Слова сплетаются в затейливую нить...

Наконец-то Гроттер поняла, что она должна была подозревать Жанин с самого начала. Ведь пусть её саму и отпустили, на этом ещё ничто не закончилось, её собирались утащить в магические темницы. Когда-то внизу, под Тибидохсом, была тюрьма, и девушка прекрасно помнила об этом, хотя думать так не желала. Тибидохская тюрьма казалась прежде не просто страшной, а ещё и слишком огромной. Может быть, о ней не просто так ходили всевозможные слухи, которые откровенно свидетельствовали о том, что не было на свете места страшнее, чем она. Удивительным оставалось то, что всё то оставалось реальностью, что поразительные огромные стены давили на голову и не позволяли даже просто вдохнуть воздух. Это казалось просто невообразимым – находиться теперь тут, быть здесь и до сих пор остаться живыми. Может быть, когда-то в этой тюрьме были более человеческие условия, но теперь тут казалось просто слишком страшно и слишком отвратительно, чтобы оставаться нормальным, живым человеком. Рыжеволосая понимала, что должна спуститься вниз и посмотреть, что в подвалах делает Аббатикова. Зачем? Да хотя бы для себя, потому что в последнее время она уже начала забывать о том, где находится, где живёт, зачем живёт. Это всё превращалось в бесконечную глупость, которая преследовала её невообразимо долго и не оставляла ни единого шанса на освобождение. Девушка чувствовала себя разбитой. Рыжеволосая остановилась на углу подвала, чрезмерно сырого и промёрзлого, такого, что её самой даже стало не по себе. Она старалась не обращать никакого внимания на то, что происходило вокруг, но, тем не менее, это и не имело особого значения. Значение было у чего-то другого. Подвалы казались слишком тихими. Если прежде было желание отыскать спокойствие, то теперь уже этого не было. Может быть, следовало, напротив, бежать в противоположную сторону, как можно скорее скрыться и не возвращаться сюда больше никогда, но у неё не было такой возможности хотя бы потому, что Аббатикову всё-таки следовало увидеть. Поэтому, стараясь не разорвать бесконечную немоту этого места собственными шагами, Таня просто шла вперёд, ступая как можно тише, спокойно и слишком расчётливо, потому что у неё не было другого выбора. Если поспешить, если ускорить шаг тогда, когда это не нужно, то можно оступиться, а то и вовсе погибнуть, только по той причине, что Аббатикова слишком сильна. Таня понимала, что она вынуждена была действовать, что другого выбора у неё просто не было, но ведь… Как действовать? Если б она взяла с собой Бейбарсова, а не этих двух светленьких, которые не имели совершенно никакого значения… О, тогда было бы лучше! Но Гроттер прекрасно понимала, что Глеба втягивать в это слишком опасно, особенно если он так и не сказал, почему до сих пор доверяет ей и не ненавидит за то, что она убила прежнюю Гроттер. Вытеснила её из своего тела. Таня вздохнула и прислушалась к бормотанию Аббатиковой, которое разносилось по всем подвалам. Казалось, тут было слишком сильное эхо, может быть, именно это было причиной того, что всё оказалось слишком хорошо слышно? По крайней мере, Таня доверяла собственному слуху и остановилась у последнего поворота, когда её едва ли не сбил с ног какой-то болотный хмырь, который словно шагал на сигнал. Только после Таня поняла главное. Их было много. Целая толпа хмырей, колыхающаяся, как единое целое, не останавливающаяся ни на одно мгновение. Казалось, что остановить этот поток не могло ничто, и Таня предпочитала просто молчать, сцепив зубы. Тут было слишком много хмырей, и все они бежали вперёд, рвались куда-то в небытие, даже не понимая, кажется, что мчались именно на собственную верную смерть, не оставляя себе ни единого шанса на то, чтобы просто так взять и выжить. Может быть, это на самом деле казалось слишком страшным для неё, но вот нежить считала, что это совершенно нормально. Они не оборачивались, просто были загипнотизированными, словно там, в подвалах, стояла сама Чумья, призывающая их к себе. Каждый из этих хмырей не обращал внимания ни на что, особенно на соседей и свежее мясо, которое, казалось, можно