Беги да не оглядывайся

Побежала я туманом в те ворота, о которых до смерти знать никому не след. А ворота ни дальше, ни ближе. Что за страсть?! Уж я звать стала и проводника, и спутника, а они молчком. Оглянулась я - батюшки-светы! - да у меня тень есть! Видать, тот злодей, что от вил с моего ведовства помер, меня же кощеевым якорем зацепил! Да не ходят Яговны Кощеевыми тропами! Вот и повисла я в Хмари, как дерьмо в проруби. То туда потянет, то сюда. Без оного якоря я б сама и направление выбрала, и с пути не сбилась. - И-и-и-и-и-и! Дура девка! - Знакомо заорали над ухом, а потом бабкина костлявая рука вцепилась в косу. И давай таскать! Ох, я завыла-запричитала! Ох, отходила она меня! Прям как встарь. Потом поплакали с ней на плече друг у друга. Только гляжу я, а старуха к шее моей примеряется. И то сказать, нежить она и ведьма. Сложно ей себя сдерживать. Я ее в яви через порог переступить ни разу не пригласила - только если сама в силах будет, а уж в нави ее повстречать... Ой, матушки-батюшки. А пятиться-то и некуда. Куда не иди, а все там болтаюсь. - Что ж ты, деточка, напугалась? - медовым голоском спросила бабка, а меня еще пуще мороз продрал. Когда у нее так глаза желтели, батька покойный брал цепку, стальной ошейник, да уводил бабку на дальнюю мельницу. Чтоб не сожрала кого. Или лихоманок в дом не напустила. У ведьм это бывает. Кто нам силу дает, тот с нас за эту силу завсегда требует. Даже с самых распредобрых травниц-ведуний. - Ничего, бабушка. Показалось вам, - слегка неверным голосом отбоярилась я. Тут только один путь - страху не казать да про родство напоминать. Ну и прави поклон бить. Где б еще круг обережный да свечку пудовую справить? - Поди, милая, ближе. - Да что вы, родненькая, мне и тут хорошо. - Поди, поди, касаточка. Или меня позови. Мне и осталось-то три шажочка сделать. Все-таки бабушка - сильная колдовка. Только что меня за косу тягала, а как в себе жар почуяла - успела меж нами порог повести. Я-то только глазами лупала. Да и то сказать - обрядовики в хмари не случаются. Если б не крепкий кащеев страж, за морем "крестражем" именуемый, так бы мы со старухой и не встренулись. Разве у границы бы друг друга выкликали. Но там грань вечная. А этот порожек едва цел. Того гляди дымком хмарным истает. - Ты бы, бабушка, чем за косу трепать, сразу на выход указала. А то обе в дурах остались. - Чего ж указывать, недоучка ты, белоручка ты?! Вон путь да вон путь. За моей спиной - Навье царство. Там по чину расселят тебя, если от бабушки сбежать успеешь. - Старуха страшно, с нутряным хлюпаньем хихикнула. На руках медленно отрастали кривые, перепачканные в земле когти. - За спиной у тебя Явь. На привязке стоишь, как сучка на сворке. Убеди Явь, что там у тебя дела остались, Хмарь и отрыгнет на свет белый. Только годков отъест. Иди лучше к бабушке. Чего там-то старухой вековать? У старух житье недолгое да не сладкое. Так-то жила в перестарках, засиделках, да еще и сразу в старухи древние вывалишься. - Какая же старуха? Мне ж там голову срубили, как капустный кочан. - Хи-хи-хи, - бабка облизнула удлинняющиеся красноватые зубы. - А была б я там, ужо вспомнила вкус человечинки. - Дядька Жар на такое дело всегда по пять колов осиновых наготове держит. А соль всем селом скинут по горсточке, так что сиди уж в тепле да безопасности, бабушка. Надо тебе кости старые тревожить? - Узелки ты завязала. Цепочку, как я учила, перекинула. Вынесет тебя не в свою обитель, а в чужой двор. Который как место пусто стоит. Прави пользу не приносит. А уж прежнего хозяина ко мне выбросит. - Ох! - И вечно ты тряпкой была! Ни отчима притравить, ни плод нагулянный по заказу бабе выморить. Ни скотинке мор устроить. Толку было Нави от того, что ты раз в пару месяцев деревья сухотила? Вот и не вступится за тебя теперь никто. Так и сдохнешь, слабая да никчемушная! Иди, говорю! Да причину думай поубедительнее. Бабка сделала шажок