Почувствуй мою боль

Я ни разу не видел настолько зелёных глаз, Я ни разу не чувствовал столько эмоций в раз. Я ни разу не слышал, как кто-то зовёт тебя «Хаз». Просто мне (почему-то) назвать тебя так захотелось.

— Мам? — Луи влетает на кухню, словно стрела, и Джоанна давно перестала обращать на это внимание, потому что таким активным парень был с ещё, кажется, своего пяти-, четырёх-, а может и трёхлетия.       Она оборачивается, мягко улыбаясь сыну, и выключает кран, отряхивая руки. Луи чуть жмётся, но всё же решается, наконец, начать столь важный — безумно, безумно важный! — разговор. Он откусывает от огромного красного яблока кусочек, надеясь, что это придаст ему сил. — Мам, эм.. — Лу, — еле сдерживая улыбку, произносит Джоанна, протирая мокрые тарелки полотенцем. — Не тяни кота за яйца.       Луи краснеет, подскакивает со стула и задыхается от возмущения, на что Джоанна лишь смеётся. Её Лу абсолютно всегда был таким — вечно улыбающимся, слишком активным и смелым, но когда дело доходило до слов — краснел и мямлил, отчего-то боясь вымолвить хоть что-либо. — Ээээй, мам! Я вообще-то по делу пришёл, а ты!       Джей мягко улыбается и, поставив чашку на подставку, подходит к сыну, внимательно слушая и безмолвно говоря продолжать — мол, чего время-то терять. — Что, если судьба ошиблась? — Ты это о чём? — растерянно хмурится женщина, не ожидавшая такого поворота событий. — О Ханне. Нет, она, конечно, классная и красивая, но… Разве внешность — это главное, ма? — Мишка Бу, — мягко улыбается Джей, проводя рукой по волосам парня. — Помнишь, что я всегда тебе говорила? Встречают по одёжке, а… — …А провожают по уму, — обрывает Луи, зная и понимая, что к их разговору и к тому, что он чувствует, эта пословица совершенно никак не относится. — Просто, мам. Я не чувствую к ней совершенно ничего. Понимаешь? — Ох, Лу. Судьба очень редко ошибается. Чаще всего эти ошибки совершаем мы сами, — вздыхает женщина, всё-таки понимая, что обычным «всё будет хорошо» тут не поможешь. — Просто иногда эти ошибки даже судьба исправить неподвластна.       Луи секунду обдумывает её слова, хмурясь и в очередной раз кусая яблоко. — Но что, если судьба всё-таки ошиблась? Я не чувствую, что она — та самая, единственная, с которой мне суждено провести ближайшую вечность. Я не могу провести рядом с ней даже часа! .. — разводит он руками. — Раньше не мог и сейчас, даже зная, что на моей руке её инициалы — хоть убей! — не могу. — Мальчик мой, — останавливает его мать, заставляя резко выдохнуть и уткнуться взглядом в колени, хмуро пытаясь найти хоть какой-то выход из ситуации. — Ничто не может быть сложнее, чем-то, что мы натворим сами. — Да хватит уже! — взрывается Луи. — Мне правда нужен хоть какой-нибудь совет, потому что эти чёртовы поговорки и пословицы я могу найти и в гугле! — Лу, — строго, но мягко говорит Джей. — Просто послушай меня, ладно? Почему тебе нужно спрашивать совета у меня, если всё гениальное — просто? Если ты не чувствуешь к ней ничего, если тебе кажется, что она чужая… — Мне не кажется. — … То почему бы тебе не взвесить всё самому и решить — нужны ли тебе такие отношения? Я не говорю не спрашивать у меня совета, милый. Я говорю, что ты не обязан быть с ней. Но судьба очень редко делает ошибки, крайне редко, — стоит она на своём, — так почему же ты считаешь, что сам не мог совершить свою? — Не смог полюбить её из-за инициалов? Мам, это не оши… — Почему ты вообще уверен, что на твоём запястье её инициалы, глупый?! .. ✖ — Что? — Луи прошибает током от последних сказанных слов, а по телу проходит всепоглощающая волна холода. — Ох, милый, — Джей прижимает сына к себе, утягивая его в объятья. — В мире наверняка есть около сотни людей с инициалами HS, но ты на все сто процентов уверен, что Ханна — твоя единственная? — Но если существуют ещё сотни людей с этими инициалами, как я найду ту самую?! — Вас столкнёт судьба. Но даже если Ханна действительно та самая, это совершенно не значит, что ты должен