Томас сказал, что подождёт Ньюта здесь. Ньют вообще-то не очень хотел пересекаться с ним, но понимал, что, в целом, это глупости, и вести себя дальше, строя из себя болванчика, было тоже глупо. Он проводил маму до поезда, и некоторое время они постояли, вслушиваясь в гул прохожих, голоса проводников, шум живого и суетного вокзала. -Всё-таки мне жаль, что мы встретились при таких обстоятельствах, – вздохнул Ньют. – Томас не должен был привозить тебя. Я не хотел, чтобы ты зря беспокоилась. -Нет, Томас сделал всё правильно! – она упрямо сдвинула брови. – Он хороший друг, Ньют. Он знал, что тебе будет тяжело без материнской поддержки. И потом, я рада, что увидела тебя, наконец. По крайней мере, я убедилась, что тебя окружают хорошие люди, и что ты стремишься к своей мечте. И я очень рада, что у тебя всё получается. -Спасибо! – на этот раз Ньют искренне и тепло улыбнулся. – Береги себя там, ладно? Приезжай на Рождество? -Если миссис Джером отпустит, обязательно приеду! – она солнечно сверкнула глазами. – Береги и ты себя, и своих друзей. Они – славные ребята. Я действительно очень рада, что мы встретились, хоть и при таких обстоятельствах. Всё же это лучше, чем, если бы мы не виделись совсем. Так что передай отдельное спасибо Томасу, ладно? И держись за него, вы ведь тоже, в некотором плане, близкие люди! От смущения Ньют даже поперхнулся и скомкано выдал: -Ладно, давай прощаться. В конце концов, все уже зашли… Они обнялись крепко-крепко, затем, она зашла в поезд, держа спину прямо, как и всегда. И помахала ему из купе рукой, улыбаясь немного грустно. Он подождал, пока не тронется поезд, но наблюдать, как его мать уезжает, оставляя его одного, было невыносимо печально. Поэтому Ньют спешно развернулся и пошёл в сторону здания. На душе скребли кошки. И Ньют знал, что это состояние не отпустит его ещё несколько дней. Он слишком быстро привыкал к чьему-то обществу, и очень тяжело отходил, если оставался один. Томас читал какую-то газету, но едва заметил Ньюта, тут же сложил её и кивнул. -Как попрощались? – спросил он. -Без слёз, – кисло хмыкнул Ньют. -Тебе домой? -Да. Подбросишь? -Конечно. Разговор никак не клеился. И Ньют от этого чувствовал себя ещё более смущённым. Ему, как и при первой встречи с матерью, было неуютно в компании Томаса. Несмотря на то, что мама так рада была, узнав, что они до сих пор «друзья», Ньют всё же был недоволен тем поступком, который совершил Томас. Конечно, это было очень мило, и все дела, но он должен был обговорить это с Ньютом. А не делать сюрприз. Сюрпризов Ньют с детства не выносил. С другой стороны Ньют понимал, что Томас, таким образом, как бы стремится наладить отношения между ними. И не сказать, что это у него не получалось. Ньют сам вряд ли бы был способен на такой поступок. И отвага, и, какой-то, в некотором плане, риск со стороны Томаса ему импонировали. Получалось, что Ньют злился напрасно, и, наверное, он не должен был сердиться на Томаса, потому что тот действительно выражал заботу и внимание к Ньюту в последнее время. И так пытался помочь с гитарой, и привёз его маму, и помог со всеми проблемами, и проводил…. Это было трогательно. Поэтому Ньют, подумав, решил, что, пожалуй, даже если они не станут никогда друзьями больше, даже если не смогут больше доверять друг другу так, как в былое время, сейчас он может, по крайней мере, выразить благодарность Томасу, который на многое шёл, лишь бы порадовать Ньюта. Он думал обо всём этом, сидя на переднем сидении, замечая иногда взволнованные взгляды, которые посылал ему Томас. Наконец, когда они остановились у подъезда Ньюта, он открыл было уже рот, чтобы поблагодарить Томаса, но тот вдруг сам отрывисто заговорил: -Не надо! Послушай. Я знаю, я должен был поговорить с тобой насчёт приезда твоей мамы. Но просто… Я знал, видел, как ты переживаешь из-за гитары…. Из-за «Бэкки». И я подумал, что могло бы тебя взбодрить? Я…. Я нашёл в справочной книге телефон твоих родителей. Но оказалось, такого номера уже несколько лет не существовало. Тогда я позвонил своим родителям и попросил их отыскать телефон или какую-нибудь информацию. Я ведь не знал ничего о том, что… Чёрт, я вообще ничего не знал о вашей семье, с тех пор, как мы…. Как я… Боже! – Томас уронил голову на руль. Заговорил тише. Ньют слушал его, замерев на месте. – Короче, родители прислали телефон, сказав, что…. Что произошло в вашей семье. Честно, я не знал ничего до этого момента! И мне очень совестно, что я не знал. Не знаю, почему, просто я мог и должен был поддержать тебя, но я не знал и, в общем…. Я позвонил и всё рассказал твоей маме. Умолчал о многом, конечно, как ты понял. Но я предложил ей приехать, если у неё есть такая возможность. Она сказала, что перезвонит. А на следующее утро я уже выехал за ней. В общем, прости меня! Я знаю, я не должен был. Но мне так хотелось, чтобы ты хоть немного почувствовал себя счастливым, как раньше! Я знаю, что не прав. И раньше тоже…. И вообще…. В общем, прости, ладно? Ньют выдохнул с улыбкой и немного расслабился, затем, как бы с иронией проговорил: -Вообще-то я хотел поблагодарить тебя. Но мне понравилась твоя исповедь, так что, да, я прощаю, и говорю: спасибо. Томас поднял на него настороженный взгляд. -Честно? Ньют опустил глаза, пряча улыбку. -Хотел бы я соврать! Но да, честно. Спасибо. Я действительно был рад, когда она приехала. Томас робко улыбнулся. -То есть, я всё сделал правильно? -Скажем так, может, это и было несколько безрассудно, но в целом, да, наверное, с человеческой стороны это было правильно. Томас замолчал. Он всё ещё испытующе смотрел на Ньюта, а тот, как баран, пялился в бардачок. -Что ж, тогда я рад, что помог тебе! – сказал серьёзно Томас. Ньют посмотрел на него, но ничего, кроме радости, искренней радости, не увидел. Он попробовал было отвести взгляд, но ему так нравилось смотреть на Томаса, что оторваться от тёмных, сверкающих от солнца или чего-то ещё глаз было просто невозможно! Наконец, он выдавил (хоть и не без труда): -Может, зайдёшь на чай? Но тут чары рассеялись и Томас понурился. -Я бы с радостью, вообще-то…. Но, к сожалению, не могу. Никак. Мне нужно по делам. -О! – выдал Ньют, сразу же как-то сникая. – Ну что ж. Дела – есть дела. Тогда как-нибудь в следующий раз. -Да, обязательно! В общем, я был рад. Твоя мама – чудесная. -Ну, это у нас семейное! – Ньют вышел из машины, сверкая лучистыми глазами. -Это правда! – кивнул Томас, махнул рукой и уехал. А Ньюту показалось, что Томас говорил совершенно серьёзно.