вперед. Медленно, словно по пуду в каждой руке, потянула ко мне свои дряблые грабки, отливающие трупной восковой желтизной. У меня сердце в живот сигануло. Явь. Пусти из страха! Не пускает. Сама, девка, силу копила. Сколько накопила, тем и отбивайся. Явь навьим прислужкам в Хмари не помощница. Явь! Пусти, жить хочу. Не пускает. Раньше надо было. Пожила уже свое. Явь умершим обратный путь не кажет. Бабка шумно сглотнула слюну. Тяжко ей с собой бороться. Жалко мне того, кого сюда вынесет. Да только себя куда жальче! - Не о себе, дуреха, проси! Твоя пряжа уж в клубки смотана да на весах взвешена! О крови, о крови подумай! - Подсказала бабка, уже с трудом выталкивая слова сквозь изрядно отросшие зубы. Явь, что там с браткой? Помирает кровь. Последний остался, да и того на убой растят. Братка! Спасать! - Взорвалась в голове заполошная думка. - И-и-иииии! Дуррррааааа девкаааа! Продлить род надо было просить! - несся мне вслед из Хмари пронзительный визг бабки. Я шагнула за порог, почти без драки выставив аморфную, равнодушную колдовку. Да какую колдовку? Огородницу, которая и годна только пугало замагичить. А за поливом полей уже к волховам на капище бежит, в бородатый раззявленный рот издали заглядывает. Так и надо ей, приятного аппетита, бабушка! Сидела колдовка чудно. Как бы на троне. В таком креслице. Вязала крючком что-то мягкое черно-желтое. Такое узкое и длинное, что и не понять - к чему это? Горохи подвязывать? И вообще, чудно! Где это видано - баба за вязанием! Вокруг галдела мелкотня. До единого безобережные. Девки-распутехи непокрытые, неповязанные, волосня напоказ. Мальчишки не обихоженные, хоть и в туфлях богатых, да многие стрижены коротко, ни гайтанчиков, ни хайратников, ни поясов со знаками. Я повернулась на знакомый стук. Вот один толстяк подобрал кости и повторил бросок. Ах вы, кощунники-насмешники! Это кто ж вас научил кость попусту бросать? Доле в лицо смеяться?! Меня как лешак под зад пнул - так быстро из кресла вынесло. Руки сами собой в боки уперлись. А в памяти всплыло Ягово насмешливое: "Ох, коза ты бодливая! Не накормила, не напоила, в баньке не попарила, а уже хозяйкой себя ставишь, указывать лезешь? Кто тебя слушать так будет? А и послушает - впросак попадет. Не спасай никого. Не учи всех подряд. Не лепи наследыша с себя. Запомнила? Повтори". Не учи жизни. Не спасай от самих себя. Ох и сложные задания Яга всегда давала! Через раз на третий я и справлялась только. Интересно, кто сей день в нашей избе на курьих ногах живет? Поправила дрова в камине, бросила туда пару своих волосков, чуть пригладила пламя, да отправилась из комнатки вон, чутко следя за приметами. Верные знаки привели меня туда, где колдовка дом свой мыслит. Странный чулан. В приживалках она тут? Ну, да с ее характером и такая награда - выше заработанного. Себе надо избу делать. А пока сложу круг, отыму память. А то выйдешь к люду, сразу заблажат: "Одержимая!" Начнут в воду совать да ждать, когда утопнешь. Мне про этот обычай бабка Агафья очень подробно сказывала. В круг я сносила разные, порой ни на что не похожие вещи. На какие мне приметы указывали, такие и сносила. В них память. Думки тайные, грешки, смешки. Что-то по малости самой мелкой, что-то большое, как жизнь человеческая. Правда, у колдовки большого и не было почитай. Пришла, на широкую свою, роскошную задницу села, да так и сидела на ней, ни на волос не приподымаясь. Даже когда вороги за порогом бродили. Ну чисто отчим мой! Тут таких страна что ль целая? Что бы за порогом ни было - у ней тишь да гладь, грядки с морковкой да уроки понарошечные. Если б меня Яга так учила, фигу лысую я б хоть чего о травах ведала. Учить-то не впонарошку, учить-то со всей силой надобно. Народу они тут набрали, конечно - тьму! Как и научить такую? Аж дрожь пробирает. У Яги самой и то, больше пяти учениц за един раз не было. Да и в те лета она бабой справной была и девок нашла