быть с ней. Мы ведь с твоим отцом уже давно не вместе. — И ты не жалеешь об этом? Ну, о том, что была с ним, или что бросила его. — Ох, солнце ты моё, — мягко треплет его Джоанна по волосам. — Нет ничего и никого на всём свете, о ком бы я жалела. Я не была бы сейчас здесь, не была бы той, кем я сейчас являюсь. Не будь я с твоим отцом, я не была бы матерью прекрасного сына, а оставшись с ним, у меня бы не было четырёх прелестнейших дочерей, ведь так? Ты должен знать, что любое твоё действие несёт за собой какие-либо последствия. Любой твой выбор. — Даже если я ничего не делал. ✖       Осень за окном ложится своими красками так же тихо, как художник делает мазки по бумаге, делая шаг назад, чтобы убедиться в полноте картины, а затем вновь делает очередной штрих. И Луи думает, что это вполне могло быть бы метафорой его жизни, только вот вместо осторожных мазков — слишком яркие, размашистые и ляпистые, чужие.       Луи пишет Ханне сообщение с просьбой встретиться и, на самом-то деле, совершенно не надеется на положительный ответ, потом что за окном начинает идти жуткий ливень (вполне-хорошая-метафора; художник рвёт и кромсает неудачный рисунок, стирая всю гамму), но девушка пишет лишь «Да. Надо».       У Луи не хватает сил даже на то, чтобы удивиться отсутствию эмодзи. ✖       На Ханне длинное коричневое пальто и хмурый, слишком не-её взгляд, и Луи кажется, что ей даже идёт, но в её глазах — печаль, тоска. Луи не чувствует раздражения — только жалость (ему вспоминается какой-то рассказ, что они читали на уроках зарубежной литературы. Он бы даже не подумал, что что-то похожее могло его зацепить, однако в голове до сих пор стучит фраза «главное — чтобы жалость в итоге не сменилась гневом», ха). — Привет, Луи, — и голос у девушки слишком сильно дрожит, и Луи, возможно, даже показалось бы, что она плакала, но он не хочет ни о чём спрашивать, потому что он, кажется, целиком и полностью заполнен усталостью, что залила его от донышка до самого верха — того и гляди, как перельётся. — Привет. — Мне, мне кажется… — она глубоко вздыхает, не в силах произнести и слова, а Луи не понимает уже совершенно ничего. Он никогда не видел Ханну такой напуганной, такой печальной и такой не-собой — слишком сильно улыбающейся, с вечными сплетнями на устах. Сегодня она непривычно молчалива, и, возможно, Луи всё-таки ошибся на её счёт? — Мне кажется, что мы… — Должны оставить друг друга в покое? — хмыкает Луи, не чувствуя совершенно ничего, кроме глухой боли — совсем не от этих слов, нет, от чувства собственной ничтожности и жалости, потому что ему, по-видимому, придётся провести все свои годы в одиночестве (но он ведь сможет посещать любые вечеринки, которые только пожелает. Один-один, судьба, ха-ха). — Ты, — голос девушки дрожит, и Томлинсон уверен, что единственное, чего он сейчас безумно желает — чтобы всё это поскорее закончилось, и он мог заняться чем-то по-настоящему стоящим и интересным. Дождь барабанит по стеклу кафетерия. — Ты уже знаешь? — Знаю что?       Ханна оголяет запястье, и его взгляду предстоят две серебряные буквы «JN». Луи выдыхает, медленно моргает, жмурится и вновь смотрит на запястье девушки, но эти серебряные буковки, вырезанные каким-то готическим шрифтом, не исчезают. — Так ты не знал о них?! — тихонько интересуется девушка.       Луи качает головой и прячет ладошки в карманы джинсов. — Нет, — качает Луи головой. — Нет, не знал, но… Я чувствовал, что мы не являемся родственными душами, понимаешь? Даже не смотря… — Луи оголяет своё запястье, на котором золотыми буквами, словно лианами, вырезано HS. — Даже не смотря на то, что здесь написаны твои инициалы.       Ханна крутит головой. — Нет. Не мои, понимаешь, Лу…и. Не мои, а чьи-то другие, потому что если бы мы были хоть как-то связаны с тобой, то… Я бы тоже хоть что-то, да чувствовала. Но ты оказался другим.       Луи с какой-то светлой грустью пожимает плечами.       