Слова сплетаются в затейливую нить...

Сарданапал знал, что не должен был бы делиться подозрениями, в которых он не уверен, но у него не оставалось никакого выбора. Медузия оказалась единственной, кто был способен поговорить с ним об этом, а не прогнать как можно дальше с глупыми подозрениями – ведь многим Черноморов казался действительно смешным старикашкой. Он пришёл к женщине поздно вечером, а теперь сидел в кресле в её комнате, то и дело поднимая на Горгонову взгляд. Медузия всегда была достаточно привлекательной женщиной, но, впрочем, пугающей казалась её бесконечная холодность. Это, может быть, не имело бы никакого значения для нормального человека, того, который не имел к ней совершенно никакого прямого отношения, но вот Сарданапал не мог себе позволить просто так переносить этот ледяной взгляд, который пронизывал его насквозь и стремился дорваться до сердца. Всё это оставалось их личной тайной, и никто не имел права проникать в души тех, к то давно уже потерял собственную идентичность в приступах ненависти или слишком сильной любви к миру, которого на самом деле не должно существовать. Реальность слилась в период безумия. А они только хватались за её осколки и изрезали себе сердца, спокойно реагировали на то, что кровь текла по их венам. Она молчала слишком упрямо. Женщина держала у себя в руке свиток с пророчеством и перечитывала его раз за разом, не понимая, что могло бы случиться. Горгоновой казалось, что тут было что-то не так. Она предчувствовала нечто плохое, но понятия не имела, что именно должно было случиться, чтобы у неё появились такие вот мысли. Может быть, на самом деле в этой школе происходило что-то необыкновенное, а она так и не поняла, что именно, вот только пока что желание доказать самой себе, что на самом деле всё в порядке, было просто необыкновенным. Медузия поймала себя на том, что к ней вдруг вернулась привычка юности – накручивать прядь на палец и с силой тянуть её вниз, чтобы привести себя в чувство. Она едва заметно усмехнулась, хотя Сарданапал предпочитал называть это подобие улыбки самым настоящим оскалом, и был совершенно прав со своей точки зрения. Горгонова чувствовала, что что-то пошло не так, осознавала, что меньше всего им нынче поможет радикальность в суждениях, но она не знала пока что, какие именно аргументы могут потребоваться для того, чтобы доказать подобное другим, поэтому и не рисковала сказать что-то ещё. - Итак, вы считаете, что знаете, как это расшифровать? – удивлённо прошептала Горгонова, а после тихо продекламировала, словно опасаясь подтвердить собственные предположения относительно человека, который был бы причиной подобного: - Дверь междумирья открылась опять – Зло на волю выходит гулять. Крови не будет, близок конец, На голове – краснокудрый венец. - Я могу расшифровать это только так, как и прежде, - покачал головой Сарданапал. – Что Чума в кого-то вселилась. Горгонова кивнула. Она знала о том, что он скажет именно это, вот только нельзя было убеждать себя прежде, потому что она могла и разочароваться в решении Черноморова. - Значит, Чума вырвалась из параллельного мира, прошла сюда без крови и вселилась в кого-то с красными кудрями, - подытожила она. – Верно я понимаю? Сарданапал вновь согласно склонил голову, словно пытаясь подтвердить предположение Медузии. В комнате было темно, а он впервые за долгое время испытывал едва ли не страх относительно того, что могло произойти. - Ложью натур разыграет Чума, Ложью набиты все закрома. Сарданапал продекламировал эти строчки так спокойно, словно на самом деле прекрасно знал о том, что Чума задумала, только не мог пока что решить, как именно будет действовать, и посему и спросил совета у Горгоновой, несомненно, поразительно разумной и логичной женщиной. Она могла бы помочь ему, вот только теперь, казалось, могла окончательно запутать Сарданапала в его же предположениях, не позволить ему выбраться их непонятного потока каких-то глупых данных или, возможно, решений. - Боится полёта, летает вдали, Но не страшны новой игры любви. Стала обманом, захвату конец, Любовь – это страшной смерти гонец. Сарданапал продолжал читать это вслух неумолимо, а Медузия впервые поверила в то, что, предположительно, этот стих может быть реальностью, реальностью, которой они боялись больше всего на свете. Наверное, если это окажется правдой, никто не сможет разобраться в последствиях, но они не могут допустить подобное. Все пророчества Древнира имеют одно очень плохое, отвратительное свойство – сбываться после их прочтения. Прежде пророчества Древнира имели одну главную сборную черту. Они никогда не были понятными. Казалось, не существовало ничего, что могло бы помочь