мясистых, ухватливых. С одной думочки науку схватывали, с одного погляду повадки перенимали. Такую одну ученицу найти - клад отрыть, цвет папоротника не имеючи. А Яга пятерых сыскала. Мне же вот выпала, кажись, неподъемная поноска - толпень бестолковая, особо об ведовстве не радеющая. Видала я и таких учениц, язви их Хмарь! Папаня-мельник привезет на телеге пять пудов муки да дочуню свою, а травнице с ентой девкой, которой только подлом крутить, да по сеновалам дрызгать, бейся, втемяшивай про науку ягинишны. И мельника вдаль не пошлешь. Мучица, зимой она - дай сюда! За мыслями выстроила я круг, ровно сгребную яму - сено да солома, корешки да травки, да мешок навоза (для полной похожести, видать). Встала в середку, плеснула силой. Замахнулась-то широко, а плеснула - как сикнула, срам один. Чудна у Прях пряжа! Ведьма-так не молодка, что и сказать. А силушка не раздоена, как у телки-первогодки. Пока с этого вымени ведро надоишь - пальцы судорогой сведет! Так и бабушку Агафью (не к ночи помянутую) поймешь - некоторые люди только и пригодятся за всю свою жизнь, что на мясо. Причудился старческий смешок. В воздухе повеяло сырью да плесенью, а от круга уже шел ответ, вливая в меня все, в чем нужду имела. Ухватки да ужимки, походки, приметные словечки, каких людишек выделяла, а каких бегала. С каких деревенек мзду собирала, скольких больных обихаживала, где полянки себе ухватила, да с какими травницами за какие делянки на ножах была... И шло мне в мысль - никаких, нигде, никак, ни с кем... Кончился круг, отпихнула я травы, пнула мешок с зело вонючим дерьмом, да плеснула воды из кувшина на стену. Сил хватило и моих, "не раздоенных" (вечного тебе покоя, бабушка, не радей за меня так-то уж, да крепкого меж нами предела - ужо так не хочется в родную деревеньку ехать, могилку твою осинкой протыкивать. Да и соль - штука зело дорогая, опять же), встал передо мной пруд на дыбы, и гляделась я в него в полный рост, как в самую дорогую боярскую зеркалу. Была я нынче немолода летами, красива лицом и обильна телом. Даже странно, что прежняя хозяйка двора всю жизнь пустой проходила. Такой дебелой красавице, уж казалось, на роду писано весь бабий век брюхатой ходить! Заодно бы и на огороде все в рост пошло. А то помнится мне чужой памятью, что повитель зачахла, да кусты трепетуньи грустные стоят, зацветать не думают. Но не было никого ни одесную, ни ошую, ни вперед никто не тянул, ни во след не волочился. Сверху, с небушка, да снизу, от корней мировых, никто интересу не проявлял. Ученички тако ж благоволили умеренно - замени кем, так на третий день позабудут. Ну мне-то и к пользе. Открой мне, пруд, окошко мировое, покажи мне братову кровь, последыша рода горшечника. Поттера, по местному наречию... Водная гладь врала и туманилась. Видела я то свинью, то лошадь. То чудо-юдо, кита - рыбу диковинную. А братова кровь все не казалась. Попробую иначе. Не последний шанс - зеркала водяная. Есть еще от Яги наука. Есть, да не про мою честь. Не вышло ничего. Придется в полночь на осенние Деды на могилку сходить да с толком на луну позвать. Пусть предпоследняя кровь ответ держит - кому они дитятю так завещали, что у меня аж воск пузырями идет и яблоки прямо на блюде червивеют? Ну не Кощееву же пащенку?! Ох, Яга, недоучила ты меня уму-разуму! Завидки берут к тем, дальше кому науку передала. Не последняя ить я подаренка на селе. Да только завистись, нет ли, один пень, силы ты мне с гулькин нос отсыпала, остаток перед смертью, как водится, отдать должна была. Да не мне вся твоя накопленная силища и перепала. Дунуть бы, плюнуть бы, да чтоб предстал передо мной роду-племени наследник, как лист перед травой! Ну, нет, так нет. Терпежу меня ты же учила. Светлого тебе посмертия, легкого пути, ведьма! Да и я пойду, окрест гляну. Распутывая чужую память, что пока бесполезными космами мне разум затуманивала, а еще больше - утишая свою собственную, все