Всякое бывает, так ведь? ✖ — Эм, Хазз? — прозвище звучит на языке, как карамель и листочек мяты — не для вкуса, для запаха, — и сердце Луи отчего-то на мгновение замирает. — Да, Лу? — так же сладко срывается с губ Гарри, а голос его хриплый, слишком глубокий и сонный, чтобы сердце Луи не пускалось в бешеный танец в попытках вырваться из заточения. — Ты что-то хотел? — и это звучит где-то на грани любопытства и обиды, с привкусом горечи и — возможно, лишь только возможно! — солёных слёз, но отчего-то в душе Луи разливается тёплое чувство, совершенно не схожее ни с какими другими.       Запястье парня на другом конце провода щиплет слабой болью, но приятной на ощущения, отдающейся потом куда-то… В сердце. — Как ты думаешь, смогу ли я изгладить свою вину за столь позорное бегство завтрашним вечером?       И смех Гарри, отдающийся волнительной дрожью где-то под кожей, отчего-то звучит вполне себе положительным ответом. ✖✖✖       У Луи начинается ужасный зуд. Горемычные инициалы на его руке щиплет, тянет, жжёт, скребёт, и он безжалостно потирает запястье уже покрасневшими пальцами, подставляет его под струю ледяной воды и как будто бы всерьёз видит, как от букв начинает подниматься дымок. Он болезненно посмеивается над собой и надеется, что Гугл поможет ему отыскать верное средство от этой беды.       Фраза «Вам нужно больше взаимодействовать со своей родственной душой» видится Луи как «Приготовьте отвар из лягушачьих лапок, крысиного хвоста и парочки плодов волчьей ягоды», так что бедняга со стоном проводит по ноющему запястью, вновь с интересом разглядывая буквы. Золотые, изящные, многообещающие.       Луи вздыхает, надеясь, что к вечеру сегодняшнего дня — тогда, когда на его пороге окажется Гарри — боль утихнет (это очень глупо, но не стоит его судить. В конце концов, разве вы можете предложить ему наиболее верное решение?).       Желание снова увидеть Гарри в окружении своих очаровательных сестриц и щенка по имени… господи, эту мохнатую вредину зовут так же, как и защитника большой и дружной семьи Томлинсонов, но Луи не может всерьез злиться на этот очаровательный комочек — ведь он здесь по вине Гарри, а с недавних пор Луи пообещал себе больше не обижать этого кудрявого мальчика. Ведь он этого совсем не заслуживает, правда?       Луи клянётся Лиаму, что пропускает уроки по, действительно, чертовски важным причинам. Во-первых, буквы. Луи стонет в трубку от боли, и другу становится его по-настоящему жаль. Он передаёт ему «привет» от Зейна и желает быстрее приводить себя в форму, не то семестр грозит окончиться для Луи не самым приятным образом. Томмо закатывает глаза и обещает, что будет хорошим мальчиком. Лиам сопит в трубку, делая вид, что верит ему. Во-вторых кажется Луи не таким уж и важным пунктом.       С течением дня боль руки начинает рассеиваться. Он вспоминает первую фразу всех заголовков каждой из ссылок в результате поиска разрешения его сегодняшней проблемы, и внутренности Луи чья-то лапа связывает тугим морским узлом… Он должен кое-что выяснить сегодня. Раз и навсегда.       До прихода гостя остаётся полчаса, когда Луи спускается вниз и оказывается в шумной гостиной, наполненной играми его младшеньких девиц и горластого малыша Луи. Джоанна колдует на кухне, предупрежденная заблаговременно о приходе Гарри, и Луи благодарно кивает ей, видя на столе остывающие шоколадные кукис с цветным драже.       Но шум и гам не даёт Луи сконцентрироваться на своём плане, и он устало подаётся в крохотную ванную комнату первого этажа их дома. Он закрывает дверь, оказывается у зеркала, самокритично исследуя себя. Его инициалы укрыты напульсником, а сам он — в любимой «зебра»-футболке и серых домашних штанишках. Эй, они идеальны, не надо тут.       В отражении зеркала он зачёсывает отросшую чёлку пятернёй назад, открывая вид на аккуратный лоб, где еще остались крупицы летнего загара.       Но глаза Луи широко раскрываются в момент, когда он видит, как по его виску скользит капелька крови.       