было тут отыскать. Они просто подчинились чему-то необыкновенному, чему-то страшному, и больше ничего в этом мире их просто не интересовало, вот и всё – не следовало бы и задумываться над тем, что произойдёт дальше, когда они наконец-то остановятся и перестанут бежать вперёд. Она не должна была показать собственную слабость, потому что тогда её моментально заметили бы. Нет уж! Таня прекрасно знала, что будет держаться до последнего, ведь это именно её цель – наконец-то совершить всё, чтобы победить Абот. Чтобы закрепиться в мире, который временно не желал её принимать, стать его окончательной жительницей, а не просто кем-то, кто застрял где-то на переходе из одного мира в другой. И она сможет! Таня не хотела даже мысленно повторять про себя это, но знала, что обязана достигнуть цели прямо сегодня. …Аббатикова стояла посреди небольшой залы, которых было полно в подвалах, раскинув руки, и бормотала заклинание. Хмыри шли. Их было уже достаточно много, даже слишком, когда девушка наконец-то остановилась и, казалось бы, даже почти что успокоилась. Её взгляд стал осмысленным, но теперь в Жанне угадывалась всё та же Абот, которая была слишком жестокой. Почему Таня рассказала только о себе? Почему ни слова не проронила о Жанин, когда говорила Бейбарсову о том, как прорвалась в этот мир? Она не хотела сопротивляться собственным мыслям, она просто подчинилась им, показав, что слишком слабая. Она поддалась. Тогда это был момент чрезмерной душевной слабости, а теперь – она пыталась оправдать всё как-то. - Кроффь! – прошипел хмырь. Абот кивнула, а после продемонстрировала какой-то кувшин, который явно был заполнен не животной кровью. Человеческой. Она оказалась слишком алой и переливалась так, словно это можно было уже с разбега окрестить предельным безумием. Таня чувствовала себя завороженной, но дожидалась того момента, пока Аббатикова выплеснула часть крови на хмырей. Она бормотала заклинание, и те существа, которые попали под кровь, теперь плавились, превращаясь в какую-то раму. Словно для зеркала. Рамка была какой-то странной формы, неправильной, кривоватой, и хмыри таяли в ней. Оно всё полыхало серебром, и даже те, кого приносили в жертву. Они не понимали, что шли исключительно на собственную смерть, да и вообще, будто бы добровольно падали вперёд, чувствуя, как раскалённый метал пропаливал их насквозь. После они тоже становились этим металлом, а дальше растворяли следующих, которые шли за ними, и этот непонятный ритуал мог продолжаться до бесконечности. Хмырей оказалось слишком много, ведь эта дрянь поразительно сильно плодилась, да и не существовало ничего, что могло бы просто так взять и сохранить их. Может быть, следовало просто не обращать внимания – но это выглядело слишком отвратительно, слишком противно, чтобы получилось просто так взять и проигнорировать всё, что только происходило вокруг. По крайней мере, эта бесконечная хмыриная смерть могла вызывать всё больше и больше отвращения, вот только не у Жанны, виновной во всём этом. Ей это нравилось. Она этим жила. Аббатикова с наслаждением следила за всем, что тут происходило, усмехалась достаточно плотоядно. Казалось, ей было наплевать на то, что чувствовали хмыри, эта глупая, безумная нежить, слишком верная собственной сумасшедшей хозяйке, она только превращала их в зеркало, в портал. В портал! Таня только сейчас поняла, что могла означать эта чёртова рама, которую прочерчивали на полу, что делала Аббатикова. Удивительно, как она решилась самостоятельно совершить что-то подобное, но выбора у неё, очевидно, не было. - Госспожа вернётся! Хмыри шипели с необыкновенной громкостью, и Таня чувствовала зловоние, которое расходилось от них во все стороны. Отвратительные. Гадкие. И только после она подумала, что Аббатикова, очевидно, вызывает Чумью – она пытается вернуть её! Таня схватилась за голову, а после, не собираясь соблюдать тишину, рванулась куда-то к ступенькам, собираясь сбежать. Они предали матерь-опекуншу. Та убьёт всех. Всех, кроме Абот, потому что Жанин уже успела доказать собственную исключительную верность. Гори она огнём.