никак не желающую поверить, что умерла та прежняя молодая да бойкая девка, сгинула со всеми глупостями, влюбленностями и привязанностями сердечными, побрела я глянуть на делянки - единое, что и осталось под этим небом от мира колдовки Помоны Спраут, наставницы в огроменной школе чародейства и ведовства "Хогвартс". Чего и сказать, делянки богатые... По закоулкам такое росло, что иной раз и серой тропой не подцепишь, уж как лешаков ни задабривай. А вот паучья страсть прихирела и сныть запаршивела. Мне апосля круга тоже щас запаршивеет, вот мы друг дружке и поможем - я огородик пролечу, а он меня взамест от хворобы отвлечет. От иных лихоманок единая помощь - делом заняться. Так разгребала я граблями землицу, разворашивала листики, заодно и в думушках тем временем прибиралась, памятки по местам расставляла. Да мыслила, чем смену в повадках объяснять. Походка да знания - они при мне, слова нет, да человек-то не только в том жив. А я именно что жить хочу! Не стану я сиднем сидеть, квашня-квашней. Может, еще вдовца себе какого подыщу или солдатишку отставного, не перевелись ить инвалидики, мыслится мне. Какой-никакой, а все свой мужичонка в дому появится, детки бегать будут, ученички по делянкам совместно ходить. Коровенку заведу, кобылку ласковую да козу, ведьмину родственницу, злую да бодливую всенепременно, чтоб досужих гостёчков отваживать. Собачка будет, звоночек-погудочек. Хотя... Если в лесу волки голодным годом разведутся... Сама же и отважу, а собачка пусть невысокая будет. У Яги замучалась кобелю жрать выносить, прорва ненасытная! И брехал зло, клеветник, будто и не кормила. Пока-то замирились с псиной. То-то ужо следующая ученица с ним намается! Да вот и чем разъяснить сыскалось! Просто-то как! Томление сердечное, оно завсегда мозги бабе выносит на просушку. А уж когда такая перестарка влюбляется, тут уж вообще ни волхв не спасет, ни ведарка не поможет. Разве только ведьма с отворотным, да и то не всегда, ой, не всегда! А в кого? Влюбляться-то в кого? Ну-ка, память моя не родная, ну-ка, ну-ка... Вдовца ни единого. Эвон как! Чего ж, жонки не мрут совсем? А притравить-то я и не смогу, права бабка... Ну хоть инвалид подходящий должон сыскаться, война была, шумела-гремела, это уж в памяти мелькало, такое не заметить совсем не получится. Хоть бы и по заказам на травы-приправы, знахарские умения, ведьмины силы. Есть инвалид, гляди-ка. Ал-ластор М-у-у-у-у-уди, срам-то какой! И захаживает к ведуну бородатому, как бишь его? - Альбусу Дамбр-бр-бр - тьфу, нечистая сила! - хорошее имя, задумаешь сглазить, нипочем с налету и без тренировки не справишься. Этот Муууу.. - эх, бедолага, как же тебя так? - Ал-ластор - настоящий инвалид - лишился в боях ноги и глаза, страшон, как колотун на выпасе. И что ж он всегда орет-то так? Какая там бдительность, коли раз за разом так близко к себе ворогов подпускал??? Ведьмак должон бить раз, а второго чтоб не было. И лучче - издаля, а то хельговы дети с человеками не ровнятся, мы им без оберегов да на кулачках - ровнехо на един зуб. А этот все гоношится, ишь ты! А посмирнее да поласковее муженька нету? Чего-то боязно за такого идти. Матка Макошь, пошли мужа доброго, тихого да незлого! Но чобы мужиком был, а то что это я? Сразу вспомнила материн смешок: "Вот так и провыбирала себе мужа всю молодость, засиделка! За этого боязно, за того - себя не уважать... Глядь, какой нужен уж сам не берет - новых невест подросло полно поле". Эх, мамка! А уж твой горшечник завез вас, где дядька Макар с выпасом не являлся! Можно ж было к ефиопам в теплые края податься, негре чудной колдовство показать. Они, ефиопы, ведарей уважают, жила бы - первая баба на селе. Братке пастыря нашла толкового бы. Стал бы ихним колдуном, бабка бы во снах и наше колдунство подсказала бы, коли попросить догадался... Так нет, небось в громадине этой учили. А чему их научишь в такой толпени, когда к тому еще детство