их расшифровать, а бесконечная недосказанность преследовала всех по пятам и не позволяла жить спокойно. Весь мир смешивался в его словах, а Древнир словно специально придумывал для всех поразительные загадки, чтобы в этом мире не делали слишком поспешных суждений из его слов. Ровные витиеватые буквы пророчеств оставались загадками, за каждой строкой таилось нечто настолько необыкновенное и опасное, что пытаться вникнуть в это было практически невозможно и даже опасно, пожалуй. - Боится полётов – но всё равно летает? Может быть, учится летать, - комментировала Горгонова. Нет, это не может быть какой-то первокурсник – потому что дальше шли строчки о любви, которая могла бы стать гонцом чего-то. - Либо убьёт возлюбленного, либо он кого-то, - прошептал Сарданапал, прекрасно помня следующие строчки. - Зачем вы только это читали! Горгонова вряд ли открыто обвиняла его, просто ей было как-то не по себе, и они могли лишь пытаться противиться всем мыслям, которые приходили в голову, но не сумели даже толком научиться всё это действительно отрицать. Потому что для отрицания и причин-то не было, если пророчество окажется правдой, то всем тут просто конец. Ничто уже не спасёт. И никогда. Сарданапал никак не умолкал: - На вид молодая, в душе – вновь без рук, Вновь совершает в реальности крюк. Втроём в любви разойтись им никак – Каждый теперь сам себе враг. Любовь, о которой шла речь, вызывала определённые опасения, и теперь Медузия не могла думать о другом. Ей стало не по себе. Она попыталась было сказать что-то Сарданапалу, вот только тот молчал, не мог проронить ни единого слова. - У меня есть подозрения, и тебе они не понравятся, - совершенно равнодушно проронила Горгонова. Она теперь даже забыла об уважении. В нём не было смысла, равно как и в прочих попытках лицемерить – нет, если ничего не исправить, то будет слишком поздно. Горгонова была уверена в главном – что многое потеряло смысл. И её отношения с Сарданапалом тоже давно уже зашли в тупик, разбившись о бессмысленное понятие "учитель-ученица", которое продолжало невероятно сильно давить на голову, оставляя клеймо, да и не одно, на её сердце. Может быть, Горгонова слишком верила учителю прежде, может быть, она не должна была надеяться на то, что он всё-таки поверит в то, что она способна быть именно тем идеальным учеником, которым она стремилась стать, но даже это уже не было важным. Она просто перестала искать смысл в том, что происходило вокруг, а самое главное, оттолкнула от себя всевозможную уверенность в том, что всё хоть когда-то изменится. Теперь не было ни единого повода для того, чтобы считать вот так. Медузия предпочитала ни о чём не думать, но пророчество крутилось в её голове, оставляя отпечатки реальности собственными грязными руками, отвратительным смыслом, о котором легче было и вовсе не думать, но ведь почему-то совершенно ничего не получалось, разве что пожинать плоды собственного безумия и склонить голову, позволяя каким-то глупостям окончательно захлестнуть её, с головой укрыть, спрятать всё, что только оставалось от последствий этого мира. Всё растворилось в безумии. - Могилы противны, а мысли всё нет. Ведьму злую не выдаст совет. Воспоминаний расторгнута цепь, От прошлого рыжей осталась лишь треть. Теперь это промолвила именно Горгонова – последнее подтверждение, если верить тому, что говорил арсенал. - Мальчишки сообщили нам очень вовремя, - прошептала она, отводя куда-то в сторону взгляд и словно пытаясь успокоить себя саму. Сарданапал кивнул. - Мы ничего не можем изменить, - прошептал он. – Это жуткое пророчество, но оно не даёт ничего толкового, кроме пояснения, что Чума вернулась для разрушения мира, ну, и того, в кого именно она для этого вселилась. - Неужели мало?! – воскликнула Горгонова. Она, словно вспомнив о жутком прошлом, провела кончиками пальцев по тому месту, где был прежде шрам из-за отрубленной головы. Может быть, ей и не следовало вспоминать прошлое, воскрешать его в памяти, но не получалось, и теперь на глаза набегали слёзы. - Всё это не приведёт нас ни к чему хорошему, - убеждённо воскликнула Горгонова. – Возможно, вы вычислим её, но, тем не менее, не сможем остановить, ведь Чума всегда находила способ ускользнуть. - Теперь мы точно знаем, кто это, - возразил Сарданапал. Медузия вздохнула – она не спешила вешать приговоры на детские шеи, но и ей возражать было чрезмерно трудно. - И кто же? В её голосе чувствовалось издевательство, она смотрела на Черноморова, словно пыталась проверить его на какие-то человеческие качества. - Вы же знаете, - прошептал он. - Знаю. Имя Гроттер так и зависло в воздухе, ничем не тронутое, но оставленное в памяти – до лучших мгновений.