В следующее мгновение парень резко, с вскриком, сгибается пополам, ощущая дикую боль в области живота. Он обвивает его руками, хватая воздух и катастрофически ничего не понимая! Вслед первой боли его настигает вторая — будто чьи-то невидимые руки больно сжимают пальцами его плечи, оставляя на них… Луи глядит в зеркало и видит, как, словно в фильме ужасов, на коже проступают яркие синяки. Луи видит, как на коже кровью проступают злочастные три буквы, складываясь в одно-единственное слово — «haz». Луи моргает, не ожидая такого, но всё уже исчезло, не оставляя ни единого следа — лишь капли крови заставляют поверить в то, что это действительно случилось.       Теперь-то Луи уверен, что это не Ханна виновата во всех его бедах. — Мам! — Луи вываливается из ванной, всё ещё чувствуя всем своим нутром нестерпимую боль, — мам!       Испуганная Джоанна бросается к сыну, соображая, что что-то с его соулмейтом явно идёт не так. — Мам, Гарри! Срочно звони Гарри!       Женщина растерянно кивает, находя глазами на тумбочке мобильник сына. Подобравшись к нему на ватных ногах, Джоанна находит нужный номер и жмёт на кнопку вызова, но гудки… гудки… гудки отдаются в отчаянном взгляде Луи невероятной болью.       Кажется, эксперимент удался. — Мам, нужно срочно его найти! — слышит она от сына, но просто не знает, с чего им нужно начать. — Позвони Лиаму, может, он поможет! Ты сейчас явно не в состоянии, — вмешивается Лотти, бросая на брата жалостливый взгляд, и, кажется, это один из тех редких случаев понимания того, что Луи действительно не зря кормил сестру в детстве отвратительным морковным пюре, пробуя его первым — дабы показать малютке пример. — Ложись на диван и не двигайся!       А может, и не зря Лотти всю свою жизнь мечтала стать квалифицированным хирургом? Может, у нее и правда получится?       Луи доплетается до дивана и с гулким эхом валится на него, а Лотти принимается осторожно ощупывать его живот на неутешительные прогнозы. Но стоит ей прикоснуться к огненной коже, как из Луи вырывается очередной всхлип. — Я… я ничего не могу с ним поделать, мам! … — разводит сестра руками, пока до нее не доносится голос Джоанны. — А ты и не поможешь ему, милая. Луи — жизненный соулмейт. И его второй половинке, по-видимому, сейчас очень… очень плохо. ✖ — Блин, чувак! Как тебя угораздило?! — не унимается Лиам, видя, как Луи неуклюже втискивается в машину Зейна, который отказался покидать друга своего больше-чем-друга.       Луи хватается за бока, слыша за спиной недовольные возгласы Лотти на тему того, что ему лучше остаться дома, как будто Гарри не сможет найтись и без него. Но Луи перехватывает благословение во взгляде матери, и вместе с друзьями они поворачивают налево — туда, откуда должен был прийти Гарри.       Луи мечется по заднему сиденью машины, высматривая Гарри на каждом повороте, в каждом уголке, он старается напрячь зрение максимально точно, но сгущающиеся в эту позднюю осень сумерки оставляют им крайне малые шансы на удачу.       Спустя десять минут тщетных поисков, Луи подаёт голос: — Так мы ничего не добьёмся, нам нужно идти пешком!       Не выслушав ответа, он вылетает из машины, кряхча и хныкая от боли, причиняемой не ему — его второй половинке, господи, его маленькой, глупой родственной душе, которая зачем-то позволяет надсмехаться над собой, играть ею, баловаться…       Луи оглушают воспоминания.       Растяжение ноги Гарри и боль собственной — подтверждение врачом того, что Луи относится к жизненным соулмейтам.       Непонятное чувство рядом с еще совсем не знакомым Гарри — зеленые глаза, невидимое тепло, густое и такое уютное.       Препарат по ускорению процесса появления инициалов — щенок, названный его именем…       Ханна, оказавшаяся совсем не той, за кого ее принимали, — пропавший Гарри, тлеющие вспышки боли на собственном теле.       …И как же раньше он ничего не замечал? Почему был таким слепым?! — Гарри! — кричит Луи на всю улицу, чувствуя вкус крови, проступающей из изкусанных губ, или же это ему, ему сейчас так плохо, это его сейчас где-то здесь, или где-то там, добивают, отчаянно и жестоко? .. — Лу, — Лиам хватает друга за плечи, надеясь поддержать и в том, и другом смысле, но парень вырывается из сковавших его тело рук — кожа буквально горит от всего, что чувствует в этот миг его соулмейт. — Лу, мы ищем его, слышишь? Мы найдём его! — Ли, быстрее! Нам нужно торопиться!       Он почти без сил — слёзы прыскают из покрасневших глаз. Не таким он представлял себе сегодняшний вечер. Не такой он воображал свою будущую любовь.       Внезапно они видят, как машина Зейна проезжает мимо них, взвизгнув шинами по сырому асфальту, и освещает яркими фарами кучку подростков, столпившихся на том конце улицы…       Идти до них не так уж и далеко, но пока Луи доковыляет, поддерживаемый Лиамом, пройдёт, кажется, не меньше ста лет.       Тем временем они видят, как в свете приближающихся машинных фар подростки начинают галдеть, переглядываться — паниковать. Один из них что-то вскрикивает и бросается прочь, остальные, недолго думая, начинают стекаться вслед за ним — оставляя после себя что-то тёмное и обмякшее на мокром от дождя асфальте…       Звук хлопнувшей дверцы, и Зейн подбегает к неопознанному объекту, чьё чёрное пальто сливается на фоне земле, а курчавая голова лежит неподвижно… будто они давным-давно опоздали.       Зейн растерянно глядит в глаза Луи, когда тот, наконец-то, приближается к месту назначения. — Это… господи, Гарри!       Грязь и кровь размазаны по этому детскому, наивному, ни в чем не повинному личику; изнутри вырываются какие-то утробные звуки, когда Луи пытается уложить Гарри на спину, чтобы как можно больше воздуха впустить в его легкие; сам Луи не намерен сделать и вдоха, когда глядит на эту бледную отбитую кожу, легким жестом убирает кудряшки с вымазанного лица, перебирает их пальцами. Безмолвно плачет и истерически хохочет внутри себя.       …Он просто напросто идиот, не заметивший свою судьбу вовремя. — Я найду вас, ублюдки! .. — кричит он в звенящую пустоту — дождь, смешиваясь со слезами, хлещет по его щекам.       Пока Лиам набирает номер скорой, а пальцы Зейна сжимают его ладонь, Луи понимает, что пути обратно уже не будет. ✖       Лучший друг ласково убаюкивает Луи в понимающих объятиях. Поздний вечер стучит в окна больницы пробирающим до костей ветром. Рядом с ними монотонно гудит обогреватель, но пальцы Луи всё равно будто изо льда.       Его тело ноет, места виртуальных ударов пульсируют — и он боится представить, каково сейчас Гарри. Он хотел бы видеть его беззаботную улыбку, румяные щеки и ямочки, до которых пальцы так и норовят дотронуться, искру в глазах. Он хотел бы услышать его голос — такой непохожий на других, тягучий, хриплый и приятный.       На самом деле, он хотел бы многое ему сказать. Наверное. Если бы ему хватило смелости, он полагает.       Но, если честно, сейчас ничего не имеет такого большого значения, как его выздоровление. Как жизнь Гарри. — Ты на все сто процентов уверен в этом? — переспрашивает Лиам уже, кажется, в тысячный раз, а Луи всё так же без раздражения кивает, говоря, что «на все двести, Пейн». — А у него… есть твои буквы? — допытывается он шепотом. — У меня есть его. И его боль — тоже. Мы связаны намного больше, чем ты думаешь, Ли.       Лиам обиженно сводит брови. — Вообще-то я в курсе, кто такие жиз… Да ладно?!       Луи снова кивает. — Так точно, Ли. Мы с Гарри — жизненные. — Твою мать… — ошарашено шепчет Пейн.       Из кабинета выходит доктор и обводит небольшую аудиторию взглядом. — Мальчик в непростом положении.       Луи кусает и без того истерзанные губы. — Мы помогаем ему, чем можем, но в остальном — — Что вы имеете в виду? — Луи уже проникается к доктору ощутимой ненавистью. — Парню нужна помощь его соулмейта, — заключает док. — Связь родственных душ играет главенствующую роль в его выздоровлении. Но…       Слух навострился, кулаки сжались. — …У мальчика нет инициалов. А это существенный повод для того, чтобы не вернуться.