в голове плещется? На зорьке я было дернулась, отложила грабельки, отвлеклась от дум. Скотина, она шибко не любит, когда к ней с затуманенной мозгой подходишь. Так по глазам хвостом стеганет, что света не взвидишь. Или заблажит, замечется, а к чему оно? Правильно, незачем. Да только тут же саму себя одергивать пришлось - нет у колдовки ни кола, ни двора, какое уж тут хозяйство? Эх, сиротой я тут, приживалочкой! Прям саму себя жаль. Всплакнуть что ли о доле своей бабьей? Не, вот еще усики не пощипаны, кто ж так цветуниху оставляет? Завтра-послезавтра завязь пойдет, и чего тогда? Заново высеивать? А делянки-то не крупные. Что ж они поля-то тут не запахивают? Того же льна, ячменя, отворотника на такую ораву недорослей пропасть должна уходить! Когда я защипнула последний усик, разобралась в тот же час и с памятью о делянках - усики должны были ученики на сегодняшнем уроке прищипнуть. И разрыхлить. И окучить. И пасынковать. Хорошо жила колдовка - она ручки белые о поденную работу не марала. Только с самыми интересными да редкими травками единолично возилась, да и то не всегда, в иной раз старшаки помогали, а то и зельевар местный приходил. Странный мужик. И не волхв, и не ведьмак, было бы слово такое, сказала бы - ведьм. Как бы не случилось, что именно с ним в окрестном лесу придется полянки делить. На вид он - сущий иудей. Бабка Агафья говорила, что такие носатые да чернявые мужики шибко жадные до знаний и денег. А как ни крути - это все про травки мои разлюбезные. В них и знания, в них и сила, на них и заработать не грех. Простой-то обряднице за что мзду просить? А так, сунул муравку, да подайте мне за нее пяток яиц да горшочек масла. И невдомек сельцам, что беду ведьма уже отвела, когда от плетня дрын отворотила да на поперек дороги резы вычеркнула. Поснедав, чем пришлось (дернула себе пару репок с делянки), села в уголке, поджидать своих ученичков. Работы на любом огороде - сколько ни делай, а не кончается. И закрутилось, завертелось, загомонило. Приятного нет ничего. Никогда в себе страсти к наставничеству не чуяла. Да и на детишек этих глядеть - только казниться! Кто ж так через порог ступает? Кто ж оберег от помыслителей открыто на шею вешает?! Ну кто ж так ладу на сеновал зовет?! Так и бездетным можно остаться! Садись, горе, пожуй травки, да не веди себя вдругоряд, как козел. Правильно она тебе припечатала! А замечу, что мстить собрался, так еще и сама приложу - не порадуешься. Колокол полденный я как первого снега ждала. Ох, в глаза бы эту школьную громаду не видеть! Колдовка, кстати, тоже уроки не шибко обожала, ей все больше нравилось когда грядки прополоты, но воспитанники все по койкам и не галдят. Вот и я сейчас с тишиной побуду. Репки на делянке есть еще... - Профессор Спраут, а вы разве на обед не идете? - С недоумением поинтересовался староста Хаффлпафа, задержавшись в дверях. Пришлось идти следом. А на обеде - целая ярмарка женихов. Холостых да одиноких. Обручальный-то обряд - он завсегда виден. А хороший обрядовик, тот и просто сильную приязнь различит. Так вот, за столом толком только один мужик был занят - зельевар который. У остальных так, пустяковины на уме. Таких если что и подвинуть можно. А кое у кого и вообще давно уж бабы не было - вон как смущаются под моим взглядом. И чего цепенеть? Радоваться надо, что вас такая справная бабенка приглядела. Хоть им, конечно, невдомек, какая я теперь рукастая да домовитая. Мыслят небось, что будут сидеть в пустой избе при холодном очаге, а жена на грядках. Ну ничего, будет у них время еще рассмотреть меня. Да и я браткову кровь к себе переведу, обустроюсь, еще тропку под окнами вытопчут. С этакими мыслями я залихватски подмигнула в пространство. Закашлялись трое. Ага, значит посматривают на меня за обедом! Так еще бы! Изо всех баб я тут самая толстая, самая румяная. Надо будет к ужину зубы углем зачернить и брови подвести, чтоб не думали, что за собой не слежу. Слежу. Может, я просто для вас не старалась? А теперь вот передумала. Хотя память колдовкина прямо на дыбы вся встала от мыслей об угле. Вот же глупая баба! Вычерненные зубы - это ж завсегда приятно. Сколько лет ни прошло, а они уместны и привлекают. Вот как от моей улыбки Рубеус вскинулся! А так делал вид, что и не замечает меня вовсе. Нет, что ни говори, а женщина завсегда за собой следить должна. А то превратишься в этакую МакГонагалл, воблу пересушенную, и рви на голове последние волосья. Ну, угольку-то и она найдет, а вот жирок, его так быстро не нагуляешь! Пусть я старуха, зато красавица! Под эдакие приятные мыслишки отправилась приглядеть себе местечко под домик. Директор отпустил с удовольством. Все волхвы мысли чуять умеют, знает, небось, что в том дому может сам хозяином обретаться. Хоть я и закрываюсь со всех силенок. Но и он умен да опытен, поди от такого закройся! Как полез дуром, в глаза мне уставившись, а я как раз его с Рубеусом сравнивала в статях. Даже забыла со стыда все уроки Яги, пришлось самой методы изобретать - рискнула киселем ему очки забрызгать. Ну, со стороны-то как не нарочно все выглядело. Только я да он и поняли, в чем дело. А вот не зря я обрядам обучена! Хоть и самодельный, а сработал же - в глаза Альбус мне больше не вглядывается! По лесу шла, цепко дорогу примечая. Ох и много в том лесу, куда совсем ходить не след. Даже взрослой ведьме, навроде меня, верная смерть, а уж отроку и подавно. Это что ж такое в мире делается? Это как же такое рядом с поселением может существовать? Да у меня рядом с деревенькой в обыденке ничего опаснее зайцев да лис не водилось! А ведь там все малолетки почем зря не шляндали - пока на поле ухрястаешься, пока по хозяйству... Да и у мужичков всегда под рукой и вилы, и осиновые колышки да сольца с полынным пеплом. А тут - вот те на те! Школяры по полдня не пристроены, а прямо за порогом Мара поджидает! Вот и заданьице для кандидата в мужья: чтоб мужиков собрал да отчистил тут все так, чтобы жить не страшно было. А я еще и со школьниками за дикотравьем ввечеру выбрести хотела! Где там? Уж видно, не об этом годе. Но кого же в мужья-то? Как бы хоть примерно определиться с выбором? Ну, Фильку вычеркну. Уж больно он невысок. Такого мужа вольно веником зашибить. Плачь потом, убивайся. Хагрид - была я у него в убогом домишке (времянка, да и только) - бобыль-бобылем, да со второго взгляда не совсем безрукий. Охотник, зверовед. Добрый очень, беспомощный. Только больно уж здоров. Такой муж и ударит-то не сильно, а уже неси хоронить. Мне же, пока якорь не изничтожила, помирать не след. Ну а чтобы не бил - этаких мужиков я на своем пути не встречала. Мамка говорит - все пьют и все бьют. Только кто-то злее на водку да слаборукий, а кто-то ничего, изредка только взбрыкивает. Бабушка Агафья фыркала, можно мол и хорошего найти. Поди уж! Ей бы рассуждать! Такую ударишь! А она за то ночной порой руку отгрызет! Кеттлеберн - мужчина представительный, сразу видно - шибко грамотный. Но вот уж кто никчемушный, так никчемушный. Совсем даже бездельный мужичонка. Нет. Не по сердцу. Джонс, вояка с темными силами, горе-полководец. Такому парад да барабанную дробь, в моем домишке живо заскучает. Да и спервоначалу пойдет туда неохотно. Приворожить-то можно. Но зачем? Ну и директор. Старый, сморщенный, но бодрый в целом. Бегает быстро, глаза живые, лукавые. Устроился тут получше многих, одет нарядно, ярко, следит за собой. А что старый, так мне его не жарить! Хоть до жути волхвов не люблю. Мутная они братия. Все мутят чего-то... Ни слова в простоте! Ну скажи ты ясно: "Дела обстоят так и вот так, надо сделать то и вот то". Так нет, лучше сдохнут, чем всё и сразу растолкуют. Не люблю волхвов. И что выходит? Выходит, что права маманя - страсть, какая я переборчивая. А невеститься уж поздно, пора давно к венцу бежать. Ну, Хагрид или Дамблдор? Кого же мне выбрать?